Гарлем по-парижски
Вот уже вторую неделю предместья Парижа напоминают Гарлем годов эдак 60-х прошлого столетия. Перевернутые автомобили, чадящие костры из автопокрышек, разбитые витрины магазинов. До центра эта волна тоже докатилась, однако основные события по-прежнему разворачиваются на окраинах – события, захватившие уже всю Францию.
От рассвета до заката на улицах французских городов можно увидеть лишь небольшие группки буянящей молодежи, однако с наступлением темноты подростки сбиваются в толпы и крушат все, что попадается на глаза. Прохожих как таковых нет. Жители северных районов Большого Парижа, кто в состоянии себе это позволить, на время уезжают к родственникам или даже переселяются в гостиницы. Полицейские передвигаются как минимум повзводно, под прикрытием бронемашин. Их вооружение также претерпело изменения: вместо резиновых дубинок появились газовые ружья и электрошокеры. Поговаривают, что, если так пойдет дальше, полицейским раздадут боевое оружие. В ночи звучат выстрелы и завывают сирены. Что же творится во Франции?
Северное парижское предместье Клиши (полностью оно называется Клиши-су-Буа) знакомо многим туристам с доходом «middle low»: здесь расположены десятки маленьких гостиниц, принимающих в основном небогатых клиентов, желающих провести в Париже несколько дней, но робеющих перед кусачими ценами французской столицы. Здешние окрестности несколько напоминают российские городские районы новостроек: типовые блочные многоэтажки перемежаются улочками со старыми, даже на вид весьма запущенными домами. С центром города Клиши связывает линия метро («тройка») - ее конечная остановка «Maire de Clichy» приходится как раз на центральную площадь. Когда-то это был один из «спальных» районов так называемого Большого Парижа – здесь жили рабочие, служащие, чей достаток хотя и был постоянным, но не позволял чувствовать себя «состоятельными буржуа».
Однако эта ситуация стала меняться еще в 70-е годы, когда Франция гостеприимно открыла свои двери перед политическими беженцами из своих бывших африканских колоний. В те годы приехали тысячи, в последующие десятилетия «подтянулись» десятки тысяч. В дни процветания и благополучия французы лишь радовались дешевой рабочей силе, однако уже к концу 80-х все стало по-другому: уровень безработицы начал расти – сначала медленно, потом буквально лавинообразно. Хуже того – неквалифицированные рабочие руки, а большинство иммигрантов особой квалификацией похвастаться, увы, не в состоянии, – почти никому не нужны. В качестве сезонных рабочих французские крестьяне привыкли использовать варягов из Хорватии, на стройках работают бригады поляков, для выходцев из стран Магриба работа находится разве что в мелких лавках на подсобных работах да на небольших фабриках в качестве «ударников кому-нести-чего-куда». Однако иммиграционное законодательство десятками лет не менялось – и во Францию все ехали и ехали африканцы на поиски лучшей доли. Именно во Францию, потому что французский язык – родной для алжирцев и марокканцев, уроженцев Чада и Буркина-Фасо. Они приезжали, оседали в дешевых районах больших городов, где низкие цены на квартиры позволяли кое-как существовать. Французское государство от щедрот своих выделяло им и их семьям социальную помощь и... благополучно о них забывало. Самые активные из приезжих открывали свои лавочки и принимались за кое-какую торговлю, иные находили работу, однако таких оказалось абсолютное меньшинство.
Их дети, выросшие во Франции, а порой там уже и родившиеся, отправлялись в школы «для бедноты» и жили все на то же социальное пособие. Теперь это поколение уже выросло – в своем замкнутом мирке, где взрослые говорят на ломаной смеси арабского с французским, где главное развлечение – телевизор, показывающий другую, красивую жизнь, на которую нет денег и нет надежды их заработать... Где-то там, за пределами этого мирка, живут другие люди, французы – они богатые, они не любят черных и обманом завладели всем, что по праву должно принадлежать им, несчастным и угнетенным... Классические условия Гарлема – замкнутого пространства со своими законами, с наркотиками и молодежными бандами, драками «стенка на стенку» и беспределом. Америка знакома с такими явлениями: знает ли она, как бороться с их причинами, – вопрос иной, однако со следствиями американские полицейские бороться научились. Для их французских коллег происходящие сейчас события – настоящий шок. Как признаются сами блюстители порядка, они чувствуют себя, словно вокруг них разворачивается действие плохого голливудского боевика. Теоретически в этом ничего удивительного нет – количество «заброшенных» детей эмигрантов когда-нибудь должно было достичь критической отметки. Французские власти этот момент попросту проморгали. Как результат – Париж чуть ли не на военном положении, повсюду патрули, облавы... а бунт разрастается – из Клиши банды бесчинствующих мародеров расползлись по От-де-Сен, Сен-е-Марн и Валь-д’Уаз, вспыхнул самый бедный район Большого Парижа – Сен-Дени, в беспорядках участвуют уже тысячи бандитов, счет раненых пошел на сотни, а материальный ущерб от грабежей и погромов вообще не поддается исчислению - ведь еще ничего не закончилось...
Формальным поводом для этих событий послужила смерть двоих подростков, которых попытался задержать полицейский наряд: юные наркодилеры, спасаясь от ареста, не нашли ничего лучшего, чем сигануть через ограду трансформаторной подстанции... прямо на оголенные провода. Их друзья поклялись «отомстить легавым» - и пошло-поехало. Впрочем, если кому-нибудь придет в голову спросить погромщиков, знают ли они что-нибудь об этом инциденте, – на вразумительный вербальный ответ рассчитывать не стоит. Разве что на удар бейсбольной битой по зубам. Как говорил незабвенный Портос: «Дерусь, потому что дерусь!». К слову – этот бессмертный афоризм, если верить Дюма, он произнес как раз в Сен-Дени. Вряд ли он думал, что у него найдется столько чернокожих последователей. И вряд ли президент Жак Ширак и премьер-министр Доминик де Вильпен, наперебой призывающие бунтующих мародеров к спокойствию, докричатся до них. А если и докричатся – вряд ли «дети подземелий», владеющие ломаным французским, поймут их грамматически безупречные словесные построения. Их язык – язык палок и бейсбольных бит, язык ножей и пистолетов. Болезнь миновала латентную стадию и перешла в острую. И кто тот хирург, что решится на операцию?
