Жертвы бесамГлава 1. Мэри

Жертвы приносят бесам, не Богу,
Божествам, которых не знали,
Новым, недавно явившимся
(Тора, Дварим 32)

Я боюсь сама себя. Со мной происходит что-то необъяснимое. События минувшей недели выбили меня из колеи, вытащили из спячки, вырвали из кокона, которым я опутала себя много лет назад, сама того не сознавая. Может быть, это – временное безумие, а может быть – закономерный внутренний процесс, который должен окончательно превратить меня из закомплексованной советской еврейки в свободную и смелую американку. Из Мэри Элиашвили в Мириам Эшвилл. Переход количества в качество, рывок к новому «я» после множества мелких сдвигов и перемен. Накопленные в Америке знания, испытанные здесь чувства, усвоенные истины, смешавшись в «колбе» моей души, дают итоговую бурную реакцию, которая может привести к этой метаморфозе...
Понедельник не предвещал ничего из ряда вон выходящего – пасмурный, ветреный, типичный день нынешней чахлой весны, с трудом оттеснившей рекордно холодную для Нью-Йорка зиму. Утром я пошла в NYANA, чтобы взять интервью у директора новой программы для молодежи, по дороге в редакцию позвонила дочери Таме, чтобы узнать, как она написала контрольную по математике, и маме, чтобы выяснить, приняла ли она новое лекарство. К полудню дописала начатую в пятницу статью, после обеда встретилась с сыном Дэни в «Macy’s», чтобы купить (как всегда, в последний момент) подарок для племянницы, а вечером мы все поехали к ней на день рождения. Обычное расписание одинокой матери двоих детей, заботливой дочери и сверхзагруженного работника американской русскоязычной газеты.
В гостях нас тоже ждала обычная программа – вкусные грузинские блюда с обилием чеснока и орехов, шаблонные тосты с обилием комплиментов и славословий, псевдоглубокие разговоры мужчин о политике, псевдобезобидная болтовня женщин о достижениях их детей. А еще – мелочный деспотизм моей свекрови, провинциальный снобизм жены деверя, дурацкая пикировка между ее и моими детьми, попытки мамы подлизаться к сильным круга нашего, попытки деверя вернуть нас на круги своя – то есть к положению бедных родственников, которых иногда одаривают шубами с барского плеча, но чаще ставят на место... На обратном пути у меня начался приступ тоски по Гарри, и, откинувшись на спинку сиденья нашего видавшего виды «Олдсмобила», я погрузилась в привычные размышления о том, как могла бы сложиться наша жизнь, если бы его жизнь не оборвалась так неожиданно и страшно...
Домой мы вернулись далеко за полночь и сразу разошлись по своим углам: Дэни – в одну из спален, мама с Тамой – в другую, а я – в living room, которая служит мне также спальней и кабинетом. Вскоре мама уже спала, Тама читала на сон грядущий какой-то любовный роман, Дэни проверял электронную почту и одновременно смотрел телевизор. Я же сидела на своем диване, краем уха слушала очередную сводку новостей по NY1, пила травяной чай и собиралась с мыслями: следующий день, вторник, был «предвыпускным», причем очень напряженным, и мне надо было заранее на него настроиться. Вспомнить, кто из респондентов нашего традиционного опроса еще не откликнулся на мои «имейлы»; кому из читателей, позвонивших в редакцию, я сама еще не дала ответа; какие фразы в той или иной статье мне кажутся неудачными и как я хочу их изменить. Словом, мысленно набросать план работы, наметить очередность выполнения заданий.
Мы арендуем квартиру на первом этаже четырехэтажного дома, и наша living room выходит окнами в его внутренний двор-колодец, причем расположены эти окна как раз напротив двери, ведущей со двора в подъезд, и другой, параллельной двери, ведущей из подъезда на улицу. Расположение достаточно удобное: ты сохраняешь свою privacy, но в то же время не чувствуешь себя оторванным от жизни большого города, хоть и видишь только его маленький кусочек, вернее, маленький отрезок тихой и невзрачной бруклинской авеню.
Я уже начинала клевать носом, как вдруг хлопнула входная дверь. Хлопнула слишком громко, резко. Гораздо громче, чем если бы ее не смог придержать человек, несущий что-то тяжелое, или не подумал придержать человек, равнодушный к покою соседей. Казалось, ее изо всех сил захлопнули - то ли нарочно, решив похулиганить, то ли в порыве ярости, гнева, бешенства... Потом раздались другие звуки, которые я сначала приняла за вопли и визг подростков, возвращавшихся домой с какой-нибудь тусовки и шутки ради ворвавшихся в чужой подъезд. Но минуту спустя до меня дошло, что творилось на деле... Мужчина переходил с угрожающего шепота на глухое рычание и гневный рев, женщина – с испуганных всхлипываний на крики, полные боли и ужаса. А в промежутках раздавались звуки ударов...
Моя реакция с трудом поддается определению. Тревога? Страх? Ужас? Шок? Мне до сих пор нелегко с точностью ее «расшифровать», хотя, если бы я порылась в медицинских учебниках или пролистала horror stories, я бы без сомнения нашла ее научное или художественное описание. Наверное, кровь прилила к моему лицу, давление подскочило, уровень адреналина резко поднялся. Сердце стучало чаще и громче обычного, голова казалась разбухшей, щеки пылали, а конечности превращались в какое-то горячее желе...
Возможно, такое испытывают свидетели тяжелых преступлений. Или беспечные обитатели палаточного лагеря, когда их будит рев дикого зверя, вышедшего из леса на запах еды. Или герои фильмов ужасов, когда видят в глубине аллеи горящие глаза какого-то монстра. А возможно, такое испытывали наши деды и бабушки в годы сталинского террора, когда ночью к их дому подъезжала зловещая черная машина, на лестнице раздавались тяжелые шаги и в соседском окне зажигался свет, предвещавший насилие, боль, смерть...
Ко всему набору ощущений и чувств, которые я в тот момент не могла и не хотела анализировать, добавлялась растерянность. Что делать? Выскочить в подъезд в ночной рубашке и шлепанцах, вмешаться? Разбудить супера? Вызвать полицию? Позвонить на domestic violence hotline? В придачу мне все еще казалось (или хотелось поверить), что я ошибаюсь, что это действительно хулиганистые подростки, решившие сыграть скверную шутку с мирно спящими согражданами...
Мое смятение длилось считанные минуты. Потом я сообразила, что надо хотя бы выключить телевизор, выглянуть из окна, посмотреть, что происходит в подъезде. К тому времени незнакомая мне пара, видимо, успела подняться по лестнице наверх, в свою квартиру. Хлопнула другая дверь - где-то на втором или третьем этаже. И вскоре уже оттуда стали доноситься те же истошные крики, тот же угрожающий рев. Тут я вышла из оцепенения, побежала в комнату к Дэни и, запинаясь, сообщила ему, что у нас в доме какой-то мужчина бьет жену или подругу и, наверное, надо вызвать полицию.
Первая реакция Дэни мало отличалась от моей – он вскочил, как молодой жеребец, почуявший волка. Потом призвал на помощь трезвость и скептицизм: «Ты уверена, что он ее бьет? Может быть, они просто выясняют отношения?»
«Я могу отличить скандал от расправы», - сказала я.
Когда мы вернулись в living room, жутких звуков уже не было слышно. В доме царила тишина, которую нарушали лишь пыхтение батареи и мерный храп моей матери. Тама, видимо, тоже уже заснула, иначе она выскочила бы из спальни, глядя на нас глазами испуганного зверька...
«Наверное, не все так страшно, как тебе кажется, - сказал Дэни, оглядывая темные окна соседей. - А если страшно, то эта женщина может сама позвонить, куда следует».
«Если ей слишком страшно, она вряд ли на это решится. Некоторые женщины так запуганы, что скорее позволят своим паршивым мужьям или бойфрендам себя убить, чем пожалуются на них в полицию».
«А если мы вызовем полицию, мы не сможем показать, в какой квартире это происходило. Копы вряд ли будут лазить по всем этажам и звонить во все двери».
«Тогда разбудим Ника, - сказала я, имея в виду нашего суперинтенданта. – Он знает всех жильцов и сообразит, у кого такое может твориться».
Дэни притянул меня к себе и чмокнул в лоб: «Ты у нас прирожденный правозащитник. Тебя cледовало назвать не Мэри, а Дворой или Иегудит».
«Мириам тоже была правозащитницей, - возразила я, заставив себя улыбнуться. - И даже поплатилась за это...»
.Супер с женой, видимо, задержались в гостях у кого-то из своей бесчисленной родни. Дверь нам открыла его теща, пожилая гречанка, лаконично доложившая: «Но Ник, но Эрида».
Дома мы еще некоторое время стояли у окна и прислушивались. Потом я отправила Дэни спать, предварительно обняв его и поцеловав в оба глаза (ритуал, заведенный много лет назад), а сама еще долго сидела на диване в лихорадочном состоянии, вздрагивая от каждого звука, почти надеясь, что кошмарная сцена повторится, и тогда я уж наверняка что-то предприму.
Несколько раз я подходила к окну, пытаясь вспомнить, откуда доносились крики, пытаясь представить, что именно происходило. Кто они, мои незнакомые соседи? Коренные американцы? Албанцы? Испаноязычные? «Русские»? Молодые или не очень? Муж с женой или любовники? И что вызвало эту вспышку насилия? Алкоголь? Ревность? Жажда полного контроля над человеком? Садизм? Может быть, муж, предупреждавший жену, что не потерпит ее поздних возвращений с работы или посиделок у подруги, решил перейти от угроз к действиям? Или застиг ее с другим мужчиной? Может быть, это были отец и дочь, пойманная им на месте преступления, то есть в дурной компании или с бойфрендом, не снискавшим его расположения? Может быть, старший брат «учил» младшую сестру, которая вызывающе вела себя на вечеринке и опозорила его в глазах друзей? В любом случае это была расправа сильного над бессильным, а такая расправа – всегда злодеяние, в чем бы бессильный ни провинился. Моя реакция была естественной реакцией человека на зло, когда оно перестает быть абстрактным понятием и приобретает конкретную форму...
Заснула я часа в четыре. Мне снилось, что я стою на поляне, окруженной лесом. Ко мне жмутся Тама и Дэни, еще маленькие. Луна спряталась за облака, ветер извлекает жутковатые звуки из травы и деревьев, и мы знаем, что в глубине леса рыскает какое-то страшное, неописуемое существо, которое в любой момент может направиться в нашу сторону...
Во вторник утром в редакции меня ждало шокирующее известие: погибла в автокатастрофе Элина Шехтер.
Продолжение следует