ПАРИЖ и ПАРИЖАНЕ, или Париж - всегда Париж ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ
Культура
Итак, я прилетела в Париж по приглашению Тачкина для окончательного обсуждения совместного проекта. В первый же день я присутствовала на обеде, который был дан Александром Орловым, послом России во Франции, в честь русской балерины. Обед проходил в резиденции русского посольства, попросту говоря – в роскошном дворце неподалеку от Лувра. Этот дворец, как нам объяснили, был куплен советским правительством в самом начале существования советского государства.
На обеде присутствовали посол с женой, естественно – Колесникова и Тачкин, съемочная группа из двух человек от Петербургского телевиденья, очаровательная дама Людмила Павловна, устроитель встреч при посольстве, а также - профессиональный экскурсовод, как выяснилось позднее. Присутствовали два французских критика: парижанин Виктор Игнатов, который пишет в русскоязынчую французскую прессу и в журнал «Балет» в Москве, и Николь Дюо, о которой говорят, что она самый беспощадный и язвительный французский балетный критик. Она была дружна с Рудольфом Нуреевым, и он пригласил ее с собой, когда в конце свой карьеры мог вернуться в Россию и даже танцевал на сцене Мариинского театра.
Александр Орлов, вручая Колесниковой букет цветов, произнес следующую короткую, но весьма выразительную речь. Он сказал, что в Париже, одном из мировых столиц балета, издавна выступали лучшие русские балерины: Карсавина, Уланова, Плисецкая, теперь – Ирина Колесникова. “Вашу фамилию можно поставить в ряд великих балерин, которые создали славу русского балета.” Надо сказать, Ирина даже побледнела, сделала протестующее движение головой, и у меня создалось впечатление, что она сейчас скажет :«Да что Вы такое говорите!»
Поразительна скромность этой танцовщицы, признанной одной из лучших балерин мира критиками Европы, Японии и других стран, в которых она выступает (за исключением родного Петербурга, где к ней относятся без должного внимания, как я подозреваю, из чистого снобизма, поскольку танцовщица не работает в театрах с мировым именем). Она никогда не сказал бы о себе «я творю», только« я работаю» или «я танцую».
Подобную же речь Орлов произнес и перед камерой Петербургского телевиденья. Думаю, это первое официальное признание Колесниковой в России, хотя бы и сделанное в Париже. В этом сочетании есть своя особенность судьбы балерины.
Николь Дюо тоже говорила с восхищением о выступлениях Колесниковой, говорила, что такой уровень исполнения не часто увидишь, особо она выделила красоту рук балерины, прибавив, что замечательные балерины есть и в Париже, но только у русских балерин она видела такой красоты и мягкости руки и кисти.
«Какой обед нам подавали», не буду описывать. Изысканнейший. Орлов поднял тост за талант Колесниковой, затем разговор естественно перекинулся на балетные темы. В том числе, Людмила Павловна обратилась ко мне с вопросом: Появились ли сегодня в мировом балете молодые танцовщики уровня Нуреева и Барышникова? Долг вежливости, конечно, требовал, чтобы я отвечала на вопрос, не поднимая дискуссии. За столом сидели парижане, для которых Нуреев – звезда недосягаемой величины. Но истина (в моем понимании) была мне дороже...
И я ответила, что Барышников, по моему мнению, стоит на первом месте в мировом балете. Игнатов мне возражал, но весьма вежливо, Николь Дюо, которой Игнатов переводил мои слова, смотрела на меня с веселой иронией. Но я не дрогнула. В продолжении разговора я еще добавила, что я бы выстроила ряд так: Барышников, Владимир Васильев, Нуреев. Имя Васильева вызвало явно одобрительное согласие.
После обеда Людмила Павловна повезла нас в Лувр, куда мы вошли через боковую дверь в стене, прошли досмотр у охраны, повернули по какому-то коридору направо – и оказались в зале, завешенном картинами испанских художников... До закрытия Лувра оставалось немногим больше двух часов, и наш опытный экскурсовод провела нас по Лувру, останавливаясь только у отдельных шедевров и закончила экскурсию в тронном зале Наполеона...
За те три дня, которые оказались свободными после отъезда театра на гастроли по другим городам Франции, я успела сходить в Музей Дорсей, в котором собраны картины франзуских импрессионистов из частных коллекций. Осматривая экспозивии в этом музее, можно « не заметить, как пройдет 100 лет».
Музей Родена был закрыт на реконструкцию, но в сад пускали. Так что такие шедевры Родена, которые стоят в саду, как «Жители Кале», «Врата ада» или «Мыслитель» можно было увидеть. И в преддверии приезда в марте к нам в Нью-Йорк на гастроли театра Бориса Эйфмана с его замечательным новым балетом о Родене, мне показалось любопытным сравнить скульптуры с их пластическим воспроизведением в балете.
В музее Помпиду (само здание вызывает во мне абсолютное неприятие) я увидела уникальную выставку, посвященную балету-модерн от его возникновения в начале ХХ века и до конца прошлого столетия. Не только фотографии или скулптуры (в частности – несколько слепков, сделанных Роденом с танцующего Вацлава Нижинского), не только рисунки и афиши, но сохранившиеся видео съемки и специально снятые фильмы демонстрировались на экранах в разных залах и составляли самую уникальную часть экспозиции. Так можно было увидеть чудом уцелевший обрывок кино ленты начала ХХ века – съемки танцовщицы, выступающей в стиле Айсидоры Дункан перед господами в цилиндрах и дамах в длинных платьях и шляпах. Поцарапанные киноленты не идут в сравнение с современными. Но какой документ! Видео съемка молодой Марты Грэм, танцующей свой балет «Иродиада», отрывки из балетов современных модерностов, европейских и американских, в том числе Пины Бауш «Весна Священная»... фотографии занятий био-механикой в театре Мейерхольда... всего не перечислишь, я думаю, я всего и не рассмотрела внимательно: выставка занимает большую часть этажа.
Когда я летела в Париж, я интересовалась погодой. Но поскольку для меня Париж – один единственный на свете, я не указывала компьютеру, где находится город. Поэтому компьютер, к моему изумлению и радости, показывал 60 градусов. Увы, то были сведенья о городе-самозванце на юге Америки! В Париже было довольно холодно, от 0 до минус 8 по Цельсию. Поэтому сидеть на улице в кафе не приходилось, но я ходила по центру Парижа, сколько могла. Исключение составил последний день, суббота, когда действительно стало очень холодно, а главное – по улицам Парижа двигался нескончаемый людской поток парижан в перемешку с туристами. Неслись машины, гудели, прокладывая себе дорогу, полицейские небольшие автобусики, кафе были переполнены. К счастью, на стенках парижских автобусов написаны все остановки. Я выбрала маршрут и покаталсь по Парижу, любуясь им через окно. Окончила маршрут у Музея Орсей, надеясь еще раз по нему побродить. Не тут-то было! Очередь в музей, стоящий на берегу Сены напротив Лувра, тянулась чуть ли не до другого берега. В основном – молодеж без шапок, с красными носами, их явно привезли на экскурсию.
Вокруг каждой нации в мире существует некоторое количество легенд, не всегда доброжелательных. Например, о французах говорят, что они замкнуты и не любят тех, кто говорит на их языке с акцентом. К счастью, мне не довелось с этим столкнуться
. В самом начале мне вообще посчастливилось встретиться с человеком из другой легенды, элегантным французом из 19 века. Я вышла из такси у гостинницы, портье, вынув мой багаж из машины, обратился ко мне по французски. Я объяснила ему на своем – увы! – очень скудном французском, что говорю совсем немного. Проходивший мимо пожилой француз остановился и сказал: «Мадам, немного, но как красиво!»
На улице мне приходилось обращаться с вопросом: как пройти... все были вежливы и доброжетельны и старались помочь, как могли (за исключением, конечно, таких же приезжих, как и я). Гуляя по улице Револи, параллельной Лувру, я хотела свернуть к Комеди Франсез и Пале Рояль и обратилась к пожилой паре. Они радостно, радостно и многословно начали мне объяснять. При этом они стояли передо мной лицом друг к другу и показывая, где надо свернуть, называли стороны по-разному: один говорил «направо», другой в то же самое время – «налево». При этом они останавливали и уточняли друг друга, словом, это был прелестный спектакль. Поскольку я приблизительно знала, где находится театра и дворец, я в их жестикуляции разобралась.
В чем заключена эта неодолимая, влекущая красота города? Как случилось, что построенный разными архитекторами даже в разное время, он смотрится единым чудом света? Такое впечатление производит только Санкт-Петербург.
Подпись к фото: Посол России во Франции Александр Орлов поздравляет Ирину Колесникову
Фото Нины Аловерт
В Париж я полетела по приглашению Константина Тачкина, директора частной русской балетной труппы. Я уже не застала триумфальных выступлений примы Ирины Колесниковой - прима-балерины театра. Конечно, определение «триумфальные» набило оскомину. Но как еще назвать успех Балерины, билеты на спектакли которой в Париже проданы за два месяца до начала гастролей?
Итак, я прилетела в Париж по приглашению Тачкина для окончательного обсуждения совместного проекта. В первый же день я присутствовала на обеде, который был дан Александром Орловым, послом России во Франции, в честь русской балерины. Обед проходил в резиденции русского посольства, попросту говоря – в роскошном дворце неподалеку от Лувра. Этот дворец, как нам объяснили, был куплен советским правительством в самом начале существования советского государства.
На обеде присутствовали посол с женой, естественно – Колесникова и Тачкин, съемочная группа из двух человек от Петербургского телевиденья, очаровательная дама Людмила Павловна, устроитель встреч при посольстве, а также - профессиональный экскурсовод, как выяснилось позднее. Присутствовали два французских критика: парижанин Виктор Игнатов, который пишет в русскоязынчую французскую прессу и в журнал «Балет» в Москве, и Николь Дюо, о которой говорят, что она самый беспощадный и язвительный французский балетный критик. Она была дружна с Рудольфом Нуреевым, и он пригласил ее с собой, когда в конце свой карьеры мог вернуться в Россию и даже танцевал на сцене Мариинского театра.
Александр Орлов, вручая Колесниковой букет цветов, произнес следующую короткую, но весьма выразительную речь. Он сказал, что в Париже, одном из мировых столиц балета, издавна выступали лучшие русские балерины: Карсавина, Уланова, Плисецкая, теперь – Ирина Колесникова. “Вашу фамилию можно поставить в ряд великих балерин, которые создали славу русского балета.” Надо сказать, Ирина даже побледнела, сделала протестующее движение головой, и у меня создалось впечатление, что она сейчас скажет :«Да что Вы такое говорите!»
Поразительна скромность этой танцовщицы, признанной одной из лучших балерин мира критиками Европы, Японии и других стран, в которых она выступает (за исключением родного Петербурга, где к ней относятся без должного внимания, как я подозреваю, из чистого снобизма, поскольку танцовщица не работает в театрах с мировым именем). Она никогда не сказал бы о себе «я творю», только« я работаю» или «я танцую».
Подобную же речь Орлов произнес и перед камерой Петербургского телевиденья. Думаю, это первое официальное признание Колесниковой в России, хотя бы и сделанное в Париже. В этом сочетании есть своя особенность судьбы балерины.
Николь Дюо тоже говорила с восхищением о выступлениях Колесниковой, говорила, что такой уровень исполнения не часто увидишь, особо она выделила красоту рук балерины, прибавив, что замечательные балерины есть и в Париже, но только у русских балерин она видела такой красоты и мягкости руки и кисти.
«Какой обед нам подавали», не буду описывать. Изысканнейший. Орлов поднял тост за талант Колесниковой, затем разговор естественно перекинулся на балетные темы. В том числе, Людмила Павловна обратилась ко мне с вопросом: Появились ли сегодня в мировом балете молодые танцовщики уровня Нуреева и Барышникова? Долг вежливости, конечно, требовал, чтобы я отвечала на вопрос, не поднимая дискуссии. За столом сидели парижане, для которых Нуреев – звезда недосягаемой величины. Но истина (в моем понимании) была мне дороже...
И я ответила, что Барышников, по моему мнению, стоит на первом месте в мировом балете. Игнатов мне возражал, но весьма вежливо, Николь Дюо, которой Игнатов переводил мои слова, смотрела на меня с веселой иронией. Но я не дрогнула. В продолжении разговора я еще добавила, что я бы выстроила ряд так: Барышников, Владимир Васильев, Нуреев. Имя Васильева вызвало явно одобрительное согласие.
После обеда Людмила Павловна повезла нас в Лувр, куда мы вошли через боковую дверь в стене, прошли досмотр у охраны, повернули по какому-то коридору направо – и оказались в зале, завешенном картинами испанских художников... До закрытия Лувра оставалось немногим больше двух часов, и наш опытный экскурсовод провела нас по Лувру, останавливаясь только у отдельных шедевров и закончила экскурсию в тронном зале Наполеона...
За те три дня, которые оказались свободными после отъезда театра на гастроли по другим городам Франции, я успела сходить в Музей Дорсей, в котором собраны картины франзуских импрессионистов из частных коллекций. Осматривая экспозивии в этом музее, можно « не заметить, как пройдет 100 лет».
Музей Родена был закрыт на реконструкцию, но в сад пускали. Так что такие шедевры Родена, которые стоят в саду, как «Жители Кале», «Врата ада» или «Мыслитель» можно было увидеть. И в преддверии приезда в марте к нам в Нью-Йорк на гастроли театра Бориса Эйфмана с его замечательным новым балетом о Родене, мне показалось любопытным сравнить скульптуры с их пластическим воспроизведением в балете.
В музее Помпиду (само здание вызывает во мне абсолютное неприятие) я увидела уникальную выставку, посвященную балету-модерн от его возникновения в начале ХХ века и до конца прошлого столетия. Не только фотографии или скулптуры (в частности – несколько слепков, сделанных Роденом с танцующего Вацлава Нижинского), не только рисунки и афиши, но сохранившиеся видео съемки и специально снятые фильмы демонстрировались на экранах в разных залах и составляли самую уникальную часть экспозиции. Так можно было увидеть чудом уцелевший обрывок кино ленты начала ХХ века – съемки танцовщицы, выступающей в стиле Айсидоры Дункан перед господами в цилиндрах и дамах в длинных платьях и шляпах. Поцарапанные киноленты не идут в сравнение с современными. Но какой документ! Видео съемка молодой Марты Грэм, танцующей свой балет «Иродиада», отрывки из балетов современных модерностов, европейских и американских, в том числе Пины Бауш «Весна Священная»... фотографии занятий био-механикой в театре Мейерхольда... всего не перечислишь, я думаю, я всего и не рассмотрела внимательно: выставка занимает большую часть этажа.
Когда я летела в Париж, я интересовалась погодой. Но поскольку для меня Париж – один единственный на свете, я не указывала компьютеру, где находится город. Поэтому компьютер, к моему изумлению и радости, показывал 60 градусов. Увы, то были сведенья о городе-самозванце на юге Америки! В Париже было довольно холодно, от 0 до минус 8 по Цельсию. Поэтому сидеть на улице в кафе не приходилось, но я ходила по центру Парижа, сколько могла. Исключение составил последний день, суббота, когда действительно стало очень холодно, а главное – по улицам Парижа двигался нескончаемый людской поток парижан в перемешку с туристами. Неслись машины, гудели, прокладывая себе дорогу, полицейские небольшие автобусики, кафе были переполнены. К счастью, на стенках парижских автобусов написаны все остановки. Я выбрала маршрут и покаталсь по Парижу, любуясь им через окно. Окончила маршрут у Музея Орсей, надеясь еще раз по нему побродить. Не тут-то было! Очередь в музей, стоящий на берегу Сены напротив Лувра, тянулась чуть ли не до другого берега. В основном – молодеж без шапок, с красными носами, их явно привезли на экскурсию.
Вокруг каждой нации в мире существует некоторое количество легенд, не всегда доброжелательных. Например, о французах говорят, что они замкнуты и не любят тех, кто говорит на их языке с акцентом. К счастью, мне не довелось с этим столкнуться
. В самом начале мне вообще посчастливилось встретиться с человеком из другой легенды, элегантным французом из 19 века. Я вышла из такси у гостинницы, портье, вынув мой багаж из машины, обратился ко мне по французски. Я объяснила ему на своем – увы! – очень скудном французском, что говорю совсем немного. Проходивший мимо пожилой француз остановился и сказал: «Мадам, немного, но как красиво!»
На улице мне приходилось обращаться с вопросом: как пройти... все были вежливы и доброжетельны и старались помочь, как могли (за исключением, конечно, таких же приезжих, как и я). Гуляя по улице Револи, параллельной Лувру, я хотела свернуть к Комеди Франсез и Пале Рояль и обратилась к пожилой паре. Они радостно, радостно и многословно начали мне объяснять. При этом они стояли передо мной лицом друг к другу и показывая, где надо свернуть, называли стороны по-разному: один говорил «направо», другой в то же самое время – «налево». При этом они останавливали и уточняли друг друга, словом, это был прелестный спектакль. Поскольку я приблизительно знала, где находится театра и дворец, я в их жестикуляции разобралась.
Когда приезжаешь в Париж из аэропорта, город возникает как-то внезапно. Долго едешь унылими современными предместъями, и вдруг... дорога упирается в дома, опоясанные кружевами балконных решеток.. и дальше уже ты в плену этой красоты, которой нет названья. Когда я уезжала из Парижа в аэропорт, в предместье я просто не смотрела по сторонам...
В чем заключена эта неодолимая, влекущая красота города? Как случилось, что построенный разными архитекторами даже в разное время, он смотрится единым чудом света? Такое впечатление производит только Санкт-Петербург.
Уезжая в последний день из центра, я думала только об одном: увижу ли я этот город еще раз в моей жизни?
Подпись к фото: Посол России во Франции Александр Орлов поздравляет Ирину Колесникову
Фото Нины Аловерт
comments (Total: 5)