Еврей на Кубе

Нет, что там ни говорите, а лысым быть все-таки лучше!
Пришел я к этому выводу не враз, не в одночасье, а в результате жизненного опыта, протяженностью в несколько десятков лет.
Для начала позвольте представиться. Фамилия моя Фруктов, казалось бы, чисто русская, хотя сам я, разумеется, еврей. Многие годы я здорово выигрывал в сравнении с моими друзьями, знакомыми и сотрудниками, чьи фамилии демаскированно заканчивались на ман, берг, зон… Несмотря на некоторую экзотичность и гастрономический оттенок, моя фамилия не вызывала подозрений в рядах кадровиков.
Впрочем, сам я не обольщался на этот счет: внимательно изучая пеструю мозаику обрусевших еврейских фамилий, я обнаружил одну закономерность во многих из них- это были имена существительные почему-то в родительном падеже множественного числа: Груш, Блох, Лисиц, Крыс, Мозгов… Из этого ряда и Фруктов. Я думаю, эти фамилии сотворили наши деды-прадеды, которые без особого почтения относились к падежам и родам великого, правдивого и могучего. У меня был сослуживец парень-сибиряк, кровь с молоком, Александр Летых, а уезжал он в Израиль уже Шуриком Летых и о своем сибирском прошлом вспоминал только как о происках антисемитов, пытавшихся оторвать его, правнука раввина, от родовых корней.
Короче, с фамилией у меня вышло все удачно. Труднее было с именем. Назвали меня в память о моем деде именем Сухер. Назвать-то назвали, но когда дошло дело до записи, родители задумались - особенно смущал второй слог имени. Вписали ласковое и, как им показалось, нейтральное имя Суня. Время показало, что это было ошибкой: Суня, Моня, Зюня становились социально опасными именами.
И вообще русские имена сыграли большую роль в истории советских евреев. Если евреи в течение почти семидесяти лет советской власти проявляли желание обрусеть, то русские имена, наоборот, активно внедрялись в еврейскую среду. Началось с освоения таких исконно русских имен, как Борис, Семен, Лев, после чего представить себе православного пацана, которого звали бы Левой или Семой, было просто невозможно. Дальше - больше: в еврейскую общину стали внедряться сермяжные российские имена Ефим, Зиновий, Петр… Мои дальние родственники в Полтаве назвали младшенького простым еврейским именем Тарасик.
На очереди было освоение таких новозаветных имен, как Поликарп или Амвросий, но помешали этому перестройка и грянувший как ураган Джесси, исход евреев из страны Советов. Отъезжающие Ефимы становились Хаимами, Петры - Пейсахами, Львы - Лейбами и т.д. Колесо истории имен вопреки законам мироздания завертелось в обратную сторону…

Впрочем, я отвлекся. Мое ласковое имя на поверку оказалось легко уязвимым: во-первых, оно выглядело несколько инфантильным, во-вторых, сводило на нет благообразность моей русифицированной фамилии. «Когда же юности мятежной пришла Евгению пора…», то есть когда дошло до получения паспорта, мои родители путем несложной операции по перемещению денежных знаков в карман заведующего районным загсом сменили ставшее к тому времени уже постылым имя Суня на более мужественное и респектабельное Савелий. И с этим именем я ринулся в бучу, боевую и кипучую, где стало мне уже лучше.
Таким образом, мое имя прошло три степени своего развития, и сам я соответственно получаюсь как бы евреем в кубе.
Подводя итоги многословной родословной моих инициалов, представлюсь, наконец, полным именем и фамилией- Савелий Фруктов!
Далее должен признаться, что от природы я рыжий и не просто рыжий той модной рыжинкой, о которой мечтают практически все женщины, а отъявленно красным цветом волос, напоминавших факел с олимпийским огнем в ночных Афинах.
Беда никогда не ходит одна - огненно красный цвет волос сопровождался сполохами веснушек на моем бледном от природы лице. Справедливости ради надо сказать, что веснушек было немного, всего три: две покрывали мои щеки, а одна - лоб.
Приятное исключение составлял нос: играя в волейбол, я в падении за мячом проехал носом по наждачной поверхности песчаной площадки, избавившись на время от кожи на носу и навсегда от веснушек. Увы, белеющий на пламенеющем фоне нос не делал мою внешность более привлекательной.
Если к этому прибавить длинные, как у девушки, белесовато-рыжие поросячьи ресницы и слегка оттопыренные уши, то можно подумать, что портрет готов.
Не тут-то было! Я не сказал главного: я не сказал, какие это были волосы. Представьте себе дикобраза с иглами, растущими не вверх, а вниз- это будет слабое представление о моей прическе в 13 лет, когда традиционный, ниспадавший на лоб чубчик надо было сменить на взрослый чуб.
Перестройка моих друзей на взрослые прически не заняла много времени, и через считанные месяцы все они, отрастив длинные волосы, ходили, гордо мотая головою снизу вверх, в результате чего нависающие на щеки кудри веером взмывали назад в направлении макушки - трюк, категорически недоступный для меня. Упорная щетина продолжала расти в разные стороны, невзирая на героические попытки изменить горизонтальное направление роста на вертикальное. В ход были пущены самые мощные в то время косметические средства: репейное масло и плотная сеточка для волос.
Обильно смазанные этим маслом волосы на всю ночь прижимались сеткой в направлении, обратном их естественному стремлению. Утром же я наблюдал одну и ту же удручающую картину: мои свободолюбивые космы медленно поднимались вверх, затем совершали циркульное движение вниз и занимали свою обычную позу.
За день обильно смазанная репейным маслом голова щедро припорашивалась густой пылью (грязь и «вулканическая» пыль были особенностью нашего поселка), волосы торчали уже не врозь, а плотными пучками, усиливая свое сходство с однажды уже упомянутым дикобразом.
Каждое утро, днем и вечером втайне ото всех я разглядывал свое отражение в большом трофейном, купленном у наших воинов с возвращавшихся из Германии эшелонов зеркале-трюмо. Здесь положение усугублялось моей, мягко сказать, не слишком атлетичной фигурой.
Колька-рак, забияка и драчун, небезосновательно говорил, что у меня грудь, как у воробья … колено, а шея, как у быка … хвост.
Взиравшая из трюмо личность повергала меня в полное уныние. С каждым днем, месяцем и годом являвшийся в семейном зеркале тип вызывал все большее раздражение.
Жизнь заходила в тупик… Вы спросите: «А при чем тут Куба?» – и будете правы. Действительно не при чем. Но позвольте продолжить рассказ.

…Многолетняя борьба с неукротимой рыжей щетиной закончилась, как это часто бывает в жизни, совершенно неожиданно полной и безусловной победой. Пришло время встать грудью на защиту Отечества, другими словами, я получил повестку как призывник и, как все другие, был острижен наголо. Вышло же так, что в весенний призыв я не попал, а к осени стал студентом института, где была военная кафедра. Таким образом, солдатская карьера оказалась отсроченной, а волосы, отрастая, улеглись в совершенный по крику тогдашней моды «кок».
Читатель снова спросит, при чем здесь Куба, и снова будет прав, и снова попрошу его терпения.
Студенческая жизнь моя прошла, пролетела, промчалась в солнечной, веселой и жизнерадостной Одессе.
Эти пять лет прическа радовала и способствовала моему становлению как личности. С этой же прической я прибыл по направлению из вуза в провинциальный (после Одессы) город на юго-западе Украины.
Начальник строительного управления, где я начал свою трудовую карьеру, человек прогрессивный и рано облысевший, достойно оценил мой «кок» и коммуникабельность, справедливо полагая, что эти качества при правильном их использовании прибавят респектабельности нашему СМУ.
Вскоре меня избрали секретарем комсомола, и я начал популяризировать достижения родного коллектива. Комсомольская деятельность никогда не предполагала особых трудовых усилий, и в ней я почувствовал себя, как рыба в воде. Стать передовиком оказалось делом несложным: вскоре я был вхож во все верха и стал постоянным участником дружеских «посиделок» комсомольских вожачков.
Легкость, с которой оказалась достигнутой вершина комсомольского успеха, вскружила голову и привела к потере бдительности. За дверью было начало шестидесятых, оттепель еще теплилась, убаюкивая своей капелью меня и моих комсомольских бонз.
…Погожим июньским утром по установке громкоговорящей связи (техническая новинка в управлении!) Фруктова вызвали к начальнику СМУ. В кабинете сидела Тамара, секретарь обкома комсомола, элегантная особа лет тридцати с несколько академической внешностью.
- Савелий, - произнес шеф дрогнувшим от торжественности момента голосом, - Украина формирует делегацию молодежи для поездки в Италию (!), и выбор участника этой делегации от нашей области пал на тебя!
Шеф сиял от гордости за своего выдвиженца, глаза Тамары светились добрым светом сквозь толщу стекол ее очков.
Я очумело таращил глаза, не понимая, что происходит. Мне предлагают ехать в Италию, в страну нежного солнца и сказочного моря, самых красивых женщин и сицилийской мафии, в страну Микеланджело и Карузо?! Секундой позже меня копьем пронзила мысль: «А графа? Как же быть с графой, пятой по счету и первой по значению?»
Боясь спугнуть очарование момента истины, я тем не менее невнятно промямлил что-то вроде того, достоин ли этой высокой чести, на что Тамара ответила с прямотою римлянина и словами Жанны Д’Арк: ”Если не ты, так кто же?!” Моя славянская внешность и несколько разухабистый стиль поведения ни на минуту не заставили ее усомниться в чистопородности, что и стало первопричиной этой роковой ошибки (в этом Тамара мне призналась несколько лет спустя).
Бедная Тамара, если бы она знала, каким неприятностям подвергнет себя в результате собственной невнимательности?
Бедный если бы я знал, какие последствия повлечет за собой мое легкомысленное согласие баллотироваться на роль кандидата в делегаты!..
Все это выяснилось, когда я прибыл на согласование в городской комитет партии. У инструктора горкома, ведающего кадрами, глаза на лоб полезли, когда он развернул мое досье и прочитал первые пять строчек. Чиновник ошеломленно смотрел попеременно то на меня, то опять в «объективку», и изначально отнюдь не бледное его лицо постепенно наливалось кровью с высоким содержанием гемоглобина.
Мне сразу стал ясен конечный результат нашей беседы, и я с интересом ждал повода для отказа, который изберет этот искушенный в кадровых баталиях партийный клерк. Надо сказать, задача ему предстояла не из легких, так как свою характеристику на подпись начальству я готовил сам, и автопортрет получился намного достойнее оригинала.
О, Станиславский! О, Константин Сергеевич! Как Вы были правы в своем основополагающем определении социалистического реализма: «Если в первом акте на стене висит ружье, то в четвертом оно должно выстрелить!» В данном случае ружьем оказался мой «кок», а «выстрелил» из него, вернее, в него чиновник.
Отчаявшись найти хоть какой-нибудь компромат в личном деле, он затравленно уставился на меня, взгляд его задержался на моей прическе… А дальше пошло-поехало! Чиновник оказался партийным ортодоксом: он заклеймил меня несколько устаревшим к тому времени термином «стиляга», предал анафеме за преклонение перед Западом, ругнул от всего сердца потерявших классовый подход и бдительность моих рекомендателей и уж, конечно, изрек, что таким, как я, не место в престижных делегациях…
…Вы уверенно скажете, что Куба здесь ни при чем, и на этот раз ошибетесь.
Прошло четверть века. Вначале я делал попытки попасть хотя бы в туристические группы, едущие в соцстраны. Тщетно! Рукою ретивого партклерка в моем досье был проставлен крест (а может, «могендовид»?), сигнализирующий о том, что выезд заказан навсегда.
Надо сказать, что с этого времени моя прическа начала стремительно терять свои первоначальные очертания, а затем место упругого «кока» заняла обширная лысина. Не скажу, что указанная метаморфоза привнесла радость в мою жизнь. Из зеркала снова уныло поглядывал тускнеющий тип с блестящей макушкой.
Жизнь снова заходила в тупик…
Отдаю себе должное- я взял себя в руки и занял круговую оборону. В ответ на прозрачные шутки друзей и недругов, иронические реплики сослуживцев я применял одно, но действенное оружие!
- Кем лучше быть: дураком или лысым? - спрашивал я очередного шутника.
Как правило, оппонент проявлял гуманность и снисходительно отвечал:
- Ну, конечно, лысым.
И тогда следовали неотразимый удар, домашняя заготовка:
- А вот и нет. Лучше быть дураком. Не так заметно!!!
Далее - более, лысина стала модной, о лысых говорили, что они умны, сексапильны… Я уже свыкся с моим новым статусом: причесывание потеряло смысл, мыть голову было легко и удобно, мысли с необычайной легкостью приходили и уходили прочь. Затем произошло событие, укрепившее мое убеждение.
В 1986 году моего нового шефа (а работал я в ту пору в горкоммунуправлении) утвердили руководителем группы туристов, едущих на Кубу, - известная малина для руководящих работников: вместо того чтобы за свои кровные покупать путевки, они отправлялись отдыхать, получая еще и доплату за труды свои праведные.
С момента назначения шефа руководителем кубинской туристической группы жизнь в городском коммунальном управлении резко изменилась. Все силы дружного, сплоченного, спаянного и уж, разумеется, монолитного коллектива были брошены на подготовку этого эпохального события.
Подобно нашим литературным братьям - совслужащим из ильфо-петровского «Геркулеса», нам казалось смешным и наивным заниматься такими скучными делами, как уборка мусора, работа коммуникаций, сбор пищевых отходов в то время, как на голубом горизонте маячил сказочный остров, окруженный морями и океаном, населенный мулатками, креолками и метисками…
Оставалась неделя-полторы до отъезда, и подготовка шла полным ходом. Не привыкший пасти задних, я и здесь проявлял солдатскую смекалку и чиновничью сноровку в выполнении многочисленных поручений руководства. Предыдущий печальный опыт неудавшихся попыток прорваться за рубеж сделал меня настолько индифферентным, что я даже не завидовал тем, кто едет. Летают же люди в космос? И ничего, остальные топчут землю.
Тем не менее мои старания и определенная фантазия в подготовительный период обратили на себя внимание шефа. До отъезда оставались считанные дни, когда однажды вечером после очередного обсуждения динамики подготовительных работ шеф внезапно, но достаточно конкретно спросил меня:
- Поехать хочешь?..
Мне шутка показалась не особенно остроумной, я криво улыбнулся в ответ.
- Хочешь? - еще более конкретно произнес босс.
- Издеваетесь над инвалидом пятой графы, - вяло отшутился я.
- Едешь! - выдохнул шеф.
…На согласование в органы я шел с полной уверенностью в тщетности моей попытки. Отъезд был на носу, а согласование кандидатов, даже не имеющих таких серьезных изъянов, как у меня, длилось порой месяцами. Партийный клерк из новой популяции аппаратчиков безразлично скользнул взглядом по гладкой поверхности моей головы и, не задав ни единого вопроса, подписал документы для поездки на Кубу. После этого последние сомнения о превосходстве лысины над прической отпали.
Нет, что там ни говорите, а лысым быть все-таки лучше!