КНЯЗЬЯ И БАРОНЫ В ЖЕНСКОМ МОНАСТЫРЕ

Непонятно, почему считается, что нью-йоркский таксист - чурбан неотесанный, так как не знает английского языка, не имеет никакого понятия о географии города и не умеет водить машину. Кто распространяет эту клевету?! Нью-йоркский кэбби - просто чудо по сравнению с водителем из маленького городка Спринг Вэлли (Весенняя Долина), который находится в двадцати пяти милях севернее Нью-Йорка. Кстати, лирическое название городка Спринг Вэлли вовсе не соответствует его облику: пустынные улицы, дома, словно после сильной бомбежки, продуктовые магазины, по своему скудному ассортименту товаров напоминающие российские сельпо. Парадоксально, но каждая вторая машина в Спринг Вэлли - это такси.
- Русский женский монастырь? Ноу проблем! - заверил меня чернокожий водитель, включил передачу, утопил педаль газа и помчался на красный свет по встречной полосе. Я зажмурил глаза.
...Шел второй час поисков. С неба низвергался ливень, полыхали молнии. И вдруг...
- Сто-о-ой! Вот он!
Можно ли не заметить портики и купола православной церкви?
Вспотевший таксист нажал на тормоз:
- Русский монастырь в Америке - это, оказывается, большая проблема, - резюмировал он.
•••
Небольшое здание Ново-Дивеевского монастыря, в котором располагаются церковь, кельи и подсобные помещения. Навстречу вышел священник в черной рясе и с большим золоченым крестом на груди. Это - настоятель обители, отец Александр.
- Петр, ты не устал? Может, есть хочешь? - и, не дожидаясь ответа, он заводит меня в дом, выставляет на стол кофе, чай, сахар, печенье, режет хлеб, приносит закипевший чайник. - У нас сейчас пост, - словно извиняясь, говорит отец Александр.
И вот уже над чашками клубится пар. Слышно, как по крыше колотит дождь - спешить, похоже, некуда. А вообще куда мы спешим? Куда вечно опаздываем?
- Земная жизнь кратка. Человек, думающий, что она вечна, ошибается, более того - он глубоко несчастен, - отец Александр произносит, казалось бы, простые слова, которые каждый из нас слышал не одну тысячу раз, но почему-то тысячу раз их забывал. - Кто осознал эту краткость жизни, тот сделал важный духовный шаг. Если человек начнет слушать только свою совесть, то невольно станет на чистую жизнь и вспомнит про Бога. Верно говорится: без Бога ни до порога.
Отец Александр замолкает и внимательно смотрит на меня, записывающего наспех что-то в блокнот.
- O-ох, - вздыхает священник. - Я сейчас это рассказываю - а ты потом в газете все перепутаешь, получится сплошной винегрет...
•••
Русский женский монастырь в Ново-Дивеево возник относительно недавно - в 1951 году. Причину появления этой обители объяснить нетрудно: победное шествие Красной Армии по Европе сопровождалось не только уничтожением фашизма, но и истреблением и преследованием всех русских, кто по разным причинам очутился за границей. Спасаясь от НКВД, многие бежали в США. Среди этих иммигрантов были православные священники, монахи и монахини. Иноки нашли приют в Джорданвилле, а куда было податься монахиням? Тогда-то протоиерей Адриан Рымаренко решил основать русский женский монастырь. Пошли с кружкой по миру, собрали пожертвования, выкупили землю у запущенного католического монастыря, восстановили церковь, колокольню, все привели в божеский вид. Разбили участок под кладбище, на котором вскоре была вырыта первая могила для монахини...
Поначалу жили впроголодь, ели, в основном, рыбу, которую подбирали после торгового дня на нью-йоркском рыбном базаре и привозили в Ново-Дивеево. Попытались было выращивать свои овощи, но зайцы (а косых в этих краях тьма) все съедали. Завели кур - вновь неудача: лисы - тут как тут.
Не хлебом единым, но есть-то надо. Однако трудом и молитвами все постепенно устроилось. Сюда стали приезжать православные - крестить детей, венчаться, причащаться. Здесь, тогда единственном на Восточном побережье православном кладбище, хоронили своих родных.
Сегодня в монастыре осталось пять монахинь и три послушницы. Остальные покоятся под белыми крестами. Но открыт дом престарелых, в котором живут семьдесят пять русских стариков.
•••
Их объединяет не только возраст, не только русский язык, но и нечто большее. Ведь, как это ни банально звучит, Родина остается в каждом из нас такой, какой мы ее запомнили, когда покидали, и у каждого она своя. Для большинства тех, кто сегодня коротает свой земной век в Ново-Дивееве, Россия осталась страной большевистского террора, атеистического вандализма и ужасов. Они знали, что Родина для них отрезана навек.
Здесь, в доме престарелых, казалось бы, нет ничего особенного: старички и старушки, инвалидные кресла, палочки, обслуга в униформе... Правда, несколько необычно видеть висящие на стенах иконы и старинные фотографии. Но приглядитесь, как сидящий в кресле старик приглаживает свои седые усы и бороду. Какой жест! - так приглаживать усы может человек только благородного воспитания. А старик-то, оказывается, бывший офицер царской армии, после Гражданской войны оказался в Харбине. Во время конфликта на КВЖД китайцы, перебив ему ноги, выдали его большевикам. Тюрьма, побег из лагеря, снова Маньчжурия... Он имел великолепный голос, пел на клиросе, потом стал священником. Но мытарства отца Константина Заневского этим не закончились: впереди ожидали бегство от Красной Армии в Японию, американский оккупационный лагерь, иммиграция в США...
Девяностасемилетний иерей Константин пытается нам что-то сказать, но нельзя разобрать ни слова - у него полностью сел голос. Теперь о его жизни могут поведать только висящие на стене комнаты фотографии, на одной из которых запечатлен подтянутый молоденький офицер с аккуратно подстриженными черными усиками...
А вот в трапезную входит седовласая крохотная женщина. Она приветствует нас легким наклоном головы и подает руку для пожатия.
- Баронесса Елена Петровна Врангель.
- Вы - дочка того самого барона Врангеля? - спрашиваю, немного запинаясь.
В голове мгновенно возникает хаос, в котором бешенно начинают мелькать воспоминания о дворцах Петергофа, кружится карусель титулов: бароны Остзейские, князья Курляндские, графы Лифляндские... И неожиданно, словно раздается стук печатной машинки и голос диктует: “Крым должен быть взят любой ценой. Ульянов-Ленин”...
- Извините, я сейчас тороплюсь, зайдите, пожалуйста, ко мне немного позже.
•••
В священнике всегда есть нечто необычное. В самом факте его существования на земле. Думаю, даже у самого отпетого атеиста где-то на краю подсознания (или сознания) существует некий мистический страх и благоговение перед представителями духовенства. Потому что священник общается с Тем миром, куда нам, простым смертным, вход пока закрыт. А перед миром иным все мы в большей или меньшей степени испытываем трепет.
Но часто реальность перечеркивает любые представления.
- О себе, собственно, pассказывать нечего, - отец Александр подливает в чашки чаю. Ставит чайник на деревянную подставку, трогает его рукой. Большая грубая ладонь вовсе не похожа на ладонь пианиста или скрипача. - Управляю обителью уже сорок лет. Здесь, думаю, и умру. Конечно, порою хочется вернуться в Россию, но, видимо, так угодно Господу, чтобы я был здесь. Да и могу ли я все оставить?
Мы встаем из-за стола, проходим коридорчиком, открываем деревянную дверь и попадаем в церковь. Тишина. К запаху ладана примешивается запах хвои. В красных чашечках плавают тусклые огоньки. Щелкает выключатель - и церковь заливается ярким светом.
- У нас здесь бесценные иконы, - говорит священник. - Вот на полотне изображен преподобный Серафим Саровский. Этот холст - единственный, написанный при жизни святого. Полотно из Оптиной Пустыни сначала доставили в Киев, после революции перевезли в Германию. У икон - свои судьбы и свои раны. Видите, прожжено в центре холста - это след от американской зажигалки, упавшей во время бомбежки в церковь в Берлине. А вот след от удара штыка красноармейца на иконе преподобного Иоанна Тамбовского...
...Выходим из церкви. Дождь почти закончился. Подходим к невысокому зданию. Это - мастерская. Здесь стоит крепкий запах машинного масла и свежевыструганного дерева. Вокруг станки: сверлильный, токарный, фрезерный - настоящий цех. В углу стоят белые могильные кресты.
- Постоянно нужно что-то ремонтировать, а вызывать мастеров - дорого. Вот и приходится все делать самому, - священник открывает ящики, набитые сверлами, резцами, гаечными ключами. Сейчас, в окружении этих станков, он выглядит так же естественно, как в церкви среди икон.
- Вы крестите, венчаете, отпеваете, управляете монастырем, а вдобавок еще и строгаете кресты, и сверлите трубы. Когда же вспоминаете про Бога?
- Когда молотком палец ударю, тогда и вспоминаю, - шутит отец Александр.
...А может, не нужно никаких фокусов? Может, нужно обучиться самому простому и самому главному - ЛЮБВИ, а все остальное приложится?
•••
Каждый волосок на голове Елены Петровны аккуратно уложен. Годы ее несколько ссутулили, но у баронессы каким-то чудным образом сохранилась стать. Объяснить это сложно - надо видеть. Точный возраст женщин называть не принято, потому достаточно сказать, что баронессе Врангель уже за девяносто. В Ново-Дивееве она живет десять лет.
- Вы слышали? Наших опять убили в Афганистане! - Елена Петровна берет в руки “дистанционку” и уменьшает звук телевизора.
- Слышал, - киваю, на ходу сообразив, что “наши” в данном случае - это американцы.
Дочь барона Врангеля после взятия Крыма покинула Россию, жила в Бельгии, вышла замуж за американца и переехала в США.
- Елена Петровна, вам никогда не хотелось вернуться в Россию?
- Нет, никогда, - качает головой и, не дожидаясь последующих расспросов на эту тему, продолжает: - Я помню, когда мы отплывали из Новороссийска, красные подвозили к берегу телеги с расстрелянными и сбрасывали трупы в море. Был сильный ветер, ураган. Одну телегу сорвало с причала и вместе с лошадьми швырнуло в воду. Это было ужасно. А еще всю жизнь перед моими глазами - виселицы, на которых висели царские офицеры с содранной кожей. Вы бы после этого захотели вернуться?
- Вы помните, как скончался отец?
- Конечно. Ему тогда было 48 лет. Отцу прислуживал денщик Александр. Как-то денщик привел к нам в дом мужчину, представил своим братом, испросил разрешения ему переночевать. Наутро оба скрылись, а отец вскоре заболел туберкулезом. Выяснилось, что это был агент НКВД, который подсыпал в еду туберкулин. Отец мучительно умирал четыре месяца. Когда его везли хоронить в Сербию, на каждой заставе встречали почетные караулы. Процессию сопровождал князь Куракин.
- Есть ли сегодня продолжатели рода Врангелей?
- У двух моих родных братьев, к сожалению, детей нет. У меня - дочь, которая носит фамилию мужа. Род Врангелей оборвался... Я имею уже трех внуков, одну внучку и двух правнуков. К сожалению, никто из них русского языка не знает.
На стенах комнаты, где живет Елена Петровна, висят иконы, фотографии матери, портрет отца, где барон Врангель изображен в казачьей униформе.
- Это - известный портрет, написанный незадолго до того, как отца отравили. Помню, в дом пришел художник Кузьмин, стал просить, чтоб отец ему позировал. Отец не любил ни фотографий, ни портретов, но неожиданно для всех согласился: “Даю вам два часа времени! Пишите”, - сказал он художнику. Портрет получился прекрасный, отец здесь молод, красив, полон сил.... А вот этой иконой он меня благословил перед смертью.
Елена Петровна посматривает на часы:
- Извините, вот-вот должен приехать внук с невестой, мы собираемся в путешествие… Я бы в другом месте сегодня жить не смогла. Если б не Ново-Дивеево, давно бы умерла, - говорит она на прощание.
•••
Вечереет. Последнее, что я должен успеть увидеть хоть мельком, - это кладбище. Шлепаем по влажной траве. Впереди - кресты, кресты, кресты. Здесь похоронено около пяти с половиной тысяч православных. Над многими могилами горят красные лампады.
- Вот здесь, - отец Александр указывает на три ряда выкрашенных в белый цвет деревянных крестов, - покоятся наши монахини. А вот - могила дочери Льва Толстого - Александры Львовны, основательницы Толстовского фонда. А под этим крестом - княгиня Мария Волконская, а там, видите, личный охранник последнего российского императора полковник Рогожин. Здесь - могилы морских офицеров, а во-он там, за елкой, - могила князя Михаила Долгорукова. Многие из них мечтали вернуться в Россию, но не судьба. Здесь похоронена русская история...
Безжалостное время! Здесь, под этими плитами, лежат те, кто был цветом и гордостью русской истории. И с ними навеки канула целая культура, создаваемая веками и накапливаемая поколениями. Бароны Остзейские, графы Курляндские, князья Лифляндские... Крохотные островки этой Атлантиды остаются где-то в Европе и здесь, в Америке, в этом доме престарелых, который тоже вот-вот исчезнет во времени...
- Наверное, в последние годы на этом кладбище уже почти никого не хоронят?
- Напротив, больше, чем прежде. В прошлом году похоронили около ста пятидесяти человек и в этом, думаю, будет не меньше. Конечно, сейчас сюда привозят русских последней иммиграции, и часто причиной их смерти бывает не старость и не болезни: одного убили, другой умер от наркотиков, третьего в драке выбросили из окна...
•••
- Петр, если хочешь успеть на последний автобус, нужно бежать! - отец Александр глядит на часы. В его фигуре вдруг появляется что-то решительное: – Я тебя подброшу до остановки, за мной! - и, подхватив обеими руками рясу, он бежит по мокрой траве.
Подбегаем к джипу. Отец Александр пулей влетает в салон машины, поворачивает ключ в замке зажигания. Машина срывается с места и выносится на шоссе.
- А-а, опоздали... но не беда, попробуем догнать автобус! - отец Александр резко поворачивает руль вправо и жмет на газ. Все происходящее чем-то напоминает сюжет из ковбойского вестерна. Наконец догоняем автобус, который как раз останавливается для очередной высадки пассажиров.
- Всегда рад тебя видеть! - кричит вдогонку отец Александр.
Впрыгиваю в распахнувшиеся дверцы. Прямо в салоне покупаю билеты. Включается лампочка над головой. Поехали!
И вдруг я понимаю, что забыл спросить у священника о чем-то самом важном...

Книга П. Немировского «На том берегу» продается в книжных магазинах
«Черное море» и «Мосвидеофильм».

Петр НЕМИРОВСКИЙ