аккордПЕРЕДАЙ МНЕ КАРТОШКУ, ВИТЕК...

Если скажу: «Композитору Виктору Столярову исполнилось пятьдесят лет...» - непосвященные забеспокоятся и полезут в энциклопедию: как это я не знаю композитора с такой звучной фамилией... Что, не числится? А члены бардовского русскоязычного братства Америки отреагируют адекватно: у хорошего человека юбилей! Вопрос, возрадоваться ли: бег времени - вещь грустноватая, вот и светлейшему Вите не гарантирована вечная молодость. Но элегическому скулежу нет места в юбилейной повестке дня: в нью-джерсийском городе Вероне на крылечке дома, любовно и скромно именуемого «избушкой», в торжественный день развевается на веревочке шар голубой: «It’s a Boy!» Входим под светлые своды в тихом мажоре...
С трудом вспоминаю, когда познакомились: удивительное впечатление присутствия этого тихого человека в моем издерганном бытии всегда. Спрашивала у него самого: «Когда и где, Витюша?» - тоже пожимал плечами: вечность назад! Да не было ее, вечности. Была душевная посиделка в доме общих знакомых. Человек, для меня новый, больше молчал - если говорил, то негромко, не стараясь привлечь особое внимание к своей персоне. Потом пел под гитару - чужие стихи на свою музыку. Скажем честно: сама по себе такая артистическая манифестация не вызывает сегодня никакого к себе отношения, а список сколь угодно высоких поэтических имен если что и пробуждает, то настороженность: опять Вася Пупкин «пишет на Цветаеву»... Но «не свои» стихи, которые интонировал Виктор, были хороши, а музыкальная интонация - точна. Мало кому из поющих под гитару по нраву непарадный, непростой и не очень-то выигрышный для «перформанса» Бахыт Кенжеев - нетривиальный отбор поэтического материала запомнился. Потом видела Столярова, которого по-домашнему Витюшей еще не звала, на сцене слета авторской песни Восточного побережья Америки - и снова человек негромкого голоса и некрикливой интонации выделился «необщим выраженьем» мелодического рисунка и артистического поведения: он правил ремесло со спокойствием знающего, чего стоит, и не пытался никому угодить, «сделать красиво». А выходило - красиво.
Со временем заметила: на слеты авторской песни - это массовое собрание умов и талантов с легким азартом естественной ярмарки тщеславия - Виктор Столяров приезжает не каждый раз. Тусовочный, даже интеллигентно-тусовочный драйв ему явно не нужен. Он и подтвердит: остаться в собственных четырех стенах - абсолютно не ущемление собственной натуры, если в это время надлежит сделать нечто значимое - например, написать новую музыку к пронзившим стихам. При этом количество друзей не убывает: отметился на общем сборе или нет - неважно, когда доходит дело до сладостных «званок» у столяровского огонька, пусто за столом не бывает.
Его мелодии не поражают в привычном значении этого слова, когда чепчик в воздух: ах, гений! Но несмотря на кажущуюся бесхитростность и приверженность классической традиции, они воспринимаются всерьез и сразу. Подобный мелодизм, по органике сравнимый с глубоким вдохом и вольным полным выдохом, может быть только дарован: трудно поверить, что пронзительная в своей горечи «Каланча» на стихи Окуджавы, или самойловская, ставшая в наших кругах уже классической «Когда мы были на войне», или кенжеевская «Молоко ли в крынке топится...» придуманы.
...Знакомство перерастало в дружбу - не ту, в верности которой надо пылко клясться и которая обязана подкрепляться совместным регулярным потреблением шашлыков по уикэндам. И очень-очень не сразу и не от первого лица я узнала, что в городе Владимире с легкой руки друзей у Виктора Столярова вышло два магнитофонных альбома - «Талисман» и «Метельный балет», в Америке - диски избранных песен «Быстро молодость проходит» и «Выйдем в город» на стихи Бахыта Кенжеева, диск «В зоопарке» - для сына Андрюши и тех, кто еще не покинул заповедник детства. Только что вышел еще один - «Каланча», с печальным силуэтом той самой «...в Сокольниках стоящей» на обложке. Это он сделал сам себе подарок на юбилей - воистину царский: записал на диск песни друзей-авторов и исполнителей, чтобы потом, за праздничным фуршетом, испросив себе времени и внимания для тоста, произнести всем особое «спасибо», повлажнеть глазами и раздать эту «каланчу обетованную» тем, кому нашлось место в душе юбиляра и на кусочке серебряного диска.
Каждый делает в этой жизни нечто свое, на что «заряжен» свыше. Иммигрант из города Фрунзе Виктор Иванович Столяров соорудил из помянутой в начале «избушки» Дом, а в нем создал свою студию. Записал несколько дисков - своих и друзей. Продолжает творить, записывать и петь - сам, с женой Татьяной, с сыном-подростком. А если кто попрекнет скромного нью-джерсийского Орфея за то, что иное его произведение не войдет в анналы по причине, скажем, отсутствия монументального величия, то советую послушать ту же «Каланчу» еще раз: по мне, нерукотворный памятник уже воздвигнут.
Он может производить впечатление человека не безумно веселого - но это не так: Столяров лучится весельем, фонтанирует юмором - просто не напоказ.
Некоторое время назад расшалился - такой бес ударил в ребро, и на свет появилась новая столяровская ипостась - музыкально-поэтический бандит Пол Стаканофф с хулиганскими стихами и совершенно отвязными песнями. Завел свой сайт, зажил отдельной жизнью, высказал несколько громких «хочу» - в их числе желание, чтобы его, как иных заезжих и местных бардов, проинтервьюировала некая «красивая брюнетка». Я скромно сделала вид, что не понимаю... Когда композитор Столяров вербализовал это желание в личной беседе, усилием воли придала своему лицу безразличное выражение, хотя внутренне подпрыгнула - не по причине гипертрофированного самомнения, а потому что люблю это светозарное солнце - пусть бы назвал хоть блондинкой.
Говорим! От некоторой искусственности ситуации лица становятся несколько дурацкими, потому как в жанре интервью раньше не общались. Но серьезней, пожалуйста, маэстро...
- С чего началась в твоей жизни музыка? И почему гитара, а не кларнет или, допустим, контрабас?
- Музыка для меня началась с желания родителей дать своим детям другую жизнь - в отличие от той нелегкой, которая выпала им самим. Мы тогда жили в деревне, в доме с большим огородом и кучей всякой живности: куры, свиньи, корова и т.д. Но духовность - присутствовала! Отец-шофер и мать швея- мотористка вручили мне старенький разбитый инструмент и отвели в музыкальную школу. Отец сказал: «Сыграешь «Полонез Огинского» - куплю тебе новый аккордеон!» Я выучил - он сдержал слово. Потом я поступил в музыкально-педагогическое училище во Фрунзе, где появились первые друзья и замечательные педагоги. Одного из низ буду помнить всю жизнь: Алексей Александрович Агибалов – уникальный гитарист-семиструнник, композитор, чеканщик по металлу, ювелир... Он собрал вокруг себя ватагу подростков, организовал оркестр народных инструментов, водил всех на концерты и таскал в горы к ледникам и вершинам Тянь-Шаня. Именно он первый дал мне в руки стамеску и кусок дерева. Сказал: «Режь, у тебя получится!»
- Стамеска-то музыку не победила...
- Они просто не подрались. Потом был Московский педагогический институт имени Ленина – известная кузница бардовских кадров, где я впервые и взял в руки гитару. Были стройотряды в Сибири и Якутии, слеты и концерты клуба самодеятельной песни. Там же случилась первая и единственная в жизни любовь, законно оформленная вскоре в Феодосии. А параллельно со всем этим - учеба, которая давалась провинциальному пареньку ой как нелегко, и участие в самодеятельном по статусу, но высокопрофессиональном Московском хоре молодежи и студентов – одном из лучших хоровых коллективов того времени. Интереснейший репертуар, выступления на самых лучших концертных площадках Советского Союза, многочисленные поездки, записи грампластинок, сотрудничество с выдающимися музыкантами и коллективами. После окончания института устроился работать во Владимирский педагогический институт, потом учеба в аспирантуре в Москве, защита диссертации - и полный отход от педагогической деятельности.
- Измена светлым идеалам?
- Как сказать... Настали новые времена, появилась возможность изменить жизнь в лучшую сторону: ведь, несмотря на всякие интересные события, жили мы тяжело, студентами мыкались с грудным ребенком по частным квартирам. Перспективы на отдельное жилье даже при ученой степени не открывалось никакой... Да и потом жили небогато, на нищенскую преподавательскую зарплату. И вот тут пригодилось увлечение резьбой по дереву: стал резать африканские маски и сдавать в комиссионки. А однажды на набережной в Коктебеле сотрудники соответствующих органов задержали меня и объяснили, что за незаконную коммерческую деятельность я могу быть отчислен из института... Но чудеса бывали: пожалев бедного студента, выручку вернули вместе с нереализованными деревяшками. И мы смогли купить на эти деньги детскую коляску - которую потом другие, не столь добрые люди, украли из подъезда.
- Ой, и у нас. Красненькую, прогулочную - прямо из подъезда. Это наша с тобой биография! Но, насколько я понимаю, к отъезду тебя подтолкнуло не только это?
- Не только. Великого комбинатора из меня явно не вышло... Но стать великом кооператором честно пытался! В начале перестройки организовал с друзьями кооператив по строительству детских площадок и оформлению декоративной резьбой ресторанов и прочих общественных мест. А поскольку честно вести бизнес в России нельзя по определению, то и наше дело развалилось вместе с мечтами о собственном доме и желанием построить капитализм в отдельно взятой семье. К тому времени мои друзья в Германии нашли контракт на работу резчиком. Туда я и отбыл на три года перед «полной» эмиграцией.
- Яркая биография...
- Обычная. Я не от скромности, а в том смысле, что биографию не выбирают: как получится, так и споется. Но в одном уверен: чем больше прожито в жизни всяких событий - и радостных, и горьких - тем глубже понимание и конкретных прочитанных стихов, и поэзии, и музыки вообще.
- А каким музыкальным течениям и стилям была изначально созвучна твоя душа, и как ты прибился к бардовскому берегу?
- Во время работы во Владимире организовал вместе с моими студентами - а я был преподавателем вокала и методики музыкального воспитания - ансамбль “Талисман”. В основном мы пели мои песни на стихи серьезных поэтов - и всегда стояли чуть в стороне от «мэйнстрима» бардовской песни. Экспериментировали с разными инструментами и формами подачи стихов и музыки. Как-то на одном из фестивалей выдали часовую программу песен на стихи вагантов в сопровождении инструментального трио – фортепиано, альта и скрипки.. А на фестивале ансамблей авторской песни в Пущино, где-то в середине 80-х, исполнили песенку на стихи Давида Самойлова и мою музыку “Когда мы были на войне”, которую Ада Якушева показала в своей авторской передаче на радиостанции «Маяк». Через много лет я узнал, что песенка, потеряв своих авторов, стала народной казачьей песней.
- Повторение классического случая с Юлием Кимом. Вполне можешь отвечать по телефону: «Казачество слушает!» А скажи, не планировал ли ты когда-нибудь воздвигать себе памятник нерукотворный? Или рукотворный?
- О памятнике говорить смешно. Ничем выдающимся не отличился, известности не приобрел, да и не мечтал о ней. Вполне удовлетворен своей частной жизнью - с делами и устремлениями, интересными разве что моим близким и друзьям.
- А вот тут фото на стене, вполоборота к зрителю: мастеровой Столяров ведет напряженный диалог с деревом. Не сооружение монумента?
- Нет, схватка с реставрируемой мебелью.
- Ну, в этом контексте только очень ленивый не спросит: ты что, подгадывал ремесло под фамилию? Или второе обусловило первое?
- Что правда, то правда: всю жизнь вел борьбу со своей фамилией. Выясняется, зря вел. Вроде бы и выучился на музыканта, но стал профессиональным резчиком по дереву: первая работа в Америке - ремонт мебели в крупнейшем магазине “Levitz”. Ушел оттуда в собственный бизнес – ремонтировал антикварную мебель. Да и сейчас работаю в компании известного дизайнера мебели, хотя душа тянется к музыке постоянно.
Пою и сочиняю песни в свободное от дерева время.
- А не грубеет ли нежная музыкальная душа в контакте с деревом?
- Дерево – часть живой природы. Даже распиленное на части, оно живет своей жизнью. Некоторые породы из сверхплотной древесины могут делиться своей энергией. Я, когда это понял, стал делать талисманы и дарить друзьям. Многие говорят, помогает.
(И мне подарил, подтверждаю. По непоправимой женской глупости, я восприняла деревянный медальон на замшевом шнурке как ювелирку - и даже отдала назад: крупноват, сделай поменьше... Как честный человек, Витя обещал. Но дерево-то каменной твердости - филиппинский эбонит, не пластилин, работа с ним - дело долгое. И почувствовала я: подзадерживаются мои удачи... Не верите? Ради-бога. Просто берегите талисманы, подаренные друзьями. Приехав в его Верону, немедленно попросила свое сокровище назад. -Б.Г.)
- Скажи, дорогой, как такой степенный серьезный человек, вроде тебя, мог обрести полубандитскую ипостась Пола Стаканоффа? Это же ужас, какая там лексика... Моментами...
- Проект “Pol Stakanoff” действительно начинался с хулиганских песен, но по мере продвижения вперед стали четче прорисовываться новые контуры – парадоксальные песни с большой долей юмора и с углублением в стихию горькой иронии. Пол Стаканов – это self-test на гибкость и незакоснелость мышления.
- Вот и давай, продемонстрируй ее! У меня в заводе напрямую спрашивать близких людей, с которыми можно без церемоний, что подарить на день рождения. Тебя, близкого, спрашиваю...
- Лучший подарок юбиляру, как без ханжества известно, дензнаки. Не ходи покупать мне рубашку или вазу, лучше я продолжу обустраивать студию...
- На здоровье! А скажи, как ты относишься к деньгам в принципе? Если бы у тебя их было немеряно, чего бы ты хотел?
- Я бы хотел, чтобы моя жена Таня перестала постоянно считать эти самые знаки и переживать за завтрашний день, распределяя наши скромные доходы между моргиджем и постоянными тратами на музыкальную студию. Зря говорят, что много денег - это плохо. Если бы их действительно было много, я бы не кинулся сооружать бассейн из розового мрамора. Имеется достаточно большой для любой суммы список добрых дел.
- Доброта добротой, но почему ты не берешь денег за записи в твоей студии?
- Сам процесс записи и мастеринга – огромное удовольствие. Но не хочу казаться глупым идеалистом: деньги - беру, однако редко, только когда их предлагают. В основном, просто рад помочь друзьям, чем могу. Вне зависимости от собственной национальной принадлежности, считаю это мицвой.
- По какому принципу ты выбираешь друзей, возможно ли незлобивой душе, как твоя, иметь врагов?
- Друзей посылает Бог, с врагами не знаком.
- Как бы ты хотел прожить свои следующие пятьдесят?
- Следующие пятьдесят будут насыщенными и нескучными, ибо жизнь только начинается - во всяком случае, только-только начинаешь что-то в ней понимать.
- Приоткрой дверь на творческую кухню: как ты выбираешь стихи для песен?
- Никак не выбираю. Люблю читать хорошие глубокие стихи. Иногда они начинают звучать во мне - и тогда я их пою. Банально, но это так.
- Скажи под занавес нашей беседы: видишь ли ты свое особое место в истории музыки?
- Вернись к ответу на вопрос о памятнике...
А вот позволю себе возразить! Помню славное сборище в веронской резиденции Столяровых: тот классический случай, когда хорошо, лишних нет, и «передай мне картошку, Санек...» - как у его любимого Бахыта Кенжеева, и если не Санек, а, допустим, Паша или Сережа - все равно хорошо. Стоя в кухне с хозяйкой, я вдруг услышала смех на террасе и выглянула. По рукам у сидящего за столом люда ходила книжка, вызывающая живейшее любопытство. Упасть: «Юрий Владимирович Андропов. Статьи и речи». И каллиграфическая надпись на форзаце: «Виктору Ивановичу Столярову от чекистов Владимирской области». Народ клянчил почитать, хозяин сопротивлялся: раритет!
- Чем ты в своем прекрасном далеке приворожил чекистов Владимирской области?
- Не службой в ведомстве, нет. Это они по долгу службы мной заинтересовались. Работая преподавателем Владимирского педагогического института, я разработал факультатив джазовой и рок-музыки для студентов. Естественно, чекисты быстро оказались в курсе. Они позвонили к нам на музыкально-педагогический факультет и попросили меня выступить перед сотрудниками, рассказать им, что происходит в мире и что любит слушать молодежь. Оказались не полными держимордами, лекция им даже понравилась – подарили книжку.
- Видишь, осознал роль своей личности в истории? Если сами чекисты клюнули на наживку музы - значит, место на скрижалях тебе полагается законно.
Гитарист, композитор, столяр, ювелир, аудиоинженер, данный Богом друг, врагов в принципе не знающий, разменял свой полновесный полтинник. Разменял радостно, без банальных вздохов о возрасте и возвращении с ярмарки. Дай Бог нам с вершины спуска (так, кажется, у Жванецкого) не свернуть на разные тропы.

Бэла ГЕРШГОРИН