400 лет тому назад родилсЯ Адриан Броувер

Поскольку увядающей
гирляндой цветов
Дни покидают нас,
Давайте поищем
без лишних слов
Венец, чей свет не угас.
Гийом Аполлинер

Как-то Рембрандта Хендрик, брат его Саскин, зазвал в лавку, где появились любопытные новинки.
- Кто эти мастера?
- Их имена пока ничего не говорят.
- Это ничего не значит, - говорит Рембрандт, - вот эти я беру, а эти не нужны. Так и я умею. А вот так – не умею. Эти листы беру непременно.
Речь шла о работах Андриана Броувера. Как вскоре выяснил уже вкусивший славы Рембрандт, - его ровесника. «Как же могло случиться, что я о нем ничего не слышал?» – недоумевал великий художник. Можем недоумевать и мы: почему? Почему такому безусловно, редкой наблюдательности, узнаваемому, уже при жизни сравниваемому со старшим Брейгелем, с Ван Остаде, с Хальсом, славы их воздано не было? Если даже такой гигант, как Рубенс, не только высоко ценил самобытный талант Броувера и имел в тщательно подобранной коллекции лучших произведений своего времени семнадцать его работ, но и, по признанию специалистов, не избежал некоторого влияния его творчества.
Мне остается повторить давно мучающий меня, как и вас, наверно, вопрос: как, и где, на небесах, или на грешной земле, рукой судьбы или прихотливой вязью цепочки случайностей творится феномен славы и, главное, - этой славы долговечности? Хотя сам Броувер и предположить не мог, что немногие сохранившиеся его шедевры четыре сотни лет спустя окажутся в залах Лувра и Дрезденской галереи, Эрмитажа и американского Метрополитен, Лондонской и Венской Национальных галерей, т.е. самых знаменитых музеев мира.
Он прожил тяжкую жизнь. Приспосабливаться, находить полезные знакомства, льстить не умел. Вообще, был неумейкой. Во всем. Кроме живописи. Впрочем... В биографии Броувера, изобилующей белыми пятнами и обросшей многочисленными легендами, порожденными его богемной жизнью, есть такой документально, как и все, о чем мы говорили прежде, подтвержденный эпизод: в Гаарлеме, бывшем в ту пору столицей не только голландского, но и всего северно-европейского искусства, его, как оказывается, увлекавшегося театром и литературой (что наверняка сказалось на глубинной разработке характеров его персонажей), избрали членом гаарлемской камеры риторов, куда допускались лишь ораторы, умевшие красиво, вдохновенно и грамотно изъясняться. Что, в общем-то, было удивительно, потому что происходил Броувер из простой семьи, отец его был ремесленником, поставлявшим на рынок дешевые подделки под шпалеры, чем, собственно, и славился их Ауденарде, маленький городок в восточной Фландрии. Отец и научил Адриана держать кисть и смешивать краски, остальное добавил Господь Бог: еще в детстве мальчик, удивляя окружающих, отлично рисовал и писал красочные картинки, которые старший Броувер порой использовал для своих псевдошпалер. Так что был Адриан из семьи бедняков и бедняком оставался всю свою короткую жизнь.
В шестнадцать он потерял отца и начал самостоятельную, полную скитаний жизнь. Острый глаз, умение смотреть и видеть, отличная зрительная память помогли ему позднее создать ряд замечательных жанровых картин, каждая из которых – это жемчужина фламандского искусства и иллюстрация истории и трудного быта фламандцев в начале XVII века. И какая талантливая иллюстрация!
Нет сомнения, что на направленность творчества повлияли увиденные им в Голландии, куда занесла его судьба после расставания с домом, живопись и гравюры великого Питера Брейгеля по прозвищу Мужицкий, и общение со своим старшим современником замечательным портретистом и жанристом Франсом Хальсом.
Броувер тоже был портретистом замечательным. Портреты его не только мастерски выполнены (откуда бы? Вот что такое богоданный талант), они еще и очень характерны, глубоко психологичны, окрашены грустным юмором. В них читается и понимание художником этих людей, и доскональное знание их жизни, и искренное сочувствие. Потому что каждый из них – его земляк, а сам он плоть от плоти, кровь от крови своего народа.
«Флейтист». Наигрывающий на флейте. Наверняка, что-то очень грустное – в глазах отчаяние и безнадежность. Выразительность невероятная. Это эрмитажный портрет. Я запомнила его потому, что он произвел на меня огромное впечатление уже тогда, когда я, совсем юная московская студентка, приезжала в Питер на первые свои каникулы и останавливалась у дяди, который жил рядышком с Исаакиевским собором и был чем-то неуловимо похож на броуверского музыканта. Так и слились в моей памяти несчастливый, но не сдающийся фламандец и мой давно трагически погибший дядя-моряк.
Там же, в нашем Эрмитаже, поразила меня динамичная, мощно сатиричная жанровая сцена – деревенский знахарь – шарлатан «пользует» доверчивых односельчан. Какие типажи, какая подробная деталировка! Стена сельского кабачка, негромкий фламандский пейзаж... И неизбывная тоска, замешанная на веселье. Вынужденном – иначе пропадешь.
Потом, много позднее, довелось мне быть в Германии и, конечно же, в Дрезденской галерее. И снова встреча с Броувером, с его разъяренным крестьянином, пытающимся кувшином стукнуть по голове обидчика (динамика фантастическая), с убогим семейством, где и дитя не в радость. М-да, оптимизма не добавляет, но жизненные реалии, которые, в сути своей, неизменны, показаны обнаженно и точно.
Ему было 33, всего 33, возраст Христа, когда его похоронили в общей могиле для бедных. Роковые цифры для людей талантливых: 22 – 33 –37. Почему умер Броувер? Якобы его настигла чума, эпидемия которой в Европе была уже на исходе. Но это лишь предположение. Так же, как и причина его заключения в Антверпенскую крепость, где пробыл он почти год и куда заключен был через пару лет после возвращения в родные края.
В Антверпене прожил художник последние семь лет жизни, был принят как свой в компанию живописцев и ваятелей, близких Рубенсу, был ценим ими и самим мэтром очень высоко. Да и неудивительно, он был практически первым, кто так подробно и безжалостно живописал суровый быт не только крестьян, но и ремесленников, простых полунищих работяг, во всей его неприглядности, ничуть и нисколько не приукрашивая, продуманного, грубо и лаконично. Он то знал бедность не понаслышке, не по случайным наблюдениям, он, несмотря на популярность, был беден крайне. Когда в связи с неуплатой долгов делали опись его имущества, список уместился на маленьком листке, а перечень одежды и постельного белья определен был одним словом – тряпки. Почему? Ответа нет.
И потому с таким волнением и сочувствием смотришь на единственный автопортрет этого красивого, одареннейшего человека, где он изобразил себя таким, каким хотел бы быть – богатым, нарядным и успешным. Что было ему не дано.
А ведь умен, наделен чувством юмора, всепонимающ. Аналитик – иначе, как бы смог написать такой шедевр, как портрет курильщика, тонкий лирик, создавший один из лучших, поэтически взволнованных пейзажей мировой живописи «Пейзаж с восходящей луной», где сумел показать полную молчаливого движения и тревоги созвучна загадочности человеческой души. Так же, как полна загадок судьба замечательного художника Адриана Броувера.