Гойя: Последние шедевры

Вот что день за днем рисует Гойя. Делает наброски.
Выпускает на бумагу из пылающего мозга демонов,
драконов, духов...
Радостно и прозорливо это исступление. Счастлив, кто его сполна изведал. И поэтому так жадно он рисует.
Лион Фейхтвангер

Самонадеянным было бы объяснять, кто такой Франсиско Гойя-и-Лусиентес, великий во всех проявлениях буйной его натуры: живописец и философ, знаток души человеческой и яростный любовник, аналитик и провидец, жизнелюб и скептик, патриот и бунтарь – и в сфере социальных и политических разоблачений, и в искусстве. А еще человек огромного мужества, стойких убеждений, верности и честности. Имя Гойи знают все. Почему?
Да потому прежде всего, в силу огромности, особости, абсолютной оригинальности его порой эксцентрического таланта, его притягательности и противоречивости, вызывающих волнение, восхищение и желание оспорить. Одновременно.
А еще потому, что умел он прочитывать и раскрывать в живописи и в графике подлинные свойства характера своих персонажей и суть событий, что был, по словам одного из своих современников, «человеком, видящим истину». Но, главное, наверно, то, что творчество Гойи, несмотря на его яркое национальное, чисто испанское своеобразие, было и, в полной мере, общечеловеческим и, что еще важнее, всевременным. Разве сегодня, в начале XXI века, не кажется нам, что графический театр абсурда Гойи не только не устарел, а создан не два столетия назад, а сегодня.
«Ужасы войны», что с того, что люди иначе одеты, а в руках у них пищали и сабли, которых давным-давно нет ни в одной армии мира. Оружие (любое!) несет смерть, боль, кровь. Война (где бы, когда бы и в каких масштабах ни происходила) всегда ужасна. Только ужасна. Никакой романтики или, упаси Боже, красоты и упоения боя нет и быть не может. Смерть, искалеченные тела, души, судьбы. Разве это не о нашей Великой Отечественной? Не о ненужном преступном Афгане, не о кровавом месиве Чечни, не о смертях в Ираке? Написанные с беспощадной жизненной правдой сцены – талантливейшее отображение того, что Гойе довелось увидеть, пережить и перечувствовать в годы борьбы испанцев за независимость, когда в начале позапрошлого века наполеоновские войска оккупировали Испанию. Ах, милые французы, остроумные собеседники и изобретательные любовники! Позверствовали в соседней стране всласть. Хотели, надо полагать, повторить это в России, но не вышло, еле ноги унесли, в Испании же угнездились вплоть до 1820 года.
Восемьдесят два офорта Гойи очень точно, экспрессивно, резко показывают жестокость завоевателей, ненасытную жажду крови, буквально сладострастное желание унизить гордых испанцев, любыми путями сломить их отчаянное сопротивление. И Гойя не только запечатлел героизм своего непокорного народа, но и сумел выразительно показать и доказать: война, сделав обыкновенного парня завоевателем, носителем несправедливости, превращает его в убийцу, грабителя, садиста. И это, увы, очень часто необратимо.
Он был гениальным психологом, умевшим отобразить многообразную гамму человеческих чувств, характеров, поступков. Глубинно. Задолго, за много десятилетий до фрейдистского психоанализа и шагаловского «копания в естестве». И был мастером широких обобщений. И трагической иронии – как в злых, безумных, жестких и, увы, из правды жизни проросших «Капричос», где фантастическое и демоническое сплетается с реальным, а гротеск есть сумма психологического этюда, жанровой сценки и острой карикатуры. Наверное, в наши дни такое мог создать только замечательный русский карикатурист Виталий Песков, точно так же умевший заглянуть «вовнутрь» человека, явления, ситуации и бывший столь же честным. «Честь художника очень тонкого свойства, - писал Гойя, - он должен изо всех сил стараться сохранить ее чистой...». Ему это удалось. Может потому, что сам политическими амбициями заражен не был.
Последним собранием графических работ непревзойденного рисовальщика, каким был Гойя, стал его «Бордоский альбом», который сам он расценивал как «беседу с самим собой», подведение итогов в познании жизни. Каждая из гравюр – это рисованная новелла, иногда беспощадный политический шарж, чаще метафорическое отображение жизненных реалий: человек и волк как символ реакции; “плохой муж” сидит на шее жены, да еще и плеткой ее погоняет (что, устарело?); старушка печалится у зеркала – тема вечная, не рисунок - исследование, доступное лишь подлинному психологу... Двух лесбиянок мастер поместил на поляну с буйно растущими цветами, но, приглядевшись, мы видим, что каждый цветок – это брезгливо ухмыляющаяся мужская голова. Потрясают его опять же метафорические зарисовки «из сумасшедшего дома», особенно вот этот человек, яростно пытающийся сквозь густую решетку из прочных брусьев вырваться из плена своего безумия (заблуждений, страхов, ошибок, преступлений?) Чей это портрет? Кого из нас нарисовал Гойя в какой-то момент ох как непростой, перегруженной просчетами нашей жизни? Взгляните-ка на этого рвущегося на волю безумца! Какое лицо! Разумнее всех нормальных. И зарисовки эти не случайны. Тема сумасшествия для Гойи – это гипотетическая возможность ухода из безумного нашего мира в другое измерение.
Гениальные рисунки, живопись, миниатюры Франсиско Гойи можем мы увидеть на открывшейся несколько дней тому назад выставке в нью-йоркском музее Фрик Коллекшн, Коллекция Генри Клея Фрика, виднейшего американского собирателя и знатока искусства. Прекрасный его дворец, в залах, галереях и зимнем саду которого разместилась богатейшая коллекция европейской живописи, скульптуры, лучших образцов декоративного искусства, называют музеем шедевров. В их числе в постоянной экспозиции несколько замечательных полотен Гойи.
О «Кузнице» говорят, что это самая крупная картина его «пролетарской» серии – тяжкий труд, могучие руки, стойкий дух, терпение и протест: они куют будущее. Это одно из самых динамичных, самых выразительных и самых оптимистичных произведений Гойи. Великий арагонец, как называют художника с великим уважением испанцы, и сам был сыном рабочего, зарабатывавшего гроши позолотчика алтарей и церковной утвари.
Предполагается, что блистательного, уверенного в себе, безоглядно храброго «Офицера» Гойя писал с графа де Тепа, своего покровителя и ценителя таланта, каким был и любезный друг Дон Педро, герцог де Осуна, собеседник, собутыльник и соучастник многих проказ. Его написал художник с особой приязнью, теплом и восхищением, создав портрет настоящего мужчины – смелого, умного, щедрого, надежного.
Нужно сказать вам, что наш гений даже для испанца темперамента был кипящего, в юности практически неконтролируемого, потому и приходилось ему не раз скрываться от инквизиции, шутки с которой были плохи. Хорошая драка для горячего арагонца, к тому же атлетически сложенного и наделенного недюжинной силой, была его стихией. И кто знает, как бы сложилась его жизнь, если бы не увлеченность живописью, ставшая страстью, пожалуй, даже посильнее, чем страсть к женщинам. Во множественном числе. Что не могло не стать препятствием для того, чтобы брак был счастливым, а характер жены спокойным и мягким. Может, потому и стала донья Хосефа мегерой, как аттестуют её современники? К тому же рожала бедняга чуть ли не двадцать раз, почти всех детей потеряла в младенчестве, муж дома бывать не любил, закрывался в мастерской, о бесчисленных любовницах рассказывали ей исправно. Согласитесь, что сохранить тихий нрав ей было трудновато. Она была сестрой придворного художника Франсиско Байеу, который и представил его королевскому семейству, что и стало точкой отсчета блестящей карьеры Гойи, множества заказов и репутации лучшего портретиста Испании. Два последующих столетия это «звание» подтвердили.
А еще «у Фрика» видели вы выразительный и драматичный портрет доньи Марии Мартинес де Пуга, квартирной хозяйки Гойи в Бордо, куда после подавления знаменитого восстания Риего и новой волны жесточайшей реакции уехал 78-летний художник, и где осела колония испанских политических эмигрантов. Диссидентов – сказали бы сейчас.
Портрет доньи Марии перенесен из восточной музейной галереи в выставочный зал именно потому, что написан он в 1824 году, в год приезда Гойи в Бордо, а нынешняя выставка посвящена творчеству его последних четырех лет, о чем и говорит название: «Последние работы Гойи». И вот на что хочется мне обратить ваше внимание: это годы, когда художнику 78, 79, 80, 81. Цифры впечатляющие, не правда ли? На восемьдесят втором году жизни великого мастера не стало. Работал практически почти до последнего часа. А ведь был давно и тяжко болен. Вероятней всего, он перенес инсульт, отнявший слух и поразивший вестибулярный аппарат, поэтому была у художника шаткая походка, он часто падал. Все это усугубилось в старости. Жена умерла, из детей остался только сын Хавьер, отношения с которым не сложились. Гойя стал плохо видеть. Но глухой, одинокий, заброшенный на чужбину, тоскующий по родной Испании, мастер не поддается трагизму с ним происходящего, не превращается в пессимиста, знающего только безысходную скорбь и пересчитывающего свои хвори и горести. Он любит жизнь, он умеет видеть в ней гармонию и красоту и он трудится! «Мне не хватает здоровья и зрения... и только воля поддерживает меня», - пишет он другу. Пусть это будет примером для вас, дорогие наши «старшие граждане».
Гойя, подобно Рембрандту, много раз обращался к автопортрету. Это было и попыткой самопознания, и желанием разобраться в себе, и необходимостью анализировать суть своих поступков. Портреты самого себя у Гойи всегда исповедальны. Мастер – через века – говорит с нами, мы видим, как меняется он, его характер, его взгляды во времени. Особенно интересны и значительны автопортреты зрелого художника. На выставке же мы встречаем и беседуем со старым Гойей. Большая тяжелая львиная голова, мрачное, полное сарказма лицо, настороженный усталый взгляд – это много переживший, много передумавший и много понявший человек. Нет и следа былых ухарства и горячности. Особенно трагичен автопортрет со спасшим его после второго инсульта доктором Аррьетой, который был в глазах старого художника не только профессионалом высокой пробы, но и другом. Таким он и показал врача, а себя, немощного и больного - как человека, которого волнует мысль о скором уходе, но который не потерял мужества, а страдания не сломили его, хоть жизнь добавила скепсис, горечь, отчаяние.
Шесть раз пишет, в основном по памяти, Гойя своего оставшегося единственным сына, тоже живописца, ни одна из работ которого не сохранилась. С отцовской тревогой и болью, без всяких обид, хоть обижаться было на что, написал старик неудачливое свое дитя, своего Хавьера, меланхоличного, вечно мечущегося в сомнениях, не унаследовавшего ни энергии, ни жизнелюбия, ни жизнестойкости отца.
В эти последние свои годы художник тяготеет и создает портреты людей значительных, способных выстоять, не потерять себя. Как этот арагонский священник, человек-скала: мощный интеллект, твердый характер, несгибаемость.
Леандро де Моратин, испанский поэт, драматург, но, что самое важное сейчас для Гойи, ДРУГ. Художник считал, что словами передать, как высок духовно Леандро, невозможно, а сам поэт рассказал: «Он хотел писать мой портрет, полагая, что только кисть сможет сделать мою правдоподобную копию».
Ум, энергия, предприимчивость, решительность – все это в портрете архитектора дона Тибурхио. Он принадлежит к поколению «новых мужчин» (предпринимательниц среди дам еще не было). Кстати, как видите, термин «новые русские» имеет корни. Легкая полуулыбка едва тронула губы, плещется в ярких черных глазах дона Тибурхио. Старому художнику кажется, будто пьет он эликсир молодости. Как обычно, фон без деталей, почти однотонный, чтобы выделить лицо модели, а в этом портрете палитра и вовсе скупая – черное и белое, но сколько жизни, какова выразительность!
Во Франции Гойя встретил своего старого знакомого баска Жоакина Феррера, вся жизнь которого прошла в борьбе, протестовал, скрывался, куда-то бежал, всегда был аутсайдером. Все это в его портрете. Всюду за Жоакином следовала его жена и соратница. Мануэлу художник написал с теплотой и глубочайшим уважением к ее стойкости и верности. И женственности тоже. Старый мастер не потерял способности очаровываться, и точно так же, как и во всех его многочисленных (сексуальнейших!) женских портретах, в этом – позднем – четко проступает его истинно мужское отношение, его влюбленность в свою модель. Да, был он в свое время любовником пылким, влюблялся отчаянно, но, увы, ненадолго, возлюбленных было множество, легенд – еще больше. Кстати, последние исследования говорят, что вовсе не герцогиня Альба позировала Гойе для знаменитейших его «Мах» – одетой и обнаженной. Более того, ставят под сомнение сам факт, что была молодая, легкомысленная и требовательная Каэтана де Альба любовницей немолодого уже и не слишком-то здорового художника. Жаль. Красивый миф.
Поднимались в море темные утесы,
А на них любовь моя сидела
И считала слезы
Гойя очень любил эту старую сигирийю, испанскую балладу, которой смеется и плачет любовь...
Последний женский портрет Гойи - «Молочница из Бордо», о котором говорят, что это предтеча французского импрессионизма. Трудную жизнь бедной девушки сумел показать художник, и в то же время в портрете удивительная легкость и поэтичность, поет и плачет любовь и надежда.
Гойя был очень сильным человеком, наделенным сильными страстями, одной из которых был бой быков. Писал и рисовал корриду он множество раз, не только воспевая смелость и ловкость торреро, ярость и мощь природой сотворенной машины – быка, но и показывая страсти и страстишки, разыгрывавшиеся на трибунах, и трагический конец, когда удача отворачивалась от бойца. Ему и самому пришлось испытать, что такое рискованный, подчас «кровавый, романтический лишь со стороны» труд матадора, когда, бывает, не спасает и мужество.
Великого Гойю убил третий инсульт. Его похоронили в Бордо, а через семьдесят лет прах перевезли на родную землю. В родную землю. Гении тоже умирают.
Эту выставку посетить нужно непременно. Музей «Фрик Коллекшн» находится в Манхэттене, на углу 5 авеню и 70 улицы, куда доехать можно поездом метро 6 до остановки «68 Street». Выходной день – понедельник. Отличная новинка: в воскресенье, с 11 до 1 дня, вход с оплатой «по желанию», т.е. достаточно положить доллар. Хотя, хотя... Посмотреть весь этот великолепный музей за два часа навряд ли удастся.
Еще одна новость, к выставке последних работ Гойи отношения не имеющая: 4 и 5 марта в знаменитом Джавитс Центре развернется гигантская Международная художественная выставка-ярмарка, в которой примут участие свыше двух тысяч художников (живописцев, скульпторов, фотографов, ювелиров, мастеров декоративного искусства) почти из шести десятков стран. Зрелище захватывающее! Обзор АртЭкспо вы, конечно, прочтете в нашей газете, но, как гласит старая мудрость, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать или прочитать. Как доехать? Поезда метро R, N, F, Q, D, B, E до остановки «34 Street», потом пешком или автобусом M34 до угла 34 улицы и 11 авеню.