ЦВЕТ РЕВОЛЮЦИИ

События в Кыргызстане разворачивались с такой стремительностью и были так неожиданны для наблюдателей, что никто даже не успел выдвинуть теорию поддерживаемого извне заговора, как было в последние полтора года с Грузией и Украиной. Я бы позволил себе заметить, что, при всех импульсивных издержках, киргизская революция была самой настоящей, стихийной и народной. Мой интерес подогревался отчасти тем, что ее фон со снежными горами, тополиными аллеями и цветущим миндалем был мне знаком с детства: мой папа был пограничником, его мотало по всей стране – от Белоострова под Ленинградом, где проходила до советско-финской войны граница, до Средней Азии, где Россия граничила с Китаем, Монголией и Афганистаном. Во Фрунзе, который теперь Бишкек, я провел пять дошкольных лет, играя в высохших арыках и ходя с отцом в гости к народному поэту Аалы Токомбаеву.
Вторая, более объективная причина моего интереса – президент Аскар Акаев, в кабинете которого висел портрет Эйнштейна, а сам он был доктором физико-математических наук, основателем первой во Фрунзе кафедры электронно-вычислительной математики и – до того как пошел в политику – президентом киргизской Академии наук. То есть совсем другое био, чем у остальных среднеазиатских деспотов, которые плавно пересели с кресел партийных боссов в кресла президентов независимых стран. По натуре он был либерал, по политике – прозападник: предоставил США место для военной базы в борьбе с талибами в Афганистане. Говорят, его сгубили родственники: дочь, сын, зять, которые спешили урвать под его эгидой куски пожирнее, словно догадываясь, что сколько веревочке ни виться и проч. Власть коррумпировалась, конституция нарушалась, Акаев продолжал переизбираться в президенты, хотя срок его вышел и он не имел права баллотироваться в третий раз. Его власть рухнула в одночасье, как карточный домик. Отдадим ему должное – он не дал приказ стрелять в собственный народ.
А как поступят Путин и Ко, когда в России, наконец, созреет революционная ситуация? Западные комментаторы пишут о теории домино и о страхе в Кремле. Не думаю, что следующей падающей костяшкой станет Россия, хотя там для народного недовольства больше оснований, чем где бы то ни было. Взять хотя бы самое большое ограбление века – миллиона российских пенсионеров. Но мне почему-то кажется, что революции продолжатся по периметру постсоветского пространства и до России докатятся не сразу. У Кремля еще есть время для тактических маневров и компромиссов, но, боюсь, в самом Кремле нет людей, которые интеллектуально были бы способны просчитать ситуацию на пару ходов вперед.
Замечу также, что прокремлевская пресса весьма насмешливо встречает одну за другой революции в бывших советских сатрапиях и до самого конца не верит в их успех. «Киргизская милиция начала зачистку оппозиции» - была озаглавлена известинская статья, опубликованная в день, когда оппозиция уже полностью контролировала ситуацию в Бишкеке. «МК» писал о «революции цвета крови» в Кыргиыстане, что было явным преувеличением. Но коли зашла об том речь, поговорим о цветах революций.
Как раз киргизская, ввиду своей стремительности, не сразу выбрала цвет: желтая (по светофорному принципу – цвет перемены), абрикосовая, цветущего миндаля, тюльпановая, хотя тюльпаны каких только цветов не бывают! То ли дело украинская, которая с самого начала окрасилась в оранжевый и одолела своих синих оппонентов из промосковского лагеря Виктора Януковича. За грузинской революцией закрепилось название розовой, и тот же цвет выбрали иранские женщины, которые борются за свои права в этой ультраисламской и ультрамужской стране, с которой, собственно, после свержения шаха, и начался мусульманский оползень.
Неоднократно меняла свои цветовые названия и антисирийская революция в Ливане, которая началась с убийства бывшего премьера и неизвестно пока что, к чему приведет: розовая, красно-белых леденцов, кедровая (по ливанскому кедру, который украшает флаг страны). Цветовые обозначения вошли в политический обиход, и вот уже президент Буш объявил выборы в оккупированном Ираке фиолетовой революцией – на том основании, что избиратели обмакивали пальцы в чернила и оставляли на бюллетенях свои отпечатки. Это, конечно, политическая натяжка, чтобы не сказать хуже: спекуляция.
Выбор колера революции – одна из составляющих ее успеха. На это обратили внимание не только политики и журналисты, но и специалисты по цвету. Директор института красок «Пантоне» Литрис Эйзман выдала остроумную формулу: украинцам с оранжевыми символами не нужно было даже открывать рот – за них говорил избранный им цвет.
То же с грузинами, ливанцами или иранцами. Достаточно современной персиянке надеть розовое пальто или розовый свитер, да хоть розовый шарф или платочек, как становится понятно, чем она недовольна и чего молча добивается.
Революция может быть теперь молчаливой, если у нее есть свой цвет, для нее не существует языковых барьеров, информационно она понятна любому человеку в любой стране. Другими словами, цвет как способ политического протеста и волеизъявления.
С цветовой оппозицией труднее бороться, чем со словесной, считает профессор политологии Вустерского колледжа, штат Огайо, Карен Беквит. В самом деле, не потребуешь же, чтобы люди разделись! В то же время, единый колер демонстрирует степень солидарности – протестант не чувствует себя одиноким. Зачем плакаты, когда достаточно показать, чего ты хочешь, с помощью цвета? Тем более при современных способах коммуникаций.
Заглянем в прошлое и убедимся, что цвет и прежде использовался в качестве политической характеристики. К примеру, война Алой и Белой розы между Ланкастерами и Йорками в Англии XV века. Или – ближе к нам – гражданская война между красными и белыми в России. Что любопытно: красный цвет – излюбленный большевиками, коммунистами и прочими лефтистами, тогда как белый предпочитают роялисты, лоялисты и консерваторы. Еще ближе к нашему времени: коричневорубашечники в Германии и чернорубашечники в Италии. Впрочем, черный цвет облюбовали не только итальянские фашисты, но и анархисты и экстремисты, независимо от их национальной принадлежности. Или сравнительно недавняя история: желтая революция Корасон Акино против филиппинского диктатора Фердинанда Маркоса была связана с национальной традицией: желтый цвет означает возвращение домой.
В преддверии новых революций эксперты по цвету уже советуют, какие цвета предпочтительней, а какие никуда не годятся. «Для протеста лучше всего – яркие, вызывающие тона, считает профессор института технологии моды в Нью-Йорке Джон Минкарелли, а, к примеру, сиреневый – никуда не годится ввиду его невнятности, промежуточности между розовым и серым, ни то, ни сё».
Само собой, какой цвет выберет следующая революция не так важно, как то, где она произойдет. Не будем гадать на кофейной гуще. Но вот что любопытно: белорусский батька Александр Лукашенко, который давно уже уличен в подтасовках выборов, конституционных нарушениях и зажиме свободных СМИ, стал настоящим цветофобом и опасается любых колеров. Больше всего он боится, что его оппоненты используют против него любимый символ Белоруссии – василек.
Полагая, что заговор против него инспирирован Западом, он заявил недавно:
«Они думают, что Белоруссия созрела для оранжевой или – для меня ужасно даже произнести это вслух – синей или васильковой революции. Такая синяя революция – это последнее, что нам нужно».
Кто знает, может, именно Белоруссия на очереди, и страх ее диктатора обоснован?
Кто знает.