КАВАЛЕРГАРДА ВЕК НЕДОЛОГ...

Овдовела Лея в 1904 году, когда ее Залман погиб в Манчжурии, оставив сиротами Соломона, Иосифа и дочь Полю. 9-летний Соломон к тому времени успел несколько лет проучиться в хедере местечка Гайсин, что на Уманьщине. На том и завершилось его образование, и, как старший в семье, пошел он в батраки. Благо к тому времени Соломон ростом не уступал и 15-летним.
Приставлен он был к табуну из дюжины лошадей подпасом и за 9 лет службы у хозяина-конезаводчика Соломон выслужился в конюхи, при этом оказался неплохим наездником. Вот только в жокеи он не годился, потому как уже к тому времени вымахал чуть ли не в сажень ростом, и далеко не всякая лошадь была ему подстать. А как подошло время служить в армии, то поставили Соломона в воинском присутствии под «гвардейскую мерку» - 6 футов, 4 дюйма, – и планку пришлось поднять на 5 дюймов!
Воинский начальник приказал его отправить в Царское Село под Петербургом, где в лагерях лейб-гвардейской кавалерийской дивизии собирались новобранцы гвардейских статей со всей России, и шеф лейб-гвардии Великий князь лично вел отбор. Он осматривал каждого и на груди мелом ставил метку – буквы К, Г или КИ, что означало соответственно: кавалергард, гусар, кирасир. Отбирал он их по масти: брюнеты шли в гусары, блондины – в кирасиры, шатены –в кавалергарды. Соломон был шатеном, да еще наездник отличный, вот и стал кавалергардом.
Российские кавалергарды ( от французского - конная стража ) вели происхождение от гвардейской кавалерийской роты, учрежденной Петром 1, командиром которой числился он сам, а рядовыми были сплошь дворяне из хороших фамилий. И все – высокорослые. С 1800 г. в российской гвардии уже имелся целый полк кавалергардов. К тому времени в нем солдат-аристократов уже не было, но офицеры все принадлежали к высшим кругам российского дворянства.
Однако рядовые набирались из новобранцев ростом не менее 6 футов и 4 дюймов – 1 м 93 см. Все они должны были быть шатенами и хорошими наездниками. Всем этим требованиям Соломон соответствовал вполне. Вот и стал он единственным евреем в кавалергардском полку.
Впрочем, за 15 лет до него, там служил другой еврей, сохранивший память о себе среди кавалергардов.
Есть на кладбище Царского села ( г. Пушкин ) старинное надгробие с надписью, которая гласит: «Здесь покоится прах фельдфебеля Кавалергардского Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны полка Абеля Ароновича Ашанского. Вступил в службу в 1846 году, умер на службе же в году 1899». На оборотной стороне плиты - та же надпись на еврейском. Таким образом, прослужил этот еврей 53 года вместо положенных даже при Николае Первом 25 лет! Был он кавалером полного банта всех солдатских наград России и всеобщим любимцем в кавалергардском полку. Верный был гвардеец, за товарища готов и в огонь, и на смерть. Символом верности воинскому долгу для кавалергардов был старый служака-еврей. И когда хоронили фельдфебеля Ашанского - всего лишь фельдфебеля! - то гроб несли все командиры Кавалергардского полка, при которых довелось ему служить.
Война застала лейб-гвардейскую дивизию в летних лагерях под Павловской Слободой, и в августе 1914 года она уже сражалась в Восточной Пруссии. Бои под Каушеном, поход на Петроков, Невежи, сражение на Стоходе нанесли тяжкие потери российской лейб-гвардии. Ее отводили в тыл, пополняли и снова вводили в сражение. Соломон в боях отличался доблестью и немалым кавалерийским мастерством. Огромный палаш в могучих руках богатыря рубил беспощадно. К 1917 году Соломон стал младшим вахмистром и кавалером полного банта солдатских Георгиевских знаков.
После Февральской революции Кавалергардский полк был отведен с фронта на Украину и нес комендантскую службу на железной дороге в районе Казатин – Шепетовка. От Казатина, где квартировал эскадрон Соломона, до Гайсина, где жила мать с детьми, было всего три часа езды рысью, и он несколько раз смог навестить свою семью. Когда же в декабре 1917 года полк был расформирован, Соломон вернулся на родину, как он думал, надолго. Строевой конь, кавалергардская униформа, палаш и карабин были с ним. Только каску с орлом на гребне он оставил в казарме.
Однако уже весной 1918 г. Соломон со всем своим снаряжением и конем был мобилизован в Украинскую Красную Армию, участвовал в боях так называемой Завесы. А с 1919 года стал командиром взвода в бригаде Григория Котовского, который сразу заприметил богатыря и переманил к себе. С его бригадой Соломон воевал на многих фронтах, а в 1923 году стал командиром эскадрона. Естественно, комэск не входил в круг старших командиров штаба корпуса – по рангу был далек от Котовского. За исключением разве что единственной ситуации. Как известно, Котовский тоже был человеком богатырского телосложения и весьма благожелательно относился к подобным себе по физической мощи.
В те времена таких поблизости было только двое: комэск Соломон Гороход и командир бригады Николай Криворучко. Этот последний, хоть и был пониже ростом, однако силушкой обладал былинной. Вот они-то и составляли компанию Котовскому, в Умани в любимом его развлечении – походах в баню. Парились до обалдения, а зимой выбегали нагишом и боролись, барахтаясь в снегу.
На эти ристалища, как правило, сбегались многие уманьчане, в том числе – местные дамы. Невиданное ведь зрелище: три настоящих богатыря, в том числе и знаменитый командир, в чем мать родила борются друг с другом. Как-то раз пришла туда и Фаня, девушка из очень богатой местной семьи. До революции ее отец и братья были купцами первой гильдии. После Гражданской войны остались только два брата. Еще вовсю действовал НЭП, и братья владели самой большой гостиницей в Умани. Их сестра, Фаня, считалась весьма завидной невестой в еврейской общине: собой красавица, из хорошей семьи, да и не бесприданница. И надо же такому случиться, чтобы врезался в память девичью нагой исполин, боровшийся в снегу с самим Котовским!
Умань – небольшой в те времена город. Фаня с Соломоном встретились зимой 1925 года у общих знакомых и полюбили друг-друга, хотя Фаня и до подмышек своего избранника не доставала. Но, несмотря на советские времена, их чувства вызвали большой скандал в ее семье, да и в местной общине. Умань – город не простой, здесь жил и умер великий цадик – еврейский мудрец и святой человек, могила его и в ХХI веке служит предметом поклонения и паломничества евреев из разных стран. А брак с Соломоном, по понятиям местных хасидов, был сущим мезальянсом. Потому как он - бывший конюх, безотцовщина, малограмотен, да еще и коммунист в придачу. Да и ростом великан, что тоже неприличным считалось.
Была и еще причина, очень даже веская по тогдашним представлениям: старшая ее сестра, Геня, еще замуж не вышла. Значит, Фаня должна была ждать своей, так сказать, очереди. И братья пригрозили лишить Фаню приданного – по тем временам кара немалая. Но плохо они знали свою Фейгеле («птичка», евр.). Без разрешения, без благословения и без приданного отправилась она в загс со своим кавалергардом и поселилась в комнатушке, которую выделил новобрачным комендант общежития краскомов.
А вскоре случилось событие, которое потрясло 2-й кавкорпус, В августе 1925 г. в совхозе Чабанка был убит Григорий Котовский. История этого убийства до сих пор не прояснена, хотя негодяй, стрелявший в комкора, был известен с самого начала. Соломон лишился могущественного покровителя и остался на той же должности в Умани еще на целых пять лет. Да и на что мог он претендовать, собственно, если писал и читал с трудом. Вот на плацу, на выездке, на рубке лозы и чучела – тут он отличался выправкой, посадкой, мощнейшим ударом палаша, сохраненного с кавалергардских времен.
В 1929 году отправили Соломона в Киев на высшие кавкурсы, а по возвращении назначили командиром дивизиона в кавалерийский полк, дислоцированный в молдавском городе Тирасполе. Это было повышение – дивизион состоял из трех эскадронов – около 200 всадников. Забот стало больше, но и зарплата выросла, что было весьма кстати: в семье появился ребенок, которого назвали Иосифом.
В 1935 году Соломон становится командиром своего полка, а поскольку к тому времени в Красной Армии введены были воинские звания, то ему присвоили полковничье – четыре «шпалы» в каждой петлице на воротнике гимнастерки. Теперь семья занимала самую лучшую квартиру в поселке краскомов - две комнаты и кухню, впрочем без всяких удобств, кроме электрического освещения и телефона, положенного комполка по штату.
Сюда, к гостеприимному хозяину, нередко приезжали сослуживцы по 2- му кавкорпусу, а иногда и Николай Криворучко, принявший корпус вскоре после убийства Котовского. Фаня готовила ужин, на столе в изобилии подавалось молдавское вино. Задушевные разговоры, воспоминания затягивались до глубокой ночи. А по утру выходили оба богатыря на лужайку перед домом и боролись. В сущности, теперь это была уже не борьба, а так – дружеская разминка.
В начале 1936 г. Соломона вызвали в Одессу, побеседовали в штабе округа и объявили, что ему предстоит годичная командировка в Китай. Задание секретное для всех, мол, просто – убывает на Дальний Восток. Сдал дела заместителю, попрощался с полком, построенным на плацу, погладил коня в деннике. Даже жене не сказал куда и зачем уезжает.
Он вернулся через полтора года летом 1937 с орденом Боевого Красного Знамени – большая награда по тем временам. Принял полк и приступил к командованию. Между тем Красную Армию уже настигла волна репрессий. Сталин руками своего безотказного палача Николая Ежова проводил «очищение» страны и армии от потенциально опасных, неугодных, а по большей части – ни в чем не повинных ее граждан и воинов.
В 20-ю годовщину Красной Армии была учреждена серебряная медаль «ХХ лет РККА», которой к 23 февраля 1938 года награждались высшие и старшие командиры, прослужившие два десятилетия. Получил ее и полковник Соломон Гороход. А ровно через месяц, 23 марта, за ним пришли. Вместе с Соломоном были арестованы начальник штаба, комиссар и почти все старшие командиры полка. Много лет спустя выяснилось, что все они были обвинены в причастности к «заговору комкора Криворучко». Сфабрикованный следователями, этот заговор якобы состоял в том, что «соучастники», бывшие сослуживцы комкора, по его сигналу должны были взбунтоваться, идти в Бессарабию и там сдаться румынским властям.
Сам Николай Криворучко, в то время первый зам. командующего войсками Белорусского военного округа, уже был арестован. По данным книги О.Сувенирова «Трагедия РККА», Криворучко, отличавшийся неимоверной физической силой, на первом же допросе «схватил следователя и задушил, а потом, действуя его телом как дубиной, отбивался от бросившихся на него охранников, пока не был застрелен ими».
Нет, однако, никаких сведений о том, как вел себя на допросах полковник С.Гороход, который и ростом, и силушкой превосходил своего начальника и друга. Но, судя по тому, что не был расстрелян, очевидно, несмотря на пытки, не подписал обвинений. Соломон вернулся домой в конце 1939 года, когда стали выпускать некоторых старших командиров и генералов. Он был изможден до предела, сохранил от былой стати разве что рост свой лейб-гвардейский. В Тираспольском НКВД ему назвали адрес каморки, где ютилась семья, которую не репрессировали, а только выгнали из квартиры комполка. Соломону даже вернули его обмундирование - видать, среди местных чекистов не нашлось никого, кому оно было бы впору.
В полку немедленно узнали о возвращении командира, освободили квартиру, перевезли немногие сохраненные Фаней вещи. Когда Соломон, решив ехать в полк, надел форму, то она повисла на нем, как на вешалке. Да и на коня он взобрался с трудом. Видать, досталось ему в тюрьмах по полной мере.
А в полку Соломон не застал ни одного из своих старших командиров - все они сгинули в ГУЛАГЕ. Кроме этого, не было в полку былого порядка, подтянутости. Не мудрено - аресты подкосили все, что держалось на опыте старших командиров, на их требовательности, инициативе, выработанных десятилетиями военной службы. И полковник с присущей ему спокойной настойчивостью взялся за восстановление боеспособности своих кавалеристов. Полевые выездки, полигонные занятия, тревоги и учения следовали сплошной чередой. И к лету 1940 года боеготовность полка была восстановлена.
А тут подоспело 28 июня, день, когда поднятый по тревоге полк двинулся по мосту через Днестр в Бессарабию. Эскадроны на рысях прошли по молдавским проселкам, по улочкам города Бельцы и остановились на его окраине в казармах румынской гусарской бригады, которая накануне ушла в Бухарест. Вскоре приехали и семьи командиров. Их поселили в особняках местных богатеев, бежавших с румынами, и тех, кого чекисты погнали в Сибирь. К европейскому обустройству жены, дети, да и сами командиры были мало сказать – непривычны, они вообще никогда и не думали, что такое существует. Большинство из них и не слыхивали о холодильниках и кондиционерах, не видели ванн, не пользовались унитазами и биде.
Однако жизни в барских апартаментах было им отпущено меньше года. В ночь на 22 июня полк, поднятый по тревоге, ушел в район сосредоточения. Не успели бойцы спешиться и отдать лошадей коноводам, как над ними появились самолеты с крестами на крыльях. Стали рваться бомбы, захлестали пулеметные очереди... К рассвету полк потерял значительную часть личного состава и коней.
Полковник однако сумел организовать эвакуацию всех командирских семей, обеспечив их денежными аттестатами и предоставив почти весь автотранспорт полка. Потом выяснилось, что поступил Соломон вполне осмотрительно, потому что Бельцы вскоре были заняты немцами. Таким образом он спас многих жен и детей командиров своего полка.
А семьи его командиров уже никогда ничего не узнали о подлинных судьбах своих мужчин. Почти всем разосланы были впоследствии стандартные справки о том, что они не числятся среди убитых, раненных и пропавших без вести. И славный кавалерийский полк, видимо, тоже ушел в небытие, как исчезли с полей сражений гораздо более крупные части и соединения.
Семья полковника, потерявшая в ходе долгой эвакуации почти все вещи, оказалась в конце концов на Урале, где и бедовала всю войну. В 1945-м старшего сына призвали в армию, в военное училище, а Фаня с младшим вернулась в Молдавию и осела в Кишиневе, где ей выделили крохотную каморку. Работала она на почте. Иосиф стал офицером, младший сын – инженером, и оба, как могли, поддерживали мать, которая так и не вышла замуж, хотя предложений хватало.
Солнечным весенним утром 1956 года к почтовому окошку Фани подошел пожилой мужчина и тихо спросил: “Вы ведь жена полковника Соломона Горохода?”. Услышав утвердительный ответ, сказал: “А я был его начальником штаба, может, вспомните – майор Николай Вертоградов?”. Фаня вглядывалась в худое изможденное лицо и не могла признать человека, которого видела не раз. Потрудилась над ним злая судьбина, раз уж до неузнаваемости изменились черты лица.
Потом сидели они за скудным столом в ее каморке. Фаня и младший сын внимательно слушали рассказ бывшего начштаба о горестной судьбе его полка.
- Еще дней десять после начала войны мы занимали оборону в западной Бессарабии, пока нас не обошли с фланга, и тогда начали отступать. В сущности, с самого начала полк использовался как пехота. Ни разу не пришлось идти в атаку лавой, как учились, ни применять тачанки для создания пулеметной завесы. Легендарные эти тачанки превратились в конные повозки для полкового имущества. За месяц отступления потеряли многих товарищей. А в начале августа немцы окружили армии нашего Южного фронта, замкнув кольцо в районе Умани. Остатки полка в то время находились в лесах у Южного Буга. Соломон Зельманович тогда сказал, что места эти знает, служил здесь во 2-м кавкорпусе Котовского. Полковник осмотрел лес, где мы нашли пристанище. Позади была река, а за лесом – дорога на Первомайск и Одессу. Никакой связи со своими частями не было и где они – неизвестно. А вот германские колонны на автомашинах и пешие шли по шоссе беспрерывно.
От полка осталось человек 60, да верховых коней два десятка. Патронов почти не было. Но командир решил, что надо прорываться к своим, обходя Умань с юга. И мы уже изготовились к походу, когда наблюдатели с опушки сообщили: немцы спешились с машин, разворачиваются цепью, собираются прочесывать лес.
И командир тогда сказал мне: “Давай, Вертоградов, забирай все патроны и с пешими бойцами пробивайся к своим. А мы на конях атакуем немцев, задержим их - хоть разок порубаем от души”.
Мы быстро собрались, дозарядили оружие, попрощались и пошли по тропке на восток. И еще услышали такую знакомую команду полковника: «По коням! Шашки вон! В атаку лавой, за мной, вперед!» А потом от местных узнали, что вырвались из леса конники, впереди великан на черном коне и славно порубали врагов. Но и сами все погибли, когда немцы опомнились и открыли огонь.
Да и мы далеко не ушли. Через день нас окружили и после короткого боя побили почти всех. Я был ранен и попал в плен. А потом до конца войны мыкался в германских лагерях. И хоть Родине не изменял, у Власова и подобных не служил, все равно получил «десятку». Вот недавно только выпустили, семьи нет и я решил податься в Молдавию, где служил. Может, здесь притулюсь, - закончил Вертоградов невеселый свой рассказ.
Фаня запомнила его и почти дословно повторила в письме Иосифу, который служил в дальнем гарнизоне. Просила – когда поедешь в отпуск, постарайся найти место, где похоронили папу. Сын осенью отправился в Умань, а оттуда – в те места, где отец повел своих конников в последнюю атаку.
Он нашел хуторок неподалеку от леска, о котором рассказывал Вертоградов, нашел и людей, хоронивших командира-великана и его бойцов в братской могиле по приказу германского офицера. Прошло более 15 лет после этого, но никто даже колышка не вбил на небольшом бугорке, что насыпали над трупами павших воинов. Лейтенант это сделал сам и прибил дощечку с надписью: «Здесь похоронены кавалеристы полковника С.Горохода и он сам». Он сфотографировал могилу, колышек и дощечку и привез матери в Кишинев.
...А через 50 лет она скончалась в израильском городе Хайфе, где жила с младшим сыном. И завещала: на могиле рядом с ее именем написать имя мужа. Так и сделал младший сын, поставивший плиту на могиле матери. Теперь Фаня уже навсегда вместе с Соломоном...