ПРЕКЛОНЯЮСЬ...
В разгар ельцинской демократии, ну и, соответственно, свободы у нас дома раздался звонок. Поясню: муж тогда возглавлял при нём и созданный Российский фонд милосердия и здоровья, а я журналистикой занималась. Совпало, что к нему на работу участились визиты крутых товарищей с Урала, предлагавших манну небесную за ерунду вроде бы - ввести в правление их человека, но в сектор почему-то именно финансовый, а всё-де прочее, заботу об инвалидах, сиротах - Андрею его полномочия оставляют. А он, почему-то опять же, энтузиазма не выказал. Короче - упёрся. [!]
А тут и я влезла в пустячное, по нынешним временам, расследование, связанное с расхищением радио-видеоархива, обнаружив весьма живо заинтересованных в сделке, практически уже осуществленной, участников из начальников-шишек Останкино.
Скажу: азарт правды дознаться - сильное чувство. Я его и до того испытала, сотрудничая с адвокатами, замечательными, первоклассными, бравшимися за дела невиновных, оболганных, обречённых быть сожранными советской судебной системой. И училась у адвокатов же, с которыми сдружились, изворотливливости, готовности к подвохам на все способной власти, полагая, что опыт не подставляться нажит, имеется. Поэтому на встречу с руководством Останкина явилась, как полагала, во всеоружии. С документами, что сама добыла, и с теми, что, можно сказать, свалились на мою лихую голову.
Победа! - с таким ощущением вышла из Телецентра, но муж подозрительно меня оглядел, когда меня доставили на место, где у нас с ним обусловлена была встреча, на джипе, предоставленном останкинским же руководством.
Спросил: “Ты что, надеялась их пристыдить? И как?”
Я, упоённо: “Как видишь, сумела”.
Он: “Вижу обратное. Определила сама себе цену. Плохую. Не деньгами, что хуже. А уж тут они в затратах, любых, экономить не станут.”
Я: “Ты с ума что ли сошёл? Зачем им мараться, я в их играх- пешка”.
Он: “Пешку легче сбросить, а и от пешки могут быть неприятности.”
И вот звонок- звоночек. Трубку взяла я и слышу: “Надежда Вадимовна, - значит, ко мне конкретно, - мы знаем адрес школы, где учится ваша дочка, так вот, можете не успеть после уроков её забрать”.
И всё...короткие гудки.
Описывать своё состояние что ли? На онемевших ногах, с сердцем у горла, помчалась за час до окончания уроков дочкиных в школе. Когда она появилась в стайке детей, едва не рухнула. Мне было достаточно. Навсегда достаточно. Собой рисковать - да запросто. Но вот этим, вот таким - увольте. Я лично - нет, никогда.
Вот чем нас держали и держат за глотку.
Политковская Анна, бесстрашная женщина, превзошла в отваге и меня, и большинство из нас. В истовом служении чему-то, мне недоступному, от чего отступаться проще, чем жертвовать всем, до конца. Таких единицы. У неё благородное, источенное за всех нас страданиями лицо. Ранняя седина. Преклоняюсь. Вот всё, что могла и хотела сказать. Прочее - невыразимо.
comments (Total: 5)