черный кабинет

Кампания борьбы с уголовной преступностью, развернутая в середине 80-х годов прошлого века, вылилась на газетные полосы в виде бесчисленных детективных материалов. Докатилась она и до Ташкента, где я работал в газете «Ташкентская правда». Получив, так сказать, указание «включиться в борьбу», я отправился в уголовный розыск, с начальником которого был знаком. Он понял меня с полуслова и распорядился «прикрепить» к наиболее успешным следователям. В результате такого симбиоза и родились «захватывающие» детективные опусы. Их герои-оперативники хватали злоумышленников буквально на месте преступления. Когда я интересовался, каким образом это им удается, следователи таинственно помалкивали. Но я все-таки докопался до источников их осведомленности. Их было три: агентура, телефонная прослушка и перлюстрация.
Если о первых двух я имел достаточное представление, то о перлюстрации – цензуре личной переписки граждан - даже не подозревал. Между тем получалось, что уголовный розыск регулярно получал сведения о криминале из писем. Значит, кто-то занимался этим на профессиональной основе. Я читал, что некогда во Франции письма вскрывал «Черный Кабинет», получивший это наименование от его учредителя кардинала Ришелье. Знал, естественно, что некоторые письма могут вскрыть агентуры КГБ, но о том, что в СССР существует всеобъемлющая система перлюстрации, – понятия не имел.
Наиболее полные сведения о советской глобальной сети контроля над частной перепиской я раздобыл только здесь, в Америке. Выяснилось, что почтовая цензура являлась мощной разновидностью политического сыска, активным, даже агрессивным, инструментом, позволявшим «органам» не только изучать настроения граждан, но и выявлять недовольных, отслаивать потенциальных или уже сложившихся диссидентов, изолировать их, а то и уничтожать.
Естественно, перлюстрация была сугубо секретной, более того – она являлась одной из наиболее закрытых систем КГБ. Еще бы! Ведь соблюдение тайны личной переписки есть нечто такое, что само собой разумеется в любой цивилизованной стране.
В СССР по Конституции «тайна переписки охранялась законом», в Уголовных кодексах республик было сказано, что нарушение тайны переписки подлежит уголовному преследованию. Советский Союз подписал Всеобщую декларацию прав человека, которая устанавливала строжайший запрет на перлюстрацию. Так что официально в Союзе никакой перлюстрации и быть не могло. А на деле?
Если даже некоторые граждане и догадывались, что их письма прочитываются, то и понятия не имели, кто этим занимается и в каком объеме организована такая деятельность. Поэтому бытовали самые разные предположения, в основном – ошибочные. В большинстве своем считали, что этим занимается Министерство связи. А некоторые из пишущей братии приписывали такое непристойное занятие цензуре, иначе говоря – Главлиту.
Сегодня вполне достоверно: цензура частной почты была организована и осуществлялась последовательно органами ВЧК – ОГПУ – НКВД – КГБ. В составе Комитета госбезопасности этим руководило специальное Управление политического контроля.
Если в 20-х и в начале 30-х годов прошлого века перлюстрация велась «органами» периодически и, так сказать, несистематизированно, то с 1935 года она была поставлена на прочную организационную основу, действовала неукоснительно и планомерно, все время совершенствуя свои методы и техническое оснащение.
Можно представить себе исполинский масштаб этой системы, если в начале 80-х годов прошлого века ежегодно в СССР отправлялось около 5 миллиардов писем, не считая международной корреспонденции. Чтобы проверить такой гигантский массив переписки, необходима компетентная, разветвленная и огромная по числу работников организация. Она и была создана «органами».
Сотрудников отбирали с величайшей тщательностью, и лица, прошедшие селекцию, считались абсолютно надежными с точки зрения их «благонамеренности». В службе политконтроля (ПК), как ее называли в документах, почти все сотрудники были достаточно образованными, часть из них в совершенстве владела иностранными языками.
Одно из главных требований – абсолютная секретность. В личных документах сотрудников их должность и место работы не указывались. Хотя все они служили в органах КГБ, униформу не носили. Не имели права и намеком выдать место своей службы кому бы то ни было, родным и близким – в том числе. Для прикрытия их числили в составе партийных, комсомольских и профсоюзных органов. Более того, после поступления в почтовую цензуру они обязаны были резко сократить внеслужебные контакты и, в идеале, свести круг своих знакомств к обществу сослуживцев. Поэтому работа в ПК во многих случаях являлась семейной профессией. И такого рода семейственность всячески поощрялась.
Хотя работники “Черных кабинетов” и являлись одновременно сотрудниками ГБ, но посещать открыто здание, где находились «органы», они не имели права. Кстати, многие правила их конспирации напоминали работу нелегалов за кордоном. Так, подходя к месту работы, они обязаны были принимать все меры, чтобы не быть замеченными своими знакомыми. Если таковые все же встречались, от них следовало сначала избавиться и только потом входить в здание. Причем - входить поодиночке, а не группой, для чего специальный график прибытия и убытия определял им время.
Помещение, занимаемое почтовой цензурой, не должно было иметь каких либо внешних признаков, позволяющих определить его назначение, никаких вывесок, даже дезинформационных. Вход обязательно должен был быть неприметным, чаще – из проходного двора, чтобы можно было входить и уходить незамеченным. Внутри входа находился контролируемый тамбур, дальше которого посторонний, случайный человек пройти не сможет да и понять, куда попал, тоже не получится.
Жорес Медведев в своей книге «Тайна переписки» пишет, что, исследуя штампы на конвертах своей корреспонденции, он определил – в Москве было не менее восьми такого рода учреждений.
Любопытные факты сообщает автор книги о почтовой цензуре Лев Авзегер, бывший ее сотрудником в Чите. Там имелось только одно здание службы ПК, примыкавшее к почтамту. А в районных центрах она занимала не менее половины здания почты. Он пишет, что не только в каждом райцентре, но и во всех мало-мальски значительных населенных пунктах действовали отделения ПК. И это – в далекой Сибири! В воспоминаниях Авзегера названо число – около тысячи сотрудников “Черных кабинетов” в Читинской области. Жорес Медведев считает, что только в международном отделе московской службы перлюстрации работало не менее тысячи сотрудников, проверявших корреспонденцию, написанную на 140 языках.
Для сравнения: в дореволюционном Петербурге перлюстрацией занимались 12 специалистов, в Москве их было 10, в Киеве – 4. А уже тогда российская почта обрабатывала более 600 миллионов писем ежегодно. Эти данные названы в книге Р. Звягина «Политконтроль и цензура», изданной в Израиле. Автор рассказывает о технике перлюстрации и его сведения совпадают с данными Авзегера. Вот как это делалось в Чите.
На привокзальном почтамте все письма гасились и складывались в специальные ящики, изготовленные по размеру потайного люка, о существовании которого знали только трое сотрудников почтамта. Они и спускали эти ящики в люк. Дальше ящики съезжали по жолобу в комнату группы С - «Списки», сотрудники которой отбирали письма по секретным спискам людей, попавших в сферу внимания ГБ или милиции. Вся корреспонденция, прибывавшая на адрес этих лиц или отправляемая ими, подлежала особой проверке. Эти списки обновлялись каждые три месяца.
Кроме того, отбирались все анонимки. У сотрудников этой группы имелись образцы почерка анонимщиков, уже выявленных органами. Все письма без обратного адреса и с адресом, напечатанным на машинке либо написанным печатными буквами или искаженным почерком, также оставались в «списочной» комнате. В следующей отбирались письма «до востребования», заклеенные специальными или самодельными клеями, а также липкой лентой либо еще каким-нибудь нестандартным способом. Неукоснительной проверке подлежали абсолютно все письма, имевшие любые вложения.
Периодически производилась проверка всей корреспонденции определенного городского или сельского района, предприятия, учреждения, колхоза или совхоза, людей одной профессии, как правило, гуманитарной: артистов, художников, журналистов, адвокатов, учителей и т. д. Такие проверки имели наименование «облава».
Проверке не подлежали: письма, адресованные в ЦК КПСС или ВЛКСМ, в Совет Министров, в Верховный Совет, в органы госбезопасности, в редакции центральных газет. Подразумевалось, что там имеются вполне компетентные специалисты, которые и разберутся с этой корреспонденцией. А все отобранные письма поступали к начальнику группы «С», и он окончательно решал их судьбу: направить цензорам, в милицию или прямо в ГБ.
Естественно, в эту группу подбирались люди с феноменальной памятью, способные запомнить фамилии и адреса сотен людей, особенности почерков и еще множество деталей для выявления «крамольной» корреспонденции. Такими специалистами очень дорожили, ведь их квалификация совершенствовалась годами, им платили по особой ставке, и они работали, как правило, до самой пенсии.
Весьма опытные профессионалы трудились и в группе В – «Вскрытие», куда попадали письма, отобранные для перлюстрации. Здесь применялись приемы и техника, обеспечивавшие незаметное извлечение содержимого конверта. Легче всего это получалось с почтовым клеем, легко поддающимся струйке пара. Для других его сортов имелись специальные приборы. Если на письме была сургучная печать, то слепок с нее отправлялся в спецмастерскую ГБ, где изготовлялась идентичная. Если же, несмотря на все ухищрения, вскрыть незаметно не удавалось, письмо после проверки уничтожалось.
Извлеченное послание отправлялось в группу Ц - «Цензура». Здесь оно прежде всего проверялось на наличие шифрования. При обнаружении такового относилось в комнату криптографов. Цензор же изучал текст, искал крамолу, криминал или нечто, написанное «эзоповским» языком. Письма на иностранных языках направлялись переводчикам. К ним же поступали письма из отделений районов, где переводчиков не было.
Непреложным правилом во все времена было: любая международная корреспонденция подлежит цензуре. В группе «Ц» имелось специальное отделение, где работали наиболее опытные цензоры и переводчики. Все без исключения письма подвергались обработке для обнаружения тайнописи, смысл каждой строки изучался особенно тщательно. Все отправители и получатели зарубежной почты брались на учет и на каждого в ГБ заводилось наблюдательное досье.
Раз в месяц начальник ПК отправлял в Москву в Управление политконтроля спецсообщение, в котором излагались крамольные сведения, обнаруженные в письмах. Несмотря на то, что цензоры отбирались из числа самых лояльных граждан и являлись сотрудниками ГБ, их добросовестность периодически проверялась методом провокации: в текущую корреспонденцию подсовывались фальшивые письма с крамольным содержанием и изучалась реакция проверявшего.
Такая скрупулезная обработка почтовой корреспонденции в СССР являлась одной из причин несуразно больших сроков её доставки и пропаж. Наряду с безусловным отечественным разгильдяйством, в это грязное дело свой вклад внесли и отделы политконтроля.
К началу 90-х годов прошлого века, по статистическим данным, объем почтовой корреспонденции составлял астрономическую цифру – около 8 миллиардов отправлений в год. Соответственно увеличилось и число сотрудников почтовой цензуры. По имеющимся сведениям, к тому времени они обзавелись современным оборудованием. Вместо примитивной паровой «бани», известной еще почтовым цензорам кардинала Ришелье, в конверт вводили специальный эндоскоп. Стали читать текст при помощи инфракрасных или ультрафиолетовых лучей. У цензоров появились компьютеры, позволяющие резко увеличить темп и эффективность селекции писем.
После развала СССР, как известно, Комитет госбезопасности был ликвидирован, превращен в две самостоятельные организации – ФСБ и СРВ. Соответственно – в контрразведывательную и разведывательную. А Управление политконтроля куда подевалось? Его тоже расформировали? Если так, то чем заняты десятки тысяч виртуозных специалистов перлюстрации, которые ничего другого делать не умеют? И, наконец, неужто в самом деле не действует какая–либо система почтовой цензуры в России и республиках СНГ?
К сожалению, сколько-нибудь полных данных назвать не могу. Достоверно известно, что перлюстрация процветает в Узбекистане и во владениях Туркменбаши. Есть сведения о ее наличии в Беларуси и Грузии. А в России? Ведь и в СССР о существовании “Черных кабинетов” официально не объявлялось. А сегодня что-то не слыхал я о каких-либо государственных постановлениях, свидетельствующих, что их (кабинетов) деятельность прекращена...