ЗОЛОТОДОБЫТЧИК Александр Твардовский

Судьба не место, а именно судьба) Александра Трифоновича Твардовского в истории советской литературы совершенно особая. Официальный поэт в сталинские годы, он тем не менее создал истинно фольклорного героя Василия Теркина, продлив ему жизнь в озорной и потусторонней поэме «Теркин на том свете», которая была напечатана только спустя 10 лет после написания, и то лишь благодаря личному вмешательству Хрущева. Твардовский написал две поэмы о коллективизации: во славу - при Сталине и в осуждение - после его смерти. Последняя при жизни Твардовского так и не была напечатана. Другая его поэма - «За далью – даль» писалась семь лет, с 53-го по 61-й, и в полном смысле была начата за здравие, а кончена за упокой: просталинская в изначальном своем замысле, она с каждым годом становилась все более антисталинской, вобрав в себя радикальный излом тогдашнего времени. Не менее противоречива общественная деятельность Твардовского – один из крупнейших союзписательских функционеров в закатные годы сталинской эпохи, он вместе с редактируемым им «Новым миром» становится знаменем честности и гражданственности в период оттепели и позднее, в более трудные времена. Об этой стороне его деятельности мне бы и хотелось сказать пару слов. Как раз недавно со мной связался читатель из Филадельфии и сказал, что у него хранятся номера журналов с моими статьями.
«Новый мир» при Твардовском – это одна из самых интересных и тревожных глав в истории советской литературы. Он редактировал журнал дважды – с 1950-го по 54-й и снят был за публикацию статей В.Померанцева, М.Лифшица, М.Щеглова и Ф.Абрамова (место главреда занял Константин Симонов). Спустя четыре года Твардовский вернулся в журнал, чтобы отдать все силы любимому детищу. Нисколько не умаляя его значение как поэта, я все-таки хочу сказать, что в анналах русской литературы Твардовский останется прежде всего как руководитель самого передового журнала 60-х.
Два других русских поэта – Пушкин и Некрасов – также были редакторами литературно-общественных журналов, однако в литературе оба остались прежде всего как писатели. И дело не только в том, что как поэты оба были, само собой, выше, чем Твардовский. Скорее всё упирается в то, что «Новый мир» - более, что ли, уникальное явление для своего времени, чем пушкинский или некрасовский «Современник» для своих времен. Были годы, когда «Новый мир» являлся буквально единственной отдушиной, и выхода его голубых книжек ждали как глотка свежего воздуха. А книжки эти всегда запаздывали – иногда на месяц, а то и на два и даже на три: читательское нетерпение возрастало, все понимали, что Твардовский сражается с власть предержащими. Помню, каким событием была публикация в «Новом мире» воспоминаний Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь», - которая затянулась на несколько лет (я учился на первом курсе, когда она началась), заняла около двух десятков номеров. Каждый новый кусок этих мемуаров вызывал всё большее раздражение официальной критики, к которой скоро подключился глава государства – Никита Сергеевич Хрущев. Но «Новый мир» продолжал печатать воспоминания Эренбурга. А для этого в те времена необходимо было огромное мужество. Один на один Твардовский сражался с государством и его лидерами: сначала с Хрущевым, а после кремлевского переворота – с его преемниками во главе с Брежневым. Сражение с последними кончилось поражением Твардовского – его вынудили уйти из «Нового мира», который тут же утратил свое литературное и общественное значение, а спустя еще год, в 1971-м, Твардовский умер.
Я помню, где-то в середине 60-х состоялась выездная сессия редколлегии «Нового мира» в Ленинграде, во Дворце искусств. Помимо работников редакции, присутствовали новомировские авторы-ленинградцы. Очень искренне и правдиво выступала Ольга Берггольц – к ней было много вопросов, касались они не столько ее стихов, сколько прозы: напечатанной в «Новом мире» мемуарной книги «Дневные звезды». Потом Ольга Федоровна, которая была дружна с Твардовским, рассказывала мне, тогда начинающему литкритику, как был опечален этой встречей Твардовский – редактор к тому времени полностью заслонил от читателей поэта. Понять это можно – ведь лучшие произведения, напечатанные в «Новом мире», ассоциировались с Твардовским. Он был уже не сам по себе, как поэт, а как бы соавтор Виктора Некрасова, Ильи Эренбурга, Сергея Залыгина, Юрия Домбровского, Бориса Можаева, Владимира Войновича, Георгия Владимова. А свою тоску Твардовский глушил в водке.
Как много тогда зависело от одного человека! Если бы не Твардовский, кто бы еще напечатал «Две зимы, три лета» Федора Абрамова, «Киру Георгиевну» Виктора Некрасова, «Деревенский дневник» Ефима Дороша, «Созвездие Козлотура» Фазиля Искандера, «Из жизни Федора Кузькина» Бориса Можаева, «Дамского мастера» И.Грековой, «Хранителя древностей» Юрия Домбровского и много других классных произведений? Не хронологически, а по значению этот список должен возглавить «Один день Ивана Денисовича».
Солженицын в своей книге «Бодался теленок с дубом» подробно описывает прохождение его повести – от редактора отдела прозы Анны Самойловны Берзер до Никиты Сергеевича Хрущева. Естественно, главным ходатаем за «Ивана Денисовича» был Александр Трифонович Твардовский. Если бы не Твардовский, повесть Солженицына не была бы тогда напечатана, и неизвестно, как бы сложилась судьба самого писателя. Ведь даже в самой редакции три главных оруженосца Твардовского – оба его зама Дементьев и Кондратович и ответственный секретарь Закс – были против публикации лагерной повести, или, как определяет жанр «Ивана Денисовича» сам автор, рассказа.
«Как Твардовский потом рассказывал, он вечером лег в кровать и взял рукопись», - вспоминает Солженицын. – «Однако после двух-трех страниц решил, что лежа не почитаешь. Встал, оделся. Домашние его уже спали, а он всю ночь, перемежая с чаем на кухне, читал рассказ – первый раз, потом и второй... Так прошла ночь, пошли часы по крестьянскому утренние, но для литераторов еще ночные, и приходилось ждать еще. Уже Твардовский и не ложился... Особенно понравилось ему, что это – не мистификация какого-нибудь известного пера (впрочем, он и уверен был), что автор – и не литератор и не москвич.
Для Твардовского начались счастливые дни открытия: он бросился с рукописью по своим друзьям и требовал выставлять бутылку на стол в честь появления нового автора. Надо знать Твардовского: в том он и истый редактор, не как другие, что до дрожи, до страсти золотодобытчика любит открывать новых авторов.»
Литературные воспоминания Солженицына вызвали полемику со стороны бывших новомировцев – прежде всего критика Лакшина, который в последние годы был в редакции правой рукой Твардовского. Потом в защиту Солженицына от Лакшина выступил новомировец Борис Можаев. Время от времени споры эти вспыхивают до сих пор. На мой взгляд, «Бодался теленок с дубом» - лучшие литературные воспоминания о хрущевском и постхрущевском времени. Отчасти – за счет совершенно замечательного портрета новомировской команды во главе с ее капитаном Александром Трифоновичем Твардовским. Солженицын дал образ сложный и противоречивый, а потому живой, вызывающий читательское доверие. И со снайперской точностью определил Твардовского-редактора: золотодобытчик.
Таким Твардовский и был в те очень трудные для литературы времена, и не только писатели и читатели обязаны ему многим, но и история российской словесности. Вот почему Твардовский-редактор заслоняет в нашей благодарной памяти Твардовского-поэта.