Почта недели
Уважаемая редакция!
Те из наших читателей, кто был на Аляске, могли убедиться в красоте тамошних мест. И вот теперь Конгресс, с подачи президента, намеревается начать в этом штате, в районе Arctic National Wildlife Refuge, нефтедобычу. Страшно представить, во что превратится заповедник, когда девственная природа станет промышленной зоной.
Можно было бы хоть как-то понять намерения официального Вашингтона, если бы предполагаемые запасы аляскинской нефти равнялись саудовским, иракским или венесуэльским. Так нет же, «черного золота» в этих краях совсем немного, добыча его на Аляске позволит покрыть потребность в нем, всего лишь на несколько процентов в год. Ни о каком сокращении зависимости от поставок нефти с Ближнего Востока или Латинской Америки и речи быть не может. Между тем урон для заповедника окажется невосполнимым. В то же время «правительство нефтяников», как называют за глаза нынешнюю администрацию (все три первых лица администрации - Джордж Буш, Ричард Чейни и Кондолиза Райс - имеют тесные связи с компаниями, занимающимися добычей нефти, ее разведкой или поставкой бурового и прочего оборудования), откровенно не желает всерьез заняться разработкой альтернативных источников энергии, о чем давно говорят ученые. Потому как имеет свой прямой интерес в нефтедобыче за рубежом. Ради этого можно загубить национальное достояние страны, глазом не моргнув. Подумаешь, какой-то там аляскинский заповедник. И не думайте, господа, что Аляской все закончится. У нас ведь еще немало девственных мест, где могут вскоре появиться буровые установки. И появятся, помяните мое слово, господа...
Уважаемая редакция!
Смерть такого человека, как Папа Иоанн Павел II, никого не может оставить равнодушным - слишком большой след оставил этот человек на земле.
Он возглавил римско-католическую церковь во время очень сложных процессов, происходящих на мировой арене. Условные противники, капиталистический Запад и социалистический Восток, находились в состоянии «холодной войны», которая в любой момент могла перерасти в «горячий» атомный Армагеддон. Понтифик не остался в стороне от схватки, а включился в борьбу на стороне сил демократии и свободы. Его участие сыграло значительную роль в поражении мировой коммунистической системы.
Между тем, отношение к Папе в Соединенных Штатах Америки не всегда было однозначным. Отдавая должное его вкладу в победу Запада над Востоком в «холодной войне», многие американские консерваторы подвергали критике его позицию по таким вопросам, как отмена смертной казни, война в Ираке.
Смелым и достойным всяческого уважения шагом являются принесенные Папой извинения еврейскому народу за гонения, которым последний подвергался со стороны римско-католической церкви на протяжении веков. Я как раз находился в Израиле в те дни, когда туда прибыл Иоанн Павел II. Он встречался с главными раввинами еврейского государства: сефардским Елияху Бакши-Дороном и ашкеназским Меиром Лау. После встречи с ними глава католической церкви посетил музей памяти Катастрофы Европейского Еврейства (Второй мировой войны), где в очередной раз призвал к дружбе между евреями и христианами, к прекращению бессмысленной ненависти к евреям во всем мире, а со стороны евреев – к христианам.
Мне искренне больно, что такого великого человека уже нет среди нас.
Уважаемая редакция!
Прочитал статью г-на Фастовского «Бесплатная парковка – роскошь», и от злости целый день ходил сам не свой. Они что, власти наши, вообще, как говорят на Украине, с «глузду зъихали» вместе с этим профессором Шупом? Мало того, что от уличных счетчиков не спрятаться, не скрыться, так теперь за пользование ими хотят поднять цену до немыслимых размеров! И вообще, бесплатную парковку надо отменить, утверждает Шуп.
Вот как! Однако по воздуху наши автомобили еще не летают, как в триллере с Брюсом Уиллесом, и в воздушных гаражах парковаться не в состоянии. Жаль, что не могу лично выразить этому «прохфессору» все, что о нем думаю.
И наш мэр - одного поля ягода с этим ученым. Блумберг горой стоит за то, чтобы не отменять плату за парковку у счетчиков по воскресеньям, даже на пару часов, когда в церквях города идет воскресная служба. Что за принципиальность такая, не понимаю. Я человек верующий, и мне очень неудобно (и мне ли одному) выскакивать на улицу во время службы, чтобы не получить штрафную квитанцию. Неужели нельзя пойти навстречу, сделав так, чтобы оплата счетчиков на улицах, примыкающих к храму, взималась ближе к полудню? Неужели мы, верующие люди, просим чего-то невозможного?
Не думаю, что сборы в казну серьезно пострадают, зато тысячи людей по достоинству оценили бы заботу о них. Увы, в Сити-холле не хотят даже рассмотреть эту возможность.
Уважаемая редакция!
Поскольку «Русский базар» я читаю постоянно, то хочу высказать мнение, с которым, полагаю, согласятся многие читатели газеты. Еще не так давно в газете регулярно появлялись спецвыпуски-вкладыши «Здоровье». И вот без всяких объяснений редакции они пропали. А ведь для нас, читателей, вопросы, связанные со здоровьем, не стали менее важными. Я человек пожилой, в том возрасте, когда следить за собой становится особенно важно. Поэтому и жду от вас возобновления спецвыпусков «Здоровье».
От редакции: Уважаемый Григорий!
Безусловно, сохранение здоровья заслуживает того, чтобы газета уделяла этому соответствующее внимание. Этому и предназначались упоминаемые вами спецвыпуски. В меньшем объеме эта тема оставалась на страницах нашей газеты и после того, как эти выпуски перестали выходить.
Но, как постоянный читатель, вы знаете, что газета наша освещает самые разные темы. В последнее время спецвыпуски были посвящены актуальным вопросам заполнения налоговых деклараций, проведению весенних праздников и др. В дальнейшем, наряду с другими спецвыпусками, редакция планирует и «Здоровье».
А пока хотим обратить ваше внимание на статьи на страницах 36-37 -
В них речь идет как раз о том, как сохранить здоровье пожилому человеку.
Отклик на статью «Журналисты и пит-були» («РБ», №, 11)
Спасибо за хорошую статью.
Я сама хорошо знакома с этой породой и полностью поддерживаю мнение автора. Если бы люди не были столь глупы, то для воспитания и дрессировки питомца обращались бы к специалистам. Ведь когда люди покупают автомобиль, то не садятся сразу за баранку, потому как знают - “пересчитают все столбы”, а идут в автошколу, учатся и сдают экзамен на права вождения. С собаками, я считаю, нужно то же самое! Как можно доверить человеку воспитание собаки (любой породы), если у него неуравновешенная психика? Но правительства, государства это не волнует. Они лишь могут запретить что-либо, не особо вдаваясь в размышления по поводу - а можно ли было это предотвратить?
Для устранения подобной проблемы нужна, прежде всего, правовая система, предусматривающая пункт о правах и обязанностях владельцев животных. И вообще, следовало бы запретить эти безграмотные сообщения в СМИ подобные тем, что назывались в этой статье.
Спасибо ещё раз!
«Путь наш пролег
по полям и санбатам.
Каждый наш день,
Как в диске последний патрон.
Слава навек
Погибшим на фронте солдатам.
Тем, кто живой,
Тоже слава и низкий поклон»
Перед моим призывом в Красную Армию осенью 1940 г. отец - Абрам Когосович Когосов - подарил мне перочинный ножик. Со временем лезвие сточилось, вилка сломалась, а пластмассовая облицовка отлетела.
Когда началась война, я решил, что ножик – это мой амулет. Дважды я терял его и дважды находил.
14 июля 1944 г. 1-й Украинский фронт перешел в наступление. Вечером 21 июля один из связистов нашего стрелкового батальона, в котором я, старший сержант, временно исполнял обязанности комсорга, попросил у меня ножик для зачистки проводов. Рано утром 22 июля мы выдвинулись на рубеж для сдерживания около г.Броды Львовской области окруженных частей противника. Я не находил себе места, пока не разыскал связиста и не забрал у него ножик.
А потом, когда наша часть приблизилась к врагу метров до 80-100, стрелял вместе со всеми, не давая врагу пересечь шоссе и уйти в горы. После 40-50 выстрелов до ствола моего карабина нельзя было дотронуться. Одна автоматная пуля попала мне в грудь в области правой ключицы и уложила в госпиталь на 5 месяцев. Достав пулю, хирург госпиталя сказал мне: «Храни ее, сержант».
Я храню пулю. И ножик тоже
... Мы все вернемся!
Смерти нет...
(Моисей Тейф)
- Слушай, лейтенант, там спускается...
- Что спускается?..
- Машина...
- Откуда?
- Из деревни...
- Ладно, не кричи, фриц подстрелит. Замерз, Чантурья? Слезай, погрейся...
- Не-а! Здесь интересно...
Морозный воздух февраля сорок второго года далеко разносил мою перекличку с сидевшим на сосне разведчиком Чантурья.
К лежавшей на склоне невысокого холма деревне Чертолино вели две дороги, на которых периодически появлялись немецкие машины. Радостно возбужденные доклады моего наблюдателя отличались только направлением движения машин. На участке шли бои местного значения. Противник упорно защищал холм. Невыгодный для нас передний край проходил в низине по опушке леса, куда часто доносились возгласы немцев из расположенных по склону холма окопов.
Числившийся по штату разведчиком, Чантурья сегодня впервые попал на наблюдательный пункт. Невзрачный, всегда будто отрешенный от реальности, казавшийся начисто лишенным грузинского темперамента, Чантурья здесь, на сосне, вдруг проявил интерес и упорство, не желая покидать пост:
- Не-а, лейтенант, здесь интересно!
Разлапистые вековые сосны в эти дни приютили меж своих ветвей наблюдательные пункты и артиллерии, и пехоты. Телефонного кабеля или не хватало, или же присоединиться к протянутой пехотой линии связи было проще, чем тянуть свою, поэтому в трубках знаменитых УНА-Ф и УНА-И прослушивались все разговоры - от переднего края чуть ли не до штаба армии. То и дело слышалось:
- Ну, ты, ..., слазь с линии! Первый будет говорить! - В ответ раздавалось: - Я те дам! Сам слазь! Наш Первый будет говорить!
Разговоры на линии, конечно, велись с полным соблюдением военной тайны. Противник, даже если бы ему удалось подслушать, никогда бы не догадался, что все первые - это командиры всех степеней, а упоминаемые в разговорах огурцы и карандаши не что иное, как снаряды и солдаты.
Сидя под сосной у телефонного аппарата, я всегда был в курсе всей обстановки. Неожиданно в лесу началось непонятное движение людей в тыл. В трубке послышался приказ какого-то Первого:
- Артиллеристам опустить глаза пониже!
Про противника не скажу, но моих способностей для расшифровки хватило. “Глаза” артиллеристов - конечно, наблюдательные пункты. Второе слово - “пониже” - меня огорчило. Чертолино находилось севернее нас, или, на карте, выше. Ожидалось наше наступление. Оказалось обратное. Теперь можно было понять причину движения пехоты в тыл. Свист шальных пуль, то и дело срезавших ветки деревьев, стал особенно неприятным.
Мы с другим разведчиком, Серегой Булановым, сидели под сосной у костерка, грели руки. Полчаса, положенные очередному наблюдателю для дежурства, давно истекли, но Чантурья упорно отказывался покинуть сосну, в который раз повторяя: - Не-а, лейтенант, здесь интересно!
В конце третьего получаса я, усилив приказ необходимыми эпитетами, все же заставил его подчиниться. Вместе с ссыпавшимися с веток хлопьями снега появилась маленькая фигурка. Он держался за сучья согнутыми кистями замерзших рук. Болтавшийся на груди покрытый снегом бинокль, очевидно, так и остался невостребованным. На заиндевевшем лице чернел широко раскрытый рот и горели глаза:
- Ой, как интересно! Я теперь с тобой каждый день буду ходить! Слушай, лейтенант, почему ты меня раньше не брал?..
Почему я его раньше не брал? Потому...
...Девятнадцатилетнему мальчишке, принявшему взвод в ноябре сорок первого, все подчиненные казались глубокими стариками. И правда, самый молодой из них, тридцатилетний разведчик Серега Буланов, был на десять лет старше «отца-командира».
И «отец-командир» в течение трех дней, остававшихся до отправки на фронт, упорно хотел сделать из бывших конюхов, продавцов, слесарей, машинистов, учителей и прочих “шпаков” настоящих воинов-специалистов. Три дня не давал отдыха ни им, ни себе. А после первого дня к “отцу” подошел предполагаемый будущий умелый воин:
- Слушай, лейтенант, ему это не годится. Я не может ползать по снегам с карабин и противогаз. У него радикулит...
Радикулит... Слово это наверняка было известно лейтенанту. Возможно, он догадывался, что оно означает болезнь. Но в подошедшем сорокалетнем старике “отец-командир” увидел сачка…
Многого тогда не умел командир. Кое-чему позднее научился. Не научился “воспитывать”. Сачков было положено презирать, не любить. И я сразу невзлюбил сачка. А через неделю, уже на фронте, было приказано выделить двух человек для охраны огневой позиции. Кого отдать? Конечно, нелюбимого. Так я на несколько месяцев расстался с Чантурьей.
Месяцы - то в радостных наступлениях, то в суматошных драп-маршах - летели быстро. Должность моя оказалась беспокойной. Большую часть времени приходилось быть в отрыве от дивизиона. И все эти месяцы со мной были разведчики Цобол и Серега Буланов. Нас так и называли - неразлучной троицей. Все было у нас вместе - вместе ходили, вместе ели, вместе пили и голодали, только спали иногда поочередно. Но в перестрелке с прорвавшимися на НП фрицами был ранен Цобол. Пришлось его кем-то заменять. Третьим разведчиком числился Чантурья. Брать с собой сачка не хотелось. Две-три замены оказались неудачными.
Особо запомнился командир отделения связи сержант Пенчученко, почти двухметровый колхозник «с-под Житомира». Вряд ли кто-нибудь в течение первых дней на передовой не “кланялся” пулям. По себе знаю это непроизвольное движение, выдающее новичка. Через пару суток рефлекс этот исчезает. Пенчученко же, услышав первый посвист, как согнулся вдвое, так, нам казалось, в течение четырех суток не разгибался. К тому же хранившийся в пенчученковском сидоре общий запас продуктов непостижимым образом исчез к концу второго дня, что вызвало реплику Сереги Буланова: «Ну, деревня, свое сало ешь вприглядку»...
... Вот почему я раньше не брал с собой Чантурью.
А вечером, уже в теплой избе, среди своих, обычно молчаливый Чантурья, чуть порозовев после ста наркомовских граммов, делился впечатлениями:
- Панимаешь, все видно с сосна... Кричу лейтенанту, машина спускается, давай залп!..
А потом подсел к нам с Серегой:
- Слушай, лейтенант, зачем я будет охранять огневую? Давай всегда вместе ходить! Панимаешь, лейтенант, я директор винный магазин в Сухуми, война кончится, приедешь ко мне, будем вкусный вино пить...
Не приехал я к нему в Сухуми.
Не пришлось нам с ним долго ходить.
Вскоре я сменил убитого командира батареи. А в мае мы хоронили Чантурью. Его принесли из очередного похода.
Бросая под нестройный залп карабинов и очереди ППШ комья мокрой земли в отрытую на бугорке могилку и глядя на завернутую в плащ-палатку маленькую фигурку, я вдруг отчетливо вспомнил:
- Слушай, лейтенант... У меня радикулит...
И постыдную свою мысль: сачок.
Наш бомбардировочный 55-й авиаполк самолетов ТУ-2 участвовал во взятии Берлина. Последний раз мы бомбили город 29 апреля 1945 года. На следующий день опять полетели бомбить, но в городе уже шли уличные бои, и все 27 самолетов возвратились с бомбами (1,5-1,9 тонны на каждом) и благополучно совершили посадку на аэродроме. Так завершились боевые действия нашего авиаполка в войне против фашистской Германии.
Предполагалось направить полк для участия в ликвидации блокированной Прибалтийской группировки немцев. 7 мая передовая группа вылетела в г.Шяуляй (Литва). Там я неожиданно встретил своего земляка, в будущем выдающегося шахматиста, сержанта Геллера – механика самолета Ил-2. 8 мая Германия капитулировала, а на следующий день мы возвратились на свой аэродром и отметили День Победы.
С поражением Германии отпали опасения о нападении на нас Японии. В войне Японии с нашими союзниками СССР придерживался нейтралитета. Об этом свидетельствовало интернирование в 1944 г. экипажа американского самолета В-29 («летающая крепость»), совершившего посадку в районе Владивостока. В первые послевоенные годы, копируя конструкцию и оборудование этого самолета, советские авиастроители создали тяжелый бомбардировщик ТУ-4.
Воинская служба переходила на мирные рельсы. Три полка дивизии сосредоточились на аэродроме Крейзинг в 4 км от польского города Познань. Недалеко от него проходила шоссейная дорога. Мы не раз наблюдали, как по ней русские женщины перегоняли в СССР из Германии трофейных коров, а однажды таким погонщиком оказался польский капрал. Он гнал коров, и мы услышали русский мат. Его спросили: «Ты откуда?» Последовал ответ: «Из Горького!» Польская форма была для маскировки.
Начались плановые полеты, учеба.
В первой половине июня неожиданно поступила команда: «Подготовить самолеты к перелету на 10000 км». Началось перебазирование полка. Экипаж самолета - четыре человека: летчик, штурман, стрелок-радист, стрелок. Но вместо последнего в состав экипажа для перелета был включен техник. В пути самолетам предстояло совершить 8-10 промежуточных посадок. На каждой из них требовалась квалифицированная подготовка к продолжению перелета. По тому же маршруту полетел и военно-транспортный самолет Ли-2, на борту которого находился основной инженерно-технический состав для обеспечения надежности самолетов во время перелета. Остальной состав полка был отправлен эшелоном. Инженерно-технический состав службы вооружения, обеспечивающий боевое применение самолетов, и штаб полка были отправлены поездом с последующим перелетом в пункт назначения.
На дорогах Польши мы встречали освобожденных военнопленных, которые, рискуя жизнью, на товарняках и на крышах вагонов спешили домой, не зная, что их там ждет. Видели мы и разрушенный Минск, который восстанавливали немецкие военнопленные. И вот мы в Москве. После парада Победы у москвичей долго еще сохранялось праздничное настроение. Театры и кинозалы были заполнены людьми. В Колонном зале Доме Союзов проходил Всесоюзный чемпионат по шахматам. Воспользовавшись задержкой отправки в дальнейший путь, я побывал на турнире. Увидел знакомых участников, а среди зрителей – кумира одесских шахматистов, первого советского гроссмейстера Б.М.Верлинского.
О войне с Японией в Москве разговоры не велись, но на пути по Транссибирской железной дороге начали встречаться эшелоны с военными. Спешили на Дальний Восток. Прибыли мы в Читу, а оттуда нас доставили в Монголию, на аэродром близ поселения Баянтумен (сейчас г.Чойбалсан). Самолеты ТУ-2 нашего полка прилетели туда раньше. Впервые был совершен безаварийный массовый продолжительный дальний перелет трех полков дивизии.
Аэродром представлял собой огромную выжженную степь. Взлетная полоса не имела границ. Недалеко от стоянки самолетов находилось жилье. Это был палаточный городок, условно именовавшийся «Ленинград». Между рядами палаток появилась табличка «Невский проспект». Два других полка дивизии расположились на аналогичных аэродромах - «Одесса» и «Урал».
В середине июля в расположение дивизии прибыл Главный Маршал авиации Новиков. При встрече с личным составом он объявил, что война будет непродолжительной.
Дивизия входила в состав Забайкальского фронта, командующим которого был Маршал Р.Я.Малиновский. Перед началом боевых действий полку было поручено провести фронтовую разведку, а задание он давал как генерал-полковник Малинов (для дезинформации). Началась интенсивная подготовка к боевым действиям. У личного состава возникли осложнения. Погода стояла очень жаркая. Кормили сытно, жирной пищей. В этих условиях одолевала жажда, а вода была привозная, из Забайкалья, и не первой свежести. Начались желудочные заболевания. Больных отправляли в госпиталь в Баянтумен, который был создан в предвоенные годы (здесь в семье врачей родился будущий путешественник Юрий Сенкевич). Госпиталь находился недалеко от священной для монголов реки Кердлен.
Наступило 8 августа. Получили задание подготовить самолеты к боевым действиям, начало которых было намечено на 6 часов утра 9 августа. Бомбовая нагрузка самолетов 1,5-1,9 тонны. Был очень жаркий день. Форма одежды – трусы и майка. Когда закончил подготовку вооружения самолетов своей эскадрильи и подвеску авиабомб, я получил задание срочно прибыть на соседний аэродром к командиру корпуса генерал-лейтенанту Ушакову и подготовить его самолет. Не мог я в трусах предстать перед генералом. Набросил на себя комбинезон, и меня отвезли к генералу.
9 августа СССР вступил в войну с Японией. Потом стало известно, что в решениях Ялтинской конференции было оговорено – срок вступления в войну – через 2-3 месяца после капитуляции Германии. В 6 часов утра самолеты нашего полка нанесли бомбовый удар по укрепленному пункту Квантунской армии японцев в г.Хайлар (Внутренняя Монголия). Были уничтожены самолеты, базировавшиеся на аэродроме. Это был последний боевой вылет самолетов полка во Второй мировой войне. В последующие дни проводилась только разведка по заданию штаба фронта.
Военная мощь союзников и особенно сброшенные американцами атомные бомбы 6 августа на Хиросиму и 9 августа на Нагасаки привели к капитуляции Японии и военные действия прекратились. Наш авиаполк в ожидании передислокации оставался в Баянтумене. В конце августа на нашем аэродроме совершил посадку самолет Ли-2. Мы увидели вышедшего из него бывшего императора прояпонского правительства Маньчжурии Пу И.
Полк в начале сентября перелетел в Китай в г.Дайрен (Далянь) на японский аэродром, где еще стояли военные самолеты. Они во многом уступали самолетам союзников. Недалеко от аэродрома находился лагерь для военнопленных. Мы наблюдали как японские офицеры утром организованно выводили их на физзарядку.
Китайское население встретило нас дружелюбно. Город Дайрен (его называли еще Дальний) находился под управлением правительства Гоминьдана. Чувствовалось, что скоро все изменится. Однажды наш патруль на дороге рядом с аэродромом задержал вереницу санитарных повозок (не было присущего им «аромата»). В них оказалось оружие. Из штаба, куда об этом доложили, ответили: «Пропустите! Вы ничего не видели!»
Явно была видна наша помощь.
Городские власти были под контролем нашей военной комендатуры.
В городе жили русские эмигранты. Общение с ними контролировалось «компетентными органами». Были даже эмигрантские предприятия. Особенно процветал «торговый дом Чурина». Сохранились японский рынок, магазины, рестораны. Любопытна реклама японского магазина: «Гормон-виски» - лучший в мире виски. Русский купит один раз, придет еще много раз. Недавно виски пробовал комендант города генерал-лейтенант Козлов. Признал его очень хорошим. Не уходи! Покупай виски!»
Но командующий 39-й армией генерал-полковник Людников потребовал пресечь употребление алкогольных напитков, так как имелись случаи отравления со смертельным исходом. Прошло немного времени, и началась боевая подготовка. Все чаще стали проводиться учебные тревоги. Самолеты оснащались боекомплектом, подвешивались бомбы.
Мне эти дни преподнесли приятный сюрприз. Из Северной Кореи к нам прилетел командир бомбардировочного полка самолетов Ил-4. Мне было поручено ознакомить его с вооружением нашего самолета Ту-2. В беседе с ним случайно выяснилось, что в их полку служит мой двоюродный брат Мойсей, с которым мы очень дружили. Через несколько дней командир полка к нам вновь прилетел. Выйдя из самолета, он обратился ко мне: «Получай своего брата!» Мойсей вышел из кабины воздушного стрелка. Так мы встретились после войны в Китае и вместе провели 3 дня.
Уважаемая редакция!
Не знаю, как остальных читателей, а меня очень взволновали драматические перипетии истории с жительницей Флориды Терри Шайво.
Мое мнение: негоже было правительству, нашим «слугам народным», эксплуатировать в личных целях судьбу человека, устраивать громкое политическое шоу.
Если бы случай с отключением системы искусственного питания у теперь уже покойной Терри являлся исключением, то можно было бы хоть как-то объяснить разгоревшиеся страсти. Однако в США подобная процедура в отношении безнадежно больных людей повторяется ежегодно десятки раз. Я уверен, что в тот момент, когда решалась судьба миссис Шайво, в клиниках страны обреченные пациенты отходили в мир иной точно таким же способом.
Я не могу ответить на вопрос: кому пришло в голову затеять все эти страсти-мордасти. По закону, родители не имели никакого юридического права вмешиваться в судьбу дочери. У нее был муж, Майкл, который и принимал решение в отношении близкого ему человека. Помешать ему в этом родители не могли. Я уверен, что они знали об этом, ведь их консультировали квалифицированные адвокаты. Поэтому и суды всех инстанций поддержали супруга Терри, отклонив иски ее родителей, а также признав неконституционным вмешательство в это дело Конгресса и Белого дома.
У меня на работе произошла недавно словесная перепалка с моим коллегой, итальянцем, убежденным консерватором. Занятая либералами позиция, заявил он, греховна, они не должны были принимать сторону мужа Терри и третьей власти – судов.
- Греховна? - не выдержал я. - А сохранение смертной казни, за которое ратуют консерваторы, при том, что с момента ее возобновления - в 70-х годах прошлого столетия - сотни людей, приговоренных к смерти, были признаны невиновными? А сколько невинных душ отошли в мир иной из-за ошибок следствия? Этих людей тебе не жалко, у них ведь тоже были дети, жены, родители! А разве можно назвать гуманным законопроект об абортах, поддержанный консервативным Конгрессом и Белым домом, пекущийся о плоде, но вовсе не о матери! Львиная доля абортов на поздней стадии – вынужденная мера, продиктованная угрозой жизни беременной. По этой причине суды отказались признать легитимность закона, одобренного Конгрессом. Этично ли, спасая будущего младенца, класть на жертвенный алтарь мать?!
Наши пререкания чуть не дошли до рукопашной, нас вовремя разняли. Я вовсе не либерал, и осенью прошлого года решил не голосовать ни за Буша, ни за Керри. Однако меня возмущает двуличие подобных субъектов, ведь их не люди волнуют, а идеологические установки, которые они готовы проводить в жизнь любой ценой.
И еще. В одной из телепередач прозвучало, что на медобслуживание пациентов, находящихся в коматозном состоянии, государство тратит 80 тысяч долларов в год: средства поступают по линии программы Медикейд. Разве доминирующие в Конгрессе республиканцы об этом не ведают? Конечно, они в курсе - тогда почему они готовы поддержать Белый дом в его желании урезать финансирование этой важнейшей медицинской программы на десятки миллиардов долларов?! Безнадежно больных, думаю, медпомощи не лишат, зато ее не получат сотни тысяч, если не миллионы, малоимущих, до которых у наших гуманистов руки не доходят. 44 млн. американцев не имеют медстраховок, тем самым подвергая свою жизнь огромному риску. Когда же на них обратят внимание сердобольные политики?
С уважением, Эмиль
* * *
Уважаемая редакция!
Те из наших читателей, кто был на Аляске, могли убедиться в красоте тамошних мест. И вот теперь Конгресс, с подачи президента, намеревается начать в этом штате, в районе Arctic National Wildlife Refuge, нефтедобычу. Страшно представить, во что превратится заповедник, когда девственная природа станет промышленной зоной.
Можно было бы хоть как-то понять намерения официального Вашингтона, если бы предполагаемые запасы аляскинской нефти равнялись саудовским, иракским или венесуэльским. Так нет же, «черного золота» в этих краях совсем немного, добыча его на Аляске позволит покрыть потребность в нем, всего лишь на несколько процентов в год. Ни о каком сокращении зависимости от поставок нефти с Ближнего Востока или Латинской Америки и речи быть не может. Между тем урон для заповедника окажется невосполнимым. В то же время «правительство нефтяников», как называют за глаза нынешнюю администрацию (все три первых лица администрации - Джордж Буш, Ричард Чейни и Кондолиза Райс - имеют тесные связи с компаниями, занимающимися добычей нефти, ее разведкой или поставкой бурового и прочего оборудования), откровенно не желает всерьез заняться разработкой альтернативных источников энергии, о чем давно говорят ученые. Потому как имеет свой прямой интерес в нефтедобыче за рубежом. Ради этого можно загубить национальное достояние страны, глазом не моргнув. Подумаешь, какой-то там аляскинский заповедник. И не думайте, господа, что Аляской все закончится. У нас ведь еще немало девственных мест, где могут вскоре появиться буровые установки. И появятся, помяните мое слово, господа...
С уважением Роман Куперый
* * *
Уважаемая редакция!
Смерть такого человека, как Папа Иоанн Павел II, никого не может оставить равнодушным - слишком большой след оставил этот человек на земле.
Он возглавил римско-католическую церковь во время очень сложных процессов, происходящих на мировой арене. Условные противники, капиталистический Запад и социалистический Восток, находились в состоянии «холодной войны», которая в любой момент могла перерасти в «горячий» атомный Армагеддон. Понтифик не остался в стороне от схватки, а включился в борьбу на стороне сил демократии и свободы. Его участие сыграло значительную роль в поражении мировой коммунистической системы.
Между тем, отношение к Папе в Соединенных Штатах Америки не всегда было однозначным. Отдавая должное его вкладу в победу Запада над Востоком в «холодной войне», многие американские консерваторы подвергали критике его позицию по таким вопросам, как отмена смертной казни, война в Ираке.
Смелым и достойным всяческого уважения шагом являются принесенные Папой извинения еврейскому народу за гонения, которым последний подвергался со стороны римско-католической церкви на протяжении веков. Я как раз находился в Израиле в те дни, когда туда прибыл Иоанн Павел II. Он встречался с главными раввинами еврейского государства: сефардским Елияху Бакши-Дороном и ашкеназским Меиром Лау. После встречи с ними глава католической церкви посетил музей памяти Катастрофы Европейского Еврейства (Второй мировой войны), где в очередной раз призвал к дружбе между евреями и христианами, к прекращению бессмысленной ненависти к евреям во всем мире, а со стороны евреев – к христианам.
Мне искренне больно, что такого великого человека уже нет среди нас.
С уважением Борис Лохман
* * *
Уважаемая редакция!
Прочитал статью г-на Фастовского «Бесплатная парковка – роскошь», и от злости целый день ходил сам не свой. Они что, власти наши, вообще, как говорят на Украине, с «глузду зъихали» вместе с этим профессором Шупом? Мало того, что от уличных счетчиков не спрятаться, не скрыться, так теперь за пользование ими хотят поднять цену до немыслимых размеров! И вообще, бесплатную парковку надо отменить, утверждает Шуп.
Вот как! Однако по воздуху наши автомобили еще не летают, как в триллере с Брюсом Уиллесом, и в воздушных гаражах парковаться не в состоянии. Жаль, что не могу лично выразить этому «прохфессору» все, что о нем думаю.
И наш мэр - одного поля ягода с этим ученым. Блумберг горой стоит за то, чтобы не отменять плату за парковку у счетчиков по воскресеньям, даже на пару часов, когда в церквях города идет воскресная служба. Что за принципиальность такая, не понимаю. Я человек верующий, и мне очень неудобно (и мне ли одному) выскакивать на улицу во время службы, чтобы не получить штрафную квитанцию. Неужели нельзя пойти навстречу, сделав так, чтобы оплата счетчиков на улицах, примыкающих к храму, взималась ближе к полудню? Неужели мы, верующие люди, просим чего-то невозможного?
Не думаю, что сборы в казну серьезно пострадают, зато тысячи людей по достоинству оценили бы заботу о них. Увы, в Сити-холле не хотят даже рассмотреть эту возможность.
С уважением, Петр
* * *
Уважаемая редакция!
Поскольку «Русский базар» я читаю постоянно, то хочу высказать мнение, с которым, полагаю, согласятся многие читатели газеты. Еще не так давно в газете регулярно появлялись спецвыпуски-вкладыши «Здоровье». И вот без всяких объяснений редакции они пропали. А ведь для нас, читателей, вопросы, связанные со здоровьем, не стали менее важными. Я человек пожилой, в том возрасте, когда следить за собой становится особенно важно. Поэтому и жду от вас возобновления спецвыпусков «Здоровье».
Григорий Шаргородский, Бруклин.
От редакции: Уважаемый Григорий!
Безусловно, сохранение здоровья заслуживает того, чтобы газета уделяла этому соответствующее внимание. Этому и предназначались упоминаемые вами спецвыпуски. В меньшем объеме эта тема оставалась на страницах нашей газеты и после того, как эти выпуски перестали выходить.
Но, как постоянный читатель, вы знаете, что газета наша освещает самые разные темы. В последнее время спецвыпуски были посвящены актуальным вопросам заполнения налоговых деклараций, проведению весенних праздников и др. В дальнейшем, наряду с другими спецвыпусками, редакция планирует и «Здоровье».
А пока хотим обратить ваше внимание на статьи на страницах 36-37 -
В них речь идет как раз о том, как сохранить здоровье пожилому человеку.
* * *
Отклик на статью «Журналисты и пит-були» («РБ», №, 11)
Спасибо за хорошую статью.
Я сама хорошо знакома с этой породой и полностью поддерживаю мнение автора. Если бы люди не были столь глупы, то для воспитания и дрессировки питомца обращались бы к специалистам. Ведь когда люди покупают автомобиль, то не садятся сразу за баранку, потому как знают - “пересчитают все столбы”, а идут в автошколу, учатся и сдают экзамен на права вождения. С собаками, я считаю, нужно то же самое! Как можно доверить человеку воспитание собаки (любой породы), если у него неуравновешенная психика? Но правительства, государства это не волнует. Они лишь могут запретить что-либо, не особо вдаваясь в размышления по поводу - а можно ли было это предотвратить?
Для устранения подобной проблемы нужна, прежде всего, правовая система, предусматривающая пункт о правах и обязанностях владельцев животных. И вообще, следовало бы запретить эти безграмотные сообщения в СМИ подобные тем, что назывались в этой статье.
Спасибо ещё раз!
* * *
«Путь наш пролег
по полям и санбатам.
Каждый наш день,
Как в диске последний патрон.
Слава навек
Погибшим на фронте солдатам.
Тем, кто живой,
Тоже слава и низкий поклон»
Перед моим призывом в Красную Армию осенью 1940 г. отец - Абрам Когосович Когосов - подарил мне перочинный ножик. Со временем лезвие сточилось, вилка сломалась, а пластмассовая облицовка отлетела.
Когда началась война, я решил, что ножик – это мой амулет. Дважды я терял его и дважды находил.
14 июля 1944 г. 1-й Украинский фронт перешел в наступление. Вечером 21 июля один из связистов нашего стрелкового батальона, в котором я, старший сержант, временно исполнял обязанности комсорга, попросил у меня ножик для зачистки проводов. Рано утром 22 июля мы выдвинулись на рубеж для сдерживания около г.Броды Львовской области окруженных частей противника. Я не находил себе места, пока не разыскал связиста и не забрал у него ножик.
А потом, когда наша часть приблизилась к врагу метров до 80-100, стрелял вместе со всеми, не давая врагу пересечь шоссе и уйти в горы. После 40-50 выстрелов до ствола моего карабина нельзя было дотронуться. Одна автоматная пуля попала мне в грудь в области правой ключицы и уложила в госпиталь на 5 месяцев. Достав пулю, хирург госпиталя сказал мне: «Храни ее, сержант».
Я храню пулю. И ножик тоже
Израиль Когосов,
инвалид ВОВ
инвалид ВОВ
* * *
... Мы все вернемся!
Смерти нет...
(Моисей Тейф)
- Слушай, лейтенант, там спускается...
- Что спускается?..
- Машина...
- Откуда?
- Из деревни...
- Ладно, не кричи, фриц подстрелит. Замерз, Чантурья? Слезай, погрейся...
- Не-а! Здесь интересно...
Морозный воздух февраля сорок второго года далеко разносил мою перекличку с сидевшим на сосне разведчиком Чантурья.
К лежавшей на склоне невысокого холма деревне Чертолино вели две дороги, на которых периодически появлялись немецкие машины. Радостно возбужденные доклады моего наблюдателя отличались только направлением движения машин. На участке шли бои местного значения. Противник упорно защищал холм. Невыгодный для нас передний край проходил в низине по опушке леса, куда часто доносились возгласы немцев из расположенных по склону холма окопов.
Числившийся по штату разведчиком, Чантурья сегодня впервые попал на наблюдательный пункт. Невзрачный, всегда будто отрешенный от реальности, казавшийся начисто лишенным грузинского темперамента, Чантурья здесь, на сосне, вдруг проявил интерес и упорство, не желая покидать пост:
- Не-а, лейтенант, здесь интересно!
Разлапистые вековые сосны в эти дни приютили меж своих ветвей наблюдательные пункты и артиллерии, и пехоты. Телефонного кабеля или не хватало, или же присоединиться к протянутой пехотой линии связи было проще, чем тянуть свою, поэтому в трубках знаменитых УНА-Ф и УНА-И прослушивались все разговоры - от переднего края чуть ли не до штаба армии. То и дело слышалось:
- Ну, ты, ..., слазь с линии! Первый будет говорить! - В ответ раздавалось: - Я те дам! Сам слазь! Наш Первый будет говорить!
Разговоры на линии, конечно, велись с полным соблюдением военной тайны. Противник, даже если бы ему удалось подслушать, никогда бы не догадался, что все первые - это командиры всех степеней, а упоминаемые в разговорах огурцы и карандаши не что иное, как снаряды и солдаты.
Сидя под сосной у телефонного аппарата, я всегда был в курсе всей обстановки. Неожиданно в лесу началось непонятное движение людей в тыл. В трубке послышался приказ какого-то Первого:
- Артиллеристам опустить глаза пониже!
Про противника не скажу, но моих способностей для расшифровки хватило. “Глаза” артиллеристов - конечно, наблюдательные пункты. Второе слово - “пониже” - меня огорчило. Чертолино находилось севернее нас, или, на карте, выше. Ожидалось наше наступление. Оказалось обратное. Теперь можно было понять причину движения пехоты в тыл. Свист шальных пуль, то и дело срезавших ветки деревьев, стал особенно неприятным.
Мы с другим разведчиком, Серегой Булановым, сидели под сосной у костерка, грели руки. Полчаса, положенные очередному наблюдателю для дежурства, давно истекли, но Чантурья упорно отказывался покинуть сосну, в который раз повторяя: - Не-а, лейтенант, здесь интересно!
В конце третьего получаса я, усилив приказ необходимыми эпитетами, все же заставил его подчиниться. Вместе с ссыпавшимися с веток хлопьями снега появилась маленькая фигурка. Он держался за сучья согнутыми кистями замерзших рук. Болтавшийся на груди покрытый снегом бинокль, очевидно, так и остался невостребованным. На заиндевевшем лице чернел широко раскрытый рот и горели глаза:
- Ой, как интересно! Я теперь с тобой каждый день буду ходить! Слушай, лейтенант, почему ты меня раньше не брал?..
Почему я его раньше не брал? Потому...
...Девятнадцатилетнему мальчишке, принявшему взвод в ноябре сорок первого, все подчиненные казались глубокими стариками. И правда, самый молодой из них, тридцатилетний разведчик Серега Буланов, был на десять лет старше «отца-командира».
И «отец-командир» в течение трех дней, остававшихся до отправки на фронт, упорно хотел сделать из бывших конюхов, продавцов, слесарей, машинистов, учителей и прочих “шпаков” настоящих воинов-специалистов. Три дня не давал отдыха ни им, ни себе. А после первого дня к “отцу” подошел предполагаемый будущий умелый воин:
- Слушай, лейтенант, ему это не годится. Я не может ползать по снегам с карабин и противогаз. У него радикулит...
Радикулит... Слово это наверняка было известно лейтенанту. Возможно, он догадывался, что оно означает болезнь. Но в подошедшем сорокалетнем старике “отец-командир” увидел сачка…
Многого тогда не умел командир. Кое-чему позднее научился. Не научился “воспитывать”. Сачков было положено презирать, не любить. И я сразу невзлюбил сачка. А через неделю, уже на фронте, было приказано выделить двух человек для охраны огневой позиции. Кого отдать? Конечно, нелюбимого. Так я на несколько месяцев расстался с Чантурьей.
Месяцы - то в радостных наступлениях, то в суматошных драп-маршах - летели быстро. Должность моя оказалась беспокойной. Большую часть времени приходилось быть в отрыве от дивизиона. И все эти месяцы со мной были разведчики Цобол и Серега Буланов. Нас так и называли - неразлучной троицей. Все было у нас вместе - вместе ходили, вместе ели, вместе пили и голодали, только спали иногда поочередно. Но в перестрелке с прорвавшимися на НП фрицами был ранен Цобол. Пришлось его кем-то заменять. Третьим разведчиком числился Чантурья. Брать с собой сачка не хотелось. Две-три замены оказались неудачными.
Особо запомнился командир отделения связи сержант Пенчученко, почти двухметровый колхозник «с-под Житомира». Вряд ли кто-нибудь в течение первых дней на передовой не “кланялся” пулям. По себе знаю это непроизвольное движение, выдающее новичка. Через пару суток рефлекс этот исчезает. Пенчученко же, услышав первый посвист, как согнулся вдвое, так, нам казалось, в течение четырех суток не разгибался. К тому же хранившийся в пенчученковском сидоре общий запас продуктов непостижимым образом исчез к концу второго дня, что вызвало реплику Сереги Буланова: «Ну, деревня, свое сало ешь вприглядку»...
... Вот почему я раньше не брал с собой Чантурью.
А вечером, уже в теплой избе, среди своих, обычно молчаливый Чантурья, чуть порозовев после ста наркомовских граммов, делился впечатлениями:
- Панимаешь, все видно с сосна... Кричу лейтенанту, машина спускается, давай залп!..
А потом подсел к нам с Серегой:
- Слушай, лейтенант, зачем я будет охранять огневую? Давай всегда вместе ходить! Панимаешь, лейтенант, я директор винный магазин в Сухуми, война кончится, приедешь ко мне, будем вкусный вино пить...
Не приехал я к нему в Сухуми.
Не пришлось нам с ним долго ходить.
Вскоре я сменил убитого командира батареи. А в мае мы хоронили Чантурью. Его принесли из очередного похода.
Бросая под нестройный залп карабинов и очереди ППШ комья мокрой земли в отрытую на бугорке могилку и глядя на завернутую в плащ-палатку маленькую фигурку, я вдруг отчетливо вспомнил:
- Слушай, лейтенант... У меня радикулит...
И постыдную свою мысль: сачок.
Давид Ставицкий
* * *
Наш бомбардировочный 55-й авиаполк самолетов ТУ-2 участвовал во взятии Берлина. Последний раз мы бомбили город 29 апреля 1945 года. На следующий день опять полетели бомбить, но в городе уже шли уличные бои, и все 27 самолетов возвратились с бомбами (1,5-1,9 тонны на каждом) и благополучно совершили посадку на аэродроме. Так завершились боевые действия нашего авиаполка в войне против фашистской Германии.
Предполагалось направить полк для участия в ликвидации блокированной Прибалтийской группировки немцев. 7 мая передовая группа вылетела в г.Шяуляй (Литва). Там я неожиданно встретил своего земляка, в будущем выдающегося шахматиста, сержанта Геллера – механика самолета Ил-2. 8 мая Германия капитулировала, а на следующий день мы возвратились на свой аэродром и отметили День Победы.
С поражением Германии отпали опасения о нападении на нас Японии. В войне Японии с нашими союзниками СССР придерживался нейтралитета. Об этом свидетельствовало интернирование в 1944 г. экипажа американского самолета В-29 («летающая крепость»), совершившего посадку в районе Владивостока. В первые послевоенные годы, копируя конструкцию и оборудование этого самолета, советские авиастроители создали тяжелый бомбардировщик ТУ-4.
Воинская служба переходила на мирные рельсы. Три полка дивизии сосредоточились на аэродроме Крейзинг в 4 км от польского города Познань. Недалеко от него проходила шоссейная дорога. Мы не раз наблюдали, как по ней русские женщины перегоняли в СССР из Германии трофейных коров, а однажды таким погонщиком оказался польский капрал. Он гнал коров, и мы услышали русский мат. Его спросили: «Ты откуда?» Последовал ответ: «Из Горького!» Польская форма была для маскировки.
Начались плановые полеты, учеба.
В первой половине июня неожиданно поступила команда: «Подготовить самолеты к перелету на 10000 км». Началось перебазирование полка. Экипаж самолета - четыре человека: летчик, штурман, стрелок-радист, стрелок. Но вместо последнего в состав экипажа для перелета был включен техник. В пути самолетам предстояло совершить 8-10 промежуточных посадок. На каждой из них требовалась квалифицированная подготовка к продолжению перелета. По тому же маршруту полетел и военно-транспортный самолет Ли-2, на борту которого находился основной инженерно-технический состав для обеспечения надежности самолетов во время перелета. Остальной состав полка был отправлен эшелоном. Инженерно-технический состав службы вооружения, обеспечивающий боевое применение самолетов, и штаб полка были отправлены поездом с последующим перелетом в пункт назначения.
На дорогах Польши мы встречали освобожденных военнопленных, которые, рискуя жизнью, на товарняках и на крышах вагонов спешили домой, не зная, что их там ждет. Видели мы и разрушенный Минск, который восстанавливали немецкие военнопленные. И вот мы в Москве. После парада Победы у москвичей долго еще сохранялось праздничное настроение. Театры и кинозалы были заполнены людьми. В Колонном зале Доме Союзов проходил Всесоюзный чемпионат по шахматам. Воспользовавшись задержкой отправки в дальнейший путь, я побывал на турнире. Увидел знакомых участников, а среди зрителей – кумира одесских шахматистов, первого советского гроссмейстера Б.М.Верлинского.
О войне с Японией в Москве разговоры не велись, но на пути по Транссибирской железной дороге начали встречаться эшелоны с военными. Спешили на Дальний Восток. Прибыли мы в Читу, а оттуда нас доставили в Монголию, на аэродром близ поселения Баянтумен (сейчас г.Чойбалсан). Самолеты ТУ-2 нашего полка прилетели туда раньше. Впервые был совершен безаварийный массовый продолжительный дальний перелет трех полков дивизии.
Аэродром представлял собой огромную выжженную степь. Взлетная полоса не имела границ. Недалеко от стоянки самолетов находилось жилье. Это был палаточный городок, условно именовавшийся «Ленинград». Между рядами палаток появилась табличка «Невский проспект». Два других полка дивизии расположились на аналогичных аэродромах - «Одесса» и «Урал».
В середине июля в расположение дивизии прибыл Главный Маршал авиации Новиков. При встрече с личным составом он объявил, что война будет непродолжительной.
Дивизия входила в состав Забайкальского фронта, командующим которого был Маршал Р.Я.Малиновский. Перед началом боевых действий полку было поручено провести фронтовую разведку, а задание он давал как генерал-полковник Малинов (для дезинформации). Началась интенсивная подготовка к боевым действиям. У личного состава возникли осложнения. Погода стояла очень жаркая. Кормили сытно, жирной пищей. В этих условиях одолевала жажда, а вода была привозная, из Забайкалья, и не первой свежести. Начались желудочные заболевания. Больных отправляли в госпиталь в Баянтумен, который был создан в предвоенные годы (здесь в семье врачей родился будущий путешественник Юрий Сенкевич). Госпиталь находился недалеко от священной для монголов реки Кердлен.
Наступило 8 августа. Получили задание подготовить самолеты к боевым действиям, начало которых было намечено на 6 часов утра 9 августа. Бомбовая нагрузка самолетов 1,5-1,9 тонны. Был очень жаркий день. Форма одежды – трусы и майка. Когда закончил подготовку вооружения самолетов своей эскадрильи и подвеску авиабомб, я получил задание срочно прибыть на соседний аэродром к командиру корпуса генерал-лейтенанту Ушакову и подготовить его самолет. Не мог я в трусах предстать перед генералом. Набросил на себя комбинезон, и меня отвезли к генералу.
9 августа СССР вступил в войну с Японией. Потом стало известно, что в решениях Ялтинской конференции было оговорено – срок вступления в войну – через 2-3 месяца после капитуляции Германии. В 6 часов утра самолеты нашего полка нанесли бомбовый удар по укрепленному пункту Квантунской армии японцев в г.Хайлар (Внутренняя Монголия). Были уничтожены самолеты, базировавшиеся на аэродроме. Это был последний боевой вылет самолетов полка во Второй мировой войне. В последующие дни проводилась только разведка по заданию штаба фронта.
Военная мощь союзников и особенно сброшенные американцами атомные бомбы 6 августа на Хиросиму и 9 августа на Нагасаки привели к капитуляции Японии и военные действия прекратились. Наш авиаполк в ожидании передислокации оставался в Баянтумене. В конце августа на нашем аэродроме совершил посадку самолет Ли-2. Мы увидели вышедшего из него бывшего императора прояпонского правительства Маньчжурии Пу И.
Полк в начале сентября перелетел в Китай в г.Дайрен (Далянь) на японский аэродром, где еще стояли военные самолеты. Они во многом уступали самолетам союзников. Недалеко от аэродрома находился лагерь для военнопленных. Мы наблюдали как японские офицеры утром организованно выводили их на физзарядку.
Китайское население встретило нас дружелюбно. Город Дайрен (его называли еще Дальний) находился под управлением правительства Гоминьдана. Чувствовалось, что скоро все изменится. Однажды наш патруль на дороге рядом с аэродромом задержал вереницу санитарных повозок (не было присущего им «аромата»). В них оказалось оружие. Из штаба, куда об этом доложили, ответили: «Пропустите! Вы ничего не видели!»
Явно была видна наша помощь.
Городские власти были под контролем нашей военной комендатуры.
В городе жили русские эмигранты. Общение с ними контролировалось «компетентными органами». Были даже эмигрантские предприятия. Особенно процветал «торговый дом Чурина». Сохранились японский рынок, магазины, рестораны. Любопытна реклама японского магазина: «Гормон-виски» - лучший в мире виски. Русский купит один раз, придет еще много раз. Недавно виски пробовал комендант города генерал-лейтенант Козлов. Признал его очень хорошим. Не уходи! Покупай виски!»
Но командующий 39-й армией генерал-полковник Людников потребовал пресечь употребление алкогольных напитков, так как имелись случаи отравления со смертельным исходом. Прошло немного времени, и началась боевая подготовка. Все чаще стали проводиться учебные тревоги. Самолеты оснащались боекомплектом, подвешивались бомбы.
Мне эти дни преподнесли приятный сюрприз. Из Северной Кореи к нам прилетел командир бомбардировочного полка самолетов Ил-4. Мне было поручено ознакомить его с вооружением нашего самолета Ту-2. В беседе с ним случайно выяснилось, что в их полку служит мой двоюродный брат Мойсей, с которым мы очень дружили. Через несколько дней командир полка к нам вновь прилетел. Выйдя из самолета, он обратился ко мне: «Получай своего брата!» Мойсей вышел из кабины воздушного стрелка. Так мы встретились после войны в Китае и вместе провели 3 дня.
Бенцион Лименис
