Мы–канцлер!

15 лет назад, когда рухнула Берлинская стена и две Германии объединились, мир ожидал появления едва ли не супердержавы на европейском континенте. Никто не мог тогда и помыслить, что Федеративная Республика Германия, оплот стабильности Евросоюза, встретит 15-летие своего объединения в глубочайшем за весь послевоенный период кризисе, с пробуксовывающей экономикой и политической ситуацией, напоминающей, скорее, Италию восьмидесятых.
Подсчитали – прослезились. Именно такими словами можно описать чувства, которые владели немцами всю неделю после минувших выборов. Вместо явной и безоговорочной победы оппозиции или столь же явного преимущества нынешнего правящего блока Германия получила совершенно невразумительную политическую картину шаткого равновесия между множеством различных сил. Она не сулит немцам ничего, кроме новых проблем и треволнений.
Многие комментаторы считают, что основная проблема нынешних выборов заключается в банальном страхе: жители ФРГ боятся реформ, боятся новых нагрузок на их и без того отощавшие за последние годы кошельки. Отсюда возникает сильнейшая ностальгия по «старым добрым временам». На Востоке страны все громче звучат голоса, призывающие (конечно, в иносказательном смысле) «заново выстроить Стену» и вернуться в привычное, застойное болото социализма. Невероятный, немыслимый еще год назад успех на выборах экс-коммунистов это только подтверждает. Впрочем, справедливости ради следует заметить, что ровно через неделю после своего триумфа на выборах «левые» оказались на грани раскола: «твердокаменный коммунист» Грегор Гизи поссорился со своим недавним партнером Оскаром Лафонтеном сразу по двум причинам. Во-первых, Гизи был готов предложить свои услуги Герхарду Шредеру в качестве партнера по власти (немцев по-прежнему пугают «красно-красно-зеленой» правительственной коалицией), в то время как Лафонтен о своем бывшем друге и соратнике даже слышать не желает. Во-вторых, у двух вождей немецкого пролетариата возникли недоразумения по поводу трактовки понятия «классовая борьба» в приложении к парламентской работе. Лафонтен желает создать «конструктивную оппозицию», в то время как коммунисты рвутся на трибуну Бундестага исключительно ради возможности «глаголом жечь сердца людей».
Западная Германия, наоборот, ностальгирует по временам Гельмута Коля, экономического процветания и великих надежд. Когда страна объединилась, немцам были обещаны «цветущие ландшафты» - и народ верил, не зная, что ландшафты эти находятся, увы, не в будущем, а в прошлом. Будущее принесло самый затяжной в послевоенной истории экономический кризис, пять миллионов безработных и маячащие в перспективе абстрактные цветовые сочетания совершенно непонятного политического содержания: светофор, Ямайка, Албания... Новая неделя принесла Германии еще одно политико-географическое название: Израиль. Под данным термином подразумевается отнюдь не стремление немецких политиков отдать кому-нибудь в хорошие руки сектор Газа, а всего лишь стремление Герхарда Шредера хоть как-нибудь, хоть одной нагой, да остаться у власти. Его предложение заключается в следующем: подобно тому, как в Израиле во времена «Большой коалиции» двух крупнейших партий – Аводы и Ликуда – два года правил «левый» премьер-министр, а еще два года – «правый», так и он теперь желает первые два года правления ХДС-СДПГ провести на посту канцлера, а вторые – отдать Ангеле Меркель. Последняя на подобные предложения совершенно резонно соглашаться не желает, справедливо полагая, что если в первые два года новой власти Германию ждет подъем, Шредер, укрепив свои позиции, уж найдет способ оставить ее без трона, а если кризис будет продолжаться – то предоставленные ей два года окажутся слишком коротким сроком, чтобы мог наметиться поворот к лучшему – а тогда ей и ее Христианско-демократическому союзу придется на будущих выборах в полной мере ответить за чужие просчеты.
Главная проблема недели, похоже, заключается в прискорбном нежелании представителей различных партий разговаривать друг с другом. Странным образом политики, чьим основным талантом, по крайней мере, в условиях демократии, должно являться умение говорить и убеждать, разучились это делать. От всего блестящего ораторского искусства Герхарда Шредера остались лишь два слова, повторяемые с регулярностью автомата: «Я – канцлер!». Ему вторит Ангела Меркель: «Нет, это я – канцлер!». Сами немцы с горечью повторяют распространившийся по стране анекдот: «Раньше мы были Папой, теперь мы стали канцлером».
Лидеры более мелких партий не отстают: либералы оскорбительно молчат в ответ на робкие попытки социал-демократов установить контакт, «зеленые» обиженно заявляют: «Мы не гордые, нам и в оппозиции хорошо!». Посреди бури чувств и поз одиноко возвышается президент страны Хорст Кёллер, призывающий всех немедленно помириться. Согласно Конституции, он олицетворяет собой голос Германии, однако именно его политики не слышат. Впрочем, начало второй недели после выборов принесло немцам еще одну новость: похоже, в рядах самой Социал-демократической партии Германии крепнет оппозиция Герхарду Шредеру. Бургомистр Берлина Клаус Воверайт, весьма популярный в ФРГ политик, высказался на страницах газеты «Berliner Zeitung» в том смысле, что неплохо бы, мол, и унять молодца, одержимого жаждой власти в ущерб репутации партии. Похоже, некоторые социал-демократы никак не могут оправиться от шока, вызванного заявлением Шредера в прямом телеэфире сразу после выборов: «Неужели вы думаете, что МОЯ партия станет поддерживать кого-нибудь, кроме МЕНЯ?!» Газета «Bild» отреагировала на это огромным портретом канцлера с лавровым венком на голове, задрапированного в римскую тогу, с подписью, гласящей: «Герхард Юлий Цезарь». Похоже, теперь лидеру СДПГ грозят если не мартовские, то октябрьские иды.
Живой классик немецкой литературы Гюнтер Грасс, лауреат Нобелевской премии и убежденный социал-демократ, пару дней назад не выдержал и с горечью посетовал, что «нынешнее положение вещей похоже не на демократический плюрализм, а на простую шизофрению». Как лечить этот острейший приступ – в данный момент не знает никто.