Меж двух огней

Известие о том, что ее дочь Вероника ждет ребенка, привело 50-летнюю Дину Е. в восторг. Она почувствовала себя ожившей, окрыленной, помолодевшей. Первые годы иммиграции, как и у всех, были нелегкими - поиски приличной работы, поиски приличного жилья, стремление привыкнуть к новым реалиям, стремление поставить детей на путь истины, недомогания и разочарования.
А тут зарождалась новая жизнь и вместе с ней - новые надежды. Дина с радостью представляла, как будет сначала нянчить ребенка, помогая дочери, а потом - воспитывать его (ее), передавая свои знания, накопленный жизненный опыт.
К удивлению Дины, Вероника не разделяла восторгов матери. Более того, она жаловалась, что забеременела в самое неподходящее время (ей надо заканчивать колледж, а муж недавно начал работать на новом месте), и даже грозилась, что сделает аборт. Дина уговаривала, упрашивала, чуть ли не клятвенно обещала, что возьмет на себя все тяготы ухода за малышом, причем с удовольствием. В конечном итоге Вероника изменила тактику и, отбросив жалобы-угрозы, стала с энтузиазмом покупать для младенца «приданое».
И вот ребенок - красивый и здоровый мальчик - появился на свет. Молодые родители назвали его Майклом (в честь обоих дедушек) и, немного поиграв с живой куклой, передали ее (его) на попечение бабушки.
«Как это ни страшно признавать, но, мне кажется, Вероника уже на первом этапе, до родов, подготавливала почву для будущего шантажа, - вздыхает Дина. - А после родов начала откровенно меня шантажировать. Шантажировать ребенком. Мол, ты его хотела, а не я, ты уговаривала меня родить, поэтому изволь его нянчить, изволь помогать, как обещала...»
И Дина помогала. Меняла внуку памперсы. Кормила его «формулами». Купала. Баюкала. Напевала ему песенки. Гуляла с ним. Контролировала бебиситеров, которые у Вероники сменялись с удивительной скоростью. При этом умудрялась работать на неполную ставку, убирать квартиру, готовить для мужа и двоих сыновей. Поначалу радость и энтузиазм помогали Дине справляться со сверхнагрузками, но постепенно она начала сдавать. Но жаловаться не смела: боялась дочери, взрывов ее негодования: «Как! Ты же обещала! Как же я смогу учиться, работать и нянчить ребенка?!»
Так продолжалось несколько лет. По мере того, как Майкл рос и из несмышленыша превращался в сообразительного маленького человека, Вероника и ее супруг стали намекать Дине, что ей пора пореже приходить к ним домой и поменьше времени проводить с внуком. Мол, он уже подрос, в няньках не нуждается, а его воспитанием они сами займутся. «У тебя допотопные представления о том, как надо воспитывать ребенка, - заявила Вероника. - Мы живем в Америке, а не в России тридцатилетней давности, и я хочу, чтобы мой ребенок стал настоящим американцем...»
Для Дины такая постановка вопроса была настоящим ударом. Ведь она с нетерпением ждала момента, когда от кормления внука манной кашей и чтения ему сказок на сон грядущий можно будет перейти к ознакомлению его с большим миром - с миром увлекательных книг, прекрасных картин, чарующей музыки... А также - с миром человеческих отношений, со всеми его сложностями и нюансами.
«Это так несправедливо, - с болью говорит Дина. - В конце концов, не такая уж я «отсталая». Я много лет прожила в Америке, знаю, какая это страна, какие здесь люди, какие ценности. Майкл уже пошел в школу, а там, как ни крути, он приобщится к этим людям и их ценностям, станет настоящим американцем. Но разве ему помешало бы, если бы, помимо школьной программы, он получил бы еще что-то от меня? Дополнительные знания, дополнительную жизненную мудрость?.. Разве ему помешает, если он будет знать русский язык, читать наших классиков не в переводе на английский?»
Что самое страшное, Вероника по-прежнему продолжает вести политику, которую Дина называет «шантажом»: зовет маму на помощь, когда идет с мужем в гости или в ресторан («Ну что тебе стоит приготовить для Майкла ужин!) и отталкивает ее, когда та - сознательно или бессознательно - выходит из четко очерченного круга прав и обязанностей. В таких случаях разыгрываются безобразные сцены: Вероника закатывает истерику, утверждая, что бабушка своими “допотопными” методами портит ребенка и сводит на нет все старания его родителей. Завершаются сцены жесткими ультиматумами: «Если ты хочешь вообще видеть внука, оставь свои штучки...»
Драмы, подобные Дининой, разыгрываются, увы, во многих «русских» семьях Америки. Молодые мужчины и женщины, вступая в брак и рожая детей, рассчитывают на помощь родителей, даже требуют ее. Но в то же время предпочитают, чтобы помощь эта сводилась к «черной работе» (кормление, купание и т.д.), чтобы дедушки и бабушки не преступали определенную грань и не “лепили” внучат по своему усмотрению. Бабушек и дедушек более или менее (чаще менее) деликатно ставят на место, знакомят с правилами игры, а «нарушителей» наказывают сурово, отдаляя их от любимых внуков, а то и вовсе запрещая с ними встречаться. «Ты уже в пенсионном возрасте, так что не рыпайся, - заявил сын одной моей пожилой знакомой. - Сиди дома, готовь обеды для внуков и держи язык за зубами. Если начнешь выступать, разговор будет короткий: сразу отправлю в дом для престарелых...»
В сущности, два поколения воспитателей боролись за сердца и души третьего, подрастающего - во все времена, во всех странах и социальных прослойках. Но в семьях американцев советского происхождения проблемы отношений между тремя поколениями приобретают особые нюансы и усугубляются особыми факторами.
Один из факторов - тесные и длительные контакты между родителями и детьми. Молодые американцы рано вылетают из гнезда, рано отдаляются от родителей, а создавая свои семьи, не очень рассчитывают на помощь мам и пап. Если те в чем-то помогают, это воспринимается детьми, как одолжение и принимается с благодарностью. Наши дети, напротив, довольно долго живут с родителями, привыкают к их опеке и, даже обзаведясь своими семьями, принимают помощь мам и пап как должное.
Второй, смежный фактор - меньшая самостоятельность русскоязычной молодежи. Американцы, отпочковываясь от родителей, с грехом пополам, но приучаются покупать, убирать, готовить и экономить. Большинству русскоязычных юношей и девушек приходится всему этому учиться уже после вступления в брак. Если в придачу появляются дети, то молодые родители теряются, паникуют и призывают на помощь своих родителей. А призвав, опасаются, что те будут властно вмешиваться в процесс воспитания внуков. И хочется, и колется.
Третий фактор - относительно раннее вступление в брак «наших» молодых людей. «Русские» раньше женятся и раньше выходят замуж, чем американцы. Отчасти это происходит по традиции, а отчасти - под давлением родителей, которым не терпится поскорее увидеть детей married with kids. В результате - претензии, подобные тем, которые Вероника предъявляет Дине. «Вы же сами этого хотели, так что извольте - помогайте...»
Четвертый фактор - особое чадолюбие «наших» родителей. Русскоязычные мамы и папы готовы пожертвовать всем - временем, нервами, силами - лишь бы их детям и внукам было хорошо. И дети этим, к сожалению, пользуются.
Пятый и самый главный фактор – поверхностное знакомство русскоязычных бабушек и дедушек с американской культурой, реалиями американской жизни. Молодые мамы и папы, жаждущие, подобно Веронике, сделать из своих детей «настоящих американцев», с недоверием относятся к воспитательным методам и возможностям своих родителей. «Она ничего не знает об Америке, чему же она может научить моих детей? - сказала мне одна молодая женщина о свекрови. - Она даже американские мультфильмы не может смотреть с внуками, не говоря уж о том, чтобы помочь им с домашними заданиями. Но это не самое главное. Самое главное, что она навязывает свои взгляды, свои представления о том, что такое хорошо и что такое плохо... Постоянно критикует меня с мужем. Я с облегчением вздохнула, когда мы переехали из Бруклина в Стэйтен-Айленд. Теперь она уже не может в любой момент к нам нагрянуть. И такая проблема не только в нашей семье - многие мои друзья страдают от упрямства и своеволия родителей...»
Итак, дети называют родителей упрямцами и ретроградами, родители считают детей эгоистами и шантажистами. И в тех, и в других обвинениях есть доля истины. Но в результате семейных войн, которые ведут мамы и папы, бабушки и дедушки, страдают не только они. Страдают и те, ради которых войны ведутся - дети. Дети, которые оказываются меж двух (нескольких) огней. Дети, которые любят всех своих близких и мучаются от их размолвок, от вынужденных, пусть временных, расставаний с бабушками и дедушками. Может быть, именно об этом нам всем следует подумать?