Обуглись, но выстой

62 года тому назад Красная Армия смяла и погнала на Запад войска вермахта, державшего 900 дней Ленинград в кольце окружения. О героизме ленинградцев и воинов, оборонявших город, написаны тома книг. Сегодня хочу вспомнить одного из защитников легендарного города – военного корреспондента Николая Тихонова, известного поэта и общественного деятеля, лауреата Международной премии “За укрепление мира между народами”, многих премий СССР, бессменного председателя Советского комитета защиты мира.
Незадолго до кончины Николая Семеновича, последовавшей в 1979 году, я навестила его в квартире в «Доме на Набережной», где он жил с женой и дочкой Варей. Мне уже доводилось бывать в этом скромно обставленном мебелью темного дерева – письменный стол, книжный шкаф, кресло, пару стульев – небольшом кабинете Мы беседовали о Грузии, которую Тихонов страстно любил, грузинской поэзии, которую читаем в его переводах на русский.
В тот, последний, раз я попросила Николая Семеновича рассказать о его участии в битве за Ленинград. Человек необыкновенной скромности, он не любил говорить о себе, но мне все-таки удалось подвигнуть его на это. В моем литературном архиве хранится сделанная по горячим следам запись этой исторической беседы. Поделюсь ею с читателями «Русского базара».

Корр: – Потомственный питерец, вы принимали участие в исторической битве, известной как «900 дней блокады Ленинграда». Расскажите о ней.
Николай Тихонов (Н.Т.): Рассказывать о тех днях очень трудно. Это был единый подвиг громадного количества людей – и женщин, и мужчин, и детей, и стариков. В первую очередь предстояло окружить Ленинград линиями оборонительных укреплений, вырыть окопы, построить надолбы, заградительные стены против танков, заминировать поля. Гигантский, богатырский труд, исполненный ленинградцами! Их бомбили, расстреливали с самолетов, но они делали свое дело. Вряд ли кто-нибудь скажет, сколько людей погибло и пострадало на этих работах. Такая вот линия обороны, как, например, Лужская, задержала немецкое наступление на целый месяц, а это сыграло огромную роль в судьбе города.
Сражения происходили неслыханно кровопролитные. Стояли, действительно, насмерть! Обещания Гитлера в короткий срок захватить Ленинград так и остались обещаниями. Обескровленным в непрерывных атаках фашистам пришлось самим окапываться, сооружать укрепления, чтобы защититься от города. С этого момента они не продвинулись на фронте ни на шаг. А в январе 43-го у Ладожского озера было прорвано кольцо вражеского окружения, и Ленинград получил сообщение с внешним миром - «Большой землей», как говорили. Через год, в январе 1944-го, усилиями войск Ленинградского и Волховского фронтов весь немецко-фашистский фронт под Ленинградом был окончательно разгромлен. 16-я, 17-я немецкие армии «Норд», загнанные в Прибалтику, прижатые к морю, в мае 1945-го капитулировали, сдавшись войскам Ленинградского фронта. Так свершилось как бы «историческое возмездие», настигшее гитлеровские армии недалеко от Ленинграда.
Ленинградцы гибли от снарядов и бомб, голода и болезней, замерзали заживо, но, несмотря на огромные жертвы, отстояли свой город, пережили блокаду, героически выстояли. То, что совершено ленинградскими мужчинами, женщинами, подростками, – небывалый в истории подвиг, который запомнится на века.
В торжественный день юбилея разгрома немецких фашистов, где бы ни находился ленинградец, он и умом, и сердцем будет вспоминать эти дни – горькие, печальные, мрачные и одновременно дни нашей победы, нашего торжества над смертельным врагом.
Я находился в действующей армии еще во время зимнего военного конфликта с финнами в 1939-1940 г.г.. Прошло чуть больше года. Началась Великая Отечественная... В группу писателей, которых командование предполагало использовать в военно-политической работе, включили и меня как главного. Такая же группа во главе со Всеволодом Вишневским работала и на флоте. Во-первых, мы участвовали в военных действиях, чтобы понять, что такое фронт. Во-вторых, писали в центральные, фронтовую, армейские газеты, выступали по радио. Писали листовки, которые достигали партизанских и временно оккупированных немцами краев, разные обращения, брошюры, портреты отдельных героев, даже воззвания. Когда наша 8-я армия попала в окружение, то, одновременно с приказами военного руководства, направлялись патриотические воззвания, поднимавшие моральный дух солдат. Писали о Ленинграде, где в ту пору все были героями. О пожарных, которые тушили огонь без воды и умирали от голода. Об МПВО, этой могучей армии зенитчиков... Трудно даже пересказать эту книгу жизни в Ленинграде, где все было посвящено борьбе, жило в напряженном ожидании нового вражеского штурма. Он мог начаться ежечасно... И действительно - Гитлер призвал генерала Манштейна, гордившегося взятием Севастополя, чтобы он со своей армией и тяжелой артиллерией пришел к Ленинграду и так же взял его, как взял Севастополь. Но ленинградцы опередили Манштейна и сами перешли в наступление. Когда враг начал новый штурм, у него уже не оказалось резервов, все они были истрачены в сражениях вокруг Ленинграда, где наши воины не уступили ни метра, а наоборот, выправили линию фронта, захватывая выгодные позиции.
Все это длилось почти три года, и жизнь города была неодинаковой в течение тех лет. Если, скажем, зима 1941-го оказалась страшной вследствие наших ошибок и недосмотра, немногочисленной эвакуации населения и недостаточного производства продукции, то зимой 1942 – 1944 годов Ленинград уже представлял собой город-фронт, из которого эвакуировали всех, кто не мог войти в его как бы гарнизон. Каждый был на своем месте, и город жил полной жизнью. Уже ходили трамваи, работали театры. Но оставалась одна «неприятность»: по дороге в театр вас мог убить осколок снаряда или бомбы.
Враг, убедившись, что открытым штурмом Ленинграда ему не взять, решил создать атмосферу нервозности в городе, уничтожить его непрерывным артобстрелом. Причем, делал это с какой-то злобной, чисто немецкой педантичностью. Когда мы захватили огневые позиции, с которых гитлеровцы стреляли прямо по городу, то нашли там списки-указатели: куда, когда и по чему стрелять. Когда идут дети в школ - стрелять картечью, чтобы настичь их на улице. Когда дети входят в школу – а гитлеровцы знали расписание занятий с точностью до минуты – бить фугасными снарядами, чтобы они пробивали школьные стены и разрывались в классах. Когда дети идут из школы – их вновь осыпать картечью.
И так били по школам, театрам, больницам. От прямого попадания бомбы завалилась часть Мариинского театра; около тридцати пробоин получил Эрмитаж. Трудно описать состояние духа ленинградцев, которые, несмотря на все это, работали не покладая рук и жили полной жизнью.
Так, например, по давно установившейся традиции 6 июня в квартире А.С. Пушкина на Мойке отмечается очередная годовщина рождения поэта. Собрание, посвященное этой дате, всегда открывается ровно в два часа дня. Помнится, в 43-м, из-за артобстрела микрорайона Мойки, пришлось допустить пятиминутное опоздание, – Николай Семенович достает с книжной полки недавно изданные дневники известной советской поэтессы Веры Инбер и читает вслух:
«7 июня 1943 года.
В пушкинском кабинете у пустых книжных полок был установлен микрофон (собрание транслировалось по радио). Дом сохранился хорошо. Полы натерты, но повсюду змеятся трещины. Особенно сильно повреждена стена в бывшей спальне Пушкиных. Это результат трех бомб, упавших на Мойку в ноябре 1941 года.
В 2 часа 05 минут собрание Института русской литературы Академии наук, Ленинградского отделения Союза советских писателей и Пушкинского общества открывает профессор Мануйлов. Все стоя слушают его..».
Корр: А дальше? – Перехватываю книжку из рук Николая Семеновича, которую он уже хочет закрыть, и читаю:
«... Затем к микрофону подходит Николай Тихонов: – Мы отмечаем этот день в обстановке сражающегося Ленинграда. Мы не можем быть сейчас ни в Михайловском, ни в Тригорском. Эти священные для нас места у немцев. Но здесь, в Ленинграде, Пушкин – участник нашей борьбы с поработителями. В бою не только люди с оружием в руках, не только современники . Наши предки величием своих деяний тоже борются за свою Родину. Всю жизнь ненавидевший тиранию и рабство, воспевший солнце человеческого разума Пушкин сейчас с нами».
Н.Т. : В первые месяцы войны, когда шло наступление на Москву и ей тоже было очень тяжело, ленинградцы отправляли в Москву много снарядов и оружия, за что получили благодарность Жукова.
Большинство заводов эвакуировалось из Ленинграда и обосновалось на Урале и в Сибири. Оставшиеся продолжали работать. До 80 процентов основного контингента рабочих – женщины и подростки. Они заменили мужей, отцов, сражавшихся на фронте, шли на заводы и готовили оружие. Как-то приехала с фронта делегация. Вошли в цех и удивились: « Где же рабочие, почему никого нет?!» Действительно, цех казался пустым. Делегатам ответили: «Все работают, Но, понимаете, они такие маленькие, что их не видно из-за станков». И когда эти малыши вышли, кто-то сказал: «Ну и пролетариат пошел у нас!» Городской транспорт не работал, и «пролетариат» – иные, уже считавшиеся мастерами, – приезжали на завод на таких досточках с колесиками, на которых обычно катаются мальчишки. Но они уже не были «мальчишками», и перед заводом слезали со своих самокатов и становились серьезными мужиками.
В городе еще никогда не было такого изобретательства, как в то время, потому что всюду всего не хватало. Не хватало пороха, пищи, разных материалов.
Летом 1942-го ленинградцев выручали огороды, причем в самом городе. Во всех садах и парках – огороды, ставшие подспорьем голодавшим жителям. Помню, шел я как-то мимо Биржи, рядом женщины собирали с грядок капусту. Старушка показала мне кочан и сказала: «Смотрите, кочан с начинкой!». «Начинкой» был осколок снаряда».
Вот еще одна деталь, характерная для Ленинграда тех дней: несчетное количество железных кроватей. Оони встречались повсюду. Воронки от снарядов, огороды окружались спинками и сетками этих кроватей. Дело в том, что когда большие бомбы попадали в жилые дома и начинались пожары, сгорало все, кроме железных кроватей.
Ленинградцы, воевавшие на всех фронтах, узнать о том, что делается в родном городе, могли только из наших очерков. Я получал письма-просьбы: «Опишите, пожалуйста, в следующем очерке Васильевский остров...». Это жителю Васильевского хотелось узнать, как выглядит и живет этот район Ленинграда. И такие вот «заказы» я принимал и писал. Очень много писал в те дни. Из очерков, опубликованных в «Красной Звезде», составил книжку «Ленинградский год».
Корр: Военного корреспондента подполковника Николая Тихонова можно было встретить на передовой линии фронта, в окопах, землянках, на самых опасных участках города-фронта. И сейчас, рассказывая о своей работе в дни войны, Тихонов фактически вспоминает о жизни Ленинграда, где в те дни каждый ленинградец был неотъемлемой частью своего города, был героем. Очерков Тихонова, его выступлений по радио ждали с нетерпением, они вселяли силу, бодрость, помогали бороться. Воинский труд военного корреспондента Н.С. Тихонова за участие во взятии Выборга в советско-финской войне оценен орденом Боевого Красного Знамени, воинский подвиг в дни блокады Ленинграда – двумя орденами Отечественной войны 1 степени и медалями.
Н.Т. : Шли кровавые бои на стыке Нева – Село Ивановское – река Ижора. С того берега Ижоры, в непосредственной близости к немцам, связист Спринцов держал связь с городом. Она то и дело обрывалась, и Спринцову приходилось каждый раз восстанавливать ее. Но вот связь вновь надолго прекратилась. И когда все уже решили, что связист погиб, он заговорил вновь. Это показалось настолько невероятным, что мы заподозрили: связист попал в плен, и его заставляют лгать. Оказалось, Спринцов восстановил связь и вызвал огонь на себя. Он уцелел в той битве. Подоспели резервы, немцев отбили.
Корр: А Спринцов?....
Н.С.: Когда он шел с позиций, его сразил осколок разорвавшегося снаряда.
Я написал о связисте Спринцове большой очерк для «Красной Звезды» и получил много писем с просьбой рассказать о герое подробнее. И среди них письмо от матери Спринцова из Чкалова, где та работала в госпитале санитаркой. Она благодарила меня за то, что я написал о ее сыне, и, между прочим, просила похлопотать за нее: зима, холодно, а она совсем разута и раздета. Подумал, кто я такой, чтобы из блокадного Ленинграда хлопотать в Чкалове о помощи матери погибшего солдата?! Все же написал. И, представьте, Чкаловский горсовет прислал мне ответ. Большущий, склеенный из обоев конверт, а в нем осьмушка тетрадного листка: «Сообщаем Вам, что гражданке Спринцовой оказана помощь, она получила отрез на платье и обувь».
Поступала масса писем, самых разных и удивительных. Сегодня, перечитывая их, радуюсь, потому что каждое письмо: во-первых, вот оно; во-вторых, несет на себе времени след; в третьих, свидетельствует о связи с осажденным Ленинградом, Бог знает откуда. Помню, написал мне с фронта один грузин. Кончалось письмо словами: «Мы поднимемся в горы, выпьем кубок за жизнь...». Жаль, потерял этого человека из виду.
Корр: На стене, напротив письменного стола Николая Семеновича, рядом с очаровавшими его видами Грузии – Местиа, Ужбы, Бичо, висит чеканный портрет самого древнего грузинского деятеля Петре Ибери. Перехватив мой взгляд, устремленный на этот портрет, Тихонов рассказал:
Н.С.: Его сделал и прислал мне в подарок несравненный мастер Коба Гурами. Когда я раскрыл пакет, портрет засиял в лучах заката, осветивших комнату. Мне показалось, что Петре Иберии улыбается, оглядевшись. Ему, видимо, понравилось здесь, и он остался. Смотрит на меня и на копию тбилисской статуи «Картелис Дэда» («Мать-Грузия») на моем письменном столе. ..
... Николай Семенович умолк, словно отдавшись каким-то воспоминаниям. Скорее всего - о Грузии. И я не ошиблась:
Н.С. : В 1942-м немцы рвались к Кавказу. Я был потрясен. Думал, чем бы помочь? Если бы не Ленинград, – черт подери! – был бы на Кавказе, защищал бы Грузию, ее горы. Я очень люблю Грузию! В молодости исходил пешком вдоль и поперек. Люблю ее людей, ее поэтов, стихи многих из них перевел на русский. Написал статью о горной войне для «Красной Звезды». А потом написал «Обращение к народам Кавказа».
Корр: Поэтесса Вера Инбер 15 сентября 1942-го написала в своем дневнике:
«Возвращаясь из города, пропустила на Введенской два трамвая, слушая Тихонова по радио. Это было «Обращение к Кавказу», куда рвутся сейчас фашисты. Разговор с кавказскими народами: «Грузины, осетины, дети Дагестана...». Тихонов напоминал им слова старой кавказской песни: «Это будет такой жаркий день , что мы сможем рассчитывать только на тень от наших шашек».
На темной ленинградской площади осенним вечером, под далекий орудийный гул, много народу стояло, слушая это выступление».
Н.Т: Да, я обращался к народам Кавказа, обращался к их прошлому, называл героев, призывал к борьбе. Это «Обращение» напечатали в «Красной Звезде». Когда немцев отогнали от Кавказа, и в Питер стали приезжать участники кавказской битвы, они рассказали, что мое Воззвание сделали листовкой и распространили по всему фронту.
Несколько лет назад мне попалась статья, напечатанная в Грузии. В ней написано: «Он защищал Кавказ» – это про меня – улыбается Николай Семенович.
А в одной из передовых газетных статей, где говорилось, что кавказцы защищали свой край «по чести предков», приводились слова, якобы, из старой горской песни: «Обуглись, но выстой! Выхода нет!». А это из моей поэмы о Кавказе «Дорога». Вот интересно, мои стихи горцы сочли своей старой песней!
Корр: С чувством гордости и удовлетворения Николай Семенович говорит о том, что народы Кавказа признали его защитником их родного края от фашистов. И ему очень дорого, что в газетной статье о нем написали: «Он защищал Кавказ». Что горячие слова его Воззвания, строки его стихов народы Кавказа приравняли к боевому оружию, с которым шли сражаться и побеждать.
Корреспондент «РБ» в Москве.
Майя Немировская