Накося, выкуси, Аденауэр!

Это было не недавно, а давно, в ночь под Новый 1963 год. Вместе с кинооператором Маматкулом Арабовым, который снимал дважды водружение знамени Победы над рейхстагом (первый раз группой разведчиков и второй раз по сталинскому приказу - Кантарией и Егоровым), я, тогдашний собкор «Правды Востока» по Каракалпакии, ожидал в ташкентском аэропорту рейса на Челябинск. Самолет летал в этот уральский город два раза в неделю, но именно 1 января 1964 года должен был быть зажжен факел у окончания трубопровода Бухара– Урал. В ответ на отказ Аденауэра поставлять для СССР газовые трубы большого диаметра советское правительство возвело на Челябинском трубопрокатном заводе новый цех и его с большой помпой намеревались открыть. [!]
Мне надо было все передать по телетайпу и телефону в номер первую полосу «Правды Востока». Дело прошлое, но сознаюсь, что у меня был заготовлен для конкурентов из «Правды», «Комсомолки», «Известий» и других газет «камень за пазухой». Я нашел в Челябинске узбека, который остался после трудфронта на трубопрокатном заводе и с согласия ЦК КП Узбекистана должен быть поднести факел к трубе с бухарским газом…
…И вот ждем, когда объявят посадку. Арабов ушел договариваться о погрузке киноаппаратуры. А я с приятелями принял «на посошок», потом еще и в прекрасном настроении остановились у столба с репродуктором.Не теряя времени зря, начали эстафету анекдотов… Отсмеявшись в очередной раз, я забеспокоился и спросил единственного среди нас трезвого человека - провожавшую меня сестру Аню, не объявляли ли посадку?
- Сама удивляюсь, - ответила Аня, но ты не задерживайся, иди к самолету заранее…
Но нет объявления - нет и посадки. Через 15 минут я все же оторвался от друзей и подошел к дежурному.
- На Челябинск? - удивленно переспросил пожилой узбек. – Вон видишь, дорогой, его уже буксир на взлет потащил…
Понять мое состояние может каждый газетчик: пуск цеха - завтра, следующий самолет в Челябинск через 3 дня и на кой ляд он мне потом нужен… И я явно увидел оставленную для меня первую полосу, заполненную не моим репортажем, а материалами ТАСС… И тогда я решаюсь от отчаяния на хулиганский поступок: совсем не бережно отодвигаю дежурного и мчусь на взлетное поле в бессмысленной попытке догнать самолет. И тут возле меня останавливается бензовоз-заправщик.
- Куда несешься, сумасшедший?! Услышав мое лихорадочное объяснение, что я журналист и опаздываю на самолет, неожиданно (о, благословенное узбекское гостеприимство!) предложил подбросить меня до самолета.
Мы подкатили туда в то время, когда уже отцепляли тягач. Я понимал, что ничего у меня не выйдет. Но терять последний шанс не мог. Соскочив с подножки бензовоза, я беспорядочно замахал руками и начал орать что-то нечленораздельное, пытаясь переорать шум моторов ТУ-104. И вдруг, о, чудо!.. дверь у кабины пилотов открывается, и пилот и стюардесса спускают вниз узкую металлическую лестницу. Я обомлел от счастья. И уже карабкаясь по лестнице с присущей мне грациозностью, я подспудно думал о благородстве экипажа, о том, что спасена моя журналистская репутация и вообще я очень везучий человек… И вот осталось две перекладины, и я у дверей самолета. Мне протягивают руки второй пилот и стюардесса, и на лицах у них сострадание ко мне, опоздавшему… А за их лицами я вдруг вижу улыбающегося Маматкула Арабова!
И тогда, только переступив порог самолета и не успев поблагодарить экипаж, я со злобой ору на Арабова:
- Маматкул, чертов сын, ты почему не позвал меня на посадку?!
Я не сразу и понял, почему так быстро изменилось выражение лица второго пилота, почему удивленно раскрыла и без того большущие глазища стюардесса и мгновенно замолчал весь салон самолета… И вдруг раздался гомерический хохот, смеялись все: пилоты и пассажиры, стюардессы и Маматкул… И чем больше удивления возникало на моем лице, тем громче и заливистее был хохот…
До самого Челябинска я, в основном, просидел на месте, ибо моя первая попытка пройти в хвост самолета была ужасной - я как сквозь строй шел по проходу под смех пассажиров…
Что же оказалось? Меня раз пять приглашали на посадку , но то ли громкоговоритель был испорчен, то ли я уж слишком был навеселе от «посошка» и анекдотов, но призыва пройти на посадку не услышал…Когда же я догнал на бензовозе самолет, Арабов на весь салон начал упрашивать экипаж взять меня, ибо я глухонемой и не смог, естественно, услышать пятикратные призывы пройти на посадку…
И командир корабля, прослушав взволнованную речь Маматкула, решил проявить гуманность к глухонемому человеку… А когда «глухонемой» заорал на весь самолет, эффект был соответствующий…
…Репортаж я написал. И «почетного» узбека, символизирующего советский интернационализм, нашел и попросил коллег пропустить его к трубе… А на первой трубе-шестисотке кто-то из рабочих вывел мелом: «Накося, выкуси, Аденауэр!»
Московские коллеги, видимо, во избежание международных осложнений не привели эту цитату в своих репортажах, а я именно так назвал свой материал. И трубу сфотографировал и по фототелеграфу переслал в Ташкент. Но заголовок оставили, а снимок не дали: «Накося, выкуси» было написано слитно. Ныне работающая в «Русском базаре» корректор Лилия подтвердит, что вся корректорская «Правды Востока» долго разыскивала словарь Даля - его тогда в редакциях не положено было иметь. Потом помощник Первого секретаря ЦК КП Узбекистана Ш.Р. Рашидова позвонил редактору газеты А.Д. Ивахненко и сообщил, что Никите Сергеевичу очень понравилось, что рабочие вспомнили его слова в адрес немецкого канцлера…