Премьера балета "Дон Кихот, или фантазии безумца" Бориса Эйфмана в Нью-Йорке

29 марта состоялась американская премьера балета «Дон Кихот, или Фантазии безумца».
«Дон Кихот» - одна из самых причудливых фантазий самого хореографа. Прежде всего смелым решением было взять всемирно известный балет прошлого и на ту же музыку создать совершенно иное произведение. Классический балет «Дон Кихот» был впервые поставлен Мариусом Петипа в 1869 году, дошел до нас в постановке Александра Горского и других более поздних интерпретаторов. За основу сюжета взята новелла из романа Сервантеса «Дон Кихот» о Китерии и Басилио: влюбленная пара Китри и Базиль, преодолев сопротивление отца Китри, который хочет выдать ее за богатого Гамаша, празднует свадьбу. Сам Дон Кихот играет в балете вспомогательную роль и не танцует.
Вольно перекроив музыку, Эйфман создал ещё одну редакцию классического балета, но, повторяю, совершенно новый спектакль, хотя и не лишенный ассоциаций с классической версией. В постоянных намеках на знаменитую классику есть своего рода веселая игра автора спектакля со зрителем. «Дон Кихот» Эйфмана - это театр абсурда, жанр спектакля - трагикомедия.
Действие балета Эйфмана начинается в сумасшедшем доме. Среди заключенных больницы - фантазер, который, начитавшись романа Сервантеса, воображает себя Дон Кихотом...Воображает ли? Или сам сочиняет бессмертный роман? И Дон Кихот, и остальные действующие лица созданы исключительно языком хореографии.
В 1994 году, когда состоялась премьера первого варианта балета, зритель воспринимал сцены в больнице однозначно: это психушка для советских инакомыслящих, о которых в то время ещё не успели забыть. Жестокая надсмотрщица-медсестра держала в ежовых рукавицах толпу заключенных. Накинув на Дон Кихота обруч, она ограничивала его свободу, очерчивала маленькое пространство его жизни, за которое безумцу запрещено выходить. Дон Кихот сочинял свой роман - беспечную историю на испанскую тему, потому что вырваться из такой психушки можно было только в мир мечты и фантазии.
Сегодня, когда тема психушек для политзаключенных перестала быть такой актуальной, как в прежние времена, на первый план вышла иная, философская тема балета, менее привязанная к данному времени и данной стране: теперь «Дон Кихот» Эйфмана - это прежде всего балет о творце, балет о самом процессе творчества.
Итак, балет начинается со сцен в сумасшедшем доме, которые поставлены хореографом смешно, остроумно, но с большим тактом. Придуманная Эйфманом хореография имитирует некоординированные движения больных с поврежденной психикой. Но и гротесковые сцены не выглядят издевкой над больными людьми, фантазия хореографа смешна, но не обидна. Сцены, как всегда, у Эйфмана, с одной стороны, выглядят как развернутые ансамбли, с другой стороны - каждый участник этого ансамбля имеет свой характер. Словом, кордебалет обитателей сумасшедшего дома - это кордебалет индивидуальностей. В этой массовке сумасшедших есть и свои солисты, как полагается в кордебалетном ансамбле. Один из сумасшедших вообразил себя «лебедем». Имитируя известный набор движений, которыми в балетах изображают девушку-птицу, хореограф создает образ смешной и трогательный одновременно, воплощенный артистом Сергеем Зиминым конгениально тексту. Танцовщик невероятно серьезно, не комикуя и не утрируя хореографию, создает целую поэму об одиноком человеке, живущем в своем, возвышенном прекрасном мире. В этом его сумасшествие. «Лебедь» Зимина - одна из лучших актерских работ в спектакле.
Другой солист - маленький, смешной человечек, невинная и робкая душа, который становится Санчо-Панса (Алмаз Шамуралиев) в фантазиях главного «премьера» этого ансамбля - Дон Кихота. Образ Дон Кихота, созданный Александром Рачинским, - выдающаяся актерская работа, лучшая в этом спектакле.
В балете Эйфмана пациент сумасшедшего дома читает роман Сервантеса и воображает себя Дон Кихотом. Главная тема, связанная с образом Дон Кихота, - это тема человека, непохожего на других. Быть «другим» в советское время считалось почти политическим инакомыслием, но и в любом человеческом обществе быть «другим» иногда небезопасно (отчего это он не такой, как все?!). Суровая надзирательница-медсестра (ее очень точно исполняет Агата Смородина) стремится пресечь это инакомыслие и заставить непокорного больного подчиняться ее правилам. Сначала в наказание за самостоятельность поступков она оставляет Дон Кихота одного сидеть в углу пустой темной сцены. Маленький «Санчо-Панса», верный друг, усаживается рядом с ним. Но Дон Кихот, кажется, не чувствует унижения, он погружается в мечты... И вдруг...
Задник сцены представляет собой как бы срез двухэтажных камер больницы-тюрьмы (художник - Слава Окунев). И вдруг полумрак в проемах между стенами, разделяющими камеры, как будто оживает и в нем движутся фигуры, несовместимые с миром сумасшедшего дома. Вспыхивает яркий свет, стены камер превращаются в колоннаду изящной постройки, между которыми проносятся смеющиеся пары: нарядные испанки и их кавалеры. Свет гаснет, на сцене вновь мрачный сумрак лечебницы, но Дон Кихот вскакивает со своего сиденья другим человеком: его фантазия проснулась и заработала.
Надзирательница набрасывает на Дон Кихота обруч. Обруч со стуком падает на пол, определяя ту часть пространства, из которого бедному Дон Кихоту нельзя выходить. Начинается самая значительная часть балета: хореографический монолог с обручем. Решившись переступить границу дозволенного, перешагнув через обруч, Дон Кихот обретает свободу. Исчезают стены больницы-тюрьмы. Дон Кихот и Санчо-Панса оказываются на освещенных ярким светом улицах испанского города. Свободный Дон Кихот начинает творить, создавая тот веселый, яркий, праздничный, суетный мир Испании, который привиделся ему в полумраке больничной камеры.
И Дон Кихот на наших глазах создает образы, используя свой личный опыт. Так смирительные рубашки, которые сковывали движения больных, превращаются в его фантазиях в красные плащи тореадоров, а болезненные, бессмысленные движения рук пациентов клиники - в легкие, причудливые игры с веером прекрасных испанок. «Когда б вы знали, из какого сора растут цветы...»
Дон Кихот активно принимает участие в общем веселье.
Но в какой-то момент, когда пляшущая толпа покидает сцену, появляется медсестра-тюремщица и уводит расплясавшегося пациента в камеру.
Все дальнейшее действие происходит в постоянной смене действительности и фантазии. В фантазиях Дон Кихота сюжет новеллы о влюбленных продолжает развиваться. Но творческая мечта не всегда подчиняется автору. Так в какой-то момент, вырвавшись в своих фантазиях за пределы больницы, Дон Кихот оказывается не в веселой толпе испанцев, а в мрачном, таинственном месте, где в кроваво-красном мареве две банды, одетые в красное, сражаются за красотку Китри. Под музыку «цыганской сюиты» идет танцевальная сцена поножовщины. Дон Кихот видит в этой современной Китри свою «Дульсинею» и влюбляется в нее, за что банды избивают «рыцаря печального образа». Несчастный безумец падает бездыханным. Но банды уходят со сцены, и тогда Дон Кихот вскакивает на ноги живой и счастливый, а веселая компания - Дон Кихот, Китри и Санчо-Панса - отправляется на залитую светом городскую площадь. Не ломайте голову! Не задавайте вопросов! Все это - только безумные фантазии. Примите их как увлекательную игру!
Весь спектакль и построен автором на грани комедии, гротеска, абсурда и безнадежной тоски о несвободе человеческого духа. Безумные, прекрасные, веселые, печальные фантазии хореографа!
Сцены в сумасшедшем доме (кстати, новелла «Лебедь» относится ко второму акту), возвращение на испанскую площадь...Спектакль идет к концу. Оттанцевали свадьбу Китри и Базиля, отвеселились, и снова меркнет яркий свет, и снова надзирательница, накинув обруч на несчастного безумца, уводит его со сцены. Опускается занавес. И зритель замирает в печали, но...вновь взвивается занавес, на сцене прежний праздник - Дон Кихот и Санчо-Панса возвышаются над веселящейся толпой. У творца всегда есть возможность побега в мир безумия и в мир фантазии. Спектакль окончен!
Конечно, спектакль и сегодня не утратил общественного звучания: в современном мире только чистый сердцем безумец может, не задумываясь о последствиях, вступаться за обиженных и за справедливость, как и во времена Сервантеса. Но, как я уже писала, есть и другой смысл балета Эйфмана, возможно, главный, который заключен в сцене с обручем (а затем и в аналогичной сцене с мячом). Перешагнув через обруч (опустив на пол мяч, который дала ему держать надзирательница), человек посмел перешагнуть черту, обозначенную для него неважно кем: правительством, общественными предрассудками, им самим, наконец. Оказалось, что перешагнуть черту просто, очень просто опустить мяч на пол, и человек получает в дар не только светлый мир, но СВОБОДУ МЫСЛИТЬ и ТВОРИТЬ. А что такое творчество, как не момент безумия нормального человека? По Эйфману, только безумцу открываются иные миры и иной смысл жизни. Поэтому-то среди обитателей больницы один Дон Кихот не сумасшедший, а Безумец, потому что он способен творить.
Но есть в создании этого интереснейшего спектакля-притчи, спектакля - увлекательной театральной игры один недостаток. Используя в некоторых местах балета классическую хореографию, Эйфман трансформировал ее, приспособил к стилю своего театра, но...не до конца. Эти слишком впрямую использованные цитаты из классической хореографии создают иногда ненужные трудности для талантливейших артистов Эйфмана. Танцовщики с блеском исполняют его хореографию и проигрывают в рамках чистой классики, что прежде всего портит впечатление от всего спектакля. У театрального искусства есть свои законы. Хотя, конечно, незабываемы прелестная, сексуальная, слегка порочная Китри Веры Арбузовой, элегантный Базиль Юрия Ананяна или тот же герой - мужественный и по-мужски слегка агрессивный - у Алексея Турко.
Балет «Дон Кихот» был показан в Нью-Йорке впервые. И если оглянуться назад и вспомнить прошедшую неделю, то я прежде всего вижу один и тот же момент, от которого до сих пор замирает сердце: полутемная сцена, где-то сбоку - Дон Кихот и Санчо-Панса. Дон Кихот поднимает голову в каком-то внутреннем озарении - и тогда в полутьме больничных камер возникают еще зыбкие, еще лишенные красок тени, возникают из небытия, вопреки ужасной действительности, - так мы становимся свидетелями первых мгновений творчества.
Балеты Эйфмана «Красная Жизель» и « Дон Жуан и Мольер» уже шли в Нью-Йорке. «Карамазовы», которые пойдут на следующей неделе, года два назад прошли как-то незаметно. Надеюсь, в этот раз зрители не пропустят этот поистине уникальный балет Эйфмана.
А вот балет «Пиноккио», спектакли которого начнутся 12 апреля, пойдет в Нью-Йорке впервые. Это веселый, сказочный, красочный балет на музыку к опереттам Оффенбаха, премьера первого варианта балета состоялась в 1989 году. В основе лежит сюжет итальянской сказки о деревянном человечке Пиноккио, в балет привнесены и образы, более знакомые русскому зрителю по детской книжке А.Толстого «Буратино». Толстой написал абсолютно детскую литературную сказку, пересказав нравоучительную философскую итальянскую историю более коротко и в очень советской манере. В итальянской сказке Фея с голубыми волосами, проведя Пиноккио через ряд испытаний, дарует ему, наконец, человеческий облик. Толстой превратил Фею в куклу Мальвину, придав ей черты добропорядочной советской пионерки, а в конце сказки герои попадают в страну всеобщей справедливости - СССР.
Естественно, в балете Эйфмана нет политической окраски. Хореограф, как я сказала, смешал действующих лиц, так что в его истории существует и итальянская Фея, и русская кукла, существует поездка Пиноккио в страну дураков и в результате превращение ленивого деревянного мальчика в осла (итальянский сюжет), а также Кот и Лиса в русской интерпретации и другие, выдуманные Эйфманом, персонажи. В отличие от остальных балетов Эйфмана в спектакле нет ни любовных драм, ни философских размышлений, и те, кто любит хореографию Эйфмана, получат чистое удовольствие от оригинально поставленного, очень светлого и доброго спектакля на прелестную музыку Оффенбаха. В спектакле на гастролях заняты лучшие артисты труппы Эйфмана и молодые дебютанты.