Людоед

Любители цирка достаточно пожилого возраста наверняка слышали в том или ином варианте эту некогда распространенную байку. Хотелось бы, чтобы с ней познакомились более молодые читатели...

Началось все с того, что борец Нестаев сорвал себе спину. Он, бывало, вояжировал с артелью по цирковым аренам России, в фаворитах не был, но боролся вполне прилично: кого нужно “клал”, под кого нужно - ложился сам и добросовестно выполнял свою работу. Да, он и вообще был основательный, спокойный, крестьянского склада мужик, вполне довольный своей судьбой.

Но... в жизни всегда есть место и “подаркам”. Так и получилось.

Во время схватки с известным борцом Маврюгой, Нестаев дал взять себя в захват и после красивого броска противника, аккуратно опустился на “мост”. Соперник должен был упасть на руки и, только после этого, “дожимать до туше”, но чертов бугай не рассчитал инерции и плюхнулся всеми своими девятипудовыми телесами на бедного партнера.

Схватка закончилась досрочно, “Мавр” принимал аплодисменты, а увечный проигравший ушел с манежа, согнувшись скобой под свист публики.

С тех пор спина Нестаева не переносила никаких резких движений, чутко реагировала на непогоду и награждала хозяина приступами боли. Радикулит получился форменный. Бедный борец всячески лечился, извел кучу денег на врачей и лекарства, ходил по костоправам - не помогало ничего.

Безвредного борца коллеги любили, его оставили в цирке. Он пытался всем помогать, участвовал в парадах, в редких пантомимах, пробовал сменить амплуа - но проклятая спина не допускала никаких нагрузок. Жизни не было.

Вот в это-то время и оглушила хитрого антрепренера Коззини, бывшего Козлова, гениальная идея...

- Нестаев, быть тебе людоедом! - ошарашил он однажды утром нашего героя. - Сборы неважнецкие, будем переезжать, а там нужна приманка. Дадим рекламу, посадим тебя в клетку, рычи, прыгай и собирай публику!

- Это можно... - неспешно протянул Нестаев. - Загримируйте, чтоб не узнали...

- Никакого грима! - загорелся Коззини. - Эти штучки с париками, с сапожной ваксой на теле и накладными когтями публика давно раскусила. Ты у меня будешь настоящим дикарем, натуральным!

И настали для Нестаева времена странные. Его освободили от всех обязанностей и повелели вживаться в образ Людоеда, т.е. не бриться, не стричься, отращивать ногти и загорать целыми днями в одежде из фигового листка. Несчастный терпеливо выполнял все предписания, обрастал волосами и царапками, учился рычать и скрежетать зубами, и жарился, жарился на солнцепеке, спасаясь от перегрева не пивом (т.к. был убежденным трезвенником), а квасом, поглощая каковой кошмарными порциями.

Три месяца терзаний сделали свое дело - Нестаев преобразился невыразимо: нечесаные и немытые патлы торчали клочьями, искривленные когти выглядели страшенно, а кожа горячего копчения смотрелась вообще жутковато из-за проступавших от солнечных ожогов пятен.

Но, главное, - борец растолстел до безобразия, то ли квас повлиял, то ли безделье, но могучие мышцы покрылись слоем жира, крепкие груди стали трепыхаться по-бабски, а по бокам нависли какие-то сальные складки.

Антрепренер Коззини был в восторге. Кассовые сборы на новом месте никогда раньше особо хорошими не были, и “изюминка” была необходима. Срочно дали анонс в газету и заказали большущие афиши: “Впервые! Настоящий! Каннибал! Людоед! Абориген! Африканец!”

И уже вечером в центральном проходе цирка публика увидела ужасающую картину - на невысоких подмостках располагалась огороженная веревочным барьером клетка с дикарем! Клетка с одной открывающейся стенкой, из кованых толстенных прутьев, явно могла выдержать удар разъяренного носорога, однако кое-где решетка была “погнута руками” свирепого дикаря.

 

Рядом с клеткой стоял с кнутом и вилами здоровенный лоб-униформист, защищая достопочтимую публику от одетого в обрывок шкуры людоеда, который выл, рычал, метался, колотил себя в грудь кулачищами и тряс решетку весьма впечатляюще.

Публика была удовлетворена, антрепренер блаженствовал в восторге от своей изворотливости и нахваливал Нестаева, а тот был тоже, в общем, доволен, хотя ему-то приходилось не сладко. Любые выходы из клетки днем были запрещены строжайше. Коззини опасался и вредоносных репортеров и всепроникающих мальчишек, а потому дикарь выпускался в цивилизованный мир только поздней ночью.

Он как-то приспособился лопать ночами привычные щи и супы с кашами, так как в “рабочее время” был вынужден обгладывать кости с почти натуральным “сырым” мясом. Еще подладился спать днем на подстилке и, правда, наотрез отказавшись справлять в клетке малую нужду, терпел...

Нестаев даже приноровился не очень обращать внимание на зрителей... Не на всех, однако...

Абориген внезапно обнаружил в себе поднимающийся интерес к женщинам - он крайне сластолюбиво оглядывал молодых и фигуристых дамочек, довольно недвусмысленно подвывая при этом.

Надо сказать, женщинам это нравилось чрезвычайно, они особенным взглядом рассматривали набедренную повязку дикаря... Бывало, что некоторые подолгу прогуливались перед клеткой, забывая о цирковом представлении.

Но, вскоре, простое созерцание Африканца поднадоело публике, и хитроумный Коззини пустил в ход новую рекламу: “Ежедневно! До начала представления, на глазах почтеннейшей публики, Людоед съест любого желающего!!!”

Билеты были распроданы дней на десять вперед, за лучшие места возникали скандалы, родители оставляли дома зареванных ребятишек, опасаясь за чувствительные детские души.

Клетка выкатывалась в центр манежа, Коззини громогласно приглашал кандидатов на съедение. Людоед плотоядно осматривал передние ряды и рычал.

Охотников разнообразить скудное меню дикаря своим свежим мясом почему-то не находилось.

Антрепренер опять довольно потирал руки, но... На исходе недели, после призыва к публике, из рядов раздалось: “Я жжелаю! Я!”

Ошалевшие Нестаев и антрепренер уставились на продиравшегося сквозь руки соседей изрядно поддавшего купчика, оравшего: “Прропусти!!! Сказал, желаю - и все! Мое право!!!”

Молодчик сбросил на ходу пиджак и жилетку, выскочил на манеж и начал снимать сапоги, покрикивая: “Мое слово верное! Пускай жрет!!! Теперь с косточек моих кредит взыщут!”

Публика взорвалась - аплодисменты, женский визг, возгласы, хохот и крики чуть не завалили шатер.

Людоед с ужасом отворотился от купца и отчаянно смотрел на антрепренера, но тот только резал себя ребром ладони по горлу и показывал кулак. Униформист-страж, не получая команды, открыл клетку, купчик в одном сапоге ввалился туда, победно поглядывая на зрителей. 

Еще надеясь на чудо, каннибал начал действовать - он легонько ухватил жертву за волосы, сорвал рубашку и стал сдирать брюки. Купец продолжал что-то дурашливо орать, публика затаила дыхание, на помощь никто не приходил, и злосчастный Нестаев совсем потерял голову.

Он взвыл, лязгнул зубами, рявкнул, и чисто по собачьи, тяпнул придурка за мизинец и безымянный палец левой руки.

Торговец осатанел от боли, с визгливым воплем он вырвался, подскочил, уцепился за верх клетки и брыкался ногами, отчаянно отбиваясь от страшного дикаря. Под адский рев зрителей и истерику зрительниц, опомнившиеся циркачи открыли клетку, оттеснили людоеда и извлекли пострадавшего на свободу. 

Купчишка потрясал надгрызанной рукой и уже явно не желал превращаться в косточки.

Заиграл оркестр, выбежали клоуны, увечного коммерсанта увели за кулисы, клетку укатили - представление пошло, поехало. Публика помаленьку успокаивалась, антрепренер был в восторге от находчивости людоеда, но, как оказалось, радовался рано...

Не дожидаясь конца представления, абсолютно не пьющий силач выпросил водки, выпил, разбушевался, потребовал выпустить и буянил безобразно. Его с трудом скрутили и уложили спать, а наутро он отказался от должности наотрез. Не подействовали просьбы, угрозы, обещания - покладистого борца как подменили.

Ну, для публики придумали объяснение, что дикарь взбесился и отправлен обратно в Африку; укушенный купчик на время стал знаменитостью, а вот Нестаев кончил плохо - он принялся глушить спиртное и в считанные недели спился бесповоротно.

...После этого случая, призывы посмотреть Настоящего Дикаря на цирковых афишах несколько сезонов не появлялись.

Ефим ЩЕРБА