КОМИКСЫ И ЖИЗНЬ

Алекс Кац – имя в Америке примечательное, художник известнейший. Он принадлежит к следующему за запевалами поколению американского абстрактного экспрессионизма, задавшего тон мировому модернизму второй половины ХХ века. Но у Каца стилистика эта предстала несколько видоизмененной, потому что совокупилась, слилась и с минимализмом, и с концептуальным искусством. Гибрид, вернее, триада получилась интересная, прозванная уже тогда, в конце 50-х – начале 60-х прошлого столетия, трилистником Каца. Впрочем, есть в живописи художника еще одна составляющая – любовь. Любовь сумасшедшая, неугасимая, неслабеющая. Когда у живописца, безусловно одаренного, самостоятельно мыслящего, одна тема, одна линия выразительности, одна модель – его Ада.
Выставка в Еврейском музее, том, что на углу манхэттенской 5-й авеню и 92-й улицы (поезда метро 4, е, 6 до 86-й улицы), так и называется: «Алекс Кац рисует Аду». С того дня, как он увидел ее, Аду Дель Моро, красивую, яркую, уверенную в себе, к тому же обладающую необычайной сексуальной притягательностью, писал Кац только ее.
Кац был широко образованным человеком, блестяще знал историю искусства – «от Ренессанса до Матисса и Ротко», как говорил он сам, но никаких исторических сюжетов, рассказывал «о времени и о себе». Его автопортреты глубоко аналитичны. Вы, наверное, решили, что это портрет, где художник предстал перед зрителем, открыл душу? Душу-то открыл, но, как всегда, он рядом с Адой. На втором плане. Это и была правда о семейной жизни художника и боль его сердца, прорывавшаяся сквозь исступленную его, неиссякающую любовь.
Они познакомились в 1957 году и очень быстро поженились. Он был очень хороший художник, а она... Журналист Ирвинг Сэндлер писал, что Ада – «Женщина (с большой буквы, заметьте), жена, мать, муза, модель, гостеприимнейшая хозяйка, знаменитость, миф, икона, нью-йоркская богиня». Вот каков был ее статус. Но...
Ох, неладно было что-то в благополучнейшей «публичной» семье художника. Укротить бешеную страсть он не мог, жаловаться – не в его это было характере. Краски в его картинах по-прежнему ярки и сочны, но сквозь синеву и алость проступает беспокойство и неуверенность. Он, бедняга, попросту не знает, как сберечь свое такое хрупкое, такое зыбкое счастье. И все скрытое читается в говорящих его картинах.
Он вроде бы холодноват, но какие же бури бушуют под оболочкой этой холодности! Да и Ада... Вот она – с зонтиком, капли дождя стекают как слезы. Непролившиеся слезы. Он узнает, познает ее. Каждый раз заново. Холодность его сопоставима с киностилистикой Франсуа Трюффо. А из живописцев ближе всех ему, пожалуй, Дега – и палитра, и духовная наполненность.
И вот ведь какая интересная деталь: еще до многоликих Джеки Кеннеди и Мэрилин Монро великого Энди Уорхолла Кац написал свою поли-Аду в разных ракурсах, в бесчисленных нюансах многогранной ее личности. Ада, Ада, Ада – хищная и нежная, любящая и чужая, любимая – никто больше и ничто больше. До конца. Такая вот любовь.
И такой вот максикомикс. Большого формата и в цвете. Без подписей. Они и не нужны. У талантливого художника все ясно без слов. За него говорят краски. Серия картинок – роман длиной в жизнь.
Я не знаю, случайность ли это или так музейными кураторами было задумано, но одновременно с выставкой живописи Алекса Каца в музее представлена обширная, информативнейшая выставка «Мастера американских комиксов». Для нас интересная вдвойне. Потому что комиксы – явление чисто американское, более чем специфическое, лишь относительно знакомое нам, новобранцам. Даже тем, кто в Америке больше двух десятков лет, но в культуру американскую, увы, не врос. Это, наверное, удел лишь внуков наших.
«Комиксы, – заверяет нас энциклопедия, – это серия рисунков с краткими текстами, образующими связное повествование. Один из популярнейших жанров массовой культуры». Появившиеся в американских газетах еще в конце ХIХ века, комиксы прошли путь от веселых карикатурных рисованных скетчей (комикс и означает «смешной») до более чем серьезных драматических и политических разножанровых рассказов. Тут и детективы, и триллеры, и психологические драмы, и трагические страницы войны, и бандитские боевики, и любовная лирика. И даже закороченные сверхупрощенные иногда до неузнаваемости шедевры мировой литературы. Не случайно один из разделов сегодняшней выставки в Еврейском музее назван «Добро и зло в американских комиксах».
Одновременно с сотворением супергероев наподобие персонажей древних греческих мифов (пример – Супермен, Бэтмен) комиксы оказывались и оружием антивоенной и антифашистской пропаганды. Книжечки острополитизированных доступных простым людям комиксов были весомым вкладом в борьбу с Гитлером, в дело открытия второго фронта. Куда большим, чем вялые речи тогдашних политиков. И куда более действенным. Смешили, злили, мобилизовывали, учили, рассказывали, объясняли… Спросом пользовались невероятным. В самых разных слоях общества.
Если припомните, в советской интерпретации само слово «комикс» было ругательным. Дескать, сверхпримитив, на примитивные мозги рассчитанный. Это не так, вернее, не совсем так. Комиксы – разные. И примитивные, и примитивнейшие даже – их немало, едва ли не половина. Но уж вторая половина – ого-го! Интереснейший, за исключением исторических, мифологических старых литературных сюжетов, – как правило, злободневный сценарий, привлекающий внимание, задевающий за живое, заставляющий думать, спорить, сопереживать, подтверждать или изменять свою жизненную позицию.
И какие замечательные художники! Винзор МакКей, Джордж Херриман, Фрэнк Кинг, Чэстер Голд, Крис Вэйр, сам Лайонел Файнингер, знаменитейший модернист, бежавший из фашистской Германии. Комиксы были предтечей мультипликационного кино, комиксы рождали киногероев, таких, как тот же Супермен, дитя художников Джо Шустера и Джерри Сигела, или Батмен Боба Канна и Билла Фингера. Кадры комикса, а то и весь рисовальный рассказ или юмореска кочевали по книжным страницам, становились качественной газетной графикой. Отличные, талантливые художники. И в нашей общине подвизаются превосходные мастера газетной иллюстрации – вот как замечательный график Михаил Беломлинский, чьи блистательные, остроумнейшие динамичные рисунки вы встречаете на страницах «Русского базара»: дерзкие идеи, дерзкие линии, дерзкое воображение.
А в Америке еще в предвоенные, военные, потом послевоенные годы и позднее мосты от книжных комиксов к газетной «комиксной» легкокрылой иллюстрации (зачастую наисерьезнейшей и актуальной) наводили также мастодонты комиксов – Джек Кирби, Харви Курцман, Гэри Пентер, но более всех – Уилл Эйснер, подлинный наследник великого американца Уинслоу Хомера.
Конечно же, комиксы видоизменяются во времени, шагая в одном с ним ритме и темпе. Но они живы! И по-прежнему популярны и любимы Америкой. И американцами, какими становимся и мы. И будет здорово, если знакомство с этим американским феноменом вы начнете с выставки в Еврейском музее.