ПАМЯТИ СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА АВЕРИНЦЕВА
В Вене скончался выдающийся русский ученый и прекрасный человек, академик РАН Сергей Сергеевич Аверинцев. Последние годы он читал лекции по русской культуре в Венском университете.
Слух о его болезни дошел до меня в Москве минувшим летом, тогда, помню, я настойчиво интересовался, когда же он появится в Первопрестольной, но он так в ней и не появился – то ли не захотел приезжать, то ли уже не мог.
Он родился в Москве, в интеллигентной семье. Сам о себе сказал в стихотворении:
Теперь летописец каждый,
а я родился в поту
в утро стрелецкой казни –
в 37-м году.
Да, помимо всего, а может – прежде всего, он был поэтом. Первое, что бросалось в глаза в нем и в его поэзии – яркая индивидуальность, непохожесть ни на кого другого. Я видел и слышал Сергея Сергеевича много раз: то в Центральном доме литераторов, то в Большой аудитории Политехнического музея, то...
В январе 1991 года несколько минут говорил с ним в Свердловском зале Кремля, где ему с группой авторов вот-вот должны были вручить Государственную премию СССР за 1990 год. Представлен к награде был авторский коллектив двухтомника «Мифы народов мира», которым руководил Сергей Сергеевич.
Два толстенных, в твердом, прекрасно оформленном переплете тома «Мифов» и сейчас стоят на моей книжной полке рядом с четырехтомным словарем русского языка.
В тот же, 1990 год, Госпремию присудили Борису Чичибабину – за книгу стихотворений «Колокол», изданную «за счет средств автора», то есть самодельно и самовольно, вне официальных изданий типа «Советский писатель» или «Современник». Я проталкивал это издание, потому и был приглашен Борисом Алексеевичем на вручение ему премии, и в первый раз в жизни в морозный день января 1991 года оказался в святая святых – в Кремле, да еще в Свердловском зале, вогнутый потолок которого предстает снаружи зеленым куполом, над которым тогда развевался государственный красный флаг - символ стремительно идущего к своему краху Советского Союза...
Накануне того памятного дня мне позвонила жена Чичибабина Лиля и в полном смятении поведала о том, что Борису звонил Аверинцев и предлагал вместе с ним от Государственной премии отказаться.
Предполагаемый отказ, если мне не изменяет память, был протестно связан с происшедшими за несколько дней «до того» событиями в Вильнюсе, когда при штурме телебашни погибли люди. «Не мог бы ты, Володя, поговорить завтра с Аверинцевым? Боря не хочет отказываться от премии».
Я подошел к Сергею Сергеевичу минут, наверное, за десять до начала торжеств по вручению премий, на которых и предполагалось на виду у публики, заполнившей Свердловский зал, прилюдно и прителевизионно отказаться от премии.
Меня, помню, поразила в Сергее Сергеевиче манера говорить: мягкая, с ходу выдававшая интеллигента и напоминавшая манеру общаться Андрея Дмитриевича Сахарова. Сергей Сергеевич слушал меня внимательно, чуть-чуть наклонившись, поскольку был явно выше меня ростом. Выслушав, успокоил: «Мы решили от премии не отказываться». Об этом я тут же сообщил Чичибабину, хотя он, по всей видимости, уже знал об этом.
Борис Алексеевич в своем благодарственном слове не преминул, однако, заметить, что считает эту премию не государственной, вручаемой морально обанкротившимся государством, а народной, врученной ему бедствующим народом. Чем вызвал сильный переполох у присутствовавшего начальства. Тотчас после Чичибабина слово взял тогдашний министр культуры Губенко, постаравшийся выступление Чичибабина как-то пригладить...
Вот, собственно говоря, и все, что я вспомнил в связи с горестным сообщением о смерти совсем еще не старого человека, прожившего яркую, насыщенную и, главное, честную жизнь.
Похоронен Сергей Сергеевич Аверинцев будет, согласно его завещанию, на Даниловском, совсем не престижном, кладбище Москвы.
