ФРАНСУА НУРИСЬЕ: «БЛИЗОСТЬ К ВЛАСТИ ПЬЯНИТ ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ»
Патриарх французской литературы 76-летний Франсуа Нурисье, многие романы которого переведены на русский язык, до недавнего времени возглавлял знаменитую Гонкуровскую академию. Учрежденная братьями-писателями в 1903 году, она прежде всего известна присуждением самой престижной во Франции литературной премии в ... 7,5 евро. Однако награда ценна прежде всего тем, что гарантирует труду счастливого избранника огромный, по французским меркам, тираж - от 250 до 500 тысяч экземпляров. Такой читательский успех позволяет лауреату в дальнейшем жить безбедно и полностью посвятить себя сочинительству.
- Не обесценивается ли с годами Гонкуровская премия?
- Она девальвируется только тогда, когда мы даем премию плохой книге. Последние годы наш выбор, по общему мнению, был удачен, и поэтому про нас перестали злословить.
- Если не ошибаюсь, первой женщиной-гонкуровкой стала в 1944 году сестра Лили Брик Эльза Триоле, после которой всего три представительницы прекрасного пола удостоились этой награды - Симона де Бовуар, Эдмонда Шарль-Ру и Маргерит Дюрас. Почему академиков всегда отличал такой антифеминистский подход?
- Я думаю, что братья Гонкуры были антифеминистами, и это, возможно, в какой-то степени влияло на выбор. Но нельзя сказать, что такова сознательная политика. Здесь есть элемент случайности. Среди 10 членов Гонкуровской академии - три женщины, которые никогда не выступают с позиций феминизма.
- Оказывают ли издательства давление на вашу академию?
- Сейчас в этом отношении все спокойно. В качестве президента Гонкуровской академии я вел баталии, в которых порой были тяжелые для нас моменты. Но они принесли свои плоды.
- Следите ли вы за Андреем Макиным, который в 1995 году получил Гонкуровскую премию за роман «Французское завещание» и с тех пор опубликовал «Любовь и преступление Ольги Арбениной», «Реквием по Востоку» и ряд других книг?
- Я придерживаюсь правила не судить бывших гонкуровских лауреатов. Однако я никак не могу начать относиться к нему, как к французскому и даже как франкоязычному писателю. Для меня он русский писатель, который пишет по- французски. Очень двусмысленная ситуация, и поэтому Андрею Макину так трудно давать оценку.
- Бывший россиянин Роман Гари умудрился дважды завоевать гонкуровскую награду: вначале под своей настоящей фамилией в середине 50-х, а два десятилетия спустя - под псевдонимом Эмиль Ажар. Гонкуровцем был и другой россиянин - Анри Труайя - Тарасов. Словом, наш вклад велик...
- Несомненно. Труайя был представителем первой эмиграции, Гари - второй, послевоенной, а Макин попал во Францию в результате тех последних потрясений, которые пережила ваша страна. Действительно, каждая ваша буря присылает нам писателя.
- Какие, на ваш взгляд, три лучшие книги, получившие Гонкуровскую премию?
- Разумеется, «Под тенью девушек в цвету» Марселя Пруста. Я бы также назвал «Любовника» Маргерит Дюрас и «Условия человеческого существования» Андре Мальро. Хотя это и не такая уж хорошая книга, но она сыграла важную роль в ХХ веке. Кстати, когда Дюрас позвонили от моего имени и поинтересовались, согласится ли она принять премию, писательница ответила: «Скажите Нурисье, что Маргерит Дюрас примет премию, которой были увенчаны Пруст и Мальро».
- Не кажется ли вам, что современные французские писатели в своей подавляющей массе люди исключительно политически корректные? Среди них нет бунтарей...
- Является ли бунтарство само по себе ценностью? Я бы скорее перевел проблему из плоскости содержания в плоскость формы. Меня скорее беспокоит, что нет обновления формы, языка, нет обновления Пруста. Одно время этим занимался Луи-Фердинанд Селин, но никто после него. Меня волнует скорее не то, что писатели превратились в политически корректных, а то, что они литературно корректные люди.
- Есть ли во Франции какая-то литературная борьба между разными течениями, школами или они живут в бесконфликтной тиши?
- Конфликты есть, но очень искусственные. Один из способов быть услышанным и состоит в том, чтобы затеять конфликт, придумать теорию, сколотить подмостки, на них забраться, чтобы кого-то отлучить, кого-то восславить. Французским писателям сегодня многого не хватает, в частности, эклектизма и страсти. Эклектизма, чтобы видеть различные интересные вещи у других, и страсти, которая, как вы говорили, привела к бунту. Все очень благоразумны.
- Философ и писатель Режис Дебре недавно объявил о кончине французских интеллектуалов, дату рождения которых определил публикацией того самого памфлета «Я обвиняю!» в защиту Дрейфуса...
- Надо осторожно относиться к тому, что говорит Режис Дебре. Он был ангажированным человеком (близким к Че Геваре - Ю.К.), попал в боливийскую тюрьму, из которой ему удалось чудом спастись. Он разочарован тем, что ему самому ничего не удалось сделать. Сам Дебре является примером не исчезновения интеллектуалов, а их неудачи.
- О чем бы, на ваш взгляд, писал сегодня Золя?
- Мне кажется очевидным, что тема сегодняшнего дня во Франции - переход от однородного, гомогенного общества к обществу многонациональному и многорасовому. Это происходит на наших глазах, а мы в этом не отдаем себя отчета. Мы живем в другой стране. Еще продолжают рассуждать о той Франции, которой уже не существует... Я думаю, что Золя написал бы о французских буржуа, которые с удивлением обнаружили, что их дочери спят с алжирцами. Происходит шок религиозный, этнический, который мог бы стать сюжетом большого романа, если бы роман сохранил сегодня те функции, которые имел во времена Золя.
- И какие же, на ваш взгляд, функции у сегодняшнего романа?
- Не знаю, как чувствуют себя наши интеллектуалы, но роман явно переживает не лучшие времена и будущее его мне представляется очень мрачным. В XIX столетии он играл важную роль во французской общественной жизни и в других видах искусства, в частности, в живописи и театре. Однако сегодня этого сказать нельзя: роман не является выражением нашего общества, которое так изменилось, не отдавая себе в этом отчета. Оно уже больше не смотрит в зеркало романа.
- Почему интеллектуалы во всех странах так охотно становятся куртизанами и пополняют королевскую свиту?
- Потому что они всегда жили скромно, незаметно, а власть, как им кажется, расширяет жизненные возможности. Французские интеллектуалы - это часто бывшие преподаватели, у которых была достаточно трудная жизнь. Близость же к власти открывает - пусть иллюзорные - окна в мир. Это их немного пьянит, хотя такое опьянение быстро проходит.
- Природа давно не баловала нас писателями-гениями. Сегодняшняя литература состоит из рядовых писателей, и в этом, возможно, одна из причин ее упадка. Вы сами выпустили в свет автобиографическую книгу «За отсутствием гения»...
- Арагон был последним, кто мог бы стать великим писателем, но загубил свой шанс.
- По причине своей принадлежности к компартии?
- И по этой причине, и по причине своей склонности к саморазрушению. Лучший из его романов - тот, который остался неоконченным и который он попытался сжечь. Это «Защита бесконечности». То, что сохранилось, частично опубликовано в 1986 и 1997 годах. Почему у нас нет гениев? Потому что Франция раздроблена, занимается самобичеванием. В июне 1940 года ей был нанесен такой удар по голове, от которого она так и не оправилась...
- Но сегодня Франция - процветающая буржуазная страна, которая живет очень спокойной, бессобытийной жизнью...
- Иногда утверждают, что нет больших сюжетов потому, что нет больших потрясений. Но наше общество полностью разделено. Иногда, выехав из Парижа, я отправляюсь на автомобиле наугад куда-нибудь в пригороды. И я вижу, что Францию совершенно не знаю. Когда мне случалось, остановившись, обращаться с каким-то вопросом к молодым людям, они не могли понять, что я от них хочу, и принимали меня за флика - полицейского. Я же буквально не понимал того, что они мне отвечали. Когда утверждают, что Франция процветающая страна, то ее представляют каким-то единым целым, но она дает течь со всех сторон.
- Можно ли считать настоящим писателем Джоан Кэтлин Роулинг - автора детских книжек о юном волшебнике Гарри Поттере?
- Мои внуки их любят... Объяснить успех невозможно. Это хорошая работа, исполненная с интуицией и с юмором. Можно объяснить это тем, что писательница поступила умно, предложив детям книгу, которая оформлена как книга для взрослых. Кроме того, автору удался переход от реализма к магии. Свою роль сыграл и маркетинг, но он бессилен что-либо сделать, когда книга ничего из себя не представляет.
- Литература такой же товар?
- Конечно, раз мы говорим о маркетинге... Почти все издательства объединены в группы, которые управляются менеджерами, требующими рентабельности. Но мы возвращаемся к тому факту, что настоящая литература не предназначена для больших тиражей. Во Франции у нее тысяч 20 читателей. Если хорошая книга имеет большой тираж, то это недоразумение.
- Отчего, на ваш взгляд, так и не прижилась на французской почве русская литература - не считая Толстого, Достоевского и Чехова. Французы не знают даже Бунина, который три десятилетия прожил во Франции и получил Нобелевскую премию...
- Известны и другие. Начинают читать Пушкина в переводах, пытаясь понять место, которое он занимает в литературе. Есть еще и Тургенев, который был парижанином. Я думаю, что серьезный вред нанесла советская система. У вас были писатели, о которых нам говорили, что они хорошие или плохие по идеологическим причинам. Все это затуманило образ современной русской литературы.
- Какие книги вы чаще всего перечитываете?
- Сидя в шезлонге в своем кабинете, я постоянно перечитываю классиков...
- А кого бы из них вы хотели иметь своими друзьями?
- Бомарше, Гюго, Шатобриана, когда он состарился.
- С кем бы вы предпочли провести время - с книгой или с другом?
- Француз мне не задал бы такого вопроса... У меня есть друзья, которых я люблю и с которыми мы имеем интересные беседы, но в маленьких дозах. Я буду поражен, если мне в дверь позвонит друг, не предупредив о своем приходе. «Почему ты пришел?» - спрошу я его. И если он мне скажет, что из дружеских чувств, то я буду сильно обескуражен... Однажды у французского писателя Валери Ларбо спросили, почему он не женился. «Я больше люблю читать», - ответил он.
- Марсель Пруст называл книги «большими кладбищами, на могильных плитах которых стерты имена»...
- Другой писатель - Жорж Батай говорил, что человечество постоянно пишет одну огромную книгу, в которую каждый из нас пытается внести несколько слов или хотя бы знаков препинания.
- А каков ваш вклад?
- Помочь нескольким людям жить немного лучше, чем удалось мне самому. Помочь им выносить самих себя.
- В чем, на ваш взгляд, специфика французской литературы?
- Она более церебральная, более интеллектуальная, чем в других странах, и в силу этого не в силах избежать искушения стать лабораторией.
- Ну а своеобразие русской?
- Мне кажется, что у вас география определяет писателя - я это особенно почувствовал в Санкт-Петербурге.
