ПОСМЕРТНАЯ ПРЕМЬЕРА МЕЙЕРХОЛЬДА
Нет, это не «Борис Годунов» Мусоргского. Это «Борис Годунов» на английском языке, на сцене театра Принстонского университета, с режиссурой по Мейерхольду и с музыкой Прокофьева.
Была, оказывается, сценическая разработка трагедии Пушкина, сделанная двумя гениями XX века: Прокофьевым (оркестровка) и Мейерхольдом (сценография). В 1936 году они решили поставить заново пушкинского «Бориса Годунова». Приближалась 100-летняя годовщина смерти Пушкина, и Мейерхольд задумал использовать эту дату для реализации своего плана. Сергей Прокофьев написал 24 музыкальных фрагмента, а Всеволод Мейерхольд набросал сцены и приступил к репетициям. На следующий год сталинский террор избрал своей жертвой Мейерхольда, и мастер отказался от проекта.
История сама по себе детективная. Два опальных мастера решают объединить свои усилия, чтобы сделать новый и злободневный сценический вариант пушкинского «Бориса Годунова». На что они могли надеяться? Надежда умирает последней? Или все дело в творческом порыве, в художественном импульсе, который существует несмотря ни на что? Наперекор трагическим обстоятельствам, супротив надвигающейся трагедии.
Прокофьева ждала длительная, до самой смерти Сталина, немилость. Он умер в один день с тираном, который его преследовал, а потому не было ни одного ему некролога в советской прессе.
Театр имени Мейерхольда всегда вызывал бурные споры, но при этом театр оставался легальным, разрешенным, хотя многие из консерваторов требовали его закрытия. Любая постановка Мейерхольда – от «Мистерии-Буфф» до «Леса», от «Горя уму» до «Ревизора» - находилась на грани фола, вызывала шквальную полемику. Это был самый оригинальный мастер русского театра. За эту свою резкую особость ему пришлось дорого заплатить. В 1938 году театр Мейерхольда был закрыт, и режиссеру было негде осуществлять свои проекты. Если Прокофьева до самой смерти тирана ждала его немилость, то Мейерхольда, того хуже, - пуля в затылок по решению тройки. Вот в какой жизнеопасной и антитворческой атмосфере оба этих мастера обсуждали и писали новый сценический вариант «Бориса Годунова».
Считалось, что рукописные записи Мейерхольда и партитура Прокофьева пропали при аресте Мейерхольда. Но чудеса случаются – и не российский музыковед, а американец Саймон Моррисон, профессор музыки в Принстонском университете, раскопал в запаснике российского Архива литературы и искусства рукописи Мейерхольда и Прокофьева. Моррисон пишет книгу о Прокофьеве и был потрясен находкой. Ноты к «Борису Годунову», написанные от руки и с комментариями, особенно значительны, поскольку сочинены в 30-х годах, когда Прокофьев был в расцвете таланта. И он никогда не услышал эту свою музыку к «Борису Годунову».
Задолго до сотрудничества Прокофьева с Мейерхольдом сама по себе пьеса Пушкина - о тираническом царе Борисе Годунове и Дмитрии, наследнике на престол – была достаточно политически остра, чтобы вызывать в тоталитарной стране сомнения у власть предержащих. Потому что драма политической борьбы в конце 30-х годов XX века была не менее актуальна, чем в XVI веке, когда царствовал Борис Годунов. Может быть, именно поэтому Мейерхольд с его чуткостью на время и обратился к этой драме. Тем более он обдумывал постановку «Бориса» с конца 1910-х годов и даже начал репетировать спектакль в середине 20-х годов, когда политическая борьба в стране была в самом разгаре и не была так безнадежно предрешена, как во второй половине 30-х. Остается загадкой, почему Мейерхольд отложил свой замысел на десятилетие.
Принстонский университет в своем театре решил поставить спектакль «Борис Годунов» по пьесе Александра Пушкина в сценической версии Всеволода Мейерхольда и с музыкой Сергея Прокофьева. Энтони Вуд заново перевел «Бориса Годунова» для принстонской постановки. Режиссер спектакля – Тим Васен. Впервые исполняются безотрывно на сцене все 25 сцен, написанных Пушкиным, и спектакль объединяет трех гениев русской культуры: Пушкина, Прокофьева и Мейерхольда – поэта, композитора и режиссера.
Почему понадобилось после радикально модерной по своим временам оперы Мусоргского «Борис Годунов» переписать музыкально эту пьесу наново? И Прокофьева, и Мейерхольда не устраивала партитура оперы, которую они оба считали густой, слащавой, оптимистической и романтичной. У обоих была индивидуальная потребность в новом прочтении пушкинской трагедии. Мейерхольд, к примеру, представлял последнюю сцену со знаменитым пушкинским «Народ безмолвствует» не на сниженных тонах, как у Мусоргского, а хоровым ревом толпы, который был «темен, возбужден, полон угрозы, подобно реву бурного моря». Мейерхольд писал Прокофьеву о музыкальном аккомпанементе этой финальной сцены: «Здесь чувствуется объединение сил, сдерживание внутренней ярости». Мусоргский своей музыкой озвучил XIX век. Прокофьев угадал первые звуки XX столетия.
Мейерхольд дал Прокофьеву детальные разъяснения каждого эпизода, подробно описал задачи хора и оркестра. Эти заметки, вкупе с рукописью Прокофьева, а также разнообразные мемуары и записи репетиций Мейерхольдом и сделали возможной и аутентичной принстонскую постановку «Бориса Годунова». «Это – подлинник, основанный на идеях Мейерхольда, - сказал Тим Васен, режиссер спектакля. – Это поразительное сотрудничество с человеком, которого нет в этой комнате».
Поскольку Мейерхольд часто работал с архитекторами, Принстонской школе архитектуры был поручен дизайн спектакля. Вдоль всей сцены протянуты с пола до потолка растяжимые канаты. Они могут изобразить деревья в лесу, их можно натянуть и резко отпустить, как луки и стрелы в батальной сцене. Удивительно гибкие, эти канаты могут обвиться вокруг персонажа, испытывающего в этот миг гнев или отчаяние.
Любопытно, что даже многозначительные канаты не являются сочинением американцев, а взяты из обширной художественной мастерской Мейерхольда. Вот как Виктор Шкловский описывает декорацию в одной из ранних постановок Мейерхольда: «Рампа снята. Провал сцены ободран. На сцене контррельеф с натянутыми, вверх идущими канатами, с гнутым железом».
О сцене польского бала Мейерхольд писал, что он хотел бы перевести «весь оркестр на сцену, исполняя три танца – «Мечты». «Полонез» и «Мазурку», которые Прокофьев и сочинил. Американский режиссер Тим Васен разместил нескольких музыкантов и дирижера Майкла Пратта на сцене. На музыкантах – причудливые, в стиле XVIII века, светящиеся неоном парики. Они (музыканты) сидят уступами, на разных уровнях , обрамленные гигантской красной оконной рамой, играющей роль излюбленного Мейерхольдом контррельефа.
Хотя Мейерхольд первоначально работал со Станиславским, он в конце концов отбросил натуралистический метод «сквозного действия», предпочтя ему куда более стилизованное, гротескно заостренное физическое движение, которое он развил в систему биомеханики – методику актерского тренажа. Авторский стиль Мейерхольда испытал на себе разнообразные влияния в широком диапазоне от японского театра Кабуки до изучения движения времени Фредерика Тэйлора. Так был создан театр, который уничтожил стену между актером и зрителями. Приняв с энтузиазмом революцию, Мейерхольд первоначально создал «народный театр», приветствуемый большевиками. Но к 30-м годам соцреализм стал единственной, официально одобренной революционной эстетикой, и авангардный кинематический стиль Мейерхольда воспринимался уже властями как подрывной.
Режиссер нового «Бориса Годунова» Васен, с подсказки Моррисона, воплотил все эти мейерхольдовы идеи в пьесу. Марина Мнишек, прекрасная полячка аристократических кровей, в которую влюблен лжедимитрий, стоит на сцене жестко, несгибчиво, руки по швам, ладони растопырены, как у манекена, - пока ее поклонник объясняется в любви. Аккомпанируя ее призыву «раскрой свое мне сердце», Прокофьев написал «Amoroso» в стиле низкопробных пошловатых мелодий голливудских мелодрам 30-х годов.
В батальных сценах Васен использует один из физических приемов Мейерхольда – ритмичный, механический, с пальцев на пятку шаг – для солдатского марша. Прокофьев сочинил что-то вроде «музыкальной карикатуры», используя карнавальные ритмы и дудку с барабаном. Очень технически изобретательна сцена, когда ряд солдат тяжко марширует до края сцены и начинают крутиться на самом краю, изображая идущую армию.
Когда смотришь эту постановку, где впервые за 70 лет собраны воедино слова, музыка и сценическое действие, понимаешь, какой блестящий и захватывающий был бы в начале 1937 году этот запретный спектакль. Принстонская постановка уникальна и очень интересна, но она носит мемориальный характер, в ней нет и не может быть той резкой злободневности, которая характерна и для Мейерхольда, и для Прокофьева.
Вспомним Моррисона, который чудом отыскал в российском архиве рукописи Мейерхольда и Прокофьева. Его беспокоит нынешнее в России равнодушие к богатейшему культурному наследию страны. Он считает «огромной трагедией музыкальной истории то, что случилось с искусством Прокофьева». Только половина его сочинений известна. Остальное – не опубликовано, изменено или потеряно.
