ЧЕЛОВЕК ИЗ КОКОНА

Его звали... Впрочем, из резонных соображений конфиденциальности пусть читателю будет все равно, как звали лохматого, не вполне опрятного подростка (неизменная мешковатая роба с начесом и такие же мешковатые штаны), который ходил ко мне в клинику на психотерапевтические сессии. Мы вполне ладили - однако, располагаясь в кресле, он исхитрялся поворачиваться так, чтобы во время беседы тщательно избегать моего взгляда. И избегал! Хотя могу поручиться без всякого хвастовства, что ко мне это существо было искренне привязано.
Настолько, насколько вообще способен привязываться к кому-либо человек, которому поставлен диагноз «синдром Аспергера».
Если читатель жаждет развлекательных заметок, то здесь собственно чтение можно прервать, ибо данная болезнь - подарок печальный. Это одна из разновидностей аутизма, так называемая высшая его форма, когда ребенок способен научиться говорить, его способности к усвоению базовых жизненных навыков, а впоследствии и школьной программы, могут быть иногда даже выше, чем у сверстников. Но беда в том, что он практически не умеет поддерживать социальные контакты. Развивающийся младенец не встречается взглядом с матерью, не улыбается ей, он начинает произносить первые слова гораздо позже, речь его скупее, чем у других малышей, он не общается со сверстниками ни в какой песочнице. Внешне такие дети бывают несколько неуклюжими, с более замедленной, чем у сверстников, моторикой - но само по себе это не было бы бедой. Беда в том, что они живут среди нас - и не с нами.
Казалось бы, эка невидаль: ну, не хочет человек дружить с каждым - разве это обязательно? Бывают ведь личности вполне здоровые и при этом замкнутые. Однако здесь дело обстоит много хуже: пациент, страдающий синдромом Аспергера, пребывает в своей собственной вселенной, как в скорлупе, и принимать необходимые сигналы остального мира не в состоянии. Он абсолютно не способен слышать других, адекватно реагировать на чужие переживания, соблюдать простейшие социальные нормы.
Мой подопечный с невероятным трудом дотянул до середины девятого класса, в десятый не пошел. Папаша, завязавший алкоголик, сохранивший все восхитительные черты пьющей личности, не проявил по этому поводу особого беспокойства. Мать, с головой ушедшая в работу и в собственную депрессию, крепко закрыла глаза на проблему: измученная супостатом-муженьком и нежно привязанная к сыну, она была довольна уж тем, что ее дорогое дитя дома и не ходит в эту противную школу, где его то и дело, как ей казалось, обижали. Кстати, это она, истинная американка, посоветовала сыну пойти на консультацию к психотерапевту, зная по собственному опыту, что «с проблемами надо работать». К проблемам, однако, был отнесен исключительно папашин мерзкий характер, а не тот факт, что ребенок не может общаться со сверстниками.
...В это пекло я кинулась очертя голову: мы с мальчуганом вели долгие беседы, выясняя, что помешало ему продолжить учебу и что надо сделать для того, чтобы к учебе вернуться. Мы составляли конкретные планы на конкретную жизнь. Цели у него были высокие: досдать «хвосты», спихнуть школу и пойти в приличный колледж, а потом - потом двигать науку: он был вполне серьезно увлечен биологией океана! Сутками маниакально просиживал у компьютера, добывая новые и новые сведения по этой, мягко говоря, нетривиальной отрасли человеческого знания. Приносил очередные распечатки с описанием проблем настолько специфичных, что приходилось вскидывать руки вверх: сдаюсь, бэби! Он довольно посмеивался... Мне было не смешно: подобная одержимость узкой сферой деятельности или областью науки известна психиатрам как один из симптомов клятой болезни, преградившей моему пациенту и тысячам других несчастных путь к реальной полноценной жизни. Эти люди лимитированы, дико консервативны, зачастую мышление их стереотипно, предметы одержимости могут быть странными. Они тщательно избегают разговоров со знакомыми: любой диалог не по излюбленной теме их тяготит, как нечто навязанное и ненужное, оттого друзей не имеют и не хотят иметь.
Пацан понимал: беседы о колледже без завершения школьного курса - дело пустое. И на каждой сессии мы назначали новую дату его визита в школу для регистрации на новый учебный год. Или хотя бы телефонного звонка в школьный офис... Потом, когда в очередной раз ничего не происходило, когда стало понятно, что он будет продолжать отыскивать новые и новые «экскьюзы» и ни в какую школу идти не собирается, разговоры осторожно перешли на возможность получения им аттестата в специальной группе для учащихся с проблемами развития. Слова эти - «проблемы развития» - я старалась вслух не произносить: парень ценил свой высокий интеллект. При этом он с большим трудом выводил свою подпись, и результат был жутковатый: природная неуклюжесть не позволила выработать мелкую моторику и стабилизировать почерк.
Это тянулось долго. Спецпрограмма тоже была забыта. В один из дней молодой человек, усиленно уверяя, что дело не во мне, его психотерапевте, попросил закрыть его кейс: дело шло к зиме, и ему не хотелось месить раскисшую снеговую кашу по дороге в клинику. Обещал появиться где-то в апреле. Тем временем мне пришел по почте диск с записью нового фильма, я его посмотрела, страшно взволновалась - и ждать весны решительно расхотелось: я должна, обязана дать ему это посмотреть! Оставила одно сообщение на автоответчике, другое... Пока тихо.
А теперь - кино. Герою фильма «Today’s Man» нет необходимости скрывать свое имя: его зовут Никки Готтлиб, ему двадцать один год, он толстоват и неуклюж, у него сугубо свои представления о мире. Как знакомо и как жаль, бог ты мой...
Никки повезло больше, чем моему пациенту: у него оказались божественные родители, которые, не принимая классических поз трех обезьянок - не вижу, не слышу, не знаю, - стали пытаться извлечь дитя из пучины. Приучили к самообслуживанию, вытягивали из упрямого рта слова и фразы, концентрировали внимание на реальной действительности, обсуждая самомалейшие ее проявления. Внушили мысль, что ему, подросшему Никки, нужно работать. Это не противоречило его собственным планам, более того - у него даже была мечта: карьера на Парк-Авеню, в магазине мужской одежды с чарующим названием “Today’s Man”. С превеликим трудом его удалось туда устроить на должность клерка. Проработал новоявленный клерк один неполный день.
...Вот он сидит перед камерой и лупит такую правду, которую в современном одуревшем от политкорректности мире может позволить себе только больной: «Меня потряс тот факт, что Парк-Авеню захвачена черными и латиносами. Я не расист, но мне показалось, что я работаю в Гарлеме. Я сказал об этом коллегам, не имея ничего против кого-либо из них лично...» Следующая работа была в шоу-компании. Он сидел в приемной, аккуратно принимал телефонные звонки - и читал дурацкий подростковый журнал, и беспрестанно ел на работе, раздражая даму-менеджера тем и другим. Наконец, он позволил себе распечатать пакет, адресованный совсем не ему... Когда звонили клиенты и ругали бездарное шоу, он охотно поддерживал разговор: да, дрянь делает его компания! Тот факт, что на новом месте службы он продержался чуть дольше, чем на старом, особых надежд семейству не даровал.
Лиззи, старшая сестра Никки, все годы вместе с родителями доблестно сражавшаяся за брата, почувствовала себя виноватой, как только у нее появились собственные дети. Ей хотелось сделать что-нибудь для братишки - ну, хотя бы объяснить миру, что Никки - хороший! Она сняла кино.
Двое сидят, камера стрекочет, ведется нелегкий разговор: как человеку научиться жить самому - ведь отец с матерью не всегда смогут быть рядом. И вот толстая фигура уже вваливается в новое жилище, заботливо снятое близкими, и восторгается всем. Новосел даже начинает высчитывать: если буду зарабатывать восемьдесят в неделю, то на рент останется... Никки не сдается: у него семья такая - не сдающихся!
При этом фильм откровенно грустен. В нем нет подсахаренных беспочвенных надежд, нет пустых обещаний: дескать, завтра всех таких вылечат... Специфических лекарств, помогающих снять симптомы заболевания, на сегодняшний день нет, реальных планов на людей, страдающих синдромом Аспергера, у цивилизованного общества тоже нет. Максимум того, что могут больные, - это собираться вместе и оживленно делиться своими проблемами. То есть, по сути, рассказывать друг другу о борьбе с окружающим миром, который для них - лишний. И тихо радоваться: я не один такой - плохо понимаемый...
Теперь - моя очередная риторика: зачем зрителю этот фильм, эта часовая «документалка», ничем не напоминающая ни полицейские страсти, ни лихо закрученные любовные драмы? История чужой болезни и чужой безнадеги! А затем, что простенькая, безыскусная, моментами практически репортажная лента говорит о многом важном. О заповеданной гуманности и любви к творению господню - которую так трудно сохранять, если это самое творение способно вывести из терпения камень... О необходимости присутствия духа в тяжелых ситуациях и умении мужественно принимать обстоятельства, которые мы не в силах изменить. Наконец, о необходимости быть элементарно благодарными за то, что у нас есть: ведь в чаду ежедневной гонки за благами жизни, которых хочется все больше, мало у кого возникает мысль сказать спасибо - богу ли, судьбе, какая разница. Не исступленное, подогретое религиозным фанатизмом, а негромкое и искреннее. Часто ли родители благодарят судьбу за такую великую данность, как физическое и ментальное здоровье своих детей (суеверный страх не сглазить, согласитесь, не в счет)? Увы... Человек - существо жадное и нахальное, простите мне прямоту. Он удивительно быстро привыкает ко всему хорошему и разевает рот, как прожорливый птенец: а ну, дайте еще его, этого хорошего...
Родители Никки, нетребовательные святые люди, не согнувшиеся под ношей болезни сына, почти все время улыбались перед камерой дочки.
И возмечталось мне: а вдруг да сыщется ученая и небедная личность, которая возьмет и соберет этих обделенных под одну кровлю. Возьмет - и научит справляться с недугом, а потом найдет иных заинтересованных лиц, и те сумеют реализовать потенциал этих отнюдь не дурных голов, многие из которых - просто золотые. И станет мой бывший пациент ученым-биологом, а не дурачком-домоседом на мамином иждивении...
Человеком из прекрасного сегодня.
Премьера фильма «Today’s Man» состоится 10 ноября в нью-йоркском Музее естественной истории.