ПЕРВЫЙ СРЕДИ РАВНЫХ

Сол Беллоу умер в том возрасте – за несколько дней до своего девяностолетия – когда в некрологах не указывается причина смерти, а близкие не больно скорбят по умершему. Это потеря не для родственников, а для американской литературы, в которой ему принадлежит совершенно особое место. Он был самым эрудированным, самым интеллектуальным, самым европейским из всех американских писателей. Недаром он родился в Квебеке, а появись он на свет несколькими годами раньше, как его старшие сестры и братья, мог бы получить при рождении имя «Соломон Белов» и называться американским писателем русского происхождения. Его отец - коммерсант-неудачник из Петербурга, мать – набожная еврейка, которая тем не менее приветствовала его увлечение литературой за счет отхода от ортодоксальной веры. Отец, наоборот, считал писательство писанием на песке. Сол Беллоу опроверг сомнения отца и превзошел надежды матери, хотя она об этом уже не узнала, покинув этот мир, когда Сол был подростком: сочинил с дюжины прекрасных романов, получил рекордное число литературных премий, включая Нобелевскую, стал прижизненным классиком. Почти всю жизнь он прожил в Чикаго, где преподавал антропологию в местном университете, пока в начале 90-х негры-экремалы не развернули там антисемитскую кампанию, утверждая, что врачи-евреи специально заражают черных СПИДом. Сол Беллоу немедля ответил на кровавый навет статьей в «Чикаго Трибюн», после чего ему пришлось переехать Бостон.
Позволю себе личную справку: я гордился тем, что печатался в одних и тех же газетах с ним – «Бостон Глоб» и «Чикаго Трибюн», а однажды, получив авторский экземпляр ежеквартальника «Партизан Ревю», увидел в оглавлении мое имя рядом с его именем.
Сол Беллоу взял за правило говорить то, что думает, игнорируя политкорректность: он расплевался не только с негритянскими экстремалами, но и с феминистками, и даже со своими бывшими друзьями по либеральному «Партизан Ревю». Больше того: это именно Сол Беллоу ввел в обиход выражение “critinus americanus”, что тоже сошло ему с рук. Зато его упрекали в том, что ради литературы он презрел законы дружбы, когда писал свой последний большой роман «Равелштейн» (2000) - по имени героя, подозрительно смахивающего на друга Сола Беллоу, чикагского гуру Аллана Блума, автора провокационной, полемической и тем не менее бестселлерной книги «Конец американского разума». Признавая художественные достоинства романа, многие – особенно ученики и последователи Аллана Блума - полагали, что этот роман - посмертное предательство друга, ибо Сол Беллоу написал в нем о тщательно скрываемом гомосексуализме профессора-гуру и истинной причине его смерти: СПИДе.
Прототипы других героев Сола также легко узнаваемы, что вызывало постоянные нарекания автору, а то и громкие литературные скандалы. К примеру, в одном из лучших его романов, «Герцог», описан любовный треугольник, прямо скалькированный с реальности, когда лучший друг писателя (Джек Людвиг) увел у него одну из его первых жен (всего их у него было пять, и от последней, когда ему было 84 года, у него родилась дочка). А в романе «Дар Гумболдта», за который, собственно, Сол Беллоу и получил Нобелевскую премию, в Гумболдте легко узнается реальный поэт Делмор Шварц, ментор главного героя. Несмотря на многочисленные случаи сходства фикшн с реалом, Сол Беллоу считал, что не искусство имитирует жизнь, а наоборот: жизнь подражает искусству. Эта мысль скорее из области эстетики, но так случилось однажды и на самом деле, когда Сол получил Пулитцеровскую премию за роман, герой которого также ее получает Пулитцеровскую. Не подсказал ли автор своим сюжетом реальным членам жюри их решение?
Вопрос, конечно, сложный: можно ли жертвовать этикой в угоду эстетике? С другой стороны, где еще брать писателю сюжеты и образы, как не из окрестной и хорошо ему знакомой реальности? Все романы и повести («новеллы») Сола Беллоу в той или иной степени автобиографичны Ему удалось превратить свою жизнь в прозу. Главный герой большинства его книг – авторский персонаж, алтер эго автора. Проза выше любой автобиографии, считал Сол Беллоу. Именно поэтому ее нельзя считать точной копией реальности. Это не литературный клон, а скорее литературная фантазия на тему действительности. В том же «Герцоге», выстроенном по канве действительного происшествия, потерявший жену и друга и впавший в отчаяние герой находит фантазийный выход из положения: он обращается с письмами к любимым писателям и философам – от Гегеля до Ницше, прося у них совета, делясь мыслями и сомнениями. Трагическая изнанка этого романа - никто не может помочь герою. Как поется в известной песне: «Ни царь, ни Бог и ни герой». Он сам должен искать выхода без никакой уверенности, что выход есть.
В более позднем романе «Планета м-ра Сэммлера», герой - выживаго Холокоста - ищет ответы на мучающие его вопросы самостоятельно. Ему удается спастись от немцев, но тут польские партизаны начинают истребление евреев. М-р Сэммлер прячется в склепе и чудом выживает, весь израненный, с потерянным глазом:

«Едва ли жизнь стоила таких усилий. Бывают периоды, когда отказаться от жизни куда более прилично и разумно, чем продолжать за нее цепляться. Не идти дальше определенной черты в стремлении остаться в живых. Не напрягать излишне человеческую сущность. В этом был благородный выбор. Так считал Аристотель».

Романы Сола Беллоу – это всегда перенасыщенный раствор размышлений, разговоров и цитат, а пить эссенцию в чистом виде, как известно, трудновато. С детства, когда он прочел «Хижину дяди Тома», и до глубокой старости Сол был запойным книгочеем, и ставить ему в упрек цитатность не совсем справедливо. Опять-таки сошлюсь на личный пример: многие отличные цитаты я узнал не из первоисточников, а выписал их у Сола Беллоу. Но также обстоит дело с Монтенем, от которого мы узнаем цитаты Тацита, Плутарха, Овидия, Горация, Светония – в том числе те, которые не дошли до нас в подлиннике. Я не сравниваю: Мишель Монтень – великий писатель Возрождения, Сол Беллоу – наш старший современник, хоть и прославленный в Америке и Европе. Однако у обоих одна черта, доставшаяся, мне кажется, от их еврейских предков, а те столетиями комментировали свою великую Книгу. Вот и им – Монтеню и Беллоу - кажется, что столько уже сказано, что им остается только комментировать.
Заметим в скобках, что хотя все романы Сола Беллоу напрямую связаны с еврейскими сюжетами, да и большинство героев у него обычно евреи, сам он всячески открещивался от попытки критиков рассматривать его в обойме еврейско-американской литературы, в одном ряду с Бернардом Маламедом и Филипом Ротом. И был, пожалуй, прав. В его романах поставлены всечеловеческие, общекультурные проблемы, хотя, конечно, над ними бьется, мучается человек с очевидно еврейской слегка свихнутой психикой, мишуге:
«Вся беда в том, что я слишком часто разговариваю с собой. Но в Книге Иова есть жалоба на то, что Бог требует от нас слишком многого. Иов протестует против того, что он невыносимо возвеличен: «Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое? Посещаешь его каждое утро, каждое мгновение испытываешь его? Доколе же Ты не оставишь, не отойдешь от меня, доколе не дашь проглотить слюну мою?» И добавляет: «Ибо вот я лягу в прахе; завтра поищешь меня, а меня нет». Слишком большая требовательность к человеческой совести и к человеческим возможностям истощает меру человеческого терпения. Я говорю не только о требованиях морали, но и о способности воображения представить человеческую личность соответствующего масштаба. А что есть, собственно, масштаб человеческой личности?»
Сейчас, в посмертных статьях, Сола Беллоу сравнивают с Фолкнером – будто бы они два кита, на которых держалась американская литература ХХ века. Но некролог – жанр гиперболический по определению, и хотя я очень люблю романы Сола Беллоу, я бы не стал пускаться в такие рискованные преувеличения. Тем более, а где тогда место в этом ряду Хемингуэю или англоязычному Набокову? Мне кажется, более справедливо поставить Сола Беллоу в один ряд с его современниками – Джоном Чивером, Джозефом Хеллером, Джоном Апдайком, Джеромом Сэллинджером, но primus inter pares – первым среди равных. Первым даже по формальному признаку – никто из них не получал столько престижных литературных наград, ни у кого не было Нобелевской премии. Но и по качеству прозы: Сол Беллоу был мастером короткой фразы в большой форме. Когда критика писала о конце романа, Сол Беллоу вдохнул новое дыхание в старые меха, обновил жанр, насытил его медитацией и философией, утвердил право романа на дальнейшее существование.
Конечно, его романы нельзя сравнить с романами таких титанов, как Сервантес, Достоевский, Толстой, тот же Фолкнер, но равнялся он именно на них, никогда не снижая планки. А в литературе, как известно, замысел значит ничуть не меньше, чем исполнение. Не будучи великим писателем, Сол Беллоу брал пример с великих и ставил перед собой задачи, часто превосходящие его возможности. Отсюда постановка в его романах моральных вопросов вровень с Шекспиром и Достоевским. К примеру, Сол Беллоу не побоялся вступить в спор с модной теорией Ханны Ардент о банальности зла:

«Политически и психологически идея немцев была гениальна. Банальность была простым камуфляжем. Если хочешь избежать проклятия за убийство, заставь его выглядеть обыденным, скучным или заурядным. С чудовищной политической проницательностью они нашли способ маскировки. Интеллектуалы этого не понимают. Они черпают свои суждения о подобных вещах из литературы. Они ожидали преступника-героя типа Ричарда III. Что ж, нацисты не ведали, что такое убийство?.. Лучшие и чистейшие представители человечества с древнейших времен знали, что жизнь священна. Отвергнуть это старое представление – отнюдь не банально. Нужен был заговор против самой идеи, что жизнь священна. Банальностью замаскировалось властное стремление уничтожить совесть. Разве это заурядный замысел? Только если заурядна сама человеческая жизнь».

Умер писатель не просто талантливый, но смелый, мужественный, честный, откровенный. И одинокий. Каким и должен быть настоящий художник.