Муж Ребекки (продолжение)

Гости разошлись далеко за полночь.
Он принялся убирать со стола грязную посуду, понимая, что Илья наверняка бы Рите помогал. Но она остановила его:
- Утром придет Мила, и все сделает.
Он вспомнил: Мила – племянница, которой была продана эта квартира за ничтожную сумму. Как объяснил Илья: «Она – сирота, и хоть чем-то мы должны были ей помочь».
Рита послала его принимать душ. Под теплыми струями воды Сергей чуть не заснул. В ванной он обнаружил мужской халат – «стало быть, Ильи», облачился в него и вдруг понял, что не знает, в какой стороне спальня.[!]
Сначала он попал в гостиную, где был уже наведен полный порядок. Потом оказался на кухне и увидел, как Рита домывает последнюю тарелку.
- А ты говорила, что утром это сделает Мила.
- Мила – хорошая девочка, но я подумала, что, если мы оставим грязную посуду, мы словно даем ей понять – она нам чем-то обязана. А вот этого не хотелось бы.
- Ты права, но не надо было отказываться от моей помощи. Ты ведь устала.
- Ты – тоже. И я тебе очень благодарна.
- За что? – не понял Сергей.
- За то, что всегда готов помочь. Редкое качество. А теперь иди спать. Времени осталось совсем немного. А я сейчас приму душ …ну, что ты стоишь?
Во-первых, ему было приятно на нее смотреть, во-вторых, она могла увидеть, что, выходя из кухни, он пошел бы совсем не в ту сторону.
Она засмеялась:
- По-моему ты забыл, где у нас спальня.
- Забыл, - согласился Сергей.
- Как выйдешь отсюда, повернешь направо, а там, прилагая всю мощь ума, сориентируешься и найдешь.
- До скорой встречи, - он помахал ей рукой, и вновь услышал позванивание серебряных колокольчиков.
Спальню нашел. Обнаружил широкую, удобную, уже расстеленную кровать. С правой стороны лежала чистенькая выутюженная пижама. Стало понятно, где на этом ложе его место, но вид пижамы его огорчил. У него пижамы не было. Лида однажды купила. Перед сном надел и понял, что в пижаме не заснет никогда. Привык спать голым, нравилось прикосновение к телу чистых прохладных простыней.
Пижаму пришлось надеть. Подумал, что все его привычки берут начало в босоногом детстве. А вот у Илюхи все было, конечно, по-другому: пижамы, штанишки, рубашечки, дорогие туфельки и, естественно, разговоры о том, как должен вести себя человек в обществе. Его-то родители это знали. И тут же вспомнил, как гид в музее Толстого в Ясной Поляне, показывая на знаменитый кожаный диван, рассказывал:
- Лев Николаевич спал на этом диване до брака с Софьей Андреевной. Спал без белья.
А уж у него босоного детства не было. Это точно.
Ужасно хотелось спать. Лег в пижаме на кровать сначала поверх одеяла - было жарко. Потом сообразил, что Рита придет из ванной и, наверное, захочет лечь под одеяло и вытащил его из-под себя . Почти сразу же задремал. Слышал, как Рита устраивалась рядом, почувствовал ее руку у себя на затылке. Было приятно. Сквозь сон услышал: «До свидания». Кому это она говорит? Открыл глаза и повернулся к ней. Спросил:
- Что ты сказала?
- До свидания, - повторила она.
И в этот момент он понял, что ее «до свидания» было вместо «спокойной ночи». Подумал, что Илюха мог и предупредить. Это прощание показалось ему очень трогательным и смешным, и он расхохотался…

В семь утра, когда Сергей с Ритой отправлялись в Шереметьево, Илья надевал спортивный костюм Сергея, его сникерсы (чуть были великоваты) и вместе с Сил Силычем отправлялся на утреннюю сорокаминутную пробежку. Сил Силыч был счастлив.
Илья любил эти утренние минуты. Бегал уже лет двадцать. Хорошо в это время думалось. Сегодня было над чем поразмышлять: « В восемь сорок приедет Виктор. По определению Сергея, «надежный малый». Сергей был с ним на «ты», а он его, естественно, называл Сергеем Васильевичем». Илье это не нравилось. «Наверное, будет многое не нравиться. Но что делать? Терпи, или меняй в нужном себе направлении».
В девять часов я пойду по коридору главка в свой кабинет, здороваясь с сотрудниками. Я хорошо изучил их фотографии и, вроде, запомнил имена. В конце концов, можно никого и не называть по имени. Просто: «Здравствуйте», «Доброе утро». Тот, кто будет меня восторженно приветствовать и рот раздвинит до ушей, и есть Мелешкин. Секретаря зовут Светлана. Между Сергеем и ней интимных отношений, слава Богу, не было. «Толковая, вежливая, исполнительная, но как бы всегда настороже, словно ждет, что вот-вот и я начну к ней приставать. А к ней уже давно пристал Корольков – зам. главного инженера. Не женат, но в ЗАГС вести ее не торопится, хотя в отпуск отправляются вместе и в субботу, и в воскресенье его всегда можно найти у нее». Конечно, подобная информация может пригодиться. Но главное сейчас для тебя не это.
Илья вдруг вспомнил, как много лет назад был на встрече, организованной в библиотеке, с человеком, без преувеличения - легендой. Тот был советским шпионом, простите, разведчиком (шпионами называли разведчиков вражеских) и много лет прожил в Соединенных Штатах нелегалом, прежде чем его разоблачили. Народу в библиотеке собралась тьма-тьмущая. Интерес к выступающему еще был подогрет тем, что недавно вышел на экраны фильм о нашем разведчике-нелегале (в основе лежала подлинная история), а выступающий в библиотеке был снят в прологе этого фильма и сказал о нем несколько слов. И почти все зрители были твердо убеждены, что фильм рассказывает именно о его подвигах, а это были подвиги совсем другого человека. И один парень, пришедший в библиотеку на встречу, задал человеку-легенде такой «простенький» вопрос: «А что нужно делать для того, чтобы, живя во вражеском окружении, не быть разоблаченным?» И немедленно получил примерно такой ответ: «Вообще это не так уж сложно. Просто надо твердо сказать себе, что ты больше не Иван Иванович Иванов, а Майкл Джонсон, и начать жить, как Майкл Джонсон. А потом и думать, как он». Конечно, человек-легенда не жил во вражеском окружении, Это всего лишь советский штамп. Его окружали простые американцы, которые, возможно, увидели в нем врага лишь после ареста. А, быть может, эмоционально это никак не восприняли. Аналогий тебе проводить не стоит. Ты не шпион, ты, естественно, не будешь во вражеском окружении. И нужно тебе всего лишь воспользоваться советом человека-легенды. «Скажи себе и затверди: «Я - Сергей Васильевич Кузнецов – начальник большого главка; я – русский в России; эта моя страна без всяких оговорок. Кстати, это действительно твоя страна. В эмиграцию ты не уехал. Теперь у тебя нет комплексов, которые, признаться, были. Никто больше не скажет мне, что я не ко двору, что моя фамилия, мое отчество плохо звучат. «Вы, конечно, хороший специалист, но … сами понимаете…». Этого больше ты не услышишь, а если услышишь, немедленно спросишь: « Чего это вы там буровите?» Именно «буровите» – грубо и резко. И «Чего я должен сам понимать?» Итак, определенней, резче, жестче, даже злее и, главное, определеннее. Сергей Васильевич Кузнецов, если даже был до сегодняшнего дня мямлей или, скажем, человеком мягким, таковым быть перестал. Точка».

В девять утра Илья Берман шел уверенной размашистой походкой по коридору главка, здороваясь с сотрудниками направо и налево. И вдруг остановился.
- Сергей Васильевич! – радостно приветствовал его мужчина в отлично сшитом костюме, в белоснежной рубашке и модном галстуке. Мясистая рожа лоснилась от удовольствия. – Надеюсь, жизнь радует и нет проблем, которые мы под вашим руководством не могли бы разрешить. Да? - Пухлые щеки подрагивали от счастья.
- Привет, Мелешкин. А чего это ты говоришь «под вашим руководством»?
- А под чьим же?
- Под моим. Но, Мелешкин, надо быть последовательным. Следует говорить: «под вашим мудрым руководством».
Мелешкин продолжал улыбаться, но как-то неуверенно и настороженно вглядывался в начальника. Наконец, спросил:
- Шутите?
- Это еще почему? Сомневаешься, что мое руководство мудрое?
Мелешкин опять широко заулыбался и, видимо, посчитал лучшим для себя пока промолчать.
- Ну, чего молчишь? И почему всегда восторженно лыбишься при встрече со мной?
- Так рад видеть.
- Врешь, Мелешкин. Ну, да Бог с тобой. Решил тебя повысить. Сегодня издам приказ: назначу тебя начальником проекта по Анадырю.
Глаза Мелешкина забегали, и руки начали нервно теребить галстук. «Понимает, что завалит», - не без удовольствия подумал Илья.
- Через час зайдешь к Николаю Тихоновичу и получишь необходимые указания.
«Дальше – не обсуждать и больше не разглядывать этого ублюдка».
- Так как вопросов нет, пойду с твоего разрешения.
«Интересно, через сколько минут позвонит Владимир Васильевич и постарается Мелешкина отбить?»
Владимир Васильевич Смирнов был заместителем министра, высоким покровителем Мелешкина.
Через семь минут Николай Тихонович Воропаев – заместитель Кузнецова – осторожно спросил:
- Это идея Владимира Васильевича?
- Нет, моя.
- Но Мелешкин ведь завалит!
- Завалит, но пока не завалит от него не отделаемся.
- Может вы и правы. Да лучше было бы года три назад это сделать.
- Учту.
Заместитель министра позвонил через сорок шесть минут.
«Хорошо у них связь налажена», - подумал Илья.
- Как жизнь, Сергей Васильевич? – грохотал в трубке голос Смирнова.
- Будет лучше, - твердо ответил Илья.
- Вот это по-нашему! Молодец!.. Решил, кто возглавит Анадырский проект?
- Уже приказ издал. Мелешкин.
- Мелешкин? – сыграл удивление Владимир Васильевич. – Да надо бы посоветоваться.
- Да уже получается поздно.
- Раньше ты не спешил… У меня ведь на Мелешкина планы есть.
- Ну, если вы его возьмете в свой аппарат, так и быть отпущу.
- А если нет?
- На нет, как говорится, и суда нет.
- Значит, говоришь: жизнь бьет ключом! Это, конечно, здорово, но иногда она бьет, имеет такую особенность, по незащищенным частям тела. – И заместитель министра хохотнул.
- Так вы, Владимир Васильевич, будьте осторожны. Берегитесь ключа. Я ведь про него ничего не говорил. Я сказал всего лишь, что жизнь будет лучше.
- Понял тебя, понял. Ну, бывай! – и резко повесил трубку.
«Как бы Сереге в перспективе жизнь не испортить»,- подумал Илья.

Почти всю дорогу до Нью-Йорка Рита проспала. Летели они экономическим классом, что Сергею было непривычно. Тесновато. Откинул между сидениями подлокотник, стало свободней. Рита заснула почти сразу. Почему-то сидела, отвернувшись от него, а он все пытался ее рассмотреть и в себе разобраться. Рита была хороша собой, и даже в аэропортовской суете он поймал обращенных на нее два восторженных взгляда. Один - от молодого человека лет двадцати. А второй - от джентльмена, которому явно перевалило за шестьдесят, похоже иностранца. Актеры с такой внешностью играют в американских фильмах конгрессменов и сенаторов. Сергей отдавал себе отчет в том, что испытывает к ней одновременно чувство нежности и тревоги. Рита казалась ему беззащитной. Это было для него внове. К Лиде он таких чувств не испытывал никогда, может быть потому, что Лида была человеком очень сильным - и физически, и внутренне. Да и жизнь сложилась у них так, что вроде и чувства проявлять считалось чуть ли не дурным тоном. Лида часто говорила и не только ему: «Давай без всяких сантиментов». И еще любила повторять: «Главное – быть реалистом». А ему уже давно хотелось, или было нужно другое. И сейчас на высоте десяти тысяч метров он беспокоился - удобно ли Рите, не нужно ли ей чем-нибудь помочь? Стараясь не разбудить, достал подушку, аккуратно положил ей под голову. А когда увидел, что разносят еду, минут пять решал – будить или нет? Разбудил. Поставил прямо спинку сидения, помог закрепить поднос, намазал затвердевшее масло на хлеб.
- Спасибо, - говорила она. - Я сама. – И смешно терла кулачками глаза, как маленькая девочка после сна. И это его умиляло. Она вдруг поймала его взгляд, почему-то смутилась, а потом, наклонившись, поцеловала его в щеку. И он ощутил теплоту ее губ.
- Поешь, - уговаривал он ее. – Нам еще лететь и лететь.
А есть ей не хотелось, и когда стюардесса унесла подносы, Рита вновь откинула спинку сидения, и Сергей сделал тоже самое, чтобы быть им на одном уровне, и она повернулась к нему, доверчиво положила ему голову на плечо, закрыла глаза и быстро уснула. А он обнял ее и несильно прижал к себе. Она спросонья что-то пробормотала, но слов разобрать было нельзя.
Второй раз он разбудил ее, когда объявили, что самолет совершит посадку через пятнадцать минут в аэропорту Кеннеди. И сказал ей:
- Хай, Бекки. Мы прилетели.
- Теперь я – Бекки? – спросила она.
Он кивнул:
- Чудесное имя
- Хай, - сказала она и сделала почему-то паузу. И Сергей подумал, что сейчас вопреки здравому смыслу она скажет «Сережа», но пауза закончилась, и она произнесла: «Илюша».

2 октября, в субботу, в Москву возвращалась Лида. Накануне вечером Илья сказал Виктору:
- Лидия Николаевна завтра приезжает.
- Встретим, - с готовностью откликнулся водитель. - Как всегда, букет ромашек. Да? В Домодедово прилетает?
- Ну, да. Только встречать поеду сам. Оставь ключи от машины у диспетчера.
- Можно. Но вы, Сергей Васильевич, себе изменяете. В прошлый раз, помнится, я спросил: «Поедете в аэропорт?», а вы что ответили? «Традиции, Витя, хороши тем, что их не нарушают».
- Традиции, Витя, хороши тем, что их не нарушают, при условии, что иногда приходит пора их отменить.

Сергей предупредил, что Лида больше всего любит полевые цветы, особенно ромашки. Илья это помнил, помнил и то, что Сергей никогда ее не встречал. Объяснил просто: «Часто бывало некогда. А потом понял, что ей это и не нужно». И еще Илья знал, что к приезду Лиды Сергей заказывал в ресторане «Арагви» всевозможную закуску, цыплята-табака, бутылку «Хванчкары» или «Киндзмараули».
Самолет прилетал в семь часов вечера. Илья встал раньше обычного, побегал с Сил Силычем как всегда сорок минут, принял душ, выпил кофе. В восемь утра уже был на рынке, а потом проехался по магазинам. Илья умел и любил готовить. И в девять тридцать он начал священнодействовать. Сначала - салат из помидоров. Помидоры резались тоненько-тоненько, как папиросная бумага. На слой помидоров ложился также тонко нарезанный слой лука, и дальше вновь помидоры и опять лук. И так восемь слоев, и каждый нужно было немного посолить. Салат не следовало сразу ставить в холодильник. Часа через два, не раньше. А потом пришла очередь салату из лосося. Лосось был баночный в собственном соку. Он был измельчен, превращен в пасту. Потом туда последовали два крутых яйца, порубленных до ничтожных размеров, три дольки чеснока, пропущенных через выжималку, мелко порезанная половина луковицы, яблоко – желательно антоновка – продернутое через терку, и все это должно быть окроплено лимонным соком, затем добавлен майонез по вкусу и сверху посыпаны зерна граната. Затем пришла очередь сырного салата, потом салата из авокадо, риса с креветками и дыни с прошюто. Горячее блюдо было гордостью Ильи. Называлось оно в тех немногих ресторанах, где подавалось, «Осетриной по-московски». На самом деле это был псевдоним, под которым в пору тотальной травли всего религиозного, скрылась «осетрина по-монастырски». Отварная осетрина, обложенная молодой картошкой, немного лука и яйца, очень много сметаны, и все это запекалось в духовке до чуть жестковатой корочки. На десерт – «омлет сюрприз»: ананасы, сверху бисквиты, все покрыто толстым слоем взбитых сливок. Перед тем как подается – немного спирта. Омлет “сюрприз” поджигается, гасится свет, и огонь высокого кулинарного искусства в прямом и переносном смысле венчает трапезу. Впрочем, Илья помнил, что Лида сластена и по дороге в аэропорт заехал в киноцентровский ресторан «Арлекино», который держали итальянцы. В этом ресторане совершал фантастические чудеса лучший кондитер Москвы.
Ромашки были куплены еще утром.
Самолет опаздывал на 20 минут. Илья подумал: «А зачем ты все это устраиваешь: и эту встречу, и такой ужин? Впечатление хочешь произвести? С какой целью? Надо было бы по заведенным Сергею а, возможно, и Лидой правилам: букет ромашек, встречает Виктор, ужин из «Арагви». А ты чего корячишься? Ведь все это потащит за собою ненужные вопросы. Получается, что ты толкаешь ее на мысль: Сергей изменился. А это значит, с ним что-то произошло. Разумно? Нет, конечно. Разоблачения тебе не нужны. Традициям изменять не следовало. Отношения холодные, но в твоей ситуации – это отлично. Правда, как-то бесчеловечно. Ее не было дома почти шесть месяцев. Живет с мужем четверть века и сегодня, в субботу, он не находит времени ее встретить. Это больше чем равнодушие. Уж коли такие отношения, нужно развестись».
Эта мысль Илью развеселила. Подумал: «Серега вернется и окажется холостяком. Вот будет номер. Скажет: «Ты перепутал. Я просил с Мелешкиным разобраться, он на месте, а Лиды нет. Здорово ты нахомутал».
И в этот момент он увидел ее. Она шла по проходу вроде бы не быстро, но почему-то обгоняла тех, кто двигался впереди нее. В руках были две большие сумки, но она несла их без видимого напряжения. Была выше ростом, чем казалась на фотографии, и худее.
«Черт возьми, - подумал Илья, - надо было у Сереги узнать – в аэропорту при встрече они целуются или нет? Хотя, что это я, он ведь ее никогда не встречал. Значит, могу действовать по обстановке».
Она вышла из прохода, и он шагнул ей на встречу.
- Какими судьбами? – спросила Лида. - Что случилось? Тебя уволили?
В голосе слышалась насмешка. Можно было бы и обидеться, но Илья радостно улыбнулся, сказал:
- Сколько вопросов! А я просто хотел тебя увидеть на сорок минут раньше.
- Выходит, ничего не стряслось? – все еще иронизировала Лида. Она поставила одну сумку на пол, взяла протянутые ей цветы. Приблизила к нему лицо, как бы для поцелуя, и он хотел ее поцеловать, но она только прижала на мгновение свою щеку к его щеке и поцеловала воздух. – Ну, здравствуй.
Он увидел ее совсем близко – шапку льняных волос, серо-голубые глаза – не тающие льдинки.
- Здравствуй, - сказал Илья и невольно вздохнул. На его вздох она не отреагировала или не обратила внимания.
Он взял ее сумки и ощутил их тяжесть.
- Помочь? – спросила она.
Он искоса взглянул на нее. На сей раз не иронизировала. Улыбнулся:
- Справлюсь.
Она кивнула.
Он открыл ей переднюю дверцу со стороны пассажира, положил сумки в багажник, но когда сел за руль, рядом ее не обнаружил. Она сидела сзади, сказала, как бы в оправдание:
- Подремлю немного.
Он кивнул. Всю дорогу до дома ехали молча. Иногда он поглядывал в зеркало. Она сидела с закрытыми глазами. Может, и спала. Подумал: «Тяжелый случай».

(Продолжение следует)