Поэт, который больше, Чем поэт

Виктору Урину – 80? Даже не верится, что этому мальчишески стройному, ураганно быстрому, фантастически энергичному и феноменально идееспособному человеку уже 80. Как-то не вяжется впечатляющая эта цифра ни с внешним обликом, ни с внутренней, духовной сущностью этого человека. Человека с большой буквы и большого Поэта. Поэта с заглавной литеры тоже. Но мне хотелось бы, чтобы Поэт представился вам сам:

Я
тот,
с кем говорят
глубины,
Когда
отпущенный под воду нахожу
то вмятину, то ржу,
то выбоины у плотины
или на днище корабля,
и не догадлива земля,
какие грубые морщины
таятся под водою там,
и я в ответе за каждый шрам.

Именно высокая гражданственность стала знаковой в поэзии Виктора Урина. В его сердце и в его стихах – боль за человека, не за абстрактное человечество, а за реальных – мужчину, женщину, ребёнка. Тех, что рядом, чья жизнь самоценна и важна, чья судьба непредсказуема, многообразна и взаимозависима.

Кипят непредсказуемые скорости:
расстояния от сплава до расплава,
расстояния от «надо» до «не надо»,
расстояния от губ и до губ,
расстояния от вер до безверий.
И выигрыш томит нас потерей,
коль, притворяясь ширью улыбчивой,
мрачнеем мы вглубь.

Не приходилось мне в современной поэзии найти вот такое, в восемь строк вбитое определение, что есть нынешнее время, а еще вернее, - кто мы и каково нам в бурлящем котле этого времени. Так углубленно понять, так чётко и сжато дать шифр сложнейшего нашего сегодня мог только тот, в ком велением свыше слились ум, способность анализировать (до дна!) и человека, и действительность, в которой этот человек живет. И талант. Плюс вулканическая жажда деятельности, неутомимость в исканиях, умение убеждать. И побеждать тоже.
Парадоксально, но выходил победителем из ситуаций заведомо проигрышных, таких, что многих попросту ломали: когда, демонстративно хлопнув дверью, вышел из Союза писателей, а значит, оказался вне литературного, да и советского закона; когда делал то, на что никто не решался, презрев наветы, запреты и улюлюканье копошившейся в интригах окололитературной черни «Я ухожу из этого объединения разъединенных», - заявил сам поэт; когда выдворен был из страны, – а это для поэта стало знаком своеобразного признания его личностью. И эти бойцовские качества, этот синдром победительности сформировала в нем война.
Войну начал Урин в семнадцать и прошёл её от звонка до звонка – солдат, репортер фронтовой газеты, из тех, кто «с лейкой и блокнотом, а то и с пулеметом». Репортажи с передовой бывали частенько стихотворными. И какие же были стихи! Зачитывались ими и в окопах, и в штабах. Наверно, был Урин единственным сержантом, кому за мужество и за вдохновляющие на подвиг фронтовые стихи лично писал маршал Жуков.
А знаменитую уринскую «Лидку», полную любви и восхищения женщинами, воевавшими, лечившими, спасавшими и любившими, пели на всех фронтах. Её, как трофей, привез с фронта мой отец, так что запомнились мне эти строчки с детства:

Оборвалась нитка, не связать края,
До свиданья, Лидка, девочка моя...

Тема любви в творчестве Урина – одна из центральных. И тут выступает он как истинный поэт: тонкий лиризм сплетается с подлинной страстью, высокая и чистая любовь с буйной эротикой. Свойственная Урину какая-то концентрированная образность достигает апогея

Гитарам наших кровеносных струй
Аккомпанирует сердцебиение.
Раскосый ветер пляшет и смеётся,
И тамбурин первоначальных ритмов
Аккордам молодости отдаётся.

Каково?

И увлажнённый берег губ
С надкусанной листвой
Воспоминанья берегут,
Качая шелест твой

Меня как-то очень лично коснулась, рой воспоминаний вызвала вот эта трепетная поэтическая строфа:

Воспоминаний не тая,
Себе волшебный мир даруем.
Но где же, колдовство творя,
Скамейка первая твоя
С бессмертным первым поцелуем?

Но вернёмся туда, в послевоенное суровое и радостное время. Сначала было для молодого поэта, как сам он назвал, «испытание мёдом» – и признание, и выступления, и многочисленные публикации в ведущих журналах, и приём в Союз. Но был ведь он бунтарём, приспосабливаться и подлаживаться не хотел, да и не умел. Неизбывная тяга к необычному, к преодолению непреодолимого, к путешествиям. Он совершил невероятное – марш-бросок от Москвы до Владивостока, а потом от Тихого океана до Атлантического. «Так я поцеловал свою страну». Страну, которую познавал и узнавал, а стало быть, знал не плакатно, не из праздничных призывов партии и правительства, а разглядев открытыми глазами, потому – мучаясь и страдая, но надеясь и веруя:

На перекличке горестных лет –
О, моя родина, выдержи, выстой!
И утвердительно:

В слове Россия – слышится сила!

Был Урин поэтом чересчур откровенным, т.е. говорил правду, что отнюдь не приветствовалось, к тому же - человеком рисковым, смелым. Да и был грех, эксцентричным, склонным к браваде, «молниеносным поэтом великих путешествий», как отозвался о нем Назым Хикмет. И из каждого путешествия, из каждого автопробега – строчки, строчки, строчки. И книги, дерзкие, яркие, правдивые... Такое не прощалось. Поступки обратили в проступки. Итог: изгнание.
Но даже здесь Урин, «вселенский странник» – победитель.

Смыкаются звенья чужбины – изгнания,
Расцвет и настрой
Второго рожденья, второго дыханья,
Всей жизни второй.

На новой земле узнан и признан. Стихи – отличные, умные, актуальные – льются рекой, инициатива неиссякаема, известность – без преувеличения, всепланетная. Может, потому, что Урин – блистательный поэт-переводчик, но главное... О главном рассказывает только что вышедшая из печати книга Ирины Лазаревой «Легендарный Виктор Урин». Это не обычное жизнеописание, биография то есть, - год за годом, дата за датой, слово за словом. Это сборник очень интересных эссе, лаконичных, но емких, информативных, значимых. Здесь всё о нём – о поэте, организаторе, запевале, зачинателе нужного и важного, первопроходце, «об одном из самых ярких мастеров поэзии ушедшего века, уникальном в своём творчестве и жизненных поступках, в идеях, которые он выдвигал и как организатор необычных содружеств, и Международного движения Olympoetry movement, и интернациональной поэтической библиотеки «Мост», как крупный общественный деятель. Он знаком международной аудитории, - пишет Лазарева, - и в Британской энциклопедии сказано, что он выдающийся лирик XX столетия».
Не так давно, заканчивая рассказ о творчестве замечательного художника-дизайнера Валерия Данченко, создателя подлинной янтарной поэмы – редкостной красоты оригинальных украшений, была я огорчена тем, что не смогла найти хоть пару четверостиший о янтаре, столь же прекрасных, как дивный этот камень. Но тут – как молния: Урин! Которому нет сейчас равных в искусстве мгновенной поэтической импровизации. Позвонила: «Виктор Аркадьевич, выручайте – ну, несколько строк о янтаре!» Молчание... И вдруг трубка взорвалась – восторженно, с пафосом:

Смогу ли утаить я благодарность,
Коль радость мне роскошную даря,
Как нежная янтарная заря,
Ты, трепетная тайная янтарность
В поэме чувственного янтаря.

Ух! Ну не случайно же Евтушенко, как всегда, снайперски определил этот дар товарища: «У Виктора Урина уникальный импровизационный талант».
Да, замечательный импровизатор – и в поэзии, и в жизни – он, поэт-фронтовик, дерзкий экспериментатор – опять же, и в поэзии, и в жизни своей многотрудной, мужчина, неординарная личность. Вот он перед нами – на этой газетной странице, его прекрасное, умное, нервное лицо, выступающее из рамы длинных седых волос. Будто символ вдохновенья. Урину – 80.
С днем рождения вас, Виктор Аркадьевич! Здоровья вам и долгих лет творчества!
А мы ценим чудесные ваши стихи, но ещё больше – вашу любовь к людям и волнение за судьбы мира:

Сумеем ли сберечь земные шири?
И на своей солнечнострунной лире
Мы воспоем ли в греховодном мире
Терпимость и содружество сердец?
И что оставим? Подвиги? Измены?
Какой расцвет, какие перемены?
Или одни разрушенные стены?
Конец?