Майк Уоллес в контексте истории.

Чтобы все его любили – не скажу. Кое-кто, наоборот, терпеть не мог. Некоторые побаивались, а иные - боялись. Полвека он держал страну в напряге – все ждали по воскресеньям его появления на телеэкране. И с чем именно он появится на этот раз. С каким еще новым разоблачением. Кто станет объектом его журналистского расследования в смешанном жанре репортажа и интервью.

 

Сначала он был классным репортером, пока не стал суперным интервьюером. Ветеран-телевизионщик, он проработал почти четыре десятилетия в программе «60 минут» на Си-Би-Эс, часто доводя своими грубыми, безжалостными, иезуитскими, провокационными вопросами до слез и истерики собеседников и до информационно-художественного оргазма телезрителей. Собственно, именно благодаря ему этот тележурнал и стал таким гиперпопулярным и до сих пор не сдает позиции. Он продолжал работать до глубокой старости, под девяносто, когда из ушей торчали слуховые аппараты, а на сердце, печени и артерии в правой ноге были сделаны операции. Врачи торопили с еще одной, но ему было некогда: зашивался на работе. Сам он сравнивал себя с дорогим автомобилем – скажем, Бентли, в котором меняют деталь за деталью, но машина остается в ходу: «И вот представьте, этот шикарный Бентли, который рвется на хайвэй, ставят без каких- либо оснований в гараж или в музей. Жуть!» А на прямой вопрос, когда он все-таки собирается покинуть телеэфир, возмущенно отвечал: «В ящике, ногами вперед!»  

 

И вот Майк Уоллес умер в доме престарелых в Нью-Хейвене, штат Коннектикут, в почтенном возрасте: 93 года.

 

На его журналистском стиле лежало личное тавро – больше таких, как он, не было и уже не будет. С Майком Уоллесом ушла целая эпоха не только американского телевидения, но и – не побоюсь этого сказать - американской истории. И дело тут не только в количестве тех, кого он разговорил на экране –  от наших президентов, начиная с Джона Кеннеди, и нынешнего без пяти минут республиканского кандидата в президенты Митта Ромни до Мартина Лютера Кинга, Дэн Сяопина, Лучано Паваротти, Михаила Барышникова, Владимира Горовица, другого Владимира - Путина, Ясира Арафата, Махмуда Ахмадинеджада и верховного лидера Ирана аятоллы Хомейни – несть им числа. И не в одном только качестве дело, хотя все интервью были высокой пробы. А в чем тогда? В неповторимом стиле этих телебесед. От интимного сближения с собеседником, когда, скажем, Майк Уоллес разъезжает на мопеде с Лучано Паваротти по поместью певца, или когда Владимир Горовиц, за нехваткой слов, садится за рояль и играет для тележурналиста, до словесной схватки, прямой конфронтации, когда Майк Уоллес выводит собеседника на чистую воду, уличает во лжи, а иных – в преступлениях. Не всегда справедливо. В поисках сенсации во что бы то ни стало, журналист-следователь случалось чересчур увлекался, входил в раж и бросал обвинения собеседнику без достаточных на то оснований. Иногда с Майком Уоллесом судились за инсинуации, попросту говоря – за напраслину. Бывало, он проигрывал: помню, суд присудил его к символическому штрафу в один цент. Легко отделался? А миллионные затраты обеих сторон на адвокатов?   

 

Правдолюбец? Пытатель? Телешоумен? Сенсационалист? Всего понемногу. Барбра Стрейзанд потеряла контроль над собой и ударилась в слезы во время интервью с Майком Уоллесом – таки достал ее, обвиняя в самопоглощенности и высмеивая ее визиты к психоаналитикам. И все это с ангельской улыбкой на губах. Другие, припертые к стене, признавались во лжи, третьи раскалывались и каялись в дурных проступках, а то и в преступлении. Он был пионером и виртуозом этого наступательного, прокурорского, инквизиторского, крутого стиля, который довел до блеска и ввел в тележурналистский обиход.

 

Рикошетом иногда доставалось ему самому. Когда подстать ему бесцеремонная и бестактная Барбара Уолтерс пытала его по поводу трагической смерти сына и его личной вины за эту смерть, Майк Уоллес растерялся – настолько болезненным для него был этот вопрос. Суперзвезда, обладатель 20-ти «Эмми», уверенный и даже самоуверенный на телеэкране, Майк Уоллес в течение двух десятилетий страдал тяжелой формой депрессии и был близок к самоубийству, но тщательно скрывал это, боясь потерять работу, пока очередная жена (всего их у него было четыре) силой не повела его к психиатру: прошел курс лечения и принимал антидепрессанты. Так что зря он, выходит, высмеивал бедняжку Барбру Стрейзанд.

 

Журналист – профессия опасная. Сколько их погибает в мире! Вроде бы Майк Уоллес не вел репортажи с полей сражений, и ничто его жизни прямо не угрожало. Не факт. Свой пытательный и нелицеприятный метод он испытывал на тех, кто мог ответить ему не словом, а действием.

 

Самое свое рисковое интервью он взял у иранского деспота-фанатика аятоллы Хомейни. Того самого, который заочно приговорил британского писателя Салмана Рушди к смертной казни за роман «Сатанинские вирши», сочтя его кощунственным и богохульским. Майк Уоллес брал интервью в самый разгар конфликта между США и Ираном, когда были взяты в заложники сотрудники американского посольства. Только что по приказу аятоллы был казнен иранский министр иностранных дел за шпионаж – настоящий или мнимый, кто знает? Суровы законы шариата. И вот американский журналист решается взять интервью у этого всемогущего и грозного тирана. Это было шоу в реале, потому что никому не было известно, чем оно кончится для Майка Уоллеса – меньше всего ему самому. От беспощадного и скорого на руку аятоллы можно было ждать чего угодно.

 

Но нашла коса на камень. И вот бесстрашный Майк Уоллес, отвесив аятолле низкий восточный поклон, назвал его лунатиком и врезал правду-матку, которую никто никогда не осмеливался сказать в лицо этому религиозному изуверу. Весь мир затаил дыхание. Судьба Марка Уоллеса повисла на волоске. Но тут произошло нечто неожиданное и беспрецедентное: переводчик, боясь не за голову американского журналиста, а за свою собственную, не решился перевести грозному тирану слова Майка Уоллеса, а пересказал их в сильно смягченной форме, пользуясь эвфемизмами. Вот почему оба остались живы – и журналист, и переводчик. Со слов тогдашнего газетного комментатора, «аятолла Хомейни так никогда и не узнал, что ему сказал Майк Уоллес. Потому что не нашлось ни одного человека в автократном Иране, кто бы решился ему этот ужас пересказать».

 

Пусть его интервью-репортажи и били на сенсацию, пусть были невежливы, хамоваты, а иногда бесчеловечны вплоть до некоторого даже садизма, пусть бывали иногда несправедливы, что, на мой взгляд, хуже всего, но польза в конечном итоге перевешивала вред, положительное превышало отрицательное, плюсов было больше, чем минусов. Да и что такое наши недостатки как не продолжение наших достоинств, прошу прощения за трюизм?

 

А теперь, когда Майк Уоллес ушел в мир иной, в контексте американской тележурналистики и шире – американской истории – фигура этого незаурядного, талантливого, выдающегося человека выглядит еще более крупной и значительной. В чем мы все можем еще раз убедиться в это воскресенье, когда вся программа «60 минут» будет посвящена Майку Уоллесу.