Правда о штрафбате

Слово «штрафбат» сейчас у всех на устах – благодаря одноименному фильму Эдуарда Володарского, пользующегося огромной популярностью. «Штрафбат» смотрит вся наша иммиграция - пожилые люди, которым он напоминает проведенную в окопах юность; молодежь, которую привлекает сочетание жесткого реализма с элементами «экшн-филм»; люди среднего возраста, которые хотят узнать правду об еще одной странице истории Второй мировой войны. Но вот показана ли в фильме правда, или она, по традиции, приукрашена и реализм сведен к непотопляемому соцреализму?
По словам Льва Бенционовича Бродского, побывавшего на днях в гостях у «Русского базара», авторы фильма погрешили против истины, однако не приукрасили правду, а, напротив, драматизировали достаточно прозаичную действительность...
Льва Бенционовича «открыл» наш фотожурналист Игал (Игорь) Шиф, который сопровождал ветеранов в их праздничном, победном «турне» по пост-советским консульствам, еврейским центрам и русским ресторанам. «Открыл» и немедленно пригласил к нам в редакцию. А как же - настоящий, живой штрафник! И вот он перед нами – моложавый, энергичный, активный. Будто и не побывал в самом пекле самой страшной войны...
22 июня 1941 года Лева Бродский сдал последний экзамен летней сессии и перешел на второй курс Харьковского планово-экономического института. Через неделю он уже проходил подготовку в Харьковском военно-медицинском училище. Закончил его в эвакуации, в Ашхабаде в июне 1942 года. И сразу же был направлен на Брянский фронт в качестве военного фельдшера. Служил в 387-й стрелковой дивизии, в третьем пехотном батальоне 1275-го стрелкового полка.
- Такое респектабельное начало военной биографии... И вдруг – штрафбат. Как вы там очутились?
- «В том-то и дело, что не вдруг, - говорит Лев Бенционович. – Благодаря Эдуарду Володарскому и его фильму люди думают, что штрафбаты формировались из одних лишь уголовников, что это была своего рода фронтовая тюрьма. А в нашем штрафбате 90 процентов бойцов составляли бывшие военнопленные».
- То есть вы побывали в фашистском плену? Как же вам, еврею, удалось из него вырваться?
- Такой же вопрос мне задавали чекисты во время проверки, которая длилась целый месяц. Но для начала, наверное, лучше рассказать о том, как я в плен попал. Немцы, получившие хороший урок зимой 1941 года, летом 1942-го пытались занять Москву с юга, со стороны Тулы (так называемое «южное наступление»). 14 сентября наш полк оказался в окружении. В течение двух недель мы старались из него выйти, но тщетно. Потом, согласно указанию командования, стали выходить маленькими группами – по четыре человека, чтобы немцы нас не обнаружили.
- Тем не менее, они вас обнаружили?
- К несчастью, да. Окружили нас около деревни Сеничкино Белевского района, погрузили в автомашину и отправили в лагерь для военнопленных, который находился в деревне Середичи Орловской области.
- Представляю, какой ужас вы ощущали...
- Да, мне было тяжелее, чем остальным – ведь евреев фашисты расстреливали на месте. У меня на глазах расстреляли четырех человек, – они были из небольших местечек, плохо говорили по-русски, и их сразу распознали. Я выдал себя за украинца, взял себе фамилию моего соседа, но спасло меня не это.
- А что же?
- Многое. Внешность (голубые глаза, светлые волосы), знание украинского и русского языков. Но что самое главное, мои однополчане меня не выдали, хоть и знали о приказе немцев, согласно которому, каждый военнопленный, выдавший еврея, комиссара или цыгана, получал свободу. Напротив, мои друзья старались всячески меня «подстраховать» - окружали меня, когда мы шли купаться, брили наголо, когда волосы отрастали и начинали подозрительно виться...
Помогло мне и то, что немцы не отправили нас в Германию, как это делали с гражданским населением: по мере отступления, они везли нас глубже в тыл. Когда лагерь оказался на территории Белоруссии, двое военнопленных, которые имели право покидать территорию лагеря, наладили связь с местным населением и узнали, что в 18 км от нас, в районе города Рогачева, находится партизанский отряд. В декабре 1943 года я вместе с тремя товарищами по несчастью бежали из плена.
- И началась вторая серия мытарств?
- Увы, да. В партизанском отряде мы прошли проверку, потом нас перевели через линию фронта, и мы опять попали в действующую армию. Там – снова тщательная проверка. И только после этого – штрафбат. 8-й отдельный штрафной батальон Первого Белорусского фронта. Все в строгом соответствии с приказом Сталина от 4 июня 1942 года, гласившем, что офицеры, побывавшие в плену у немцев, должны были искупить свою вину...
- Вину, состоявшую в том, что они посмели сдаться врагам, а не покончили с собой...
- Именно. В штрафбат я был направлен к качестве бойца-переменника на три месяца. Согласно уставу батальона, все его бойцы освобождались, если он выполнял возложенную на него задачу. Раненых освобождали даже в том случае, если штрафбат не справлялся с заданием, а погибших - посмертно. Были случаи, когда штрафники вынуждены были отступить, тогда их не освобождали, а бросали на другие опасные участки.
- Какая задача стояла перед вашим штрафбатом?
- Мы должны были пройти к немцам в тыл, занять город Рогачев, форсировать реку Друть в месте ее впадения в Днепр и соединиться с регулярными частями. Это было в феврале 1944 года. Мы свою задачу успешно выполнили (я при этом получил средней тяжести ранение в спину), и всех нас освободили. Приехал представитель реввоенсовета фронта, зачитал приказ, выдал нам соответствующие документы. Офицеров восстановили в звании, выплатили зарплату задним числом - и за время пребывания в плену, и за время пребывания в штрафбате. После этого я был направлен в главное санитарное управление Первого Белорусского фронта в должности младшего лейтенанта медицинской службы, назначен фельдшером 199-го отдельного зенитного бронепоезда.
- Вернемся, однако, к штрафбату. Насколько я знаю, вы считаете, что фильм Володарского не дает реальной картины происходившего, что по фильму нельзя судить о штрафных батальонах и штрафниках.
- Таково мое мнение. Но я не могу говорить «за всю Одессу». Может быть, по нашему штрафбату нельзя судить об остальных. Может быть, это был образцовый штрафбат, потому там и не было эксцессов, какие показаны в фильме. Ведь, как я уже сказал, 90 процентов бойцов составляли офицеры, побывавшие в плену у немцев, и лишь 10 процентов – уголовники, которых не посадили в тюрьму, а отправили на фронт. Да и просуществовал наш батальон всего три месяца. Впрочем, я думаю, и в остальных штрафбатах не было времени для насилия, зверства, убийств и т.д. Все выполняли устав, все хотели освободиться.
В фильме еще показано, будто командование штрафных батальонов тоже состояло из штрафников. В нашем штрафбате все командование – от командиров взводов до командира батальона – составляли штатные офицеры.
- По какому принципу отбирали командование штрафбатов?
- Мне трудно судить. Может быть, туда направляли офицеров, которым больше доверяли. А может быть, наоборот, молодых и неопытных, только что закончивших училище. У нас таких было больше. Им льстило, что они командуют бывшими офицерами. Впрочем, это было формальное «начальство». В бою командовали сами штрафники, которые уже участвовали в сражениях, обладали некоторым опытом...
- Какие у вас еще претензии к фильму «Штрафбат»?
- На мой вгляд, там не показано, как воевали бойцы-переменники, акцент сделан на том, как с ними бесчеловечно обращались.
- А с вами не обращались бесчеловечно?
- Ну, дисциплина в штрафбате, конечно, была железная – более жесткая, чем в регулярных частях. За невыполнение приказа могли расстрелять без суда. Но в целом - обычная военная обстановка.
- И многих расстреляли за три месяца существования вашего штрафбата?
- Представьте себе, никого. Дисциплина у нас была на высоком уровне. Да и в командовании не было жестоких, кровожадных людей. Начальник штаба, майор Носач, взял меня к себе ординарцем. И он никогда не делал мне замечаний, напротив, помогал, подсказывал, ведь у него было больше опыта.
Перед боем к нам приехал маршал Рокоссовский, чтобы вдохновить нас. Он нам сказал: «Забудьте, что вы – штрафники, выполните свой долг перед родиной, и вы будете освобождены». А во время боя нам в помощь прислали огнеметчиков, которые уничтожали танки, и подрывников-специалистов.
- Вы понесли большие потери?
- В батальоне было 700 человек, погибли 32. Из них 18 – в бою, который длился три дня, а 14 – в результате бомбежки нашей авиации. Когда мы заняли Рогачев, мы не успели сообщить об этом в регулярные части. Налетели наши самолеты, стали бомбить город, потом с земли была дана команда, и они улетели.
- А как насчет обязательных представителей МВД в штрафбате? Были такие? Или это тоже миф?
- Может быть, и были, но мы об этом не подозревали.
-Ваша семья знала, что вы находитесь в штрафбате?
- Нет, не знала. Когда я попал в плен, моим родным сообщили, что я пропал без вести. Первое письмо маме я послал только после освобождения от штрафбата. Наша семья находилась тогда в эвакуации, в Ташкенте. Когда пришло письмо, мамы не было дома, – она пошла в магазин, где семьям погибших офицеров выдавали продуктовые пайки. Сестра побежала туда, показала письмо маме... А мама от радости лишилась чувств...
- Последний вопрос: когда и с кем вы приехали в Америку?
- Приехал с женой Анной и двумя детьми в ноябре 1993 года. Сын Александр закончил здесь медицинский колледж, работает помощником врача. Дочь, Ирина, - вице-президент банка в Квинсе.
- Что ж, огромное вас спасибо, Лев Бенционович, и желаем всех благ вам и вашей семье.