ДРУГОЙ МИР – ЧУЖИЕ БОГИ

Цель – Камбоджа, с ее вымечтанными с юности индуистскими храмами, Таиланд неизбежен как транзит, а Бирма до самого конца была под вопросом. Мы ее включили в наш маршрут из-за Багана, где в пределах визуальной досягаемости тысячи две буддийских храмов – явление уникальное, нереальное, сказочное. Теперь мы с сыном спорим, что было самым сильным впечатлением в поездке. Я остался верен Ангору в Камбодже, а он, признавая его эстетическую вершинность, художественную кульминацию нашего путешествия, считает все-таки, что Баган, древняя столица Бирмы, с его старыми и новыми ступами, с 36 натами - местными анимистическими духами, которых бирманцы оставили в своем религиозном пантеоне наравне с Буддой, 37-м и главным натом, с разговорчивыми монахами, с самими бирманцами в лонджи, полосой ткани округ бедер с узлом на животе типа саронга, улыбчивыми, добрыми, не испорченными ни туризмом, ни цивилизацией, чуть не ангеличными, со старухами, дымящими черутами, толстыми сигарами-самокрутками, и, конечно, с юными бирманками, тонкими, томными, с пятнами танаки на соблазнительных щечках, то ли защитным от солнца кремом, то ли натуральным, из местного дерева, мейк-апом, а скорее всего тем и другим - поразителен и незабываем. Господи, что только эти юные существа не удерживают на своих прелестных головках – от огромных корзин с фруктами или овощами до здоровенных связок хвороста. Может, мой сын и прав. Да еще Шведагон – комплекс буддийских храмов в самом Рангуне, на который мы взобрались босиком дважды, и босыми, как положено, обошли по часовой стрелке (кому интересно, этот обход называется прадакшина), наверно, раз двадцать, разговаривая с монахами о жизни, о смерти, о перевоплощениях - буддизм дальше других продвинулся в обуздании страха смерти и попытке – само собой, теоретически - от нее отмежеваться.
Плюс – прошу прощения – Попа, что не имеет никакого отношения к попе и в переводе значит «цветок» - так называется 737-метровая гора (это над равниной, а над уровнем моря - 1520 метров), на которую мы опять-таки взбираемся босиком по серпантину, потому что наверху буддийский монастырь и бесконечные часовенки озорным натам, которых надо задабривать, чтобы они не вселились в живого человека и не натворили чего непотребного. Честно говоря, Будда с натами меня тоже больше устраивает, чем Будда сам по себе.
За пару долларов приобретаю великолепную – набалдашник в виде птичьего клюва – трость, которую хватает точь-в-точь – какой расчет! –на подъем и спуск, а на обратном пути она дает трещину на ровном месте. Неоднократно нас атакуют шайки приставучих мартышек - они здесь не просто ручные, а обнаглевшие от безнаказанности. На фотографии одна сидит у меня на голове, держась когтями за остатки волос и пытаясь стащить с меня очки – что бы я без них делал? Басню «Мартышка и очки» помните? Вот именно! В буддийском мире животные безнаказанны, о чем иногда жалеешь.
Но опять-таки – игра стоит свеч. И то, что мы увидели на этой двухпиковой горе, оставшейся после извержения вулкана, а особенно с нее - зеленая долина с монастырями и ступами – заслуживает всех мук подъема, нещадного солнцепека и борьбы с гангстерами-мартышками. (По визуальной аналогии вспомнил неприступные греческие православные храмы в горах Метеоры.)
Что точно – на Бирму мы потратили фотопленки вдвое больше, чем на Камбоджу и Таиланд, вместе взятые. Помимо многочисленных Будд, натов и храмов, много портретов, уличных и речных сцен – как теперь превратить снимки в слова? В Камбодже – по крайней мере, где мы были – к реальной жизни не пробиться: так много там туристов. Тогда как в Бирме, именно по причине военного режима и изоляционизма, их пока что мало, хотя вот-вот хлынут – такое это удивительное, может самое поразительное место на земле.
В списке госдепартамента Бирма числится где-то между Северной Кореей и Белоруссией, и правозащитники во всем мире до хрипоты спорят – туризм укрепляет тамошний военный режим или, наоборот, расшатывает и разрушает изоляцию страны? Здешняя правозащитница лауреат Нобелевской премии мира Аунг Сан Су Кьи, которую хунта держит под домашним арестом, призывает туристов объезжать Бирму стороной. В одном спорщики сходятся: уж если ехать, то пользоваться услугами частных авиалиний, отелей, ресторанов, а не государственных. Что мы и делали, туда, наконец, добравшись. Сделать было это, прямо скажу, нелегко. Если в Таиланде и Камбодже визу штампуют прямо в аэропорту, то на визу в Бирму надо подавать документы заранее, заполнять длинные анкеты с каверзными вопросами, и всю эту бумагодельню вместе с американским паспортом и чеком посылать в Вашингтон, в посольство Республиканского Союза Мьянма, как теперь называется Бирма, и ...ждать.
Самый нелепый среди вопросов – «Кого Вы знаете в Мьянме (Бирме), кто бы мог за вас поручиться?» Никого! Оказывается, перво-наперво надо заказать номер в гостинице и только тогда назвать ее хозяина его своим поручителем-гарантом – что ты не попытаешься за пару дней туристского пребывания в стране свергнуть военный режим Бирмы-Мьянмы. Не дай бог, указать в графе профессию «журналист», «фотограф», «писатель» или «политик» - путь в Бирму-Мьянму тебе заказан. Я написал: art historian, отчасти так и есть, по крайней мере по изначальной профессии: в Питере я кончал Академию художеств, факультет теории и истории искусств, а «пушкинскую» диссертацию защитил в Институте театра, музыки и кино. Не знаю, проверяли ли нас с сыном, но через обещанные две недели визы не пришли, и через три недели не пришли, и через месяц не пришли, мы уже решили заменить Бирму на Лаос, где тоже есть что посмотреть, но у нас не было наших паспортов, а на звонки в посольство следовал один ответ: «Рассматриваются». Визы мы получили в самый последний момент, я уже приобрел на всякий случай путеводитель по Лаосу (запасной вариант). Чистая нервотрепка, но за всё надо платить, это я давно понял, назовем это теорией калыма: то, что мы увидели в Багане, куда прилетели на маленьком (бывшем военном?) самолете частной компании «Белый слон» из столицы Бирмы Рангуна, было настолько необычно и сказочно, что стоило всех наших затрат – не только нервных в связи с визами.
Все равно, что разом увидеть собранные в одном месте, в пределах единой визуальной досягаемости Нотр-Дам, Шартрский, Реймский, Руанский и Ланский кафедралы, плюс самые достопримечательные средневековые памятники Италии, Германии и Англии. Да нет, конечно! Столько готики в этих странах и не наберется, сколько в одном Багане буддийских храмов – едва охватывает глаз! А там, за горизонтом? Больше двух тысяч! Кирпичных, каменных, золотых! Маленьких, больших, громадных! Всех видов, форм и конструкций, разной эстетики – башни, пагоды, гигантские каменные колокола и луковицы. Старых, новых, новейших – еще не достроенных! Музей под открытым небом – и одновременно новостройка. Новые ступы строят крестьяне и татмадо (военные), кто угодно – чтобы заслужить хорошую карму. Размах, воистину, невероятный. До какой степени надо верить в учение Будды, чтобы непрерывно приумножать его образы! Чистая фантасмагония. Уникальное место, ничего подобного нет на земле. Поражает зрителя, независимо от его веры (или неверия). Мне поздно менять привычки, традиции, культурную ориентацию. В России я был атеистом, здесь – агностик, но цивилизация, в которой я вырос, - иудео-христианская. Буддизм для меня скорее прекрасная сказка, но именно в Бирме начинаешь думать о нем всерьёз, глядя на эти бесчисленные храмы, вглядываясь в самих Будд, разговаривая с монахами и простолюдинами. Туризм недостаточен, хочется пробиться сквозь его прекрасную декорацию к реальности и истине. Одна такая попытка была предпринята: повесть Германа Гессе «Паломничество в страну Востока».
И вот – здесь уже начинается черт знает что – мой сын решает обойти главные храмы – зеди и пахто (в зависимости от того, есть там реликт Будды или нет), взобраться на каждый из них или войти внутрь, скинув предварительно, как положено, обувь. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Рак - это я, несмотря на разницу в возрасте. Сначала мы отправляемся пешим ходом, но на третьем храме я выбиваюсь из сил – одно дело окинуть их все взглядом, другое - обойти, увязая в песке и грязи. Мы нанимаем двуколку и, подымая облако пыли, катим когда по дороге, а когда по бездорожью, а когда берем в проводники голого мальчишку в качестве гида, и он, перепрыгивая через вспугнутых ядовитых змей (Бирма на первом месте по смертям от змеиных укусов), ведет нас к очередной развалине. А как-то вечером нанимаем лодку, чтобы по реке Иравади достичь те храмы, которые по земле недоступны, а заодно увидеть с реки закат. Этими закатами, черт бы их побрал, мой великовозрастный сын меня замучил. Не хотел пропустить ни одного - с реки еще куда ни шло, но взбираться на самый высокий окрест храм-гору – из сил выбивался, но следовал за неуемным и неутомимым сыном.
Признаться, я привык путешествовать с Леной Клепиковой и слегка опасался – и чем ближе поездка, тем больше – нашего с Жекой вояжа. Тем более, живем мы вдали друг от друга – он на Аляске, я в Нью-Йорке, видимся нерегулярно, отвыкаем друг от друга. Встретились мы в Сан-Франциско, а оттуда уже полетели в юго-восточную Азию. За всю 18-дневную поездку у нас была одна единственная некрупная ссора, которую мы списали на тепловой удар, который в тот невыносимо жаркий день оба получили. А моя немного ревнивая невестка, узнав, что нас принимали за голубых и даже предлагали в гостиницах одну двухспальную кровать, решила, что и впредь спокойней отпускать мужа со свекром, то есть со мной. На всякий случай, из перестраховки – мой сын не из гулящих мужей.
С сыном еще то хорошо, что – кроме осточертевших мне закатов и спортивных уклонов (пока я по колониальным правилам отдыхал днем, он как-то взял напрокат велосипед, чтобы объехать Баган, но у него слетела цепь, и он, бедняга, на диком солнцепеке тащил его за собой, пока сердобольные бирманцы не починили вело), - в остальном у нас редкостное единство вкусов и интересов. Именно Жека (там Евгений, а здесь Юджин, но для нас с Леной так и остался Жекой) напомнил мне стихотворение Бродского «Путешествуя в Азии...», хотя того, понятно, так далеко, как нас, не заносило:

В письмах из этих мест
не сообщай о том,
с чем столкнулся в пути.
Но, шелестя листом,
повествуй о себе,
о чувствах и проч. – письмо
могут перехватить.
И вообще само
перемещенье пера вдоль
по бумаге есть
увеличенье разрыва с теми,
с кем больше сесть
или лечь не удастся, с кем
– вопреки письму –
ты уже не увидишься.
Все равно, почему.

Вот такое же ощущение разрыва с покинутым мною миром преследовало меня всю дорогу. Лунный пейзаж показался бы мне менее диковинным, чем пейзаж иной цивилизации: другой мир, чужие боги. Насколько совместимы в одной стране буддийское непротивление злу и репрессивный военный режим, который держит в страхе собственный народ и жесточайшим образом преследует нацменьшинства? Собственными глазами я видел высоких военных чинов, с орденскими колодками на всю грудь и многочисленной охраной, которые выполняли все положенные обряды в буддийской пагоде Шведагон в Рангуне, переименованном той же хунтой в Янгун. (Они и левостороннее британское движение заменили на правостороннее, оставив при этом руль справа.) Эти татмадо, или как их называют простые бирманцы, брючники (за то, что носят брюки, а не традиционные юбки-лонджи), они в самом деле верят в Будду, или притворяются? Когда хунта осознала не столько художественную, сколько коммерческую ценность Багана с тысячами буддийских ступ, она, не долго думая, выселила всех его жителей за несколько километров в Новый Баган, дабы те своим убожеством не портили впечатления туристам. По аналогии, я вспомнил императора Павла, который, увидев из кареты человека с лицом, уныние наводящим, приказал сослать его в Сибирь. Но там - одного человека, а здесь – целую деревню!
Путеводители предупреждают туристыов не заговаривать с бирманцами о политике – чтобы не ставить тех в неловкое положение. Но с нашим возничим мы подружились (10 долларов на целый день), да и вопрос был аполитичным - строит ли военщина новые храмы в старом Багане?
- Храмы строят, а с ирригационной системой не помогают. Они нас не замечают, как будто нас нет.
Иное дело на нефритовых рудниках, где с рабочими расплачиваются героином – это мы тоже узнали не из путеводителя.
В свайных поселках по пути к реке Иравади я видел убожество и нищету, ни с чем не сравнимые. В этих домах нет ни дверей, ни перегородок, частная жизнь невозможна, гигиенические условия отсутствуют, пара долларов в месяц – предел мечтаний среднестатического бирманца, какие уж там человеческие права! Даже в послушники и монахи идут часто не от хорошей жизни и не по идейным соображениям, но чтобы обеспечить себе прожиточный минимум: как говорится, не сеют и не жнут, но по утрам побираются, ходят с котелками за подаянием, обритые, босые, в шафрановых тогах, и крестьяне делятся с ними рисом, фруктам, овощами, чем Бог послал. Отчего же эти бедные, бесправные, обреченные люди так щедры в милостыне, отчего так ангелично улыбаются, как нигде, стоит встретиться с ними взглядами? Вера? Буддизм? Когда-то, помню, читал о мифологической горе Меру, возвышающейся над евразийским материком Джамбудипа, а внизу, в долине - сплошь мизер и юдоль, но именно оттуда придет будущий Будда, чтобы спасти мир, согласно распространенной в юго-восточной Азии хинаянской (тхеравадской) версии буддизма, самой древней, аскетичной и ортодоксальной. А будд, как известно, может быть сколько угодно.
Теперь я, кажется, понимаю, почему бирманцы не отказались от своих прежних богов – натов, но включили этих непредсказуемых озорников, добрых и злых, в свой религиозный пантеон во главе с Буддой. Когда мы ехали к Попе, шофер то и дело, не останавливаясь, кидал деньги в часовенки натов, а сама Попа – главный их тусовочный привал. Некоторые наты заперты в клетках на замок – чтобы не натворили бед. Им за воротник, за уши, в рот, вокруг них, повсюду засунуты и валяются деньги, фрукты, сигареты, даже бамбуковый самогон – чтобы их задобрить, и они не вселились в живых людей. Демоны? Бесы? Духи мертвых? Нечистая сила? Анимистический предрассудок добуддийских времен? Лица у них гротескно разрисованы, одежды шутовские, у некоторых между зубами потухшая цигарка. Есть наты воровства, обмана, разврата, наркомании, любого человечьего непотребства. В меня, к примеру, с детства вселился нат графоманства,- если таковой имеется. Моим внукам они особенно пришлись – теперь Лео и Джулиан оправдываюттся, что это не они озорничают, а вселившиеся в них наты. Посредниками между людьми и натами служат жены последних, участвуя в церемониях экзорсизма - изгнанию натов зла из человеческого тела. Непротивленцы, бирманцы-буддийцы надеются на помощь натов и их жен. А что им еще остается?
По вечерам, когда вечерняя прохлада спускается на эту изнуренную солнцем землю, мы сидим на большой поляне перед нашим отелем, любуемся закатом на Иривади-реке, уплетаем за обе щеки, кормим приблудных котов, осмысливаем увиденное и планируем следующий день. Потом приходит кукольница и под заунывную, завораживающую музыку начинается представление театра марионеток– на сюжеты из Джатаки, рассказы о прошлых существованиях Будды.
Само собой я не жалею о нашей поездке в Бирму – она была фантазийной, сказочной, пленительной. Жизнь как римейк была прервана этим экстраординарным путешествием, не знаю, смогу ли я материализовать и активировать его – не обязательно в слове, но и в жизни.
Совесть у меня тоже вроде бы чиста, несмотря на предупреждения госдепартамента и антисоветы туристам очаровательной пленницы военной хунты Аунг Сан Су Кьи. К тому же, мы дали подзаработать уличным торговцам, шоферам такси, хозяевам ресторанам и отелей, официантам, уборщицам, нашему вознице, у которого младший брат и несколько сестер, и он – главный кормилец в семье. Альтернатива – отослать одну из девочек в бордель.
Что же меня тогда гложет? За что стыдно? Именно здесь, в Бирме, где туризм еще не вошел в обиход ввиду закрытости страны, стыдно быть беззаботным путешественником, обедать в роскошных ресторанах, пользоваться услугами нанятого на целый день возницы. С этим осадком я покидал Бирму, которую хунта переименовала в Республиканский Союз Мьянма.
Название изменилось, а страна осталась той же - нищей, бесправной и прекрасной.