Проделки десятой музы

Этюды о прекрасном
№43 (496)

Я рисую время
Фотограф
Эдвард Буртынский
Почему-то десятой музой считают ту юную небожительницу, которая опекает кинематографию и является полномочной представительницей на Олимпе этого самого молодого искусства (всяческие новые направления, стили, манеры не в счет). Это не так. Потому что рождение кино почти на полстолетия опередила фотография.
Вы тут же возразите: дескать, кинематограф – это искусство, близкое к драматическому, театральному, музыкальному даже подчас литературному, а фотография – всего лишь фиксация того, что в данный момент находится перед объективом. Это справедливо в тех случаях (а их большинство), когда «щелкает» обычный, талантом, верным глазом, чувством пространства и т.д. человек, увы, обделенный. Ну, как я, например, мучаю свою старенькую «мыльницу»: из 24 кадров в лучшем случае - пара приличных отпечатков. Но уж если человек, взявший в руки даже плохонький фотоаппарат, одарен свыше! Ого-го! Тут мы получаем настоящий снимок, а если фотограф истинно талантлив - произведение искусства.
И вот ведь что интересно, уже в XIX веке, in status nascendi, т.е. чуть ли не в момент рождения фотографии, примитивнейшими камерами на треногах Мастера выдавали на-гора подлинные шедевры. Как, например, американцы Сэмюэл Морзе (да-да, тот самый), Мэтью Брэди, Джереми Джерни, великий поэт Уолт Уитмен. Профессионалы? Ну, разумеется. Высокие. Но ведь иногда и «крепкий», умелый, вкусом и чувством перспективы небесами награжденный любитель показывает отличные снимки, в чем вы убедились, разглядывая конкурсные фотографии «Русского базара». «Для человека, который не знает, к какой гавани он направляется, - говаривал еще в древности Сенека, - ни один ветер не будет попутным». Фотохудожник (не владелец дорогой камеры, не рядовой фотограф даже) обязательно знает, чего он хочет, и знает, как этого добиться. Подобно таким фотогроссмейстерам, как наши Халдей, Бальтерманц, Суриков, Альперт, как прославленные Люкс Файнингер и Мэн Рей, как блистательная плеяда американских мастеров – Стиглиц, Шайн, Эванс, Виногранд, Джекобсон, Арнольд, Грин, Капа, Стерн и, конечно же, великий портретист Ричард Аведон.
Мне довелось быть знакомой с двумя великими фотохудожниками - в юности с Моисеем Наппельбаумом, с кем был дружен мой отец (в память о давних этих встречах остался у меня мой портрет работы Наппельбаума), ну, а сейчас – подарок судьбы – с удивительной Ниной Аловерт, невероятные по динамичности и мастерству снимки которой вы видите на страницах нашей газеты.
Много раз читали вы на этих страницах о частых фотовыставках в нью-йоркских музеях, не в специализированных галереях, а именно в музеях с мировым именем. Как, например, ретроспективы замечательных фотомастеров Евгения Халдея и Лотты Якоби в Еврейском музее, там же – информативнейшая «Нью-Йорк в фотографиях» (это уже просто энциклопедия американской фотографии); как феноменальная по числу представленных фантастических снимков фантастической женщины – Мэрилин Монро в Бруклинском музее; бесчисленные фотоэкспозиции у Гуггенхейма, в музеях Метрополитен, Уитни, Модерн Арт... И это еще и еще раз подтверждает: фотоискусство – на равных с искусством изобразительным.
Вот и сейчас серия фотовыставок одновременно в нескольких центральных музеях Нью-Йорка. Начнем с Би Эм, с Бруклинского музея, где открылась примечательнейшая выставка панорамных фотокартин канадца Эдварда Буртынского. Поразительные панорамированные ландшафты, вызывающие не просто удивление, недоверие даже: во-первых, не верится, что это фотография, а не мастерская экспрессивная реалистическая живопись одареннейшего колориста, а во-вторых, трудно осознавать, что запечатленное на уподобленной холсту фотобумаге сотворено природой, а не рукотворно. Вот как в этом шедевре: вода под лучами закатного солнца обращается грозным потоком лавы. И людская лава, выливающаяся из заводских ворот. Или мраморный карьер – нет величественного спокойствия мрамора, есть грязь, разбросанный инструмент и измученные люди – муравьи...
Я не берусь судить о технике, говорю лишь об ошеломляющем впечатлении.
Ландшафты, в том числе промышленные пейзажи - вот стихия художника. Люди – только как придаток, как неизбежное дополнение к ими же построенному. Какой-то особый философский взгляд на бытие, прорвавшееся в третье тысячелетие: верфь, рождение могучего корабля, а рядом – до слез трогательно – времянка, а на веревке - бельишко тех, кто в фанерной этой будке живет. Или трагическое: безжалостное разрушение ящичного городка нищих: здесь будет новый район. А этих – людской мусор – выгнали, вымели, и их опустевшее жилье, кажется, взывает по-человечьи к небесам.
У одной из этих бьющих по нервам картин встречаю автора:
- Когда-то на Украине работала вместе с вашим однофамильцем.
- Это не удивительно. Буртынский – фамилия украинская. Мои родители совсем юными во время Второй мировой войны угнаны были из Украины в Германию. Война их соединила. Я родился уже много позднее в Канаде.
- Значит, мы можем продолжать нашу беседу по-украински?
Художник улыбается: - Попробуем, я ведь на Украине пока, к огромному сожалению, не был, и это будет моим первым опытом интервью на моем родном языке.
- Скажу по совести, только в живописи приходилось видеть такие, как бы это сказать, широкоформатные, а если привлечь язык начертательной геометрии, аксонометрические картины. Как вам удалось достичь такой объемности, ощущения трехмерности, такой полнокровности живописного полотна?
- Очень долго и трудно шел к этому, всячески экспериментировал, в том числе и с нюансировкой света. Моя фотография стоит на двух китах – это материалы и технология.
- То есть главное, хотите вы сказать - достижения современной компьютеризированной фототехники.
- Ну, разумеется. Но это только фундамент. Надстройка – результат собственной, можно сказать, исследовательской работы и в области подбора и сочетания требуемых материалов, и в разработке цепи последовательных операций технологического процесса. Но главное, меня не устраивала аппаратура, нужна была принципиально новая камера.
- И вы её создали?
- Да. А для того, чтобы такую панорамную ультрасовременную камеру выпускать, нужно было такое же ультрасовременное производство. Что и было сделано, создано предприятие, где такие камеры изготавливаются.
- Значит, сотворены все эти чудеса своими руками, своей аппаратурой, своим глазом. Отсюда и потрясающая эта колористика?
- Просто я понимаю, что должно получиться. Но каждая картина – итог долгих поисков и упорного труда
- Многие ваши снимки, если можно назвать снимком картину в полтора – два квадратных метра, в определенной степени символичны, вот как этот химический завод – сплетение бесчисленных трубопроводов, которые, как змеи, готовы задушить человека в стальных своих объятиях, или дугой, нефтеперерабатывающий...
- Я хотел показать идола нашего времени – автомобиль. Его суть, его сущность. Но как это сделать? Мучился очень долго. Меня спасла поездка на этот завод. Вот она – кровь этого ставшего почти живым, населившего землю наравне с человеком автомобиля. И я показал его как символ нашего сегодня – через цех.
- Мне кажется, вы мыслите именно как художник, остро чувствующий наше, все больше убыстряющее бег сорвавшееся с цепи время. Мне понравился ваш девиз: «Я рисую время». Вы следуете ему?
- Только так.

Дыхание времени, может, даже совокупный, обобщенный портрет времени представлен нам Еврейским музеем в собрании фотографий тринадцати молодых американских мастеров. Все они, каждый по-своему, показывают сегодняшний мир и сегодняшнего человека. У всех у них несходимые точки отсчета и разные критерии оценки людей и событий, потому что они, американцы недавние, говорят с нами языком эмиграции, а потому их фоторечь так нам внятна. Откуда бы они ни были. Но у каждого другие – свет, динамика, воздух, взгляд, стиль.
Хайме Пермут, уроженец Гватемалы (во всех испаноязычных американских и островных странах есть еврейские общины), - портретист отличнейший, психолог и знаток души человеческой. «Самое трудное, - говорит он, - это портрет человека, который не может отрешиться от своих забот от своих дум и переживаний». А кто может? Вы? Я? Нет, конечно. И вот портрет женщины, ожидающей приема у врача: страх перед неизбежным, усталость, боль, неверие и, будто болотная жижа, накатывающее равнодушие к тому, что будет. А это ведь самое страшное.
Очень интересно, языком символов, пытается дать определение нынешнему по полочкам разложенному бытию мексиканец Джошуа Окон в своем безусловно очень талантливом многодумном «Прототипе стереотипа». А мы разве не мыслим и не действуем зачастую по стереотипу? Забывая, насколько важна в наших оценках, в самооценке, в наших решениях определенность. Так и назвали интереснейшую свою философскую телеинсталляцию Тиртца Эвен и Брайан Карл.
Таких маленьких документальных видеоклипов на выставке немало, и все они жизненны, актуальны, занимательны, особенно телеколлаж Рейнера Гэнела или кинозарисовка Авишай Меконен из Эфиопии, раскрывающая проблематику черной иудейской общины.
«Главное, - говорит Крис Вирен, - отразить уважение к моему народу и показать человека таким, какой он есть». По-настоящему потрясает его портрет толстой девочки, которую, наверно, дразнят девчонки и над которой потешаются мальчишки. Это портрет отчаяния. И это мир подростка, который с таким же пониманием и проникновением анализирует Давуд Бей. Поразительные снимки.
Настоящий бум вызвала в Художественном музее Метрополитен экспозиция «Фотография и неведомое». В обоих залах не протолкнуться, какое-то нездоровое любопытство движет людьми. Еще бы! Всяческие паранормальные явления, привидения, спиритические сеансы, предметы, передвигаемые мыслью медиума, наша невидимая аура – и всё это изображено на фотопластинах. И не какой-то там один-разъединственный снимок, а 120 фотографий, с которых призраки и всяческая нечисть шлют нам привет. Впечатлительных просим не беспокоиться – пара обмороков в музее уже наблюдалась.
Ну, конечно же, вы догадались, что вся эта фоточертовщина появилась и пользовалась огромным спросом и популярностью в те десятилетия (примерно, последняя четверть XIX и первая четверть XX веков), когда оккультизм и спиритизм, вызывание духов, советы и беседы с ними и т.д. и т.п. были в моде. Кстати, Гитлер во всю эту чушь верил и даже создал в фашисткой Германии Академию оккультных наук. А вот что действительно интересно, так это то, как же в большинстве своем безымянные фотографы без всяких там компьютеров аппаратами с гармошкой и ручной обработкой в темноте такие вполне правдоподобные коллажи делали. Во, мастера – люкс! Мошенничество, естественно, но какие умельцы!
Так что, дорогие наши фотофанатики, у вас снова есть возможность (даже три) подбросить дровишки в костер своего увлечения. Бруклинский музей находится на Eastern Parkway (поезда метро 2, 3, автобусы B48, 69, 71 до остановки Brooklyn Museum), а Метрополитен и Еврейский музей – на манхэттенской 5 авеню, на углу 82 и 92 улиц, соответственно (поезда метро 4, 5, 6 до остановки «86 Street»).
Там же на Музейной Миле многие годы располагался авторитетнейший Международный Центр фотографии. Сейчас он в новом просторном здании в Манхэттене на углу 6 авеню и 43 улицы (поезда метро B, D, F, 7 до Times Square, 42 Street). В этом крупнейшем фотомузее мира можно узнать все о широчайших возможностях и областях применения фотографии, о новинках фототехники и новых технологиях и увидеть работы лучших фоторепортеров и фотохудожников мира. Сейчас здесь ретроспектива знаменитого Андрэ Кертеша, работы Мича Эпстина, Николаса Прайора, Лизы Сарфати, Арта Вольфа. Более чем интересно.


Наверх
Elan Yerləşdir Pulsuz Elan Yerləşdir Pulsuz Elanlar Saytı Pulsuz Elan Yerləşdir