ИЗ ФОНДОВ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Василий Аксенов, рассказ «Победа».
(Окончание. Начало – в предыдущем номере)

Гроссмейстер выиграл пешку, достал платок и высморкался. “Вот так добиваешься чего-нибудь, - думал он, - а что дальше? Всю жизнь добиваешься чего-нибудь; приходит к тебе победа, а радости от нее нет”.
“На его месте Петросян бы уже сдался”, - подумал гроссмейстер.
Потеря пешки мало огорчила Г.О.: ведь он только что выиграл ладью. Он ответил гроссмейстеру ходом ферзя, вызвавшим изжогу и минутный приступ головной боли.[!]
Гроссмейстер сообразил, что кое-какие радости еще остались у него в запасе. Например, радость длинных, по всей диагонали, ходов слона. Если чуть волочить слона по доске, то это в какой-то мере заменит стремительное скольжение на ялике по солнечной, чуть-чуть зацветшей воде подмосковного пруда, из света в тень, из тени в свет. Гроссмейстер почувствовал непреодолимое страстное желание захватить поле “h8”, ибо оно было полем любви, бугорком любви, над которым висели прозрачные стрекозы.
- Ловко вы у меня отыграли ладью, а я прохлопал, - пробасил Г.О., лишь последним словом выдав свое раздражение.
- Простите, - тихо сказал гроссмейстер. - Может быть, вернете ходы?
- Нет-нет, - сказал Г.О., - никаких поблажек, очень вас умоляю. “Дам кинжал, дам коня, дам винтовку свою...”, - затянул он, погружаясь в стратегические размышления.
Бурный летний праздник любви на поле “h8” радовал и вместе с тем тревожил гроссмейстера. Он чувствовал, что вскоре в центре произойдет накопление внешне логичных, но внутренне абсурдных сил. Опять послышится какофония и запахнет хлоркой, как в тех далеких проклятой памяти коридорах на левом фланге.
- Вот интересно: почему все шахматисты - евреи? - спросил Г.О.
- Почему же все? - сказал гроссмейстер. - Вот я, например, не еврей.
- Правда? - удивился Г.О. и добавил: - Да вы не думайте, что я это так. У меня никаких предрассудков на этот счет нет. Просто любопытно.
- Ну, вот вы, например, - сказал гроссмейстер, - ведь вы не еврей.
- Где уж мне! - пробормотал Г.О. и снова погрузился в свои секретные планы.
“Если я сниму здесь, - думал Г.О., - он снимет там, потом я хожу сюда, он отвечает так... Все равно я его добью, все равно доломаю. Подумаешь, гроссмейстер-блатмейстер, жила у тебя тонкая против меня. Знаю я ваши чемпионаты: договариваетесь заранее. Все равно я тебя задавлю, хоть кровь из носа!”
- Да-а, качество я потерял, - сказал он гроссмейстеру, - но ничего, еще не вечер.
Он начал атаку в центре, и, конечно, как и предполагалось, центр сразу превратился в поле бессмысленных и ужасных действий. Это была не любовь, не встреча, не надежда, не привет, не жизнь. Гриппозный озноб и опять желтый снег, послевоенный неуют, все тело чешется. Черный ферзь в центре каркал, как влюбленная ворона, воронья любовь, кроме того, у соседей скребли ножом оловянную миску. Ничто так определенно не доказывало бессмысленность и призрачность жизни, как эта позиция в центре. Пора кончать игру.
“Нет, - подумал гроссмейстер, - ведь есть еще кое-что, кроме этого”. Он поставил большую бобину с фортепьянными пьесами Баха, успокоил сердце чистыми и однообразными, как плеск волн, звуками, потом вышел из дачи и пошел к морю. Над ним шумели сосны, а под босыми ногами был скользкий и пружинящий хвойный наст.
Вспоминая море и подражая ему, он начал разбираться в позиции, гармонизировать ее. На душе вдруг стало чисто и светло. Логично, как баховская coda, наступил мат черным. Матовая ситуация тускло и красиво засветилась, завершенная, как яйцо. Гроссмейстер посмотрел на Г.О. Тот молчал, набычившись, глядя в самые глубокие тылы гроссмейстера. Мата своему королю он не заметил. Гроссмейстер молчал, боясь нарушить очарование этой минуты.
- Шах, - тихо и осторожно сказал Г.О., двигая своего коня. Он еле сдерживал внутренний рев.
- Мат! - как медная труба, вскрикнул Г.О.
- Ну, вот видите, - пробормотал гроссмейстер, - поздравляю!
- Уф, - сказал Г.О., - оф, ух, прямо запарился, прямо невероятно, надо же, черт возьми! Невероятно, залепил мат гроссмейстеру! Невероятно, но факт! - захохотал он. - Ай да я! - Он шутливо погладил себя по голове. - Эх, гроссмейстер вы мой, гроссмейстер, - зажужжал он, положил ладони на плечи гроссмейстера и дружески нажал, - милый вы мой молодой человек... Нервишки не выдержали, да? Сознайтесь?
Да-да, я сорвался, - торопливо подтвердил гроссмейстер.
Г. О. широким свободным жестом смел фигуры с доски. Гроссмейстер смотрел на пустую доску, на шестьдесят четыре абсолютно бесстрастных поля, способных вместить не только его собственную жизнь, но бесконечное число жизней, и это чередование светлых и темных полей наполнило его благоговением и тихой радостью. “Кажется, - подумал он, - никаких крупных подлостей в своей жизни я не совершал”.
- А ведь так вот расскажешь, и никто не поверит, - огорченно вздохнул Г.О.
- Почему же не поверят? Что же в этом невероятного? Вы сильный, волевой игрок, - сказал гроссмейстер.
- Никто не поверит, - повторил Г.О., - скажут, что брешу. Какие у меня доказательства?
- Позвольте, - чуть обиделся гроссмейстер, глядя на розовый крутой лоб Г.О., - я дам вам убедительное доказательство. Я знал, что я вас встречу. Он открыл свой портфель и вынул оттуда крупный, с ладонь величиной золотой жетон, на котором было красиво выгравировано: “Податель сего выиграл у меня партию в шахматы. Гроссмейстер такой-то”.
- Остается только проставить число, - сказал он, извлек из портфеля гравировальные принадлежности и красиво выгравировал число в углу жетона. - Это чистое золото, - сказал он, вручая жетон.
- Без обмана? - спросил Г.О.
- Абсолютно чистое золото, - сказал гроссмейстер. - Я заказал уже много таких жетонов и постоянно буду пополнять запасы.
* * *
Автор о работе над рассказом (64-Шахматное Обозрение, 9, 2005): «Я начал писать рассказ как юмористический. Это было в Дубултах, как сейчас помню. Днем я наблюдал, как два писателя в Доме творчества играли в шахматы и то и дело безобразно спорили, ругались, и я подумал: напишу про них что-нибудь смешное. Ушел к себе, взял ручку и… обо всем на свете забыл. Писал всю ночь и сам не ожидал, что рассказ пойдет совсем в другом направлении. Я испытывал какое-то странное состояние, видимо, то, что называется вдохновением. Утром прочел рассказ и сам удивился».
От редакции:
Приглашаем читателей принять участие в обсуждении рассказа Василия Аксенова.
Ваши отклики мы готовы опубликовать в газете.