Обложка к Довлатову

Московский приятель удивлялся: “Вы в Ленинграде все знакомы друг с другом. Одни учились в одном институте, другие – вместе были в эвакуации, некоторые жили рядом, на одной улице, ходили в одну школу, а кто-то – даже в один детский сад... Да еще почти все родились в одном родильном доме, в знаменитой Снегирёвке...”.
Мы с Довлатовым познакомились году в 60-м. Жена дружила с его первой женой – Асей Пекуровской, я одно время почти ежедневно виделся с ним. Он тогда работал в ленинградском пионерском журнале с «инквизиторским» (как он писал в «Невидимой книге») названием «Костер», а я был там художественным редактором.
На унылых редсоветах я все время всех рисовал, и Сережу, конечно. Он был тогда без усов и бороды, носил «хемингуэевский» свитер и выглядел именно так, как на моем шарже.
Потом он уехал, и мы слышали (если удавалось) его замечательный голос по «Свободе», видели (если удавалось) его книги – на русском и английском языках, знали о его газете «Новый американец», о публикациях в «Ньюйоркере».
А увиделись в 88 году, когда приехали с женой в гости в Нью-Йорк.
Серёжа и Лена показывали нам Манхэттен, возили на Брайтон. Сергей с восточной щедростью завалил нас подарками – «ардисовскими» репринтными изданиями Ахматовой, Мандельштама, Кузьмина. Старался передать что-то всем в Питере. Мы были одни из первых гостей из России. Поэтому Сергею Вольфу послал измеритель давления в шинах.
На мой вопрос «Зачем это ему? У него нет машины и на трамвай не всегда есть деньги» отвечал: «Ничего, пригодится!»
Жаловался на обложки к американским изданиям (на обложке к «Зоне» была нарисована лагерная камера, больше похожая на офис преуспевающей компании) и попросил сделать обложку к его книге «Наши» (Ours). Эскиз ему понравился, он повел меня в издательство. Там тоже все понравилось, но не было кого-то, кто должен был окончательно одобрить, а мы через пару дней возвращались в Союз, и работа эта, к сожалению, не состоялась. (Потом я увидел эту обложку у него дома, в рамке на стене).
В 89 году мы эмигрировали и часто виделись в Нью-Йорке на общих тусовках, в «Самоваре» у Романа Каплана, на выступлениях гостей из Питера, которых обычно представлял Довлатов, на вернисажах.
Я делал рисунки к его материалам в газете. (Он повторял там свои выступления на радио). Он всегда звонил и благодарил меня.
Мы думали сделать с ним совместную книжку. У меня накопилось множество шаржей на актеров, писателей, художников – российских, американских, французов, итальянцев. Сергей начал придумывать смешные, остроумные, изящные подписи...
В конце июля 90-го года он позвонил, поздравил меня с днем рождения. Мы с женой долго уговаривали его приехать, было много знакомых - нью-йоркских и из Питера. Но он ехал на дачу к Лене и сыну Коле.
«Я боюсь, что у тебя выпью и начнется запой...»
...Запой начался через месяц.
А после смерти началась всероссийская слава Сергея Довлатова.
Печатались книги огромными для тогдашней России тиражами (общий тираж 4 томника – 250 тысяч), ставились фильмы, спектакли, издательства судились за право издания собрания сочинений.
И сразу же «мутным потоком» хлынули воспоминания его «друзей-приятелей», многих из них он вообще не знал (книга «Ножик Довлатова» начинается фразой: «Я никогда не видел Довлатова...»), а некоторых и знать не хотел, что очевидно из изданной переписки с Игорем Ефимовым.
В 500-страничном труде Соломона Волкова «История культуры Санкт-Петербурга» из 12 строчек о Довлатове 6 - следующие: «Обаятельный, саркастичный великан Довлатов, фанатик своего ремесла, внутри предложения никогда не ставил двух слов, начинающихся с одной и той же буквы, но читатели, как правило, не замечают этого жесткого авторского самоограничения».
Это сомнительное достоинство (обходился же любимый им Чехов без этого) повторяется в сотнях воспоминаний, написанных как под копирку, но с обязательным присутствием фамилии «Довлатов» на обложке, что гарантировало читательский интерес к книге. «Довлатов на автоответчике», «Мне скучно без Довлатова», «Довлатов и окрестности», «Довлатов вниз головой», «Иудейство Довлатова», «Воспоминания Довлатова», «В кругу Довлатова».
Я нарисовал картинку: Довлатова, как надутую куклу на парадах «Мейсиса», несет бесконечная толпа его «мемуаристов», большинство нарисованных мемуаров – пародии на существующие книги.
После публикации этой «изорецензии» в газету посыпались возмущенные письма. Меня обвиняли в оскорблении памяти «... великого сына России, стоящего в одном ряду с Набоковым, Баланчиным, Цветаевой, Бродским» (цитата из письма). Но я уверен, что самому Сергею картинка бы понравилась.
Нарисовал я Сережу и в смешной книге-пьесе «Борщ сквозь слезы» Наума Сагаловского, о котором Довлатов писал: «Много лет я проработал редактором, Сагаловский – единственная награда за мои труды. Я его обнаружил... Я притащил его в «Новый американец...»
В пьесе Сергей фигурирует как «писатель Мулатов».
А еще я часто рисовал его в иллюстрациях к рассказам, фельетонам, заметкам для газет и журналов.
А обложку к Довлатову я все же сделал. И не одну...
В издательстве «Азбука» в Санкт-Петербурге вышло шесть небольших изящных книжечек Сергея Довлатова, на обложках которых мои шаржи на Сережу, сделанные в разные годы за 30 лет нашего знакомства.

Рисунок автора