Живопись для президента
Литературная гостиная
Тем, кто себя узнал, просьба не беспокоиться – этo не вы. Персонажи, имена и фамилии, названия, ситуации, место действия – не более чем плод авторского воображения. Поэтому за все имеющие место быть немногочисленные совпадения автор ответственности не несет.
Boston, 2004
– Если бы у меня было хоть что-нибудь, - сказал Женька, когда я положил трубку, - я бы вложился. Но ты же видел, чем они со мной расплатились.
Три тысячи за минуту
Володя Сигачев жил в соседнем от меня подъезде. За глаза все его звали Сигач. Он действительно был очень ловким человеком от природы. Казалось, что ему удается все, что бы он ни задумал. Тем более что все его задумки были незамысловаты и направлены исключительно на повышение собственного благосостояния. Сигач владел небольшой полиэтиленовой фабрикой в Марийской республике, в полутора часах езды на машине от Зеленогорска. Дела его шли хорошо, рабочие на его фабрике не имели проблем с получением зарплаты, не говоря уж про то, что она превышала среднюю по стране раза в два с половиной. По большим праздникам мы обычно собирались у них дома, в большой трехкомнатной квартире: Сигачев с Леной – так звали его замечательную боевую подругу, Таня с Колей – их соседи сверху, и мы с женой. Дети наши отдельной компанией шли или к Тане с Колей, или к нам, или запирались в спальне у Сигачевых – играть на компьютере и смотреть фильмы по видику.
Еще идя по двору, я обратил внимание на новенький «Форд», стоявший в сугробе у трансформаторной будки напротив Володиного подъезда. Самого Сигачева, когда он не пользовался крохотной «Окой», обычно подвозил домой шофер на заслуженной «Волге». Однажды, когда я спросил его, почему он не купит себе иномарку, Сигачев ответил: «Скромность украшает человека». И добавил: «Два месяца назад Ибатуллин купил себе «Чероки». И собственная же «крыша» у него ее отобрала. Сказали: «Не по рангу».
Значит, у Сигачева гости, подумал я. А может, это к Тане с Колей родственник из Казани приехал...
Было темно, одинокий тусклый фонарь светил фиолетовым, соперничая яркостью с луной, что запуталась в ветках дерева на краю двора. Откуда-то из дома доносилась невнятная музыка, мягко вписываясь в отдаленный скандал, нараставший в одном из окон, неровной светящейся геометрией разбросанных по всему фасаду дома. Я поднялся на третий этаж и позвонил в стальную дверь, отделанную снаружи под дерево. Вторая дверь, внутренняя, была «родной», деревянной.
– Привет, - сказал Сигачев. – Ты когда по двору шел, ничего не заметил?
– Нет, - ответил я.
– Подожди, не раздевайся. Пошли, я тебе кое-что продемонстрирую.
Накинув на спортивный костюм теплый пуховик, Сигач подошел к окну, глядящему во двор. В руках он держал здоровенный морской бинокль. Посмотрев в него, он быстрым движением отдернул прозрачную занавеску, открыл балкон и вышел наружу. Я выскочил следом за ним. Вынув из кармана маленькую черную штуковину, он направил ее вниз и нажал. Тут же двор огласился жутким воем – чем-то средним между милицейской сиреной и сигналом воздушной тревоги. «Форд», стоявший у трансформаторной будки, казалось, подпрыгнул и отчаянно замигал фарами. От него отделилась темная фигура и заметалась по сугробам, выделывая панические зигзаги. Когда она скрылась за углом, Сигачев выключил сигнализацию. Автомобиль пискнул и утих. Стало слышно, как в других квартирах хлопают форточки и балконные двери – народ вылез поинтересоваться, что происходит. Мы вернулись в комнату.
– Два месяца я эту машину ждал, - произнес Сигач. – Только сегодня утром пригнали. Игрушка, а не машина...
– Давно тебя хотел спросить, - сказал я, пристраивая куртку к натуральным оленьим рогам в прихожей. – На кой хрен ты здесь живешь? Мог бы себе и коттедж отгрохать.
– Коттедж строится, я в него уже 250 миллионов вбухал. Не коттедж, а замок. На третьем этаже по периметру там можно велогонки устраивать. Но Ленка пока переезжать не хочет, школа у сына, то-се. Дом-то за городом стоит. Далеко добираться.
– Лены нет дома, что ли?
– В музыкальной школе с Алешкой.
Заверещал телефон, и Сигач снял трубку.
– А-а... Здравствуй, - сказал он и жестом пригласил меня сесть в роскошное кожаное кресло рядом с низким столиком. На нем стояла бутылка коньяка и хрустальная вазочка с шоколадными конфетами.
– Допустим, - сказал Сигачев.
Я огляделся. Со времени моего последнего посещения здесь ничего не изменилось. В огромной, во всю длину комнаты «стенке» стояли чайный сервиз на двенадцать персон, хрусталь и книги. В центре ее размещался большой телевизор «Сони» со встроенным видеомагнитофоном. Сигачев посмотрел на меня и взглядом показал на «стенку». Я поднялся, отворил стеклянную дверцу и выудил из хрустального великолепия две небольшие рюмки на тонких длинных ножках. Сигач удовлетворенно кивнул. Разлив коньяк по емкостям, я устроился в кресле и раскрыл последний номер «Пари матч». Журнал этот выписывала Лена.
– Хорошо, - сказал Сигачев. – Если я тебе скажу, где ты можешь их взять, то что ты в состоянии мне предложить? Сколько это будет в долларах? Естественно, наличными. Разумеется, по факту. Тогда записывай телефон: 2-47-83, Алексей Иванович. Сошлешься на меня. Да ладно тебе. Потом сочтемся.
Он положил трубку и покровительственно похлопал меня по плечу:
– Учись, Леня, пока я жив. Вот как надо вести бизнес! Три тысячи долларов за одну минуту телефонного разговора.
Одновременно, «по-гусарски» мы опорожнили свои рюмки.
– Я к тебе как раз по этому поводу... - начал я.
– Леня, что угодно, - сказал Сигачев. – Но живых денег у меня сейчас нет. Так что извини, помочь не могу.
– Это не совсем то, что ты думаешь, - возразил я, уже понимая, что дальнейший разговор бесполезен. Так и оказалось, Сигач уперся, и никакие доводы его убедить не смогли.
– Ладно, - сказал я. – Ну хоть позвонить-то от тебя можно?
– Всегда пожалуйста, - с видимым облегчением разрешил Сигачев и включил телевизор.
Шла программа «Время», тревожным голосом что-то сообщал диктор, в кадре солдаты в грязных полушубках чередовались с развалинами домов - показывали Чечню.
– Хочешь крутой боевик посмотреть? - спросил Сигач, достав из стопки у телевизора видеокассету. – Вчера только принесли.
Виктор Серов был еще одним моим знакомым бизнесменом. Но предпринимательство его было иного рода. Вполне легально и успешно он занимался строительством, а нелегально и не менее успешно рэкетом. Ко мне он относился хорошо, считая меня неким «чудиком», человеком не от мира сего. Формально он входил в иерархию Ферзя, и его вместе с командой нанимали, когда из какого-нибудь крупного туза надо было вытрясти долг, а то и просто запугать. Сам он утверждал, что ни пытками, ни убийствами не промышляет, и я ему, пожалуй, верил, поскольку один его вид мог нагнать страх на кого угодно. К тому же гонорар за проделанную работу он получал не деньгами, а выгодными подрядами и контрактами, что позволяло ему всегда оставаться на плаву в обеих сферах его существования. «Ты пойми, - как-то в минуту откровенности объяснил он мне. – В этом раскладе я не главный. Я не король, я валет. Ну, может быть, козырной. Поэтому я до сих пор живой и не в тюрьме».
– Его еще нет, - ответила трубка голосом жены Виктора. – Он обещал приехать поздно. Но я ему скажу, что вы звонили, Леня. Вообще-то завтра он до двенадцати должен быть дома. Я думаю, что вы можете подойти без звонка часам к десяти. Вам он всегда рад.
Фрося, Фрося, мальчик мой...
– Входи, не бойся, - пригласил меня Виктор, одной рукой придерживая дверь, второй собаку, бешено рвавшуюся перегрызть мне горло. Собаку звали Фрося, это была сука породы «доберман-пинчер». Она уже не лаяла, а просто хрипела, захлебываясь ненавистью и слюной.
– Свои, кому говорю! - прикрикнул на нее Виктор и замахнулся. – Ну-ка, сидеть, падла! Сидеть, кому сказал!
Собака села, вздрагивая всем телом и не отрывая от меня пылавших злобой глаз. Под стать Виктору, здоровая, плотная и безжалостная, идеальное орудие убийства, в прошлой жизни она, скорее всего, была акулой.
– Ведь узнала тебя, сука, а все равно могла бы яйца отгрызть, - с какой-то даже гордостью взглянул на нее Виктор и заорал:
– Место!
Фрося неохотно повернулась и, покосившись на меня красным глазом, неторопливо побрела на кухню. Когда-то, в начале нашего с Виктором знакомства, я недоумевал по поводу ее явного неравнодушия ко мне, потом мне в голову пришла мысль о генетической памяти – именно доберман-пинчеры были любимыми гестаповскими собаками...
– Неделю назад она одному кадру отхватила все-таки яйцо, - сказал Виктор, надевая теплую меховую куртку. – Давай-ка минут двадцать во дворе походим, выгулять ее надо. Не возражаешь? А то можешь посидеть. Книжки пока почитаешь...
– Да нет, не возражаю, - ответил я. – И как с этим мужиком дело кончилось?
– К ноге! – закричал Виктор.
Фрося примчалась с кухни и, по-прежнему кося на меня глазом, дала нацепить на себя намордник и поводок.
Мы вышли во двор. Солнце, отражаясь в снегу, слепило глаза. Слабый мороз залезал под шарф и пощипывал уши. Дышалось легко, воздух был чистым и свежим, и пар изо рта оставался висеть где-то сбоку, распадаясь постепенно и незаметно.
– Мужику-то мы по-быстрому все зашили, это работяга со стройки, у меня в бригаде шабашит. Нет, ну, конечно, не откусила она ему ничего, так, прихватила маленько. Дал я ему двадцать тысяч в виде компенсации. Он же меня еще и благодарил. Вообще-то эта тварь одного меня слушает. Даже жена с сыном ее побаиваются. Но Фроська не дура, совсем не дура, знает, что их тоже должна защищать. Знаешь?
Фроська посмотрела на хозяина и зарычала.
Мы свернули на тропинку, ведущую из двора в парк. Навстречу шла красивая молодая женщина. Глаза у нее были голубые, фигура идеальная – это было заметно даже под новенькой норковой шубой. На плече ее висела маленькая дамская сумочка, руку оттягивал пакет с продуктами.
– Здравствуй, Витя, - кокетливо произнесла она и взглянула на меня. – А это кто? Познакомь, что ли...
Виктор промолчал. Женщина нагнулась и погладила добермана по загривку:
– Фрося, Фрося, мальчик мой...
Собака никак не среагировала на прикосновение. Она стояла, глядя в пространство, в упор не замечая присутствия постороннего объекта. Уже пройдя дальше, женщина обернулась, как будто что-то вспомнив:
– Витя, ты когда заглянешь? Что-то ты меня совсем забыл...
– На днях как-нибудь, - буркнул Виктор.
Мы прошли в молчании несколько метров, и Виктор зло сплюнул:
– Дура! Фрося, Фрося, мальчик мой... Вот что значит, когда на уме одни кобели! Нет, но до этого же надо додуматься – Фрося, мальчик мой! Показал бы тебе этот, прости Господи, Фрося без намордника!
– Знакомая?
– В доме напротив живет. Я уже год как перестал к ней бегать, а она все забыть не может... Блядища, каких свет не видывал.
В парке Виктор отстегнул поводок. Фрося встала рядом, вопросительно глядя на хозяина. Мы закурили. Виктор посмотрел на собаку и вдруг отвесил ей мощный пинок:
– Пошла в кусты, тварь! Опять на дороге гадить намылилась!
Фрося оскалилась, это было видно даже под намордником, и побежала в сугроб.
Дома Виктор пригласил меня на кухню, поставил на плиту огромную кастрюлю с борщом и достал из холодильника водку:
– Пообедаем?
– Так ведь еще одиннадцать...
– Ну и что?
– Тогда давай, - согласился я.
После того как мы пообедали, выпив в процессе по три рюмки водки, Виктор решил показать мне свое последнее приобретение. Мы пересекли прихожую, гостиную, две спальни и оказались в кабинете, где стояли небольшой серый сейф, стол с компьютером и факсом, два кресла и диван. Дом, в котором жил Виктор, был кооперативным, он же сам его и строил три года назад, поэтому квартира у него была просторная, с удобной планировкой и даже верандой, поскольку жил он на первом этаже. Все окна в квартире были забраны решетками.
Виктор пошарил за диваном и вытащил автомат Калашникова, десантный вариант, с укороченным стволом и складным прикладом:
– Видал? Замечательная штука.
Я подержал автомат и вернул его Виктору.
– А карабин я тебе свой показывал? – спросил он.
– Нет, - сказал я.
– И «парабеллум» тоже - нет?
Карабин находился в гостиной за «стенкой» с книгами, а «парабеллум» в сейфе. Там же было штук пять газовых баллончиков, а в глубине на средней полке несколько еще нераспечатанных пачек денег. Отдельно лежали четыре тонкие пачки долларов, перетянутые резинками.
– Хочешь, подарю? – сказал Виктор, достав баллончик. – Немецкие, со слезоточивым газом.
– Спасибо, - не отказался я.
– Классная вещь. Я один на Фроське проверил. Работает, я тебе скажу!
– Зачем тебе столько оружия? – спросил я.
– Понимаешь, если что случится, то мало им не покажется. Так просто я не дамся. Мне недавно вообще обещали базуку подбросить.
– А если менты узнают?
– Ты что, с Луны упал? А через кого я, думаешь, все эти прибамбасы покупаю? Если же чужие менты заявятся, то меня об этом заранее предупредят. Так что все это я перепрятать вполне успею. Ну ладно, говори, что у тебя за дело ко мне?
В середине моего рассказа Виктор вдруг побагровел и завопил:
– Место!
Я увидел мгновенно скрывшуюся в дверном проеме длинную морду Фроси. Затем раздался топот, затихший где-то в районе кухни.
– Извини, - сказал Виктор. – Ты говоришь, три? Три я тебе дать не могу, только два с половиной. Можешь взять прямо сейчас. Тебе в рублях или в долларах?
– Сейчас я не возьму. Мне ведь только на один день, и я еще не знаю какой. Но на этой неделе, конечно. Поэтому хочу взять накануне вечером, чтобы без процентов.
– Как говорят американцы, ноу проблем, - заверил меня Виктор.
– Все будет, как положено. Я напишу тебе расписку...
– Никакой расписки мне не надо. Обижаешь, - улыбнулся Виктор, сверкнув золотыми зубами. – Неужели ты думаешь, что в случае чего я тебя не найду?
Ферзи и пешки
Следующим на очереди у меня был Сергей Кошкин. Он арендовал ларек напротив кинотеатра, где продавался обычный джентльменский набор – спиртные напитки, сигареты, соки-воды, шоколад, жвачки и презервативы. Всего лишь год назад Сергей был обычным «челноком» и мотался с огромными баулами то в Турцию, то в Польшу. Но помимо коммерческих достоинств, он обладал и человеческими. Будучи ближайшим другом очень необычного художника, Равиля Хуснутдинова, Сергей в буквальном смысле содержал его. Он восхищался его картинами, пытался их продавать, периодически выводил Равиля из запоев и нянчился с ним, как с ребенком. Высокий, несколько полноватый и совершенно лысый в свои 27 лет, в общении Сергей был очень приятным человеком, легким на подъем, в меру авантюристом и нередко при этом совершенным невеждой в самых элементарных вещах, касающихся искусства. К живописи он относился с благоговением и втайне сам, видимо, пробовал в ней силы.
Сережкин ларек для меня был чем-то вроде символа перемен. Обитый со всех сторон железными листами, он напоминал бункер. А ведь когда-то на этом месте находился застекленный газетный киоск... Перед крошечным окошком стояли двое подростков. Один из них распечатывал только что приобретенную пачку «Lucky Strike». Я обошел ларек сзади и постучал в дверь. Сергей впустил меня без промедления. Внутри тесного помещения пахло, как в парфюмерном магазине, из магнитофона тихо плыла эротическая музыка. Над головой едва желтела лампочка. Яркостью раскаленных докрасна спиралей с нею соперничал электрообогреватель. Три смазливые девицы, стайкой оккупировавшие ящики в углу, дружно блеснули глазами в полутьме на вновь вошедшего.
– Пиво будешь? – вместо приветствия спросил Сергей и, не дожидаясь ответа, ловким ударом о край прилавка откупорил бутылку чешского пива.
– Поговорить надо, - сказал я, отхлебнув из горлышка.
Одна из девиц встала за прилавок, и мы вышли наружу. Утрамбованный до состояния льда снег под ногами хранил следы, образно говоря, собак и людей. Народ валил с работы, и у гастронома через улицу то собиралась, то рассасывалась толпа. Такое же оживление наблюдалось и у кинотеатра. Изредка проезжали легковушки, отсвечивая красными от заката стеклами. Прозрачный шум голосов и машин уплотнял воздух. Холод не чувствовался. Мы вытащили по «мальборинке» из Сережкиной пачки и закурили.
– Дай подумать, - сказал Сергей. – Сегодня у нас понедельник... Значит, завтра днем я смогу тебе занять пятьсот тысяч. Но утром в четверг их надо будет вернуть, потому что это не мои...
– А если, скажем, в среду днем взять, а в пятницу утром вернуть?
– Еще проще, - заверил меня Сергей.
В этот момент к нам подошла симпатичная блондинка лет тридцати. На ней было зимнее пальто с пышным меховым воротником, такого же меха шапка и коричневые сапоги на высоком каблуке.
– Привет, - улыбнулся Сергей. – Как жизнь?
– Где она? – тихо спросила женщина.
– Может, не будем при посторонних? – произнес Сергей.
– Она здесь? – женщина кивнула на ларек, и лицо ее побледнело.
– Наташ, не надо этого делать. Это уже ничего не изменит, - сказал Сергей. – Хочешь пива?
– Я ей только в глаза хочу посмотреть.
– Наташ, зачем портить все, что было хорошего? - мягко сказал Сергей. – Зачем омрачать приятные воспоминания?
Женщина отодвинула Сергея в сторону и проскользнула внурь ларька. Сергей глубоко затянулся и выбросил окурок на дорогу.
– Надо идти, - с неохотой сказал он. - А то они мне сейчас весь бизнес разнесут. Подождешь?
Дверь ларька распахнулась, и оттуда вылетела блондинка, таща за рыжие волосы одну из девиц. Меховая шапка ее упала в снег. Обе подружки визжали. Сережа героически бросился в самый центр циклона. Пытаясь отцепить руку блондинки, он, чуть посмеиваяcь, говорил:
– Успокойтесь, девочки. Ну, чего вы раздухарились? Люди же смотрят...
– Она знает, чего! - закричала блондинка. – Эта сучка знает – чего!
Разняв их, Сережка встал между ними, удерживая обеими руками блондинку, и рыжая, выглянув из-за его плеча, крикнула в ответ:
– Сама ты сучка! Я, что ли, замужем? Я, что ли, за неженатыми бегаю?
– Чтоб ты сдохла - чужих мужиков отбивать! Чтоб глаза твои поганые повылезали, тварь!
– Иди, мужу пожалуйся! – завопила рыжая в ответ.
– Тихо! – прикрикнул на них Сергей. – Раскричались тут...
Люди у кинотеатра стали на нас оглядываться.
– Ну, как вам не стыдно, девчонки... – сказал Сергей укоризненно. – Перестаньте ссориться. Давайте пивка попьем, что ли...
Я подал шапку блондинке, и она, гордо подняв голову, удалилась.
– Еще придешь – сиськи оторву! – крикнула рыжая ей в спину.
Сергей развернул ее лицом к двери и затолкал в ларек... Мы помолчали.
– Доиграешься, погубят тебя бабы, - сказал я.
– Губит людей не пиво... – вздохнув, процитировал Сергей. – Кстати!
Нырнув в недра своего мини-магазина, он вынырнул оттуда через минуту с двумя бутылками пива и следами помады на щеке.
Тотчас же странным образом возник рядом с нами тощий мужичонка непонятного возраста в потертом тулупчике и удивительном головном уборе – чем-то средним между ушанкой и фуражкой, с пропитыми до водянистой синевы глазами, с лицом, изрезанным морщинами, и с открывашкой для бутылок в левой руке.
– Господа желают откупорить бутылки? – угодливо спросил он.
– Не видишь - уже откупорены? - грубо сказал Сергей.
Мужичонка повернулся и, поскользнувшись, попытался исчезнуть.
– Стой, - сказал Сергей. – Ты чего за это хотел?
– Мне бы бутылочки пустые...
– Получишь четыре бутылки, но за это подметешь вокруг ларька. Видишь, сколько мусора?
– Спасибо, - обрадовался мужичок.
– Через десять минут подойдешь сюда, я тебе дам совок с метелкой. Все понял?
Мужичок мелко закивал и заспешил куда-то вбок, к гастроному.
– Бич, из новеньких, - пояснил Серега. – Неделя почти, как здесь крутится. Я его раза два гонял уже отсюда, поэтому запомнил. Предприимчивый, гад.
Потом мы с Сережкой сидели на ящиках внутри его бункера, глядя на мир сквозь амбразуру. На коленях у Сережки примостилась рыжеволосая, что-то довольно мурлыча в те моменты, когда не надо было продавать товар и считать деньги. Сам владелец ларька периодически оглядывался на меня и подмигивал. Одна из двух оставшихся не у дел девушек выказывала явную заинтересованность во мне, но я не ответил взаимностью. Снаружи старательно трудился бомж. Иногда было слышно, как совок соскребает лед с металлических стен. Когда Сергей вышел проверить работу, он остался так доволен, что, кроме обещанных пустых бутылок, отсчитал нечаянному работнику еще три тыщи сотками.
Наступил вечер, и клиентов стало больше. Покупали в основном сигареты, шоколад и спиртное. С внутренней стороны прилавка взгляд отличается некоей принадлежностью к избранному кругу, и вскоре я поймал себя на том, что командую отвлекшемуся хозяину:
– Серега, отпусти товар покупательнице!
Время текло незаметно, в незатейливых и неторопливых беседах, как написал бы романист XIX века. Сергей с рыжеволосой между тем занялись тем, что на спор стали ставить рекорд длительности поцелуя. Поэтому я упустил тот момент, когда в окошке нарисовалась стриженная ежиком совершенно бандитская морда.
– Лучшую водку и лучший шоколад, - приказала она. – Если окажется гавно – тебе не жить, понял, купчик? Да, и еще блок «Данхила»... Шевелись давай, шеф ждать не любит.
Протрезвевший Сергей быстро выложил на прилавок все, что требовалось. Вопреки моим ожиданиям, взамен бандит кинул несколько купюр. Приобретенное он отнес в джип, стоявший под фонарем у кинотеатра.
– Ничего себе, - сказал Сергей. – Похоже, Ферзь самолично приехал.
– Ты что, тоже под ним ходишь? – спросил я.
– Ну, ты скажешь тоже, - фыркнул Сергей. – Это моя «крыша» под ним ходит. Я для него слишком мелкая сошка.
Мы вышли из ларька и, закурив, встали рядом. Площадь перед кинотеатром была как на ладони. Место освещалось хорошо, лица людей были различимы, так же как и изображение целящегося в публику из пистолета героя американского боевика на рекламном щите. Дверь джипа отворилась, оттуда вышел невысокий человек в длинном черном пальто и белом шарфе. Его сопровождали двое здоровых «быков» в коже. Один из них был нашим недавним собеседником. «Черное пальто» двинулось к кинотеатру, но в движении этом было что-то неправильное. Причем я мог бы даже поспорить, что тот, на ком было это пальто, не был пьян. Странность была какого-то иного рода – как будто человек попал сюда из другого измерения, с другой планеты, с другим ритмом жизни. «Черное пальто» сильно шатнуло, оно остановилось и резко выбросило руку, показывая на ступени кинотеатра. Один из телохранителей тотчас же устремился туда. Я проследил направление и увидел группку симпатичных девушек школьного возраста. В это время путь «черного пальто» пересек человек, фигура которого мне кого-то смутно напомнила. «Черное пальто» о чем-то его спросило. Тот покачал головой в странном головном уборе и пошел было дальше. Неожиданно в руке у главного бандита что-то блеснуло, и он произвел серию очень быстрых движений. Человек, неосторожно пересекший его путь, упал. Мне показалось, что наступила тишина. Двое телохранителей подхватили под руки своего босса и усадили его в джип. Он не сопротивлялся. Быстро развернувшись, джип уехал. Мы побежали к упавшему. Он лежал на животе. Вокруг уже собралась толпа. Кто-то сказал:
– Не трогайте его. Сейчас “скорая” приедет. Уже вызвали.
“Скорая помощь” приехала, на удивление, быстро, минут через пять. Когда пострадавшего укладывали на носилки, я внезапно его узнал. Это был бомж, который два часа назад расчищал завалы вокруг Сережкиного ларька.
– Живой пока, - сказал кто-то.- Говорят, пульс есть еще...
– Ничего не понимаю, - сказал я потрясенно, когда мы вернулись к ларьку. – За что он его?
– Привиделось чего, наверно, - сказал Сергей. – Ферзь ведь на героине сидит, ты не знал?
Милиция появилась через полчаса. Заглянув в окошко ларька, милиционер спросил, испытующе оглядев всех присутствующих:
– Кто-нибудь что-нибудь видел?
– Да нет, мы же все внутри сидели, - ответил Сергей. – Это уж потом нам люди рассказали.
– Понятно, - повернулся милиционер к другому, стоявшему рядом. – Говорят, ничего не видели, ничего не знают.
Еще раз внимательно всех оглядев, он сказал:
– Если вдруг кто-нибудь что-нибудь вспомнит, надо говорить, что делать в таком случае?
– Не надо, командир, - сказал Сергей. – Все грамотные. Мы правда ничего не видели.
Представители власти, не прощаясь, удалились. Хлопнула дверца «дискотеки», заскрежетал и завелся мотор, и милиция покинула место происшествия.
Я буду звать тебя бананом
Тамара Николаевна объявилась во вторник утром с новостями о том, что аудиенция назначена на четверг, проходить будет в Кремле и что в этот день я должен быть у нее не позже одиннадцати, разумеется, вместе с картиной. Поэтому к вечеру вторника я развил бурную деятельность, утрясая детали получения денег и взятия картины под их залог. Все, в принципе, было обговорено, и в среду в два часа дня, как и задумывалось, первым делом я заглянул в окошко Сережкиного ларька. На этот раз Сергей был один.
– На, пересчитай, - сказал он, заперев за мной дверь.
Я пересчитал пятьсот тысячерублевых бумажек, перетянул пачки резинками и положил их на дно небольшой спортивной сумки, которую предусмотрительно принес с собой.
– Во сколько, говоришь, вас там ждут завтра? – спросил Сергей.
– В час.
– На чем поедешь?
– На банкирше.
– Может, тебя лучше проводить до того места, где ты остальные денежки возьмешь? Я могу и подождать, чтобы потом до дома тебя довести. Все ж таки сумма не маленькая...
– Спасибо, - обрадовался я. – Ждать не надо. Оттуда меня, скорее всего, на машине домой подбросят. Ларек на кого оставишь?
– Через сорок минут Лялька подойдет. К этому мужику, у кого картина, тебя завтра кто-нибудь будет сопровождать?
– Женька Сафронов. И с картиной до РКЦ...
– А обратно?
– Обратно из Казани я полагаю уже без картины, но с деньгами возвращаться.
– А если с картиной и без денег?
– То же самое, но в нисходящем порядке.
– А если без картины и без денег?
– Отвянь, ладно? - сказал я.
– Все понятно. Простой, но эффективный план, - одобрил Сергей. – Пиво будешь?
После того как мы распробовали голландское пиво и сошлись на том, что чешское не хуже, Сергей почесал лысый затылок и сказал:
– Только не обижайся. Я тебе в первый и последний раз об этом скажу, Лень. Больше напоминать не буду. Ты просто держи в уме, что деньги эти – не мои, мне их послезавтра утром возвращать...
Я выразительно на него посмотрел, и Сергей, отведя взгляд, закопошился в ящике под прилавком. Потом он просветлел лицом и достал связку бананов. Отделив два – себе и мне, он сообщил:
– Сегодня утром завезли шесть ящиков. А к обеду уже ни одного не осталось... Хорошо, что зима.
– Не вижу связи, – заметил я, распечатывая заморский плод.
– Не надо их в морозилках держать. Помнишь, летом бананы на каждом углу продавались? Знаешь, где их хранили?
– В овощехранилищах?
Сергей отрицательно покачал головой.
– В производственных холодильниках каких-нибудь?
– Для такого количества не хватило бы.
– Сдаюсь, - сказал я.
– В моргах!
Я перестал есть.
– Отнесись к этому философски, - довольным голосом произнес Сергей и потряс шкуркой от банана. – Человек тоже плод. Его сорвали, повертели в руках - мол, ты смотри, какой красивый... потом положили в тенек, чтоб дозрел, потом вынули душу, откусили, прожевали, похвалили - мол, сладкая выросла. И все, кранты продукту! А шкурку выбросили. Но сначала ее в морг, для выяснения причины...
– Погоди-ка, погоди-ка, - перебил я его. – Некоторые считают, что плоды помирают сразу, когда их срывают с деревьев или там с кустов... А ты, значит, утверждаешь, что банан все еще живой до тех пор, пока его не съели, пока «душу не вынули». Утверждаешь или нет?
– Ну, допустим...
– Чего ж тогда означает момент срывания?
– Счетчик включился – означает, - подумав, заявил Сергей.
– То есть сорванный банан – не мертвый, а умирающий банан? Типа: обрывается пуповина, и новорожденный попадает в этот мир. И может, именно когда его сорвут, этот банан, тогда у него жизнь и начинается... Так, по-твоему?
– Ну да...
– Но ведь не все бананы-то съедаются, Серега... И срываются тоже не все, некоторые так и продолжают висеть... без толку. Остаются на своей Родине, никем не востребованные. И все сгнивают, рано или поздно...
– Чуть подгнивши, они даже вкуснее бывают, - ехидно заметил Сергей.
– Точно! Ты прав. Душа - это и есть самая съедобная часть банана. Вот она-то и умирает со временем, она и гниет от жары, ею народ и питается. Но если держать ее в холодильнике, то прожить она может дольше... Это кожуру потом похоронят, памятник поставят... Получается, что весь наш жизненный путь – это время между тем, когда тебя срывают с дерева, и тем, когда ты готов к употреблению. А самый главный миг в жизни – это тот, когда ты начал подгнивать, когда слаще ты уже быть не можешь... Может быть, вся наша жизнь – только подготовка к этому моменту... Серега, я буду звать тебя бананом.
– А я тебя, - засмеялся Сергей.
– Офигеть, - сказал я. – В субботу как-раз Платона в руках держал, совершенно случайно, и вот тебе следствие...
– По-моему, ты еще не созрел, - сказал Сергей. – Вот когда жена тебе первый раз в жизни скажет «сладкий ты мой», к примеру... Тогда все, готовься к переходу в мир иной.
– Сразу видно, Серега, что не был ты женат... В таком стиле только любовницы изъясняются, а жены выражаются прямо противоположно.
– Это смотря какой им банан попался, - возразил Серега и захохотал во все горло.
До Виктора мы добрались без приключений. Лишь возле самого его дома я поскользнулся и чуть не упал, но Сергей был настороже и подхватил меня под локоть, придержав сумку.
– Ты уверен, что тебя не надо будет провожать? – спросил он еще раз.
– Не волнуйся ты так, - сказал я.
– Да не за тебя я волнуюсь, а за деньги, - откровенно признался Сергей.
– Вот спасибо.
– Не стоит благодарностей...
Зайдя со мной в пустой темный подъезд, Сергей внимательно огляделся:
– Какой этаж?
– Первый.
– Ну, тогда я пошел. Ни пуха!
– Иди ты....
– Уже иду, - ответил Сергей, и дверь за ним захлопнулась.
Я вытер ноги о коврик и нажал на клавишу звонка. Сейчас же за дверью зашлась в злобном лае Фроська.
Виктору было не до меня. Он уже был одет в свой кожаный полушубок, на голове ондатровая ушанка, на ногах высокие американские ботинки.
– Еще минута, и ты бы меня не застал, - сказал он после того, как загнал Фроську на кухню. Мы прошли в кабинет, мимоходом я поздоровался с его высокой грустной женой Людой, сидевшей перед телевизором в гостиной, и Виктор открыл сейф. Затем он перекидал в мою сумку несколько пачек новеньких купюр в нераспечатанной банковской упаковке, после чего сумка немного потяжелела.
– Будешь пересчитывать? - спросил он таким тоном, что я поспешил сказать «нет».
– Отлично, - подытожил он. – Вернешь послезавтра, как договаривались. Можешь даже вечером. Я буду после восьми.
Из квартиры мы вышли вместе, затем Виктор свернул к гаражу.
– Извини, мне некогда, - сказал он на прощанье. – Все, до пятницы... Бывай.
Пожалев в душе, что слишком рано отпустил Сергея, дворами я вышел на Комсомольскую улицу, одну из самых освещенных в городе. Давно стемнело так, что на небе стали видны звезды. Я сознательно выбрал путь в обход, по многолюдью. Одной рукой я нес сумку с тремя миллионами, другой сжимал в кармане газовый баллончик, подаренный мне Виктором. Через двадцать минут я уже был на подходе к дому, от этого расслабился, остановился и закурил.
Сигареты были из Сережкиного ларька, классические короткие «Мальборо», те, что отличаются свойством быстро сгорать и оставлять ровный не падающий столбик пепла на конце. Вокруг было совершенно тихо, и я, быстро двигаясь, полностью погрузился в мысли о предстоящем отъезде и о том, что жена моя, несмотря на формально выраженное согласие, на самом деле уезжать никуда не хочет... Это было понятно, ведь у нее здесь родня, отец, мать, сестра, а кроме того, работа и не последняя должность в этой системе. На меня же положиться трудно – человек без явно выраженных профессиональных пристрастий, гуманитарий...
Я настолько ушел в себя, что, когда раздался собачий лай, меня от испуга чуть кондрашка не хватила. Дыхание пересеклось, а сердце запрыгало в грудной клетке, срочно ища выход. Маленькая грязная собачонка бегала вокруг, пытаясь цапнуть меня за ногу, и при этом неистово завывала... Уж не знаю, чем это я в последнее время так активно не нравился собакам. Забыв про газовый баллончик в кармане, я последовал первому порыву души и сбросил пепельный столбик с сигареты прямо на нос вредине. Та зачихала, зафыркала, закрутила головой и отстала. Этот небольшой инцидент помог мне вернуться в реальный мир. Я снова стал внимательным к деталям. Например, обратил внимание на необычное количество легковых автомобилей, припаркованных во дворе моего дома, – среди них был и сигачевский «Форд», и новенькая «Нива», и ярко-красная «девятка», и даже какой-то не первой свежести «Опель». Поэтому, отпирая дверь своей квартиры, я был готов к любым неожиданностям. Но к тому, что в меня с ходу полетит тапочка, подготовиться все равно не успел. Хотя и прикрылся рукой инстинктивно.
– Ты что мне утром обещал? – вместо приветствия крикнула жена.
Мгновенно я вспомнил, что в шесть должен был забрать младшего из группы продленного дня, так как у жены в это время намечалось совещание в Городской администрации.
– Значит, совещание твое уже закончилось? – попытался я перевести беседу в мирное русло.
– Ты что, издеваешься? – риторически спросила жена. Глаза ее сверкнули, и я почувствовал, что сейчас в меня полетит что-нибудь более тяжелое.
– А кто Петьку забрал?
– Озаботился! – сказала жена. – И трех часов не прошло! Примерный отец, любящий муж. Кормилец ты наш! Ты сколько за последний месяц в дом принес? Ты хоть что-нибудь заработал? А теперь ему уже некогда стало и за сыном в школу заходить... Все дела, батюшка! Уж такие мы занятые – по самую нехотелку! Просто гад ты безответственный... И никуда я с тобой не поеду, и детей не отдам! Поезжай-ка ты сам куда хочешь, катись колбаской! Что я там с тобой буду делать, в твоей Америке – с хлеба на воду перебиваться, в нищете подыхать? Так я этим и здесь вполне могу заниматься! Ты мне уже такую жизнь устроил. В доме элементарно жрать нечего! Ты видел, что у тебя в холодильнике стоит? На, посмотри – бутылка молока да полбанки самогонки! Даже хлеба в доме нет! Ну, да тебя же ничего, кроме собственной задницы, не волнует. Дети тебя волнуют? О них жена позаботится – напоит, накормит, оденет, в школу отведет, из школы встретит! А о жене кто позаботится? Да сама она! Не маленькая, заработает! Ну, так я тебе скажу, кто обо мне позаботится!
– Дура, - процедил я сквозь зубы.
– Знаю, что дура! Конечно, дура, кто ж еще? Другие бабы давно уже себе спонсоров позаводили – те, кто без мужей, или те, у кого мужья такие же сволочи, как ты...
– Где дети? Дома?
– Какая тебе разница где?
– Я сейчас просто уйду, поняла?
– Так я что, возражаю, что ли? Никто тебя здесь не держит...
– Куда детей подевала? - вскипел я неожиданно для себя. – Смотри, доорешься, я тебя, действительно, никуда с собой не возьму! Подыхай здесь от голода да от пьянства со своими учителями, учениками, бюрократами, бандитами... спонсорами...
– Да лучше здесь сдохнуть! Тут хоть люди живут! А если там все такие, как ты...
Я повернулся и вышел из квартиры, хлопнув дверью так, что над нею обвалилась штукатурка.
Среда – рыбный день
Стоя у подъезда, я закурил. Успокоившись, решил не принимать никаких кардинальных решений под горячую руку. Судя по всему, дети - у родителей жены. Похлопав по сумке, я убедился, что деньги – при мне. Подаваться к кому-то дальнему было бы сейчас неразумно, и я пошел в соседний подъезд к Сигачевым.
Минута, и скрип снега под ногами сменился визгом несмазанной двери. Было темно, опять на всех этажах кто-то выкрутил лампочки. Воняло мочой. На втором этаже, в квартире Юсупа, громко ругались, что-то глухо падало. Лиха беда начало, подумал я, вслушиваясь в знакомые мотивы. Поднявшись на третий этаж, я позвонил и стал ждать, когда лязгнет замок внутренней двери и в глазке проклюнется кусочек света. Но было по-прежнему темно. Я позвонил еще раз, затем пнул железную дверь. Сигачовский «фордельник» стоял во дворе, значит, по крайней мере, хотя бы сам хозяин дома. Первый звонок он мог не слышать, но второй был достаточно длинным, чтобы и мертвого разбудить. Баб он домой не водит, поскольку не дурак. Чем он еще может быть занят? Разве что важным телефонным разговором или сидением «на горшке». Наконец замок щелкнул, мелькнул лучик света в глазке и... наступила тишина. Конечно, в такой темноте ничего увидеть было невозможно. Я вновь позвонил, и из-за двери довольно по-хамски спросили:
– Кто?
– Я, - сказал я, уже догадываясь, что Сигач, видимо, не в духе.
Дверь отворилась, и я, щурясь от яркого света в прихожей, перешагнул порог.
Тут же у меня кто-то отобрал и бросил на пол сумку, а потом толкнул в спину так, что я пролетел в гостиную, сбив по дороге стул. В комнате горел только торшер, освещая бледные лица Сигача и Лены, сидевших на двух сдвинутых креслах в углу у «стенки». Затем мне поставили подножку, и я повалился на бок. Поднявшись на колени, я почувствовал, что в затылок упирается что-то твердое и, судя по всему, металлическое.
– Тихо, - внушительно произнес голос, в котором мне почудилось что-то знакомое. - Ну-ка, поверни его.
Продолжение. Начало в №8(461)
Тем, кто себя узнал, просьба не беспокоиться – этo не вы. Персонажи, имена и фамилии, названия, ситуации, место действия – не более чем плод авторского воображения. Поэтому за все имеющие место быть немногочисленные совпадения автор ответственности не несет.
Boston, 2004
– Если бы у меня было хоть что-нибудь, - сказал Женька, когда я положил трубку, - я бы вложился. Но ты же видел, чем они со мной расплатились.
Три тысячи за минуту
Володя Сигачев жил в соседнем от меня подъезде. За глаза все его звали Сигач. Он действительно был очень ловким человеком от природы. Казалось, что ему удается все, что бы он ни задумал. Тем более что все его задумки были незамысловаты и направлены исключительно на повышение собственного благосостояния. Сигач владел небольшой полиэтиленовой фабрикой в Марийской республике, в полутора часах езды на машине от Зеленогорска. Дела его шли хорошо, рабочие на его фабрике не имели проблем с получением зарплаты, не говоря уж про то, что она превышала среднюю по стране раза в два с половиной. По большим праздникам мы обычно собирались у них дома, в большой трехкомнатной квартире: Сигачев с Леной – так звали его замечательную боевую подругу, Таня с Колей – их соседи сверху, и мы с женой. Дети наши отдельной компанией шли или к Тане с Колей, или к нам, или запирались в спальне у Сигачевых – играть на компьютере и смотреть фильмы по видику.
Еще идя по двору, я обратил внимание на новенький «Форд», стоявший в сугробе у трансформаторной будки напротив Володиного подъезда. Самого Сигачева, когда он не пользовался крохотной «Окой», обычно подвозил домой шофер на заслуженной «Волге». Однажды, когда я спросил его, почему он не купит себе иномарку, Сигачев ответил: «Скромность украшает человека». И добавил: «Два месяца назад Ибатуллин купил себе «Чероки». И собственная же «крыша» у него ее отобрала. Сказали: «Не по рангу».
Значит, у Сигачева гости, подумал я. А может, это к Тане с Колей родственник из Казани приехал...
Было темно, одинокий тусклый фонарь светил фиолетовым, соперничая яркостью с луной, что запуталась в ветках дерева на краю двора. Откуда-то из дома доносилась невнятная музыка, мягко вписываясь в отдаленный скандал, нараставший в одном из окон, неровной светящейся геометрией разбросанных по всему фасаду дома. Я поднялся на третий этаж и позвонил в стальную дверь, отделанную снаружи под дерево. Вторая дверь, внутренняя, была «родной», деревянной.
– Привет, - сказал Сигачев. – Ты когда по двору шел, ничего не заметил?
– Нет, - ответил я.
– Подожди, не раздевайся. Пошли, я тебе кое-что продемонстрирую.
Накинув на спортивный костюм теплый пуховик, Сигач подошел к окну, глядящему во двор. В руках он держал здоровенный морской бинокль. Посмотрев в него, он быстрым движением отдернул прозрачную занавеску, открыл балкон и вышел наружу. Я выскочил следом за ним. Вынув из кармана маленькую черную штуковину, он направил ее вниз и нажал. Тут же двор огласился жутким воем – чем-то средним между милицейской сиреной и сигналом воздушной тревоги. «Форд», стоявший у трансформаторной будки, казалось, подпрыгнул и отчаянно замигал фарами. От него отделилась темная фигура и заметалась по сугробам, выделывая панические зигзаги. Когда она скрылась за углом, Сигачев выключил сигнализацию. Автомобиль пискнул и утих. Стало слышно, как в других квартирах хлопают форточки и балконные двери – народ вылез поинтересоваться, что происходит. Мы вернулись в комнату.
– Два месяца я эту машину ждал, - произнес Сигач. – Только сегодня утром пригнали. Игрушка, а не машина...
– Давно тебя хотел спросить, - сказал я, пристраивая куртку к натуральным оленьим рогам в прихожей. – На кой хрен ты здесь живешь? Мог бы себе и коттедж отгрохать.
– Коттедж строится, я в него уже 250 миллионов вбухал. Не коттедж, а замок. На третьем этаже по периметру там можно велогонки устраивать. Но Ленка пока переезжать не хочет, школа у сына, то-се. Дом-то за городом стоит. Далеко добираться.
– Лены нет дома, что ли?
– В музыкальной школе с Алешкой.
Заверещал телефон, и Сигач снял трубку.
– А-а... Здравствуй, - сказал он и жестом пригласил меня сесть в роскошное кожаное кресло рядом с низким столиком. На нем стояла бутылка коньяка и хрустальная вазочка с шоколадными конфетами.
– Допустим, - сказал Сигачев.
Я огляделся. Со времени моего последнего посещения здесь ничего не изменилось. В огромной, во всю длину комнаты «стенке» стояли чайный сервиз на двенадцать персон, хрусталь и книги. В центре ее размещался большой телевизор «Сони» со встроенным видеомагнитофоном. Сигачев посмотрел на меня и взглядом показал на «стенку». Я поднялся, отворил стеклянную дверцу и выудил из хрустального великолепия две небольшие рюмки на тонких длинных ножках. Сигач удовлетворенно кивнул. Разлив коньяк по емкостям, я устроился в кресле и раскрыл последний номер «Пари матч». Журнал этот выписывала Лена.
– Хорошо, - сказал Сигачев. – Если я тебе скажу, где ты можешь их взять, то что ты в состоянии мне предложить? Сколько это будет в долларах? Естественно, наличными. Разумеется, по факту. Тогда записывай телефон: 2-47-83, Алексей Иванович. Сошлешься на меня. Да ладно тебе. Потом сочтемся.
Он положил трубку и покровительственно похлопал меня по плечу:
– Учись, Леня, пока я жив. Вот как надо вести бизнес! Три тысячи долларов за одну минуту телефонного разговора.
Одновременно, «по-гусарски» мы опорожнили свои рюмки.
– Я к тебе как раз по этому поводу... - начал я.
– Леня, что угодно, - сказал Сигачев. – Но живых денег у меня сейчас нет. Так что извини, помочь не могу.
– Это не совсем то, что ты думаешь, - возразил я, уже понимая, что дальнейший разговор бесполезен. Так и оказалось, Сигач уперся, и никакие доводы его убедить не смогли.
– Ладно, - сказал я. – Ну хоть позвонить-то от тебя можно?
– Всегда пожалуйста, - с видимым облегчением разрешил Сигачев и включил телевизор.
Шла программа «Время», тревожным голосом что-то сообщал диктор, в кадре солдаты в грязных полушубках чередовались с развалинами домов - показывали Чечню.
– Хочешь крутой боевик посмотреть? - спросил Сигач, достав из стопки у телевизора видеокассету. – Вчера только принесли.
Виктор Серов был еще одним моим знакомым бизнесменом. Но предпринимательство его было иного рода. Вполне легально и успешно он занимался строительством, а нелегально и не менее успешно рэкетом. Ко мне он относился хорошо, считая меня неким «чудиком», человеком не от мира сего. Формально он входил в иерархию Ферзя, и его вместе с командой нанимали, когда из какого-нибудь крупного туза надо было вытрясти долг, а то и просто запугать. Сам он утверждал, что ни пытками, ни убийствами не промышляет, и я ему, пожалуй, верил, поскольку один его вид мог нагнать страх на кого угодно. К тому же гонорар за проделанную работу он получал не деньгами, а выгодными подрядами и контрактами, что позволяло ему всегда оставаться на плаву в обеих сферах его существования. «Ты пойми, - как-то в минуту откровенности объяснил он мне. – В этом раскладе я не главный. Я не король, я валет. Ну, может быть, козырной. Поэтому я до сих пор живой и не в тюрьме».
– Его еще нет, - ответила трубка голосом жены Виктора. – Он обещал приехать поздно. Но я ему скажу, что вы звонили, Леня. Вообще-то завтра он до двенадцати должен быть дома. Я думаю, что вы можете подойти без звонка часам к десяти. Вам он всегда рад.
Фрося, Фрося, мальчик мой...
– Входи, не бойся, - пригласил меня Виктор, одной рукой придерживая дверь, второй собаку, бешено рвавшуюся перегрызть мне горло. Собаку звали Фрося, это была сука породы «доберман-пинчер». Она уже не лаяла, а просто хрипела, захлебываясь ненавистью и слюной.
– Свои, кому говорю! - прикрикнул на нее Виктор и замахнулся. – Ну-ка, сидеть, падла! Сидеть, кому сказал!
Собака села, вздрагивая всем телом и не отрывая от меня пылавших злобой глаз. Под стать Виктору, здоровая, плотная и безжалостная, идеальное орудие убийства, в прошлой жизни она, скорее всего, была акулой.
– Ведь узнала тебя, сука, а все равно могла бы яйца отгрызть, - с какой-то даже гордостью взглянул на нее Виктор и заорал:
– Место!
Фрося неохотно повернулась и, покосившись на меня красным глазом, неторопливо побрела на кухню. Когда-то, в начале нашего с Виктором знакомства, я недоумевал по поводу ее явного неравнодушия ко мне, потом мне в голову пришла мысль о генетической памяти – именно доберман-пинчеры были любимыми гестаповскими собаками...
– Неделю назад она одному кадру отхватила все-таки яйцо, - сказал Виктор, надевая теплую меховую куртку. – Давай-ка минут двадцать во дворе походим, выгулять ее надо. Не возражаешь? А то можешь посидеть. Книжки пока почитаешь...
– Да нет, не возражаю, - ответил я. – И как с этим мужиком дело кончилось?
– К ноге! – закричал Виктор.
Фрося примчалась с кухни и, по-прежнему кося на меня глазом, дала нацепить на себя намордник и поводок.
Мы вышли во двор. Солнце, отражаясь в снегу, слепило глаза. Слабый мороз залезал под шарф и пощипывал уши. Дышалось легко, воздух был чистым и свежим, и пар изо рта оставался висеть где-то сбоку, распадаясь постепенно и незаметно.
– Мужику-то мы по-быстрому все зашили, это работяга со стройки, у меня в бригаде шабашит. Нет, ну, конечно, не откусила она ему ничего, так, прихватила маленько. Дал я ему двадцать тысяч в виде компенсации. Он же меня еще и благодарил. Вообще-то эта тварь одного меня слушает. Даже жена с сыном ее побаиваются. Но Фроська не дура, совсем не дура, знает, что их тоже должна защищать. Знаешь?
Фроська посмотрела на хозяина и зарычала.
Мы свернули на тропинку, ведущую из двора в парк. Навстречу шла красивая молодая женщина. Глаза у нее были голубые, фигура идеальная – это было заметно даже под новенькой норковой шубой. На плече ее висела маленькая дамская сумочка, руку оттягивал пакет с продуктами.
– Здравствуй, Витя, - кокетливо произнесла она и взглянула на меня. – А это кто? Познакомь, что ли...
Виктор промолчал. Женщина нагнулась и погладила добермана по загривку:
– Фрося, Фрося, мальчик мой...
Собака никак не среагировала на прикосновение. Она стояла, глядя в пространство, в упор не замечая присутствия постороннего объекта. Уже пройдя дальше, женщина обернулась, как будто что-то вспомнив:
– Витя, ты когда заглянешь? Что-то ты меня совсем забыл...
– На днях как-нибудь, - буркнул Виктор.
Мы прошли в молчании несколько метров, и Виктор зло сплюнул:
– Дура! Фрося, Фрося, мальчик мой... Вот что значит, когда на уме одни кобели! Нет, но до этого же надо додуматься – Фрося, мальчик мой! Показал бы тебе этот, прости Господи, Фрося без намордника!
– Знакомая?
– В доме напротив живет. Я уже год как перестал к ней бегать, а она все забыть не может... Блядища, каких свет не видывал.
В парке Виктор отстегнул поводок. Фрося встала рядом, вопросительно глядя на хозяина. Мы закурили. Виктор посмотрел на собаку и вдруг отвесил ей мощный пинок:
– Пошла в кусты, тварь! Опять на дороге гадить намылилась!
Фрося оскалилась, это было видно даже под намордником, и побежала в сугроб.
Дома Виктор пригласил меня на кухню, поставил на плиту огромную кастрюлю с борщом и достал из холодильника водку:
– Пообедаем?
– Так ведь еще одиннадцать...
– Ну и что?
– Тогда давай, - согласился я.
После того как мы пообедали, выпив в процессе по три рюмки водки, Виктор решил показать мне свое последнее приобретение. Мы пересекли прихожую, гостиную, две спальни и оказались в кабинете, где стояли небольшой серый сейф, стол с компьютером и факсом, два кресла и диван. Дом, в котором жил Виктор, был кооперативным, он же сам его и строил три года назад, поэтому квартира у него была просторная, с удобной планировкой и даже верандой, поскольку жил он на первом этаже. Все окна в квартире были забраны решетками.
Виктор пошарил за диваном и вытащил автомат Калашникова, десантный вариант, с укороченным стволом и складным прикладом:
– Видал? Замечательная штука.
Я подержал автомат и вернул его Виктору.
– А карабин я тебе свой показывал? – спросил он.
– Нет, - сказал я.
– И «парабеллум» тоже - нет?
Карабин находился в гостиной за «стенкой» с книгами, а «парабеллум» в сейфе. Там же было штук пять газовых баллончиков, а в глубине на средней полке несколько еще нераспечатанных пачек денег. Отдельно лежали четыре тонкие пачки долларов, перетянутые резинками.
– Хочешь, подарю? – сказал Виктор, достав баллончик. – Немецкие, со слезоточивым газом.
– Спасибо, - не отказался я.
– Классная вещь. Я один на Фроське проверил. Работает, я тебе скажу!
– Зачем тебе столько оружия? – спросил я.
– Понимаешь, если что случится, то мало им не покажется. Так просто я не дамся. Мне недавно вообще обещали базуку подбросить.
– А если менты узнают?
– Ты что, с Луны упал? А через кого я, думаешь, все эти прибамбасы покупаю? Если же чужие менты заявятся, то меня об этом заранее предупредят. Так что все это я перепрятать вполне успею. Ну ладно, говори, что у тебя за дело ко мне?
В середине моего рассказа Виктор вдруг побагровел и завопил:
– Место!
Я увидел мгновенно скрывшуюся в дверном проеме длинную морду Фроси. Затем раздался топот, затихший где-то в районе кухни.
– Извини, - сказал Виктор. – Ты говоришь, три? Три я тебе дать не могу, только два с половиной. Можешь взять прямо сейчас. Тебе в рублях или в долларах?
– Сейчас я не возьму. Мне ведь только на один день, и я еще не знаю какой. Но на этой неделе, конечно. Поэтому хочу взять накануне вечером, чтобы без процентов.
– Как говорят американцы, ноу проблем, - заверил меня Виктор.
– Все будет, как положено. Я напишу тебе расписку...
– Никакой расписки мне не надо. Обижаешь, - улыбнулся Виктор, сверкнув золотыми зубами. – Неужели ты думаешь, что в случае чего я тебя не найду?
Ферзи и пешки
Следующим на очереди у меня был Сергей Кошкин. Он арендовал ларек напротив кинотеатра, где продавался обычный джентльменский набор – спиртные напитки, сигареты, соки-воды, шоколад, жвачки и презервативы. Всего лишь год назад Сергей был обычным «челноком» и мотался с огромными баулами то в Турцию, то в Польшу. Но помимо коммерческих достоинств, он обладал и человеческими. Будучи ближайшим другом очень необычного художника, Равиля Хуснутдинова, Сергей в буквальном смысле содержал его. Он восхищался его картинами, пытался их продавать, периодически выводил Равиля из запоев и нянчился с ним, как с ребенком. Высокий, несколько полноватый и совершенно лысый в свои 27 лет, в общении Сергей был очень приятным человеком, легким на подъем, в меру авантюристом и нередко при этом совершенным невеждой в самых элементарных вещах, касающихся искусства. К живописи он относился с благоговением и втайне сам, видимо, пробовал в ней силы.
Сережкин ларек для меня был чем-то вроде символа перемен. Обитый со всех сторон железными листами, он напоминал бункер. А ведь когда-то на этом месте находился застекленный газетный киоск... Перед крошечным окошком стояли двое подростков. Один из них распечатывал только что приобретенную пачку «Lucky Strike». Я обошел ларек сзади и постучал в дверь. Сергей впустил меня без промедления. Внутри тесного помещения пахло, как в парфюмерном магазине, из магнитофона тихо плыла эротическая музыка. Над головой едва желтела лампочка. Яркостью раскаленных докрасна спиралей с нею соперничал электрообогреватель. Три смазливые девицы, стайкой оккупировавшие ящики в углу, дружно блеснули глазами в полутьме на вновь вошедшего.
– Пиво будешь? – вместо приветствия спросил Сергей и, не дожидаясь ответа, ловким ударом о край прилавка откупорил бутылку чешского пива.
– Поговорить надо, - сказал я, отхлебнув из горлышка.
Одна из девиц встала за прилавок, и мы вышли наружу. Утрамбованный до состояния льда снег под ногами хранил следы, образно говоря, собак и людей. Народ валил с работы, и у гастронома через улицу то собиралась, то рассасывалась толпа. Такое же оживление наблюдалось и у кинотеатра. Изредка проезжали легковушки, отсвечивая красными от заката стеклами. Прозрачный шум голосов и машин уплотнял воздух. Холод не чувствовался. Мы вытащили по «мальборинке» из Сережкиной пачки и закурили.
– Дай подумать, - сказал Сергей. – Сегодня у нас понедельник... Значит, завтра днем я смогу тебе занять пятьсот тысяч. Но утром в четверг их надо будет вернуть, потому что это не мои...
– А если, скажем, в среду днем взять, а в пятницу утром вернуть?
– Еще проще, - заверил меня Сергей.
В этот момент к нам подошла симпатичная блондинка лет тридцати. На ней было зимнее пальто с пышным меховым воротником, такого же меха шапка и коричневые сапоги на высоком каблуке.
– Привет, - улыбнулся Сергей. – Как жизнь?
– Где она? – тихо спросила женщина.
– Может, не будем при посторонних? – произнес Сергей.
– Она здесь? – женщина кивнула на ларек, и лицо ее побледнело.
– Наташ, не надо этого делать. Это уже ничего не изменит, - сказал Сергей. – Хочешь пива?
– Я ей только в глаза хочу посмотреть.
– Наташ, зачем портить все, что было хорошего? - мягко сказал Сергей. – Зачем омрачать приятные воспоминания?
Женщина отодвинула Сергея в сторону и проскользнула внурь ларька. Сергей глубоко затянулся и выбросил окурок на дорогу.
– Надо идти, - с неохотой сказал он. - А то они мне сейчас весь бизнес разнесут. Подождешь?
Дверь ларька распахнулась, и оттуда вылетела блондинка, таща за рыжие волосы одну из девиц. Меховая шапка ее упала в снег. Обе подружки визжали. Сережа героически бросился в самый центр циклона. Пытаясь отцепить руку блондинки, он, чуть посмеиваяcь, говорил:
– Успокойтесь, девочки. Ну, чего вы раздухарились? Люди же смотрят...
– Она знает, чего! - закричала блондинка. – Эта сучка знает – чего!
Разняв их, Сережка встал между ними, удерживая обеими руками блондинку, и рыжая, выглянув из-за его плеча, крикнула в ответ:
– Сама ты сучка! Я, что ли, замужем? Я, что ли, за неженатыми бегаю?
– Чтоб ты сдохла - чужих мужиков отбивать! Чтоб глаза твои поганые повылезали, тварь!
– Иди, мужу пожалуйся! – завопила рыжая в ответ.
– Тихо! – прикрикнул на них Сергей. – Раскричались тут...
Люди у кинотеатра стали на нас оглядываться.
– Ну, как вам не стыдно, девчонки... – сказал Сергей укоризненно. – Перестаньте ссориться. Давайте пивка попьем, что ли...
Я подал шапку блондинке, и она, гордо подняв голову, удалилась.
– Еще придешь – сиськи оторву! – крикнула рыжая ей в спину.
Сергей развернул ее лицом к двери и затолкал в ларек... Мы помолчали.
– Доиграешься, погубят тебя бабы, - сказал я.
– Губит людей не пиво... – вздохнув, процитировал Сергей. – Кстати!
Нырнув в недра своего мини-магазина, он вынырнул оттуда через минуту с двумя бутылками пива и следами помады на щеке.
Тотчас же странным образом возник рядом с нами тощий мужичонка непонятного возраста в потертом тулупчике и удивительном головном уборе – чем-то средним между ушанкой и фуражкой, с пропитыми до водянистой синевы глазами, с лицом, изрезанным морщинами, и с открывашкой для бутылок в левой руке.
– Господа желают откупорить бутылки? – угодливо спросил он.
– Не видишь - уже откупорены? - грубо сказал Сергей.
Мужичонка повернулся и, поскользнувшись, попытался исчезнуть.
– Стой, - сказал Сергей. – Ты чего за это хотел?
– Мне бы бутылочки пустые...
– Получишь четыре бутылки, но за это подметешь вокруг ларька. Видишь, сколько мусора?
– Спасибо, - обрадовался мужичок.
– Через десять минут подойдешь сюда, я тебе дам совок с метелкой. Все понял?
Мужичок мелко закивал и заспешил куда-то вбок, к гастроному.
– Бич, из новеньких, - пояснил Серега. – Неделя почти, как здесь крутится. Я его раза два гонял уже отсюда, поэтому запомнил. Предприимчивый, гад.
Потом мы с Сережкой сидели на ящиках внутри его бункера, глядя на мир сквозь амбразуру. На коленях у Сережки примостилась рыжеволосая, что-то довольно мурлыча в те моменты, когда не надо было продавать товар и считать деньги. Сам владелец ларька периодически оглядывался на меня и подмигивал. Одна из двух оставшихся не у дел девушек выказывала явную заинтересованность во мне, но я не ответил взаимностью. Снаружи старательно трудился бомж. Иногда было слышно, как совок соскребает лед с металлических стен. Когда Сергей вышел проверить работу, он остался так доволен, что, кроме обещанных пустых бутылок, отсчитал нечаянному работнику еще три тыщи сотками.
Наступил вечер, и клиентов стало больше. Покупали в основном сигареты, шоколад и спиртное. С внутренней стороны прилавка взгляд отличается некоей принадлежностью к избранному кругу, и вскоре я поймал себя на том, что командую отвлекшемуся хозяину:
– Серега, отпусти товар покупательнице!
Время текло незаметно, в незатейливых и неторопливых беседах, как написал бы романист XIX века. Сергей с рыжеволосой между тем занялись тем, что на спор стали ставить рекорд длительности поцелуя. Поэтому я упустил тот момент, когда в окошке нарисовалась стриженная ежиком совершенно бандитская морда.
– Лучшую водку и лучший шоколад, - приказала она. – Если окажется гавно – тебе не жить, понял, купчик? Да, и еще блок «Данхила»... Шевелись давай, шеф ждать не любит.
Протрезвевший Сергей быстро выложил на прилавок все, что требовалось. Вопреки моим ожиданиям, взамен бандит кинул несколько купюр. Приобретенное он отнес в джип, стоявший под фонарем у кинотеатра.
– Ничего себе, - сказал Сергей. – Похоже, Ферзь самолично приехал.
– Ты что, тоже под ним ходишь? – спросил я.
– Ну, ты скажешь тоже, - фыркнул Сергей. – Это моя «крыша» под ним ходит. Я для него слишком мелкая сошка.
Мы вышли из ларька и, закурив, встали рядом. Площадь перед кинотеатром была как на ладони. Место освещалось хорошо, лица людей были различимы, так же как и изображение целящегося в публику из пистолета героя американского боевика на рекламном щите. Дверь джипа отворилась, оттуда вышел невысокий человек в длинном черном пальто и белом шарфе. Его сопровождали двое здоровых «быков» в коже. Один из них был нашим недавним собеседником. «Черное пальто» двинулось к кинотеатру, но в движении этом было что-то неправильное. Причем я мог бы даже поспорить, что тот, на ком было это пальто, не был пьян. Странность была какого-то иного рода – как будто человек попал сюда из другого измерения, с другой планеты, с другим ритмом жизни. «Черное пальто» сильно шатнуло, оно остановилось и резко выбросило руку, показывая на ступени кинотеатра. Один из телохранителей тотчас же устремился туда. Я проследил направление и увидел группку симпатичных девушек школьного возраста. В это время путь «черного пальто» пересек человек, фигура которого мне кого-то смутно напомнила. «Черное пальто» о чем-то его спросило. Тот покачал головой в странном головном уборе и пошел было дальше. Неожиданно в руке у главного бандита что-то блеснуло, и он произвел серию очень быстрых движений. Человек, неосторожно пересекший его путь, упал. Мне показалось, что наступила тишина. Двое телохранителей подхватили под руки своего босса и усадили его в джип. Он не сопротивлялся. Быстро развернувшись, джип уехал. Мы побежали к упавшему. Он лежал на животе. Вокруг уже собралась толпа. Кто-то сказал:
– Не трогайте его. Сейчас “скорая” приедет. Уже вызвали.
“Скорая помощь” приехала, на удивление, быстро, минут через пять. Когда пострадавшего укладывали на носилки, я внезапно его узнал. Это был бомж, который два часа назад расчищал завалы вокруг Сережкиного ларька.
– Живой пока, - сказал кто-то.- Говорят, пульс есть еще...
– Ничего не понимаю, - сказал я потрясенно, когда мы вернулись к ларьку. – За что он его?
– Привиделось чего, наверно, - сказал Сергей. – Ферзь ведь на героине сидит, ты не знал?
Милиция появилась через полчаса. Заглянув в окошко ларька, милиционер спросил, испытующе оглядев всех присутствующих:
– Кто-нибудь что-нибудь видел?
– Да нет, мы же все внутри сидели, - ответил Сергей. – Это уж потом нам люди рассказали.
– Понятно, - повернулся милиционер к другому, стоявшему рядом. – Говорят, ничего не видели, ничего не знают.
Еще раз внимательно всех оглядев, он сказал:
– Если вдруг кто-нибудь что-нибудь вспомнит, надо говорить, что делать в таком случае?
– Не надо, командир, - сказал Сергей. – Все грамотные. Мы правда ничего не видели.
Представители власти, не прощаясь, удалились. Хлопнула дверца «дискотеки», заскрежетал и завелся мотор, и милиция покинула место происшествия.
Я буду звать тебя бананом
Тамара Николаевна объявилась во вторник утром с новостями о том, что аудиенция назначена на четверг, проходить будет в Кремле и что в этот день я должен быть у нее не позже одиннадцати, разумеется, вместе с картиной. Поэтому к вечеру вторника я развил бурную деятельность, утрясая детали получения денег и взятия картины под их залог. Все, в принципе, было обговорено, и в среду в два часа дня, как и задумывалось, первым делом я заглянул в окошко Сережкиного ларька. На этот раз Сергей был один.
– На, пересчитай, - сказал он, заперев за мной дверь.
Я пересчитал пятьсот тысячерублевых бумажек, перетянул пачки резинками и положил их на дно небольшой спортивной сумки, которую предусмотрительно принес с собой.
– Во сколько, говоришь, вас там ждут завтра? – спросил Сергей.
– В час.
– На чем поедешь?
– На банкирше.
– Может, тебя лучше проводить до того места, где ты остальные денежки возьмешь? Я могу и подождать, чтобы потом до дома тебя довести. Все ж таки сумма не маленькая...
– Спасибо, - обрадовался я. – Ждать не надо. Оттуда меня, скорее всего, на машине домой подбросят. Ларек на кого оставишь?
– Через сорок минут Лялька подойдет. К этому мужику, у кого картина, тебя завтра кто-нибудь будет сопровождать?
– Женька Сафронов. И с картиной до РКЦ...
– А обратно?
– Обратно из Казани я полагаю уже без картины, но с деньгами возвращаться.
– А если с картиной и без денег?
– То же самое, но в нисходящем порядке.
– А если без картины и без денег?
– Отвянь, ладно? - сказал я.
– Все понятно. Простой, но эффективный план, - одобрил Сергей. – Пиво будешь?
После того как мы распробовали голландское пиво и сошлись на том, что чешское не хуже, Сергей почесал лысый затылок и сказал:
– Только не обижайся. Я тебе в первый и последний раз об этом скажу, Лень. Больше напоминать не буду. Ты просто держи в уме, что деньги эти – не мои, мне их послезавтра утром возвращать...
Я выразительно на него посмотрел, и Сергей, отведя взгляд, закопошился в ящике под прилавком. Потом он просветлел лицом и достал связку бананов. Отделив два – себе и мне, он сообщил:
– Сегодня утром завезли шесть ящиков. А к обеду уже ни одного не осталось... Хорошо, что зима.
– Не вижу связи, – заметил я, распечатывая заморский плод.
– Не надо их в морозилках держать. Помнишь, летом бананы на каждом углу продавались? Знаешь, где их хранили?
– В овощехранилищах?
Сергей отрицательно покачал головой.
– В производственных холодильниках каких-нибудь?
– Для такого количества не хватило бы.
– Сдаюсь, - сказал я.
– В моргах!
Я перестал есть.
– Отнесись к этому философски, - довольным голосом произнес Сергей и потряс шкуркой от банана. – Человек тоже плод. Его сорвали, повертели в руках - мол, ты смотри, какой красивый... потом положили в тенек, чтоб дозрел, потом вынули душу, откусили, прожевали, похвалили - мол, сладкая выросла. И все, кранты продукту! А шкурку выбросили. Но сначала ее в морг, для выяснения причины...
– Погоди-ка, погоди-ка, - перебил я его. – Некоторые считают, что плоды помирают сразу, когда их срывают с деревьев или там с кустов... А ты, значит, утверждаешь, что банан все еще живой до тех пор, пока его не съели, пока «душу не вынули». Утверждаешь или нет?
– Ну, допустим...
– Чего ж тогда означает момент срывания?
– Счетчик включился – означает, - подумав, заявил Сергей.
– То есть сорванный банан – не мертвый, а умирающий банан? Типа: обрывается пуповина, и новорожденный попадает в этот мир. И может, именно когда его сорвут, этот банан, тогда у него жизнь и начинается... Так, по-твоему?
– Ну да...
– Но ведь не все бананы-то съедаются, Серега... И срываются тоже не все, некоторые так и продолжают висеть... без толку. Остаются на своей Родине, никем не востребованные. И все сгнивают, рано или поздно...
– Чуть подгнивши, они даже вкуснее бывают, - ехидно заметил Сергей.
– Точно! Ты прав. Душа - это и есть самая съедобная часть банана. Вот она-то и умирает со временем, она и гниет от жары, ею народ и питается. Но если держать ее в холодильнике, то прожить она может дольше... Это кожуру потом похоронят, памятник поставят... Получается, что весь наш жизненный путь – это время между тем, когда тебя срывают с дерева, и тем, когда ты готов к употреблению. А самый главный миг в жизни – это тот, когда ты начал подгнивать, когда слаще ты уже быть не можешь... Может быть, вся наша жизнь – только подготовка к этому моменту... Серега, я буду звать тебя бананом.
– А я тебя, - засмеялся Сергей.
– Офигеть, - сказал я. – В субботу как-раз Платона в руках держал, совершенно случайно, и вот тебе следствие...
– По-моему, ты еще не созрел, - сказал Сергей. – Вот когда жена тебе первый раз в жизни скажет «сладкий ты мой», к примеру... Тогда все, готовься к переходу в мир иной.
– Сразу видно, Серега, что не был ты женат... В таком стиле только любовницы изъясняются, а жены выражаются прямо противоположно.
– Это смотря какой им банан попался, - возразил Серега и захохотал во все горло.
До Виктора мы добрались без приключений. Лишь возле самого его дома я поскользнулся и чуть не упал, но Сергей был настороже и подхватил меня под локоть, придержав сумку.
– Ты уверен, что тебя не надо будет провожать? – спросил он еще раз.
– Не волнуйся ты так, - сказал я.
– Да не за тебя я волнуюсь, а за деньги, - откровенно признался Сергей.
– Вот спасибо.
– Не стоит благодарностей...
Зайдя со мной в пустой темный подъезд, Сергей внимательно огляделся:
– Какой этаж?
– Первый.
– Ну, тогда я пошел. Ни пуха!
– Иди ты....
– Уже иду, - ответил Сергей, и дверь за ним захлопнулась.
Я вытер ноги о коврик и нажал на клавишу звонка. Сейчас же за дверью зашлась в злобном лае Фроська.
Виктору было не до меня. Он уже был одет в свой кожаный полушубок, на голове ондатровая ушанка, на ногах высокие американские ботинки.
– Еще минута, и ты бы меня не застал, - сказал он после того, как загнал Фроську на кухню. Мы прошли в кабинет, мимоходом я поздоровался с его высокой грустной женой Людой, сидевшей перед телевизором в гостиной, и Виктор открыл сейф. Затем он перекидал в мою сумку несколько пачек новеньких купюр в нераспечатанной банковской упаковке, после чего сумка немного потяжелела.
– Будешь пересчитывать? - спросил он таким тоном, что я поспешил сказать «нет».
– Отлично, - подытожил он. – Вернешь послезавтра, как договаривались. Можешь даже вечером. Я буду после восьми.
Из квартиры мы вышли вместе, затем Виктор свернул к гаражу.
– Извини, мне некогда, - сказал он на прощанье. – Все, до пятницы... Бывай.
Пожалев в душе, что слишком рано отпустил Сергея, дворами я вышел на Комсомольскую улицу, одну из самых освещенных в городе. Давно стемнело так, что на небе стали видны звезды. Я сознательно выбрал путь в обход, по многолюдью. Одной рукой я нес сумку с тремя миллионами, другой сжимал в кармане газовый баллончик, подаренный мне Виктором. Через двадцать минут я уже был на подходе к дому, от этого расслабился, остановился и закурил.
Сигареты были из Сережкиного ларька, классические короткие «Мальборо», те, что отличаются свойством быстро сгорать и оставлять ровный не падающий столбик пепла на конце. Вокруг было совершенно тихо, и я, быстро двигаясь, полностью погрузился в мысли о предстоящем отъезде и о том, что жена моя, несмотря на формально выраженное согласие, на самом деле уезжать никуда не хочет... Это было понятно, ведь у нее здесь родня, отец, мать, сестра, а кроме того, работа и не последняя должность в этой системе. На меня же положиться трудно – человек без явно выраженных профессиональных пристрастий, гуманитарий...
Я настолько ушел в себя, что, когда раздался собачий лай, меня от испуга чуть кондрашка не хватила. Дыхание пересеклось, а сердце запрыгало в грудной клетке, срочно ища выход. Маленькая грязная собачонка бегала вокруг, пытаясь цапнуть меня за ногу, и при этом неистово завывала... Уж не знаю, чем это я в последнее время так активно не нравился собакам. Забыв про газовый баллончик в кармане, я последовал первому порыву души и сбросил пепельный столбик с сигареты прямо на нос вредине. Та зачихала, зафыркала, закрутила головой и отстала. Этот небольшой инцидент помог мне вернуться в реальный мир. Я снова стал внимательным к деталям. Например, обратил внимание на необычное количество легковых автомобилей, припаркованных во дворе моего дома, – среди них был и сигачевский «Форд», и новенькая «Нива», и ярко-красная «девятка», и даже какой-то не первой свежести «Опель». Поэтому, отпирая дверь своей квартиры, я был готов к любым неожиданностям. Но к тому, что в меня с ходу полетит тапочка, подготовиться все равно не успел. Хотя и прикрылся рукой инстинктивно.
– Ты что мне утром обещал? – вместо приветствия крикнула жена.
Мгновенно я вспомнил, что в шесть должен был забрать младшего из группы продленного дня, так как у жены в это время намечалось совещание в Городской администрации.
– Значит, совещание твое уже закончилось? – попытался я перевести беседу в мирное русло.
– Ты что, издеваешься? – риторически спросила жена. Глаза ее сверкнули, и я почувствовал, что сейчас в меня полетит что-нибудь более тяжелое.
– А кто Петьку забрал?
– Озаботился! – сказала жена. – И трех часов не прошло! Примерный отец, любящий муж. Кормилец ты наш! Ты сколько за последний месяц в дом принес? Ты хоть что-нибудь заработал? А теперь ему уже некогда стало и за сыном в школу заходить... Все дела, батюшка! Уж такие мы занятые – по самую нехотелку! Просто гад ты безответственный... И никуда я с тобой не поеду, и детей не отдам! Поезжай-ка ты сам куда хочешь, катись колбаской! Что я там с тобой буду делать, в твоей Америке – с хлеба на воду перебиваться, в нищете подыхать? Так я этим и здесь вполне могу заниматься! Ты мне уже такую жизнь устроил. В доме элементарно жрать нечего! Ты видел, что у тебя в холодильнике стоит? На, посмотри – бутылка молока да полбанки самогонки! Даже хлеба в доме нет! Ну, да тебя же ничего, кроме собственной задницы, не волнует. Дети тебя волнуют? О них жена позаботится – напоит, накормит, оденет, в школу отведет, из школы встретит! А о жене кто позаботится? Да сама она! Не маленькая, заработает! Ну, так я тебе скажу, кто обо мне позаботится!
– Дура, - процедил я сквозь зубы.
– Знаю, что дура! Конечно, дура, кто ж еще? Другие бабы давно уже себе спонсоров позаводили – те, кто без мужей, или те, у кого мужья такие же сволочи, как ты...
– Где дети? Дома?
– Какая тебе разница где?
– Я сейчас просто уйду, поняла?
– Так я что, возражаю, что ли? Никто тебя здесь не держит...
– Куда детей подевала? - вскипел я неожиданно для себя. – Смотри, доорешься, я тебя, действительно, никуда с собой не возьму! Подыхай здесь от голода да от пьянства со своими учителями, учениками, бюрократами, бандитами... спонсорами...
– Да лучше здесь сдохнуть! Тут хоть люди живут! А если там все такие, как ты...
Я повернулся и вышел из квартиры, хлопнув дверью так, что над нею обвалилась штукатурка.
Среда – рыбный день
Стоя у подъезда, я закурил. Успокоившись, решил не принимать никаких кардинальных решений под горячую руку. Судя по всему, дети - у родителей жены. Похлопав по сумке, я убедился, что деньги – при мне. Подаваться к кому-то дальнему было бы сейчас неразумно, и я пошел в соседний подъезд к Сигачевым.
Минута, и скрип снега под ногами сменился визгом несмазанной двери. Было темно, опять на всех этажах кто-то выкрутил лампочки. Воняло мочой. На втором этаже, в квартире Юсупа, громко ругались, что-то глухо падало. Лиха беда начало, подумал я, вслушиваясь в знакомые мотивы. Поднявшись на третий этаж, я позвонил и стал ждать, когда лязгнет замок внутренней двери и в глазке проклюнется кусочек света. Но было по-прежнему темно. Я позвонил еще раз, затем пнул железную дверь. Сигачовский «фордельник» стоял во дворе, значит, по крайней мере, хотя бы сам хозяин дома. Первый звонок он мог не слышать, но второй был достаточно длинным, чтобы и мертвого разбудить. Баб он домой не водит, поскольку не дурак. Чем он еще может быть занят? Разве что важным телефонным разговором или сидением «на горшке». Наконец замок щелкнул, мелькнул лучик света в глазке и... наступила тишина. Конечно, в такой темноте ничего увидеть было невозможно. Я вновь позвонил, и из-за двери довольно по-хамски спросили:
– Кто?
– Я, - сказал я, уже догадываясь, что Сигач, видимо, не в духе.
Дверь отворилась, и я, щурясь от яркого света в прихожей, перешагнул порог.
Тут же у меня кто-то отобрал и бросил на пол сумку, а потом толкнул в спину так, что я пролетел в гостиную, сбив по дороге стул. В комнате горел только торшер, освещая бледные лица Сигача и Лены, сидевших на двух сдвинутых креслах в углу у «стенки». Затем мне поставили подножку, и я повалился на бок. Поднявшись на колени, я почувствовал, что в затылок упирается что-то твердое и, судя по всему, металлическое.
– Тихо, - внушительно произнес голос, в котором мне почудилось что-то знакомое. - Ну-ка, поверни его.
Продолжение следует
comments (Total: 1)