ДРАКОН ВЗЛЕТЕВШИЙ

[!1.jpg]Сказать откровенно, не было у меня такой мечты – побывать в Китае. Америка, Испания, Италия, Англия, Франция – это да, но в Китае – нет, не было такого желания. Я застыл в своих представлениях о Китае на уровне 80-х годов минувшего столетия. Конечно же, я читал то тут, то там, что Китай бурно развивается, что туда многомиллиардным потоком идут инвестиции, что там необычайно растет энергопотребление, ну и так далее, так далее, однако же все это было некой мертвой информацией, из которой не вырастало никакого образа современного Китая. И едва ли то было моей виной. Не знаю, как в других странах, а в России о Китае средства массовой информации что бумажные, что электронные - пишут и говорят так, что страны не увидеть, не понять, не почувствовать. Специально? Не исключено, что так.[!]
В общем, что было мечтать увидеть страну, которая хоть и велика, хоть и имеет древнюю историю, а совершенно неинтересна, потому что вся в прошлом, во вчерашнем дне, в клубке своих проблем, из которых все никак не может выпутаться, а то, что пытается догнать ушедший вперед мир, так что ж, вольно ей предпринимать такие попытки, пусть пытается. Однако же когда мне позвонила Римма Казакова, первый секретарь Союза писателей Москвы, в котором я состою после развала Союза писателей СССР в 1991 году, и предложила съездить в составе писательской делегации в Китай, я после некоторого колебания согласился. Времени, конечно, целых полутора недель, было жалко, но, с другой стороны, странно было не согласиться. На халяву-то, наверное, и Рокфеллер соблазнился бы. Или как сейчас лучше говорить, чтобы образнее, – Сорос бы? Ну вот, задарма-то и Сорос бы не отказался.
Да и у всех остальных членов нашей небольшой делегации были сильные сомнения, ехать ли. Евгений Попов, когда мы столкнулись с ним в ПЕН-клубе, отдавая паспорта для оформления визы, спросил меня: «И нужен нам этот Китай?» Владимир Войнович, уже когда мы были в Китае, неоднократно признавался: «Я до самой последней минуты все думал, нужно ли ехать?»
Не пожалел о поездке никто. Наоборот, чувство, с которым мы оставляли Китай, можно не обинуясь определить как потрясение. Страна, которую мы с доставшейся нам от прежних советских лет покровительственной кичливостью (пусть и неявной, пусть неотчетливой, но все же!) полагали младшей, страной тысяча первого комически-грозного предупреждения США за нарушение американскими самолетами воздушной границы государства, отсталой и безвозвратно барахтающейся в этой своей отсталости, оказалась совсем другой. Ничуть не младшей, ничуть и ни в чем не комичной, а если в чем и отставшей, то прекрасно это отставание осознающей и стремительно его изживающей. Для чего достаточно было увидеть небоскребы Пекина, Тяньцзиня, Сианя, не говоря уже о Шанхае, грандиозные стройплощадки, которые в этих городах встречаются чуть ли не на каждом шагу, великолепные многорядные дороги с роскошными, удобными развязками, просторные университетские городки с прекрасно организованным пространством, учебными корпусами, до отказа набитыми необходимой учебной и исследовательской техникой. Владимир Войнович, преподававший в трех престижнейших университетах США, сказал, что таких кампусов у этих университетов нет.
Чтобы быть правильно понятым, сразу скажу, что не увидеть трущобного вида зданий даже в том же блистательно-небоскребном Шанхае невозможно. Вечерами нищие, требуя подаяние, хватают тебя за руки на самых центральных улицах. А на лавочках около площади Тяньаньмынь, где возвышается мавзолей самого Мао, лежат, подложив под головы грязные котомки, откровенные бомжи. Но эти картины уличной жизни с легкостью перебиваются другими: заполненные людьми, и днем, и вечером, многочисленные рестораны и ресторанчики, забитые разнообразной едой, никогда не пустующие продовольственные магазины и магазинчики, ревущие стада машин на тех самых великолепных дорогах. И, наконец (в таком контрасте с российскими), спокойные, умиротворенные лица уличной толпы, по которым уж точно можно сказать: эти люди по-настоящему удовлетворены своей жизнью, во всяком случае, их жизнь протекает в согласии с их представлениями о счастье и целях, ради которых человек приходит в мир.
Тут можно заметить, что после всего пережитого Китаем в XX веке, после всего этого серо-синего единообразия в одежде, делавшей неотличимым женщину от мужчины, убогости в еде и тараканьей скученности в жилищах, любое улучшение жизни будет ощущаться как счастье. И это будет справедливое замечание.
Но оно отнюдь не будет исчерпывающим. Счастье от перемены участи не бывет долговечным. Такое счастье – как посленочной, утренний туманец: поднялось солнце – и вот его нет. На лицах же пекинцев, тианьзцинцев, сианьцев, шанхайцев – отчетливая мета постоянной погруженности в свое состояние удовлетворенности жизнью. Можно говорить о национальной китайской черте – быть готовым удовлетвориться малым, ну так что ж, эта черта может быть укором европейцу, которому, что ни дай, все недостаточно. Умение довольствоваться в жизни малым – великое искусство и важнейшее человеческое качество. Человеку на самом деле, как известно, не так уж много нужно, жаль, что европеец понимает это, как правило, уже на том пороге, из-за которого нет возврата и за который с собой из земной жизни вообще ничего не возьмешь.
Наша гид-переводчица в Шанхае Наташа (вообще у нее есть официальное китайское имя, но все русскоговорящие имеют для удобства общения с русскими еще и отдельные, русские имена) работает преподавателем в институте русского языка Шанхайского университета. Ей тридцать лет, она практически билингва, так как пять с половиной лет, с пятого класса до середины десятого, проучилась в русской школе в Хабаровске. Никто ее туда не направлял, просто так получилось. Ее тетушка была замужем за китайцем, после смерти мужа решила вернуться на родину и взяла с собой племянницу. Наверное, полагая, что в горбачевском Советском Союзе племянницу ждет лучшая доля, чем в дэнсяопиньском Китае. Новые ельцинские времена заставили племянницу оставить учебу в русской школе и вернуться на родину. Сожаления по поводу возвращения она не испытывает никакого.
Ну так и к чему я о Наташе. К тому, что, общаясь с ней, мы наглядно увидели эту замечательную черту китайцев: способность удовлетворяться тем, что имеешь, – разумеется, если это имеющееся находится в согласии с твоими жизненными устремлениями, – и быть счастливыми от того, что испытываешь удовлетворение.
Наташа как преподаватель получает чуть больше трех тысяч юаней. Это примерно четыреста долларов. Снимает однокомнатную квартиру за тысячу четыреста юаней. Плюс триста юаней электричество, газ, вода – получается, общим счетом за жилье тысяча семьсот юаней. На все остальное ей остается тысяча триста юаней, меньше двухсот долларов. На еду, на одежду, на транспорт, на оплату мобильной связи, ну и так далее, так далее – без чего невозможна жизнь современного человека в мегаполисе. «Так мало?» – удивились мы. «Мне хватает», – с удивленно-недоуменной улыбкой ответила она. И это было отнюдь не «идеологически выдержанным» ответом. От всего ее облика исходило такое естественное удовлетворение жизнью, которое, как ни старайся, при всем желании сыграть не сможешь, где-нибудь да сфальшивишь. При том, что она совсем даже не лишена карьерных амбиций, пишет учебник, готовит статьи для публикации в ученых журналах – собирается стать доцентом (что не только повысит ее общественный статус, но и увеличит ее доходы до пяти тысяч юаней, примерно на двести – двести пятьдесят долларов, чему она, естественно, будет рада). Но главное, в ней нет и толики того страдания, которое так свойственно людям европейской культуры, а уж русским тем паче, что мы испытываем, если наши возможности оказываются ниже уровня наших запросов. Она проживает каждый день с радостью и наслаждением, смакуя его как бесценный дар, данный единожды и невозобновляемый.
Конечно, это умение смаковать каждый проживаемый день как бесценный дар обусловлено самой природой китайской культуры, особенностями национальной биологии и психики, но несомненно, что нынешнему Китаю это свойственно куда в большей мере, чем Китаю времен Мао, да и гоминдана.
Что еще поразительно – это то, как сегодняшний Китай умеет предъявлять себя и свою историю миру. Я сейчас имею в виду раскопки могильника правившего более двух тысяч лет назад императора Цинь Шихуаня. Конечно же, каждый из нас что-нибудь да об этом шеститысячном терракотовом войске, с которым он ушел в загробный мир, слышал, а то и видел фильм по телевизору, но одно дело слышать и видеть по телевизору и другое – лицезреть эти раскопки вживе.
Во-первых, что за великолепный музейный комплекс выстроен на месте раскопок. С каким размахом это сделано, с каким «американским» умением поразить, впечатлить, заставить проникнуться грандиозностью совершенного археологического открытия. Обзор раскопок начинается с громадной круговой панорамы, где в режиме нон-стоп идет замечательно поставленный фильм, реставрирующий события постройки этого грандиозного могильника, процесс изготовления и обжига терракотовых фигур, среди которых нет и двух с одинаковыми чертами, все индивидуальны. Затем – один павильон, построенный над раскопками, другой, павильон-музей, в котором выставлены найденные при раскопках бронзовые колесницы, оружие. И вот что в этих павильонах поражает еще, кроме бесчисленных шеренг откопанного и реставрированного терракотового войска: сами павильоны. Их конструкция, архитектурная мысль, инженерное искусство. Поражает тем сильнее, что в России такие конструкции обрушиваются – то там, то здесь. Дело в том, что эти гигантские павильоны, добрые метров семьдесят в ширину, имеют безопорную конструкцию крыши. Вязь металла над головой – и открытое глазу громадное пространство раскопок.
Увидев этот грандиозный музей, его постройки, организацию осмотра, не говоря о самом могильнике, который смело можно сравнивать с древнеегипетскими пирамидами, въяве ощущаешь: китайский дракон оторвался от земли и поднялся в небо. Он точно расставил акценты и выделил приоритеты. Да, средняя заработная зарплата у рабочих, по одним данным, – 80, по другим – 100 долларов, кроме как конуру, на такие деньги другое жилье не снимешь. Зарплата профессора в университете больше в десять раз, можно, взяв небольшой кредит, построить загородный коттедж. Но дракон, создавая подобную вилку, поступил так совершенно обдуманно: именно профессор (беря его как символистическую фигуру), прежде всего он, со своими знаниями и профессиональным умением обеспечивает надежность полета. Принцип классовой справедливости отставлен в сторону – этот принцип не помогает полету, а мешает ему. Китай пробудился и готов к вхождению в глобализированный мир.
Разумеется, впечатления, полученные в такой короткой (10 дней) делегационной поездке, насколько сильны, настолько же и поверхностны. Нам осталось неизвестно, о чем говорят китайцы вечером у себя дома, о чем говорят на работе – кроме самой работы, – нам не было дано пожить с ними общей жизнью, хлебая из общего котла дел и проблем. Но этих поверхностных впечатлений более чем достаточно для сравнения.
И Россия и Китай практически почти одновременно обратились к опыту развитых стран Запада. Разница в несколько лет при той временной дистанции, которая уже пройдена, теперь не принципиальна. И совершенно очевидно, что Китай в своем строительстве «новой жизни» намного успешнее России. Достаточно сравнить выражение лиц у китайца и русского человека. Китайцу изменения в его стране пошли во благо, россиянину – наоборот.
Политические процессы, происходящие сейчас в России, свидетельствуют, что власть, обескураженная отрицательным результатом, что принесли годы «нового курса», всерьез хотела бы перенести на российскую почву «китайскую модель» реформ: свободное предпринимательство и отсутствие политических свобод. Но при всем сходстве России и Китая мы все же весьма непохожие страны. «Китайская модель», перенесенная на российскую почву, вслед за политической несвободой неизбежно приведет и к несвободе предпринимательской. «Завинчивать гайки» наполовину – не в российской ментальности. Уж завинчивать – так до упора. И в результате новый провал, очередная неудача, еще одно потерянное десятилетие. Или два. Или три. А то и просто потерянная страна.
Что же до Китая, то, похоже, Китай фантастически самодостаточен. Такое впечатление, китаец чувствует под собой в качестве фундамента не только людской массив из 1 миллиарда 300 миллионов китайцев, но и массив своей четырехтысячелетней истории и потому ему, по большому счету, все равно, что там происходит в Америке, Израиле-Палестине, Британии, Ираке, России. Он возьмет у мира все достижения, которые тот наработал за время национальной спячки и междоусобных драк, и пойдет спокойно дальше, ни на кого не обращая особого внимания, в свое пятое тысячелетие.
Анатолий Курчаткин