Брайтон-Бич Опера - 1

Купание красного "Мерседеса"

Михаил Петрович всегда утверждал, что в автомобиле самое главное - это цвет. В Москве, где он был моим соседом по лестничной площадке, у него была старенькая “копейка” - как он говорил, “серая в яблоках”. Называл он ее Росинантом, мыл каждый день, на запчасти тратил чуть ли не ползарплаты - так что жена даже грозилась уйти от него. Правда, я предполагал, что ей не денег жалко было, а ревновала она Петровича. Вроде бы не всерьез, конечно, и хотя в каждой шутке определенная доля юмора, как известно, всегда присутствует, в данном случае доля эта была прямо-таки микроскопической. А, может, и вовсе ее не было.[!]
- И чего она ко мне цепляется, - жаловался Петрович. - Понимаю, если бы я завел себе кого, а то ведь машина это. Неужели не понятно?
Голос его доносился из-под Росинанта - Петрович в очередной раз что-то там чинил, а я стоял около него и думал, что мир взрослых - это полная загадка, разгадывать которую не только сложно, но и откровенно не интересно.
Вообще надо сказать, что Петрович и Алла являли собой довольно-таки странную пару, хотя я это только потом осознал. В детстве многие, даже самые странные вещи воспринимаются как совершенно естественные, и меня мало смущало, что Алла была старше Петровича на добрых пятнадцать лет, но выглядела при этом так, как будто он приходился ей отцом. Это, конечно, соседи так говорили, а мне, в мои тогдашние двенадцать, они оба казались глубокими стариками, хотя по теперешним подсчетам, Петровичу никак не могло быть больше сорока. На Дон-Кихота он, кстати, был совершенно не похож. Скорее, наоборот, напоминал его небезызвестного оруженосца - по крайней мере внешне. По характеру же в нем от жизнерадостного Санчо Пансы вовсе ничего не было. Кажется, я вообще ни разу не слышал, чтобы Петрович смеялся. Наверное, даже законченный с красным дипломом столичный ВУЗ и долгие годы жизни в Москве не смогли одолеть его то ли заложенной в деревенском детстве, то ли врожденной “тихости”. Бывают на свете еще такие люди, главная мечта которых - стать незаметными.
В то лето я как раз читал Сервантеса, желто-красный пятитомник которого стоял у родителей в книжном шкафу, и его считающийся великим роман казался мне невероятно скучным. Я никак не мог понять, что находят в этой почти тысячестраничной тягомотине взрослые, и в конце концов бросил книгу, так и не дочитав ее до конца. Запомнил только, что Дон-Кихот был долговязым, добрым и наивным чудаком-мечтателем, а Санчо Панса - приземленным реалистом. Запомнил еще про ветряные мельницы, с которыми сражался главный герой, а, может, это мне сейчас только кажется, что запомнил - на самом деле наверняка уже гораздо позже слышал об этом отовсюду. По-моему, я до этого места в романе и не дошел тогда вовсе.
Петрович с ветряными мельницами в жизни никогда не сражался. Был он скромным инженером, работал прилежно, но без блеска, и начальство ценило его скорее за исполнительность, чем за какие-то особенные таланты. Алла же, наоборот, сделала неплохую карьеру в каком-то экономическом институте, защитила кандидатскую диссертацию, а когда ей, как она объяснила моим родителям, из-за пятого пункта провалили докторскую, решила уехать.
- Вот знаешь, какая штука эти ветряные мельницы, - говорил мне Петрович в то лето. - Они только кажутся безобидными, а на самом деле, если приглядеться к ним повнимательнее, то это настоящие монстры. Так закрутить-завертеть могут - потом ни в жизнь не разберешься что к чему…
Я терпеливо ждал, пока Петрович выберется из-под машины, и смотрел на огромное дерево, которое росло у нас во дворе. Листья на нем были такими зелеными и их было так много, что не хотелось думать об осени.
- Ну ничего, Лешка, - кряхтел Петрович, вылезая из-под своего Росинанта, которого он тогда ремонтировал в последний раз, чтобы продать перед отъездом. - Мы еще поездим с тобой на красном “мерседесе”. Покатаемся.

* * *
Прожив в Америке 20 лет, я так и не удосужился обзавестись машиной. Нет, водительские права у меня, конечно, есть, хотя и получил я их с превеликим трудом с четвертого раза, но вот покупать свой автомобиль у меня как-то никогда не было особого желания. В Нью-Йорке, слава Богу, достаточно развит общественный транспорт, и возиться с парковкой, страховкой, штрафами, пробками, полицией… как говорят у нас на Брайтоне, мне это надо? Да и куда бы я стал на этом автомобиле ездить? В “Интернешнл фуд” за ветчинкой? Так меня туда прекрасно и автобус В1 довозит. А если ветер попутный, то я могу пока еще и пешком дойти. Манхэттен я в последнее время не люблю (когда любил, то и жил там), езжу туда только по необходимости, но в будний день тот Q, который идет экспрессом, доезжает до 14-й улицы максимум за 40 минут - на машине добираться туда никак не меньше, а если в пробку попадешь, то и гораздо дольше. К тому же в метро можно посидеть спокойно, книжку какую-нибудь хорошую почитать, а за рулем такой роскоши себе никак уже не позволишь. Как говорит моя жена, когда ты едешь в метро, то везут тебя, а когда в машине - то везешь ты. Прибавьте к этому ремонты, техосмотры, стоимость бензина - и, может быть, вы поймете, почему, даже если бы мне подарили какой-нибудь автомобиль совершенно бесплатно, я ни за что бы такого подарка не принял. Знаете, бывают такие подарки - типа того, что данайцы преподнесли жителям осажденной Трои? На вид вроде тот же самый конь, благородное животное, а на самом деле в нем такое…
Я еще могу понять несчастных жителей других американских городов. Моему брату, например, для того, чтобы пакет молока купить, надо машину из гаража выводить и минут двадцать до ближайшего “7-11” ехать. Но у меня-то для этого “Золотой ключик” под боком есть - так зачем мне автомобиль?

* * *
- Дурак ты Лешка, - говорит мне Петрович. - Столько лет прошло, смотри какой ты вымахал дядька - толстый, лысый, а в жизни так и не понял ничего. Машина человеку свободу дает. Человек, он - маленький, слабый, что он сам по себе может? А в машину сел и поехал куда хочешь.
- А куда бы Вам хотелось поехать? - спрашиваю я.
- Ну как куда? Куда угодно. В прошлом году в Катскильские горы с Аллой ездили. Ей очень понравилось. В этом году - во Флориду поедем. Я туда за сутки доехать могу, если без остановок рулить.
Самое смешное даже не то, что мы с Петровичем опять живем в одном доме. Это как раз получилось совершенно случайно - мы и встретились-то через много лет после того душного московского лета, когда меня жена послала мусор выносить, а он на лестницу покурить вышел. Он меня не узнал, конечно, а я его - сразу.
- Здравствуйте, Михаил Петрович, - говорю. - Лешу из 45-й квартиры помните? Вы меня еще на красном “мерседесе” покатать обещали.
- Помню, - отвечает он и делает очередную затяжку. - Выходи к подъезду через 10 минут - прокачу.
Самое смешное даже не то, что он нисколько не удивился и не начал расспрашивать о жизни и общих знакомых, как это имеют обыкновение делать другие люди, с которыми уже совсем было потерялась связь и которые вдруг опять возникают из нашего прошлого, как - не призраки даже, а скорее, наоборот, как признаки того, что, хоть время и не стоит на месте, но по сути ничего в нашей жизни не меняется. Самое смешное - это то, что, когда я через десять минут вышел из подъезда, там меня действительно ждал выкрашенный в ярко-красную краску “мерседес”. Петрович сидел за его рулем и радостно улыбался. Было видно, что он абсолютно счастлив.
- Сейчас купать его повезем, - сказал он.
- Кого? - спросил я, хотя ответ мне был известен заранее.
- Росинанта.

* * *
В одной из прочитанных мною в метро книжек я как-то вычитал, что в начале 30-х годов американское правительство стояло перед очень трудным выбором. Надо было решать, что развивать - железные дороги или автомобилестроительную промышленность, во что вкладывать деньги, куда направлять человеческие ресурсы. Выбор, как всем прекрасно известно, был сделан в пользу автомобилей, которые с тех пор являются основной составной частью пресловутой “американской мечты” и в какой-то степени даже олицетворением всего американского образа жизни. Без машин представить себе Америку так же невозможно, как и без “Макдональдсов”, “кока-колы” или жевательной резинки, и здесь действительно в полной мере воплотился небезызвестный афоризм о том, что “автомобиль - это не роскошь, а средство передвижения”.
Впрочем, это тоже не совсем так, потому что всем известно, что автомобиль является еще и символом индивидуализма, показателем успешности и богатства его хозяев, предметом постоянной гордости и хвастовства или, наоборот, огорчения и расстройства. Общественный транспорт потому так и называется, что он невольно сплачивает людей в народ, а машины, хотя вроде бы и сокращают расстояния, только всех разъединяют. Автомобиль превращается в ту же самую крепость, что и дом, - только на колесах. В последнее время эти крепости, кстати, начинают принимать участие и в настоящих боевых действиях. Неслучайно именно среди американцев все более распространенным становится такое замечательно явление, как “road rage”. Это когда доведенные пробками и стрессом до исступления водители буквально набрасываются друг на друга чуть ли не с оружием в руках. Да и аварии на дорогах - почти что ведущая причина смертности в стране.
Помимо этих чисто социальных аспектов, автомобиль является одним из главных субъектов американской внешней политики. Всем известно, чем он питается и какие войны ведутся ради того, чтобы его прокорм обходился населению как можно дешевле. Об экологической стороне проблемы можно даже и не говорить, но никак нельзя не упомянуть, что нефтяные компании тратят огромные деньги и усилия для того, чтобы не допустить создания альтернативных транспортных средств. Короче говоря, не все тут так просто, как кажется на первый взгляд. Есть о чем подумать и поспорить с Петровичем.

* * *
В доказательство моей правоты я должен был бы закончить эту статью сообщением о том, какое фиаско потерпел Петрович из-за своей любви к автомобилям. Как, например, от него ушла Алла, или как они разбили свой красный автомобиль вдребезги и при этом чуть не погибли. Для полноты картины могли бы даже и погибнуть или на худой конец оказаться в больнице с тяжелыми травмами. Но на самом деле ничего этого не произошло.
Откуда Петрович взял деньги на “мерседес”, я не знаю. Он, вроде, пенсию какую-то получает. Алла - тем более. Живут они душа в душу, больше не ссорятся, из Флориды вернулись загорелые и абсолютно довольные жизнью. В будущем году собираются в Канаду - на озера.
Когда же я заговариваю с Петровичем о нашем московском дворе, о дереве огромном, которое там росло, о его “копейке” серой в яблоках, он довольно резко обрывает меня.
- Дурак ты все-таки, Лешка, - говорит он, выныривая из-под капота своего нового Росинанта. - Ничего ты в этой жизни так и не понял. И не поймешь уже, наверное. Дурак ты все-таки полный.