Так начинался терроризм

Мутные волны терроризма затопили нашу планету. Долгое время терроризма старались не замечать. Не отдельные террористические акты - о них писали достаточно, а терроризма как страшного и неконтролируемого мирового зла. Чудовищное преступление 11 сентября словно бы пробудил мир от глубокой летаргии. О мировом терроризме заговорили все. О его зверином лице и неразрешимых загадках. Между тем многие загадки современного терроризма объясняет его история. Этим и определяется тема настоящих очерков. Терроризм как деятельность какого-либо политического или национального движения, которая заключается в систематическом запугивании своих противников вошёл в современный мир примерно 140 лет назад. Его «изобрели» почти одновременно в Ирландии, Италии и России. Но первый роковой выстрел, первые «теоретические разработки» терроризма и первое гениальное предупреждение миру о его «бесовской сущности» - всё это прозвучало в России. С истории русского терроризма мы и начнём.
От рук русских террористов пал император Александр II, едва избег смерти его сын, Александр III. Были убиты министры Мезенцев, Н.П. Боголепов, Д.С. Сипягин, В.К. Плеве, десятки губернаторов и прокуроров, сотни полицейских разного уровня. Завершил список жертв терроризма премьер-министр П. А. Столыпин, смертельно раненый в киевском оперном театре 1 сентября 1911 г. Власть не оставалась в долгу. И с той, и с другой стороны были свои злодеи, свои садисты, свои жертвы, свои невинные мученики. Кровавую спираль раскручивали обе стороны. Это было, в известном смысле, самоистребление. И власть, и терроризм породило само российское общество. Впрочем, начать историю русского терроризма надо вовсе не с этого, а с рокового предсказания великой гадалки.

1. РОКОВОЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ

Это была великая гадалка! На прием к ней записывались за несколько месяцев. Очередь была длинной, и в ней все были равны — принцы, кокотки, генералы, полицейские, банкиры, азартные игроки и министры. Мадемуазель Ленорман не делала исключений. Часто она была даже подчеркнуто груба именно с наиболее именитыми своими клиентами. Однажды она швырнула колоду карт в лицо самому Наполеону, который осмелился оскорбить ее, когда она предсказала ему поражение на бескрайних просторах России. Впрочем, именно она предсказала капитану Бонапарту императорскую корону в 1793 году, когда он даже не помышлял о чине генерала, а Жозефине — брак с гениальным полководцем. Великий Давид считал за честь рисовать портрет мадемуазель Ленорман, а мадам де Сталь - принимать её в своем салоне. Бальзак был потрясен языком ее карт и, как обычно, не имея в кармане ни одного су, по-царски заплатил гадалке, изобразив её в одном из своих романов. Однажды госпожу Ленорман посетил юноша с изысканными манерами, выдававшими его аристократическое происхождение. Юношу сопровождал спутник в темном фраке, но с отличной армейской выправкой.
- Мы приехали издалека, - обратился спутник юноши к секретарю мадемуазель, - и остановились в Париже всего лишь на несколько дней. Не могла бы госпожа Ленорман в виде исключения...
- Мадемуазель Ленорман никому и никогда не делает исклю... — внезапно секретарь оборвал речь и изумленно взглянул на двери кабинета. Такого он за всю свою службу здесь еще не наблюдал. Госпожа Ленорман, прервав сеанс гадания, выходила в гостиную.
- Для наследника престола я, пожалуй, сделаю исключение, - сказала она, и ее живые карие глаза заискрились.
- Но вы ошибаетесь, я не... — юноша покраснел и замялся, - я не наследник прес...
- Молодой человек, - укоризненно сказала великая гадалка, - я почувствовала вас, едва вы подъехали к дому. Пусть ваше инкогнито останется в силе для легкомысленной парижской толпы, полиции и пограничных властей. Для меня оно значения не имеет. Но у вас действительно необычная судьба и она меня заинтересовала. Однако пройдемте ко мне в комнату, там нам будет удобней.
Они сели за круглый стол, на котором в беспорядке были разбросаны две колоды карт Тарот собственного изобретения госпожи Ленорман и её легендарный магический хрустальный шар (который бесследно исчез после её смерти). Она собрала карты. А потом артистическим движением изящной руки разбросала их в прихотливом порядке, известном лишь ей одной. Долго глядела на них. Потом медленно заговорила глухим, совершенно уже иным голосом. «Вам в жизни суждены великие дела, нет, совсем не те, которые придворные льстецы называют таковыми за чины, милости и деньги. Нет, нет, вы действительно измените свою страну, вы выиграете войну, тяжёлую, но славную, вас будут любить женщины, много женщин. - Чёрный кот вскочил на стол и прошёлся по картам. Зелёные глаза его искрились, а шерсть встала дыбом. –Последние десять лет вашей жизни будут согреты сильной, страстной любовью. У вас будет много друзей и много врагов, страшных... беспощадных... - Она долго вглядывалась в магический шар, странные цветные волны пробегали в его глубине - лиловые, красные, пурпурные. - На вас будет совершено шесть, нет... семь покушений. Судьба вас будет хранить шесть раз, даже ниточка не обгорит на вашем мундире. Седьмое.. будет роковым. Когда первые две цифры года будет равны двум его последним цифрам.»

Предсказание о покушениях сперва неприятно поразило наследника, и он ждал с замиранием сердца 1854 года, 9 + 9. Но покушения никакого не последовало. Правда, началась Восточная война, которая окончилась катастрофой. Годом позже умер отец и наследник престола стал императором Александром Вторым. Лишь через десять лет начало сбываться предсказание о покушениях. Но нет, в начале было слово... Слово, а точнее, несколько фраз были написаны весной 1862 г. в камере Тверской полицейской части студентом Московского университета Петром Зайчневским. Арестованный за какую-то ерунду, Зайчневский в полицейской каталажке составил прокламацию «Молодая Россия». В ней впервые в истории убийство открыто признавалось нормальным средством достижения социальных и политических изменений. «Скоро, скоро наступит день, - писал Зайчневский, - когда мы распустим великое знамя будущего, энамя красное и с громким криком «Да здравствует социальная и демократическая республика русская!» двинемся на Зимний дворец истреблять живущих там.
Может случиться, что все дело кончится одним истреблением императорской фамилии, т. е. какой-нибудь сотни, другой людей, но может случиться — и это последнее вернее, — что вся императорская партия как один человек встанет за государя, потому что здесь будет идти вопрос о том, существовать ей самой или нет. В этом последнем случае с полной верой в себя, /.../ в славное будущее России, которой вышло на долю первой осуществить великое дело социализма, мы издадим один крик: «В топоры?» - тогда... тогда бей императорскую партию, не жалея, как не жалеет он нас теперь, бей на площадях, если эта подлая сволочь осмелится выйти на них, бей в домах, бей в тесных переулках городов, бей на широких улицах столиц, бей по деревням и селам! Помни, что тогда, кто будет не с нами, тот будет против, тот наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами.»
Первый выстрел в царя-реформатора, самого, либерального из всех российских самодержцев, раздался 4 апреля 1866 года. Стрелявший оказался Дмитрий Владимирович Каракозов, дворянин Саратовской губернии, 25 лет от роду, член подпольной революционной группы «Ад». В обвинительном заключение преступления описывается следующим образом. «4 апреля 1866 года, около 4 часов пополудни, когда государь император, по окончании прогулки в Летнем саду, выйдя на набережную р. Невы, приблизился к своему экипажу, неизвестный человек, стоявший в толпе народа, собравшейся у ворот сада, выстрелил в священную особу его императорского величества. Провидению угодно было сохранить драгоценную для России жизнь возлюбленного монарха. Крестьянин Костромской губернии Осип Комиссаров, стоявший в толпе народа, увидевший направленный против государя императора пистолет, толкнул преступника в локоть, вследствие чего пуля пролетела над головою Его величества.
Сделавший выстрел побежал вдоль Невы, по направлению к Прачешному мосту, но был задержан городовым, унтер-офицером Степаном Заболотиным, который вырвал у него двуствольный пистолет, и унтер-офицером Лукьяном Слесарчуком и доставлен в III отделение собственной его императорского величества канцелярии. При задержании выстрелившего... сверх пистолета, отобраны: 1) фунт пороха и пять пуль; 2) стеклянный пузырек с синильной кислотой, порошок в два грана стрихнина и восемь порошков Морфия. 3) две прокламации «Друзьям рабочим»... (Покушение Д.В. Каракозова. Стенограф, отчет. Т. 1, л. (12—19).
Попав в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, Каракозов производил на всех общавшихся с ним - следователей, жандармов, врачей и священника - впечатление человека, находящегося на грани сумасшествия. По делу Каракозова арестовали 197 человек, 160 человек освободили в ходе следствия, Для рассмотрения дела Каракозова был создан специальный Верховный уголовный суд. Суду было предано лишь 36 человек. Очень скоро судьям стало ясно, что судить надо было не «Каракозова со товарищи», а полицию, поскольку, зная о намерении преступника, она имела возможность предотвратить покушение. Но, осознав это, судьи тщательно уводили процесс в сторону. Двоих суд приговорил к смертной казни - Каракозова и Ишутина. Остальные же попали на каторгу и в ссылку... Третьего сентября 1866 года Каракозов был повешен на Смоленском поле при огромном стечении народа. По каракозовскому делу был приговорен к повешению двоюродный брат Каракозова Н.А.Ишутин как «зачинщик замыслов о цареубийстве». На том же Смоленском поле, где был повешен его двоюродный брат, Ишутин пережил отвратительный спектакль. На осужденного надели саван, накинули на шею петлю и продержали так несколько минут, после чего якобы внезапно подъехавший фельдъегерь привез пакет с царским помилованием (смертная казнь Ишутину была заменена пожизненной каторгой). До мая 1868 г. он содержался в Шлиссельбурге, откуда, уже с признаками психического расстройства, был отправлен в Сибирь, умер в 1879 году в каторжной тюрьме на Каре.
До сих пор неясно, кому и для чего понадобилось раздувать каракозовское дело, создавать весь этот грандиозный спектакль. На суде стало ясно, что вина всех обвиняемых, кроме Каракозова, состоит лишь в дерзких революционных разговорах. Скорее всего, царя запугивала какая-то влиятельная организация при дворе. Каракозов, в сущности, стал игрушкой в чьих-то руках.
Следующий выстрел в Александра Второго прогремел через год. Александр и король Пруссии Вильгельм I должны были посетить Всемирную выставку в Париже. Начальник прусской разведки Штибер сообщает в мемуарах, что в июле 1867 г. получил приказ Бисмарка организовать охрану Вильгельма и Александра (монархи — дядя и племянник — поддерживали дружеские отношения). Штибер немедленно выезжает в Париж и там случайно узнает через свою секретную агентуру, что на Александра II готовится покушение. Штибер добивается приема у самого Наполеона III, но агентурная информация шефа прусской разведки не производит на французского монарха должного впечатления. Он не предпринимает никаких контрмер. Далее события разворачиваются в духе крутого кинобоевика. 20 мая 1867 года русский император прибыл в Париж на Всемирную выставку. Каждый день его пребывания в Париже ознаменовывался пышными торжествами. 25 мая в честь Александра на Марсовом поле был устроен смотр войск. После смотра Александр и Наполеон III в открытой коляске возвращались во дворец (первоначально планировалось, что в этой коляске будет находиться и Вильгельм I, но он предусмотрительно садится во второй экипаж).
Недалеко от Триумфальной арки из огромной празднично настроенной толпы выступил вперёд молодой польский эмигрант Антон Березовский. Никем не остановленный, он спокойно вынул пистолет и выстрелил в Александра. Пуля пролетела у самого уха русского императора, но не задела его. Второй выстрел разрывает пистолет прямо в руках у террориста. Березовский обращается в бегство. И тут за ним бросается вдогонку Штибер с несколькими своими агентами (он, оказывается, все это время стоял за спиной поляка). Понимая, что ему не уйти от преследователей, Березовский на ходу выхватывает из толпы маленькую девочку и, прикрываясь ею как щитом, вбегает в парадный вход первого на его пути многоэтажного дома и укрывается там на чердаке.
Дом оцепляет полиция и рота регулярных войск. На следующий день Березовский сдается. На следствии он заявил, что не связан ни с какими революционными организациями, что покушение было задумано и осуществлено им самим, как акт мести за те жестокости, которые совершали русские войска при подавлении польского восстания (16-ти лет он участвовал в восстании 1863 года, а потом бежал за границу). Суд присяжных приговорил Березовского к пожизненной каторге (он провел на каторге почти 20 лет).
В своих мемуарах, которые были опубликованы лишь в 1978 году, а до того держались под строгим секретом, Штибер забывает сообщить читателю кое-что очень существенное. Во-первых, почему это вдруг Бисмарк поручает Штиберу охрану русского царя? Во-вторых, где была русская охрана, которой он тоже, якобы, сообщил о готовящемся покушении? В-третьих, каким это образом Штибер очутился точно за спиной поляка в момент выстрела? И, наконец, если Штибер каким-то чудом сумел его обнаружить в толпе, то почему дал вообще возможность поляку открыть огонь? Штибер и его агенты в штатском могли окружить Березовского плотным кольцом и не дать ему возможности выхватить револьвер. Скорее всего Штибер провел операцию, которая с его легкой руки стала классической в практике европейских секретных служб. Он либо сам организовал покушение через подставных лиц, либо, узнав из агентурных источников об ее подготовке, дал возможность покушению «почти» совершиться, а потом с невероятным шумом провел «показательное» преследование.
Шум здесь играл очень важную роль, подчеркивая деятельность прусской разведки и бездеятельность французской полиции. Эпизод с предупреждением Наполеона III о готовящемся покушении был, по-видимому, выдуман Штибером, представляя собой типичную «дезу» для Александра II. Политические результаты операции для Пруссии были блестящими. Именно в это время Бисмарк замышлял войну с Францией, а между тем без русского нейтралитета его армия не смогла бы и шагу ступить, поскольку российские сухопутные силы в 70-80 годах девятнадцатого века были самыми мощными в мире. Эпизод с покушением на Александра II и действительно возмутительное бездействие французских властей стало отправной точкой постепенного ухудшения русско-французских отношений, которое привело к политической изоляции Франции и ее поражению во франко-прусской войне 1870-71 годов.

2.ДОЛГАЯ ОТСРОЧКА

Между тем судьба дала Александру долгую отсрочку. Десять лет. Но царь не понял язык судьбы. Отсрочку он воспринял как отмену предсказания. А пока на Руси сложилась первая революционная партия — партия народовольцев. И появилась уже на Руси подлая книжонка «Революционный катехизис», где оправдывалось любое убийство, любое аморальное действие, любое преступление, если оно шло на пользу революции. Волна убийств обрушилась на Россию внезапно, бесы начали вершить ее судьбы. Автор «Революционного катехизиса» Сергей Нечаев организовал тайное общество «Народная расправа», главным образом из студентов Петровской сельскохозяйственной академии, состоявшее из «пятерок», подчиняющихся «комитету», в который, на самом деле, входил один Нечаев. Встретив сопротивление своим авторитарным методам со стороны студента И. И. Иванова, Нечаев организовал 21 ноября 1869 г. его убийство, причем привлек к его осуществлению еще четверых членов организации в полном соответствии с идеями «Катехизиса». После убийства Нечаев бежал за границу, а 85 его последователей были привлечены к суду, который проходил в Особом присутствии Санкт-Петербургской судебной палаты. Нечаев же, отвергнутый всей русской революционной эмиграцией, скитался по Европе до 1872 г. Русской государственной полиции удалось выйти на него через своего агента Стемпковский, Посол России в Швейцарии потребовал выдачи Нечаева как уголовного преступника. Стемпковский сообщил швейцарским властям, в каком цюрихском ресторане и когда будет встречаться с Нечаевым. Один из членов Интернационала, оказавшийся тоже там, говорил, что на вошедшего Нечаева накинулась группа переодетых в штатское швейцарских жандармов и поволокла его в полицию. Нечаев, знакомый с рассказчиком, крикнул ему: «Скажите русским, что Линдерса арестовали!» Под этой фамилией он жил в Цюрихе. На суде (1873 г.) Нечаев вел себя спокойно, а на приговор — 20 лет каторжных работ — ответил возгласом: «Долой деспотизм!». По личному распоряжению Александра II вместо отправки в Сибирь Нечаева «навсегда» (это слово было подчеркнуто царем) заключили в Петропавловскую крепость.
Одиночка не сломила Нечаева. Он занимался самообразованием, писал статьи и даже роман «Жоржетта». Нечаеву удалось установить контакт с народовольцами. Из доноса заключенного в петропавловку террориста Леона Мирского начальство тюрьмы узнало об отношениях Нечаева с охраной, режим его содержания был ужесточен. 21 ноября 1882 г. 35-летний Нечаев умер «от общей водянки, осложненной цынготною болезнью». Ровно 13 лет спустя (день в день) после убийства студента Иванова! Никто, кажется, не понял всего ужасного, эпохального значения убийства, которое совершил Нечаев, кроме Достоевского. Россия дала современной Европе первых террористов, но и она же дала первое предупреждение против терроризма как мирового зла - роман Достоевского «Бесы». Роман - не только художественная обработка дела Нечаева. Это также великий провидческий роман, которого почти никто тогда не понял. Даже такие современники как Толстой, Тургенев... “Бесы” — одна из самых пророческих книг в мировой литературе, мимо которой прошли, не содрогнувшись и не прислушавшись к ней. Сейчас роман ещё более актуален — вот что страшно. Достоевский - писатель, который смог различить современный терроризм, определить его, предсказать его ужасные последствия. Главная идея Достоевского - революция есть иступлённая одержимость, беснование. Бесы горят нетерпением и зовут народ не к труду, а к топору.
А кровавый ком террора победно катился дальше.

3. ЖЕНЩИНЫ В ТЕРРОРЕ

Их было очень много. И в истории терроризма они были чуть ли не самыми жестокими и бескомпромиссными.

Первой женщиной в истории мирового терроризма была скромная домашняя учительница с мягким именем Вера. Вера Ивановна Засулич.
24 января 1878 года в 10 часов утра молодая женщина Вера Ивановна Засулич явилась в приемную петербургского градоначальника генерал-адъютанта Федора Федоровича Трепова. На ней была широкая черная тальма без рукавов – в ее складках скрывался шестизарядный револьвер системы «бульдог». Генерал начал обход просителей. Их было человек двенадцать, первой стояла Засулич. Трепов принял от неё прошение, затем обратился к следующей просительнице. Вдруг раздался выстрел. Засулич стреляла в упор, с расстояния полушага. Раненный Трепов схватился за бок и стал медленно оседать на пол, а Засулич, отбросив пистолет в сторону, даже не пыталась скрыться.
31 марта 1878 года в переполненном зале Петербургского окружного суда слушалось дело по обвинению Засулич в покушении на убийство, ей грозил срок до двадцати лет. Председательствовал на суде известный юрист Анатолий Федорович Кони. На почетных местах разместились в зале первые сановники империи, высшие чины министерства юстиции, сенаторы, в ряду, отведенном для прессы, сидел Достоевский.
Вина Засулич была очевидна. Даже ее адвокат признал, что она стреляла, зная, что может убить градоначальника. Но в преступлении Засулич был особый нравственный акцент, который не мог не взволновать общество: она мстила Трепову за его приказ высечь политического заключенного Боголюбова (А.С. Емельянова).
К вечеру присяжные вышли, теснясь, с бледными лицами, не глядя на подсудимую. Настала мертвая тишина. Старшина дрожащею рукою подал председателю суда вопросный лист. Против первого вопроса стояло крупным почерком: «Нет, не виновна». Оправдание Засулич было публичной пощечиной правительству.
Известный правый публицист, князь Мещерский писал в своих мемуарах, что процесс Засулич проходил, как в кошмарном сне. «Никто из разумных людей никак не мог понять, как могло состояться в зале суда такое страшное глумление над законностью. Ведь она стреляла в человека, тяжело ранила его, а ее признали невиновной и отпустили».
Странны судьбы человеческие. Вера Засулич всю свою дальнейшую жизнь посвящает революции (переписывается с Марксом и Энгельсом, вместе с Лениным создаёт «Искру» и т.п.). Но когда, наконец, восторжествовали её идеалы, крестьянам отдали всю помещичью землю, а царскую фамилию истребили, большевистский Петросовет (в 1919 году) выбрасывает одинокую старуху (ей 70 лет) из её квартиры и «вселяет» в какой-то чердак с разбитыми окнами. На этом чердаке, всеми забытая, беспомощная, она и умирает от воспаления лёгких.

Но вернёмся к дням её триумфа.Выстрел в Трепова и последующее оправдание молодой восторженной террористки спровоцировали новую волну террора в России. 4 августа 1878 года около девяти часов утра шеф жандармов генерал адъютант Мезенцов после ранней молитвы возвращался домой вместе со своим другом, полковником Макаровым. На Михайловской площади «неизвестный молодой человек среднего роста, одетый в серое пальто, в очках» стремительно бросился на шефа жандармов и ударил его кинжалом в живот. В ту же минуту другой молодой человек в длинном синем пальто и черной шляпе выстрелил в Макарова, но не попал, затем оба убийцы вскочили на дрожки, запряженные вороною лошадью, и скрылись из виду. Тяжелый кинжал, предназначенный для медвежьей охоты, всадил в Мезенцова Сергей Кравчинский (вскоре он появится в Лондоне, где заживёт довольно комфортабельно и даже выпустит несколько дрянных книг о русской революции, которые принесут ему европейскую известность).
То, что начальник государственной полиции был убит столь дерзко, заставило императора прибегнуть к чрезвычайным мерам и передать дела о государственных преступлениях в ведение военных судов «с применением ими наказаний, установленных для военного времени». Но эти меры оказались неэффективными. 9 февраля 1879 года был убит харьковский губернатор, князь Д.Е.Кропоткина (по иронии судьбы - родственник патриарха мирового анархизма Петра Кропоткина).
А 13 марта в Петербурге студент Леон Мирский стрелял (неудачно) уже в нового шефа жандармов генерал-адъютанта А. Р. Дрентельна.
Впервые Россия была поставлена перед небывалым в ее истории фактом - организованной вооруженной борьбой горстки интеллигенции против существующей власти. Терроризм рос, все чувствовали, что следующая пуля будет направлена в императора. 2 апреля 1879 года, как обычно, Александр выходит на свою утреннюю прогулку вокруг Зимнего дворца. На огромной Дворцовой площади навстречу ему идёт молодой человек в чиновничьей шинели. «Наверное, хочет подать прошение, - думает император, - а ведь сколько раз было говорено, чтобы…» Он не успевает додумать до конца осмыслить эту мысль. Из кармана шинели молодой человек вынимает револьвер и на ходу начинает стрелять. В упор. С расстояния в шесть шагов. Как ни странно, но царя не задела ни одна пуля. Как с такого расстояния можно было промазать четыре раза подряд, остаётся загадкой. На четвёртом выстреле царь опомнился и побежал. Зигзагами. В сторону Певческого моста. Вдруг замершая площадь как бы ожила. На злоумышленника набежали полиция и прохожие. И вот тогда злоумышленник сделал свой пятый выстрел. И попал... в вахмистра Милошевича. Поистине царь был заговорён.
Следствие обнаружило, нет, не обнаружило, а скорее скрыло поразительные вещи. Царя охраняли: от полиции - помощник пристава Ляпишев (у Гвардейского штаба) и пристав Зиновьев с несколькими полицейскими (на Певческом мосту), а от отдельного корпуса жандармов - штабс-капитан Кох ( у подъезда Министерства финансов). Кох на следствии и суде показал, что сразу же заметил Соловьёва, который шел решительным шагом наперерез императору, и следил за ним (но при этом не сдвинулись с места!). Когда жё Соловьев открыл огонь, то Кох в нарушение своего прямого долга побежал не к императору, чтобы прикрыть его, а за Соловьевым, причём и здесь повел себя самым странным образом - со всей силы ударил его шашкой по шее с явным намерением не задержать, а убить злоумышленника. Толстый шарф, воротник шинели, тупая сабля и неточность удара спасли жизнь Соловьеву, который, вероятно, и скрылся бы, если бы не жена наборщика типографии Гвардейского штаба, несшая своему мужу завтрак. Не зная никаких полицейских хитростей, она попросту сзади вцепилась в волосы террористу и повалила его на землю. Затем уже на Соловьева бросились случайные прохожие, которые к охране царя никакого отношения не имели.
Судили Соловьёва судом скорым. Кому-то хотелось побыстрее повесить преступника и не разбираться, почему вообще стало возможным это преступление. 28 мая Соловьев был повешен, штабс-капитан Кох за своё позорное поведение получил повышение по службе и стал начальником охранной стражи царя. Мы ещё с ним встретимся в самых роковых обстоятельствах. Встретимся мы и еще с одним персонажем, глухо упоминаемым в следственных документах. Соловьев выучился на деньги великой княгини Екатерины Михайловны, кузины Александра II. Запомним это как случайное обстоятельство. 19-21 июня 1879 г. на съезде «Земли и воли», проходившем в Воронеже, «террористы» А. И. Желябов, А. Д. Михайлов, Н. А. Морозов, М. Ф. Фроленко провозгласили террор важнейшим средством уничтожения царского деспотизма. «Деревенщики» Г. В. Плеханов, О. В. Аптекман, В. И. Засулич, напротив, считали, что ориентация лишь на террористические методы борьбы приведет к усилению репрессий, к свертыванию социалистической пропаганды среди народа. «Земля и воля» раскололась. Возникли две самостоятельные организации - «Народная воля» и «Черный передел». «Народовольцы» сделали единственной целью партии организацию политических убийств.
В Исполнительный Комитет «Народной воли» вошли извращенцы и убийцы. Вероятнее всего, на первом месте среди них следовало бы назвать Софью Перовскую. Она принадлежала к аристократии, была правнучкой гетмана Украины графа А. К. Разумовского и дочерью действительного статского советника, члена Совета Министра внутренних дел Льва Николаевича Перовского. Хорошо образованная и воспитанная «тургеневская» девушка, она неожиданно бросает дом и встает на революционную тропу, проходит через народнические кружки, подполье и тюрьмы. Для марксистских и народнических «историков» она стала бесценным подпольным персонажем. Её определяли как поставщицу самой ценной секретной информации, так как её отец знал многое из того, что помогало террористам при подготовке покушений на Александра и его приближенных. Всё это, однако, злонамеренная ложь. После того, как она ушла из дому, отец совершенно перестал общаться с ней. И всё же террористы странным образом действительно знали слишком много секретов «придворного ведомства».

4. ЭТО СТРАШНОЕ СЛОВО - ДИНАМИТ

Между тем пули и кинжал уступали поле боя новому устрашающему оружию - динамиту. Софья Перовская «узнала через свою мать», что в ноябре 1879 года император проедет из Крыма в Петербург через Одессу, Харьков и Москву. Было решено взорвать царский поезд. Чтобы действовать наверняка, устроили две минные засады - в г. Александровске и под Москвой. В Александровске покушение готовила группа террористов, возглавляемая Андреем Желябовым. Он появился там 1 октября с «женой» Анной Якимовой. Выдав себя за купца, Желябов купил участок земли с домом неподалеку от железной дороги. 18 ноября, спрятавшись в овраге, он при приближении царского поезда быстро соединил провода, но взрыва не последовало (что-то не сработало во взрывателе). Теперь все надежды связывались с Москвой, где действовала еще одна «супружеская пара» - Софья Перовская и Лев Гартман. Они сняли на окраине Москвы небольшой домик, неподалеку от которого проходила линия Московско-Курской железной дороги. Из этого домика террористы начали вести подкоп под линию железной дороги, в который заложили мощную бомбу. Подкоп вели с нарушением элементарных правил конспирации. Если бы полиция только попыталась проверить линию следования царского поезда, то подкоп был бы немедленно обнаружен. Но по-прежнему государственная полиция играла с революцией в поддавки. Ничего не могло сдвинуть с места эту странную организацию динозавров политического сыска.
Царский поезд состоял из двух составов: в первом ехали чины свиты, конвой и слуги, во втором - император, его семья и самое близкое окружение. Поезда следовали друг за другом с интервалом в полчаса. Первым обычно шёл свитский поезд, вторым - царский. 19 ноября 1879 года в 9 часов вечера, пропустив первый поезд, Перовская просигналила, когда через 25 минут показался второй. «Адская машина» на этот раз сработала, раздался взрыв...
Террористы были уверены, что император убит. Но и на этот раз тень давно умершей гадалки хранила Александра. Императора спасает изменение в порядке движения поездов. По техническим причинам первым прошел не свитский, а именно царский поезд. Его и пропустили. Стоит ли говорить, что полиция не нашла террористов.
Следующим (пятым!) актом стал взрыв в Зимнем дворце 5 февраля 1880 года. Народоволец Степан Халтурин, устроившись на работу дворцовым плотником, пронес в свою подвальную комнатку несколько пудов динамита. По странному совпадению его комната находилась прямо под парадной («Желтой») императорской столовой. Узнав, что 5 февраля в 6 часов вечера в Желтой столовой начнется парадный обед, где будет присутствовать вся императорская фамилия, Халтурин в этот день в 6:10 присоединил к динамиту достаточно длинный фитиль, поджег его и спокойно покинул дворец. В 6 часов 13 минут над Зимним взметнулся столб пламени и прогремел взрыв. Помещение, находившееся прямо над каморкой Халтурина, было разнесено в щепы. Погибло 12 человек. Но вовсе не те, за которыми охотился террорист. Императорскую семью спасла лишь случайность, точнее - сразу две случайности. Во-первых, принц Александр Гессенский, в честь которого давали обед, опоздал, и в 6.15 столовая все еще была пуста. Во-вторых, Халтурин пользовался неточным планом Зимнего. На плане не было указано караульное помещение, находившееся между столовой и подвалом. Его-то и разнесло в щепы. Все погибшие были гвардейцами караула, теми самыми простыми крестьянами, которых так сентиментально жалели террористы. Кстати, за несколько дней до взрыва этот план, где Желтая столовая была отмечена крестом, попадает в руки дворцовой полиции, но дворцовые пинкертоны ничего не предпринимают.
Для расследования причин взрыва царь, потеряв, наконец, доверие к своей секретной полиции, создает специальную комиссию, которая, прикрываясь бюрократическим многословием, сумела уйти от ответа на простые и естественные вопросы:
1) каким образом динамит, от которого должен был исходить сильный специфический запах (особенно в непроветриваемом подвальном помещении), не был обнаружен;
2) из каких источников Халтурин узнал дату и время начала парадного обеда;
3) где раздобыл Халтурин план Зимнего дворца и почему дворцовая полиция ничего не предприняла, найдя этот план с настораживающими пометами;
4) было ли случайным то, что комната Халтурина находилась непосредственно под парадной столовой;
5) были ли у Халтурина сообщники во дворце;
6) где раздобыл Халтурин такое количество динамита самого высокого качества
Не пожелав решить ни одного из этих вопросов и, само собой, не обнаружив преступников, комиссия с блеском завершила свою работу, оставив для нас огромный (и очень взрывчатый) материал для размышления. Просматриваю в архивах дневники и воспоминания, которые вели в 1879-1880 годах видные деятели... Пожалуй, ни один из них не сохранил в те дни душевного спокойствия. Ощущение неблагополучия, неуверенности, разлада, предчувствие близкой катастрофы были всеобщими. Великий князь Александр Михайлович, племянник императора, писал о том времени в своих мемуарах: «На войне друзья и враги известны. Здесь мы их не знали. Камер-лакей, подававший утренний кофе, мог быть на службе у террористов. ...Каждый истопник, входящий к нам, чтобы вычистить камин, казался нам носителем адской машины».
Ползли по столице фантастические слухи о предстоящих взрывах на газовом и патронном заводах, об отравлении всей воды в петербургском водопроводе. Толковали о намерениях революционеров поджечь Петербург «и устроить такую иллюминацию, какой не видели со времен Нерона». Ходили слухи, что Невский, Морская и Фурштадская минированы. Ожидали взрывов. Был переполох в Государственном банке: кому-то почудились глухие подземные удары. По словам современника, услышав какой-нибудь грохот на улице, люди становились белее полотна. Агенты без тени юмора сообщали из-за рубежа в Петербург слухи о намерении революционной эмиграции зарядить динамитом пятьсот воздушных шаров и атаковать столицу.
Такой паники столица еще не знала. Курс акций на Петербургской бирже резко упал. Начался активный перевод капитала за границу. Император находился в состоянии жестокой психологической депрессии. Решительно все предсказания великой гадалки сбывались. В «запасе» у него оставалось всего одно покушение - шестое.

5. ШЕСТОЕ ПОКУШЕНИЕ. ИЛИ СЕДЬМОЕ?

Император находился в состоянии жестокой депрессии. Все предсказания великой гадалки сбывались. В «запасе» у него оставалось всего одно покушение - шестое. Наконец мистический, почти животный ужас перед революцией помог сломить инерционную силу правящей элиты. С запозданием в 20 лет была реорганизована политическая полиция, где не знали почти ничего о том, кто и каким образом совершает террористические акты. Был создан Департамент государственной полиции МВД. Во главе МВД царь поставил энергичного и умного администратора, генерал-адъютанта графа М.Т. Лорис-Меликова. Но не успели графа назначить на новый пост, как террористы подвергли его испытанию. Около двух часов дня 20 февраля 1880 года карета графа остановилась у его дома на углу Большой Морской и Почтамтской. Городовые, стоявшие у подъезда, замерли, взяв под козырек. Михаил Тариелович поднялся было на крыльцо, как вдруг «какой-то человек, оборванный, грязно одетый, подскочил к графу и, уперев револьвер в правый бок графа, ближе к бедру, выстрелил и тотчас уронил пистолет из рук». Каким образом граф не был даже ранен, остаётся загадкой.«Граф, не теряя присутствия духа, сбросил шинель и соскочил на тротуар, чтобы схватить преступника. Но того уже схватила очнувшаяся полиция и народ». В участке быстро установили его личность - Ипполит Млодецкий, мещанин города Слуцка Минской губернии, 24 лет от роду, католик. Некоторое время назад Млодецкий скитался по Петербургу, и его подозрительно часто встречали на Дворцовой площади. Он был задержан и выслан из столицы на родину. В Минске, не имея крыши над головой, он несколько ночей добровольно провел в полицейском участке, за полицейское гостеприимство платил тем, что грамотно и красиво переписывал рапортички. Затем похитил у пристава револьвер и исчез, чтобы объявиться в Петербурге. Эту странную деталь его жизни обычно историки опускали. Действительно, пытаться убить министра внутренних дел револьвером, принадлежавшим провинциальному приставу, ночевать перед покушением в полицейском участке - что-то абсурдное есть во всём этом, никак не укладывающееся в героику “Народной воли”. Скорее - из “Замка” Кафки. Впрочем, может быть, связь Млодецкого с полицией не была уж столь комичной, как могло показаться? Млодецкий хотел нанести удар непременно 19 февраля, но задержался на сутки. Вместо ожидаемых в дни царского юбилея взрывов и прочих ужасов раздался всего один выстрел, более похожий на комедию, чем на трагедию, если бы не его финал. Следствие над Молодецким длилось два часа и было закончено к вечеру того же дня - 20 февраля. 21 февраля в 10:30 Млодецкий предстал перед военно-окружным судом. В час дня ему вынесли смертный приговор. 22 февраля в 11 ч. утра Млодецкий был повешен. Граф Лорис-Меликов быстро и решительно убрал верхушку старой государственной полиции, активизировал агентурную, розыскную и следственную работу, пригласил в политическую полицию несколько молодых способных юристов. Это дало свои результаты. «Народная воля» понесла ряд ощутимых поражений. Многие народовольцы стали давать показания: одни — из страха, другие — из искреннего желания прекратить волну казней и бессмысленного террора. Но было уже поздно. Фатальная пружина террора должна была раскрутиться до конца.

Руководителей “Народной воли” охватывает истерика. Убийство царя становится навязчивой идеей, смыслом всего существования партии. Последний оставшийся на свободе руководитель террора, Желябов, разработал четырехступенчатый план убийства царя, не допускающий возможности его спасения. Основу плана составляет взрыв царской кареты бомбой, заложенной в подкоп под Малой Садовой, по которой проезжал царь. Если бомба по каким-либо причинам не взорвётся или изменится царский маршрут, в дело должны вступить расставленные в линию 4 метальщика с ручными бомбами. Если же ни одному метальщику не удается попасть в карету царя, то на царя бросается сам Желябов с кинжалом в руках. В помощь себе Желябов вызывает из Одессы опытного террориста Тригони. Тригони появляется в Петербурге, но с этого момента поведение двух террористов теряет признаки здравого смысла. Тригони поселяется под своей настоящей фамилией (известной полиции!) в меблированных комнатах Лихачева (Невский, угол Караванной), которые находились «под колпаком» полиции. И почти сразу же замечает за собой слежку. Замечает за собой слежку и Желябов. Несмотря на это, они оба идут на конспиративную встречу, подвергая друг друга смертельной опасности. Вопреки всем правилам конспирации встреча происходит на квартире Тригони, которая представляет собой классическую ловушку (коридорная система, 5-й этаж, все окна на Невский). Здесь их и накрывает полиция, причем хорошо вооруженные «рыцари бомбы и кинжала» не пытаются сопротивляться.
С арестом Тригони и Желябова из игры выбывают все опытные террористы. Руководство операцией переходит в руки двух женщин - Веры Фигнер и Софьи Перовской. Обе они по своему происхождению менее всего подходили к роли организаторов террора. Обе принадлежали к старым дворянским семьям. Фигнер — дочь генерала, внучка полковника, героя Отечественной войны, одного из организаторов русской военной разведки (его расстреляли в 1813 году, когда он вел разведку, в тылу у французов). Об аристократическом происхождении Перовской мы уже упоминали. Но именно они, эти две женщины, выделялись среди всех народовольцев своим фанатизмом, твердостью и решительностью. Фигнер и Перовская назначили окончательный срок покушения на царя (воскресенье 1 марта) и несколько изменили план операции. Из него, естественно, выпали кинжалы Желябова и Тригони. Оставались четыре метальщика и бомба под Малой Садовой.
В начале января 1881 года народоволец Ю.Н. Богданович (Кобозев) снимает на Малой Садовой подвал, где устраивает лавку сыров. По ночам террористы роют узкий тоннель под улицей для закладки в нем бомбы. Трудно вообразить предприятие, более обреченное на провал, чем этот подкоп. “Купец” Кобозев торговал неумело, а жил широко, по-барски; во-вторых, в подкопе участвовало 12 человек, и такую кучу народа просто невозможно было скрыть; в-третьих, шлялись к Кобозеву не его ровня, мелкие купчишки, а баре. Но полиция упорно не замечала этой странной лавки на пути следования царя. Неожиданно, однако, в дело вступила «непрошеная» сторона - конкуренты Кобозева по сырной торговле. Они донесли в полицию, что “в лавке не всё благополучно”. 27 февраля лавку посетила комиссия под началом инженера генерал-майора Мравинского. Во всех бочках и мешках на складе вместо сыров лежала сырая земля, которая издавала специфический запах. Генерал-майор, пристав и несколько околоточных пощупали мешки, простучали стены (в том числе и ту, под которой велся подкоп) и... ничего не обнаружили! Никто не заметил ничего подозрительного даже тогда, когда копатели случайно врезались в канализацию и в лавке появилось ужасное зловоние.
Между тем Перовская с небольшой “группой слежения” завершила отслеживание маршрутов царя. Было установлено, что каждое воскресенье царь направляется на развод караулов в манеж Инженерного замка двумя возможными маршрутами — по Малой Садовой или по Инженерной и набережной Екатерининского канала. Было решено напасть на царя на его обратном пути. Перовская должна занять позицию у манежа. Если царь будет возвращаться в Зимний по Малой Садовой, то Перовская взмахом платка дает знать об этом метальщикам, и они выходят из игры. В действие вступает «сырная лавка». Если же царский экипаж направляется в сторону Инженерной, Перовская машет своим харизматическим платком, и метальщики отправляются к Екатерининскому каналу, где становятся в линию (приблизительно в ста шагах друг от друга) и готовятся к заключительному акту. Однако камер-фурьерский журнал за указанный период, сохранившийся в фондах архива Зимнего дворца и просмотренный автором, совершенно ясно указывает, что император именно в эти два месяца редко и нерегулярно выезжал из Зимнего. Он называл себя “дворцовым затворником”. Составить какое-то регулярное расписание его маршрутов в это время наблюдатели попросту не могли. Во-вторых, достаточно взглянуть на карту Санкт-Петербурга, чтобы понять, как мало харизматический платок Перовской (которым она помахивала словно барышня-крестьянка - по большевистской легенде, а по материалам следствия - просто сморкалась) мог сообщить метальщикам что-нибудь существенное. Увидев её платок, метальщики не успели бы даже бегом (с бомбами под мышкой?) добраться до Екатерининского канала. Перовская не смогла бы сообщить о приближении кареты императора и взрывникам в сырной лавке. Карета попросту обогнала бы её. Самим же боевикам из окна подвала видны были лишь колёса экипажей, по которым они, естественно, царскую карету определить не сумели бы. Из всего этого следует, что сырная лавка была простым прикрытием основной операции на Екатерининском канале и что Перовская заранее точно знала маршрут императора именно на 1 марта. Более того, она знала одну непредсказуемую деталь этого маршрута, благодаря которой вся операция только и обретала смысл. Но об этом - позже.
Захватывает дух, когда, листая архивные документы, следишь за неотвратимым сближением пути палачей и жертвы. 28 февраля в полдень бомбисты выезжают за город проверять свое оружие. В этот же день, и по странному стечению обстоятельств в этот же час, с докладом к императору явился министр внутренних дел М.Т.Лорис-Меликов. Граф представил государю всеподданнейший доклад, в котором излагал программу конституционных реформ. Кроме того, он подвёл некоторые итоги антитеррористической деятельности государственной полиции. Все ключевые фигуры Исполнительного комитета оказались за решеткой. Арестованы два главных руководителя террора — Желябов и Тригони. Но несколько членов их шайки все ещё на свободе. Между тем император пытается решить один важный для себя вопрос - ехать или не ехать завтра, т.е. в воскресенье 1 марта, на развод в Инженерный замок. Александру очень хотелось поехать, но вот министр внутренних дел предупреждает об опасности покушения. И Александр решает никуда не ехать. Еще и вечером, за ужином, Катя, светлейшая княгиня Екатерина Юрьевская, тоже умоляла — не ехать. А утром в воскресенье погода была такая чудесная. На невском льду - огненный блеск восходящего солнца. Во всем своем ослепительном великолепии сверкал шпиль Петропавловского собора. В кабинете, куда он вошел, было тепло и весело от солнца, от особенной воскресной тишины. “Ну, так как же? Еду, значит? — в который раз подумал император. — Или нет, не стоит? Приехала великая княгиня Екатерина Михайловна — очень просила, чтоб ехал, а после развода — к ней на завтрак. Потом великая княгиня Александра Иосифовна, жена брата Кости, усердно просила посетить развод: в этот день ее сын, 20-летний Дмитрий Константинович, должен был впервые «подъезжать на ординарцы» то есть, отдавать императору рапорт. И тогда вдруг окончательно решил. И, усмехнувшись, бросил: «Еду! Одно покушение у меня в запасе». Никто не понял, не осталось уж и людей, которые бы помнили госпожу Ленорман.

Развод удался на славу. Все говорили, что давно такого не было. И яркое солнце на штыках, на обнаженных саблях и палашах. И сверкающие золотом гвардейские мундиры, и, главное, сияющие любовью лица преданных ему солдат и офицеров - как все это хорошо, как все славно! После смотра в самом лучшем расположении духа император заехал к великой княгине Екатерине Михайловне позавтракать. И завтрак оказался очень удачным, и разговор с ней - легким и веселым. Но именно в это время Софья Перовская уже шла по Большой Итальянской. Увидев Рысакова и за ним двух других метальщиков, Перовская сморкается. Роковой знак подан. В который раз был для императора заведён часовой механизм смерти. Рысаков поразился, какое страшное лицо у этой женщины: сухое с красными пятнами, губы сжаты в нитку. И глаза… Господи, эти глаза, узкие глаза рыси, готовой броситься на жертву. Повинуясь не платку — глазам, повернулся как автомат и пошел к каналу. За ним последовали остальные метальщики (в это время у Тимофея Михайлова не выдерживают нервы, и он уходит). Шли медленно. На убийство. На шестое покушение. Безнадежное. Предсказание все еще оставалось в силе. А царя удобная рессорная коляска уже несёт на Екатерининский канал. Навстречу убийцам. Идут с развода караулы Гвардейского флотского экипажа и Павловского военного училища. Мальчишка корзину какую-то несет. Не спеша идет навстречу юноша с какой-то тяжелой штуковиной, завернутой в белый платок. Император сначала даже и не понял, что произошло. Почувствовал сильный удар в спину и услышал грохот взрыва. Карету швырнуло в сторону, обо что-то ударило, потом император увидел, как забегали по набережной люди. Услышал крики и топот сапог. Выскочил из кареты. К нему, путаясь в длинной шинели, уже подбегал полковник Дворжецкий.
- Что произошло? - спросил Дворжецкого глухо.
- Покушение на Ваше императорское величество. Бросили бомбу. – Дворжецкий кивнул на карету. Только тогда Александр увидел, что у кареты разбило в щепы задник. А у него на шинели и нитки не обгорело. Потом он увидел, что рядом с каретой лежал мальчик-посыльный, он страшно кричал, держась руками за живот. И снег под ним был черный от крови.
- Мальчику помогите, - сказал Александр и пошел по направлению к решетке канала. Там вязали пойманного бомбиста, того самого бледного юношу, которого он видел в окно кареты. А та штуковина в белом платке ведь и была бомба, - вдруг догадался император и снова взглянул без всякой злобы на бомбиста. Резко, через правое плечо повернулся и пошел вдоль решетки канала. Рядом, не отставая, шел Дворжецкий. Около решетки канала подпоручик Рудыковский с одним офицером почти набежал на государя императора, не подозревая, что это - Его величество, и спросил: что с Государем? Царь снял фуражку, перекрестился и сказал: «Я - слава Богу, а вот они...» И указал глазами на казака и мальчика.
- Еще, слава ли Богу, — вдруг каким-то безжизненным голосом, озираясь и словно ища кого-то, проговорили связанный злоумышленник за спиной императора. Император быстро обернулся на голос и вдруг увидел, как навстречу ему, отделившись от решетки Михайловского сада, молча идет человек. Лицо человека разглядеть было нельзя, в глаза било уходившее на запад солнце. Не человек даже, а черная тень. Черная тень на белом снегу. И кроваво-красное солнце. И понял: это — Рок! Потом увидел - на какую-то долю секунды - летящую в него бомбу. Холодный ужас охватил все существо его. Неужели убьют? Ведь столько раз выживал... Промелькнуло лицо гадалки с дьявольской усмешкой на губах. Страшный сухой треск расколол воздух. Красный огонь опалил лицо. Кто-то ударил его по ногам, и он упал лицом в снег. Первое, что император ощутил, возвращаясь снова к жизни, - боль. Боль, пронизавшую все его тело и заполнившую весь мир. И это проклятое холодное солнце, бившее в глаза. Глотая снег, подумал: не убит! Потом посмотрел на свои ноги. Вместо них он увидел что-то такое мокрое, красное и бесформенное, что ему стало страшно. Успел подумать: не солгала гадалка — шестое покушение, потом — седьмое. И - конец. Он что-то еще пытался говорить и делать, но боль становилась все чудовищнее. Весь мир погрузился во мрак. Его положили в сани полицеймейстера Дворжецкого. Хлестнули коня. Это был, как выяснилось впоследствии, знаменитый Варвар, тот самый легендарный конь, который в 1876 году умчал из тюремного госпиталя Петра Кропоткина, а затем спас Степняка-Кравчинского, убившего шефа жандармов Мезенцева. По прихоти судьбы именно Варвар, наконец-то плененный и призванный на полицейскую службу, 1 марта 1881 года доставит в Зимний дворец смертельно раненого русского самодержца. Его внесли во дворец, залив парадную лестницу кровью, и положили в кабинете на походную кровать... Простыня, которую второпях на него набросили, оставила открытыми его разорванные ноги. Их вид невозможно было вынести. Вошел доктор Маркус, но ему стало дурно, и он ушел! Затем появился доктор Круглов, потом вызвали знаменитого С.П. Боткина и, наконец, хирургов. Но было поздно. Потеря крови оказалась невосполнимой.
Император Александр II, не приходя в сознание, умер в три часа тридцать пять минут пополудни. Он процарствовал двадцать шесть лет. Он дал свободу и человеческое достоинство 25 миллионам русских крестьян. Он отменил телесные наказания. Он вернул автора «Бедных людей» из Сибири и разрешил ему печататься. Вернул из Сибири декабристов и Герцена.

АРЕСТ "ЭТОЙ УЖАСНОЙ ЖЕНЩИНЫ"

Итак, новый этап борьбы с российским терроризмом начался тогда, когда главным инспектором секретной полиции империи стал Георгий Порфирьевич Судейкин. Изучивший работу тайной полиции европейских стран, Судейкин сумел заложить в России основы современного политического сыска, базой которого стала агентурная работа внутри революционных организаций. Работа была поставлена с размахом. В интересах карьеры Судейкин не гнушается прибегать к фальсификациям, способен сам организовать, а затем успешно «раскрыть» мнимые заговоры. Его ждёт головокружительная карьера. Сам император называет его лучшим сыщиком России. Перспектива стать министром внутренних дел или даже первым министром уже кружит голову честолюбивому сыщику. Но на его пути вверх имеются два серьёзных препятствия. Первое - нынешний министр внутренних дел, граф Д.А.Толстой, одна из самых приближенных к императору персон. Второе препятствие - отсутствие в террористических кругах секретного агента высокого уровня, входящего в руководство партии.
Случайно в поле зрения Судейкина попадает некто Дегаев Сергей Петрович, двадцати пяти лет от роду, штабс-капитан артиллерии в отставке, член Военной организации “Народной Воли”, человек необыкновенных способностей и энергии, но одновременно и необыкновенно честолюбивый, нервный, склонный к истерии и депрессиям. Подполковник понял, что это именно тот человек, которого он ищет, чтобы провести в руководство “Народной Воли”. Дегаев был арестован и на первом же допросе у Судейкина, который сумел найти к нему подход, стал давать откровенные показания.
Когда Дегаева увели, Судейкин закурил, обдумывая дальнейшие ходы сложной шахматной партии. Первое, что нужно сделать, используя признания Дегаева, - немедленно арестовать Веру Фигнер - самую известную из оставшихся на свободе террористок. Император называет её не иначе как «эта ужасная женщина» и не чувствует себя в безопасности, пока она на свободе. А Анатоль Франс, видите ли, назвал сию даму «Жанна д’Арк русской революции». Ну и болван! А ещё сочинитель! Бог с ним! Затем должно ликвидировать динамитную мастерскую. Дегаева послать в Одессу, где он должен организовать подпольную типографию и втянуть в её работу побольше местных народовольцев. Через некоторое время после отъезда Дегаева ликвидировать динамитную мастерскую, чтобы отвести от него все подозрения. Провал динамитчиков связать с арестом Анны Корбы. С этой целью следует организовать «утечку информации» - Анна, попав в охранное отделение, во всем чистосердечно призналась, и это явилось единственной причиной разгрома хорошо законспирированной динамитной мастерской. А пока… А пока он может поднести императору один небольшой, но ценный подарок. Завтра он красиво возьмёт «эту ужасную женщину», Фигнер. Дегаев сказал, что завтра она должна в 8 часов встретиться с ним, с Дегаевым, на Аничковом мосту.
На следующее утро, 10 февраля 1883 года, Судейкин стоял в парадном огромного дома около Аничкова моста и через дверное стекло наблюдал, как идет подготовка к аресту Фигнер. Вот подъехала наглухо закрытая кожаным верхом коляска с сотрудниками охранного отделения. Приехавший в ней жандармский ротмистр Чернецкий держал наготове провокатора Меркулова по кличке «Леший», готовясь направить его на мост, как только покажется на нем «эта ужасная женщина». Васька Меркулов понадобился для того, чтобы отвести от Дегаева подозрения в провале Фигнер. Меркулов был преданным делу террористом, но Судейкин его сумел выследить, арестовать и сломать, выжать из него всё, что можно. А теперь Меркулов совершенно бесполезен. Да и знают уже о его предательстве. Та же самая Фигнер знает. Вот и хорошо. Ровно в 8 часов утра на Аничковом мосту показалась Вера Фигнер. По знаку Чернецкого Меркулов быстро пошел ей навстречу. Поравнявшись с Фигнер на середине моста, проговорил:
- Здравствуйте, Вера. Как давно мы не виделись.
- Вы ошиблись, молодой человек,-Фигнер сделала вид, что не знает Меркулова, и холодно прошла мимо него, торопясь перейти на другую сторону моста. Краем глаза заметила, как на мосту остановилась пролетка, из неё вышло двое. Лихорадочно выискивая путь к спасению, Вера увидела, как Меркулов заговорил с теми двумя, из пролётки. С гадливостью подумала: «Предатель!».
Вышла на набережную Фонтанки. Теперь налево, там есть один удобный проходной двор. Но едва она перешла мост, как услышала за собой торопливые шаги и тарахтенье колёс. В муфте лежал маленький браунинг. «Что же, - подумала, - если Верочка Засулич могла стрелять в…» С двух сторон ее схватили за руки люди в штатском. Один из них грубо вырвал из рук муфту. Браунинг глухо ударился о камень мостовой. Её втолкнули в закрытую коляску…
Довольный арестом Фигнер, подполковник помчался в охранное отделение, решив поговорить с Дегаевым на более серьезные темы.
- Вам нужно заслужить высочайшее помилование. И поэтому я хочу предложить вам работу под моим началом в качестве сотрудника охранного отделения.
После того как вы выполните пару нетрудных заданий, я предполагаю использовать вас за границей. Париж, француженки, шампанское…- Судейкин мечтательно закрыл глаза, а потом как бы нехотя протянул Дегаеву лист бумаги и начал диктовать:
«Начальнику Санкт-Петербургского охранного отделения, его благородию господину Г. П. Судейкину от потомственного дворянина, штабс-капитана в отставке Дегаева Сергея Петровича, 1857 года рождения, прошение. Покорнейше прошу, Ваше благородие, дать распоряжение о зачислении меня на службу в Санкт-Петербургское охранное отделение с окладом 300 рублей в месяц.
С.П. Дегаев. 10 февраля 1883 года».
Я читал это прошение в ГАРФЕ, в фонде Департамента полиции. От него пахло пылью, старой гербовой бумагой и… предательством. Сладковатым гнилым запахом предательства.
Через два дня Дегаев уехал в Одессу, а Судейкин, выждав полтора месяца, приступил к ликвидации динамитной мастерской в квартире Прибылевых. Получив сообщение наружки, что все участники группы в сборе, сотрудники охранного отделения незаметно окружили дом. Оглушили ударом кастета по голове молодого народовольца, дежурившего на улице возле дома. Один агент, бывший вор домушник, незаметно открыл заранее изготовленными ключами дверь, затем вся группа во главе с Судейкиным ворвалась в квартиру. Между террористами существовала договоренность - ни в коем случае не сдаваться и, если сложится безвыходное положение, взорвать квартиру вместе с проникшими в нее полицейскими.
Но появление Судейкина и его людей было столь стремительным и неожиданным, что террористы не успели оказать сопротивления. Судейкин захватил большое количество динамита и десяток уже изготовленных бомб. Через несколько дней после этого Судейкин выехал в Одессу. Там с Дегаевым они совместно выработали план захвата одесской подпольной типографии. Через несколько дней, в разгар работы типографии, в неё ворвался отряд жандармов. Дегаев «мужественно» отстреливался из револьвера холостыми патронами, «спасая» своих товарищей. Под прикрытием его огня несколько народовольцев скрылись через проход, специально оставленный Судейкиным в окружении (позже именно эти народовольцы станут распространять легенды о необычайной смелости и находчивости Дегаева). Сам же Дегаев, оказывая отчаянное сопротивление, был «схвачен» жандармами вместе с оставшимися в типографии народовольцами и жестоко избит (по-настоящему жестоко) на глазах у своих товарищей и отправлен в жандармское управление. Судейкин снова становится героем дня.

ИГРА СО СМЕРТЬЮ. ПОДПОЛКОВНИК ПРОТИВ МИНИСТРА

После ареста Дегаев совершает дерзкий «побег» из Одесского губернского жандармского управления. И тоже становится героем… подполья. После «побега», когда большинство активных террористов было арестовано, а руководство «Народной воли» переместилось за границу, Дегаев занял в партии лидирующее положение. Для Судейкина это было большой победой. Теперь они с Дегаевым держат русский терроризм в своих руках. Всё развивается по сценарию, разработанному «великим сыщиком». Но это была последняя его удача. Вскоре полицейская фортуна отвернулась от него, а сам он, непростительно потеряв на какое-то время присущую ему интуицию и бдительность, жестоко поплатился за это. Дело в том, что кое-кто в народовольческих кругах, как казалось Дегаеву, заподозрил его в предательстве. Арест Веры Фигнер, с которой в последнее время он один в Петербурге поддерживал отношения, провал динамитной мастерской в Петербурге и подпольной типографии в Одессе, наконец, этот фантастический побег из одесского губернского жандармского управления явно насторожили некоторых соратников по террористической борьбе. По отдельным нюансам Дегаев чувствовал, что неизбежное возмездие надвигается. Как-то он не выдержал и поделился своими подозрениями с Судейкиным.
- Что же делать, что мне делать? - спросил дрожащим голосом Дегаев.
- Ну, выход здесь один, - сказал после долгого молчания Судейкин, созерцая, как Дегаев мечется по комнате. - Выход здесь один - вы должны начать готовить крупное дело.
Осторожно, но настойчиво подводил Судейкин своего агента к необходимости совершить покушение на ненавистного ему министра внутренних дел графа Дмитрия Андреевича Толстого. Инспектор секретной полиции успокаивал Дегаева - опасности нет никакой. Группа террористов во главе с Дегаевым подойдёт с бомбами почти к самой карете министра, а там их обезвредят агенты охранного отделения. Дегаева доставляют в охранное, он совершает оттуда побег и… исчезает навсегда. Бежит в Америку, Австралию, да мало ли там куда… Ну а судьба остальных террористов… Бомбы для них изготовят холостые! Про себя Судейкин твёрдо решил, что бомбы будут самые настоящие, Толстой будет взорван, а всех террористов ухлопают в перестрелке. Чем больше думал Дегаев в это время о своей дальнейшей жизни, тем страшнее ему становилось. Он понимал, что оказался между трех огней. Подготовка покушения на всемогущего тогда министра внутренних дел - затея крайне рискованная, даже при поддержке Судейкина. А если Толстой проведает через собственную агентуру о готовящемся на него покушении? Тогда он просто уничтожит его, Дегаева, вместе с Судейкиным. Ослушаться Судейкина? Но подполковник тоже найдет способ его уничтожить. Дегаев перестал спать, дошел до полного нервного истощения. Ночами, обхватив голову руками, он метался по квартире в поисках выхода. Наконец он принял решение. При очередной встрече с Судейкиным он попросил направить его в двухнедельную командировку в Париж.
- Нужно обязательно получить от руководства партии, которое находится сейчас в Париже, - говорил Дегаев Судейкину,- разрешение на ликвидацию Толстого. Кроме меня, этого сделать никто не сможет. К тому же мне известно, что сейчас там находится опытный террорист Николай Стародворский. Я наметил его активным участником покушения.
Через неделю Дегаев был в Париже. Он собрал оставшихся на свободе членов Исполнительного комитета «Народной воли» - Лаврова, Тарасова, Тихомирова и Ошанину - и рассказал им о своей шпионской деятельности. Ему было приказано возвратиться в гостиницу и до решения его судьбы из номера не отлучаться. Почти сутки совещались руководители «Народной воли». Наконец решили: сохранить жизнь Дегаеву. если он поможет организовать убийство Судейкина, ставшего грозой террористов. После этого Дегаев должен будет навсегда отойти от революционного движения и ни с кем из народовольцев больше никогда не встречаться. Общее руководство по организации покушения на Судейкина поручалось известному народовольцу Герману Лопатину (это был опытный и смелый конспиратор, арестовывавшийся ещё в 1866 году по делу о покушении Каракозова на Александра II, организовывал побег Лаврова за границу, пытался спасти Чернышевского).
Министр внутренних дел граф Толстой через заведующего заграничной агентурой департамента полиции в Париже своевременно получил информацию о том, что на Судейкина в самое ближайшее время народовольцы произведут покушение.
И Толстой решил этой информации «не заметить» и не мешать организации покушения на Судейкина. Министр ни минуты не сомневался в том, что Судейкин - законченный мерзавец, которого все равно нужно убирать с поста инспектора тайной полиции. Граф Толстой также понимал, что законным путем сместить Судейкина с поста непросто даже ему.
Между тем Дегаев вместе со Стародворским выехали из Парижа в Петербург.
Вскоре сюда прибыл и Герман Лопатин. Уведомив Судейкина о своем возвращении, Дегаев пригласил подполковника на свою квартиру (Невский, дом 91, кв. 13), чтобы уточнить план покушения на графа Толстого. В квартиру Дегаева террористы заранее принесли два тяжелых лома. Проще было применить для убийства кинжал, но, идя на свидания с агентами, Судейкин обычно надевал под рубашку стальную кольчугу.
16 (28) декабря 1883 года около 4 часов дня в квартире Дегаева раздался звонок. Пришел Судейкин. В ожидании его Стародворский с ломом в руках притаился за портьерой в столовой. Конашевич, тоже с ломом, спрятался за вешалкой в прихожей, готовый в случае необходимости помогать Стародворскому.
Дегаев открыл дверь и впустил Судейкина. Неожиданно оказалось, что подполковник пришел на явку не один.

В 1882 году главным инспектором секретной полиции Российской империи стал подполковник Георгий Порфирьевич Судейкин, который с помощью своего агента Дегаева нанёс сокрушительный удар по «Народной Воле», то есть по русскому терроризму. Жандармский подполковник Судейкин и отставной штабс-капитан артиллерии народоволец Дегаев… Великий сыщик и великий предатель! Какой сюжет для детективного романа! Но Дегаев не выдержал нервного напряжения и сознался руководству партии в своём предательстве. Ему решили сохранить жизнь, если он поможет организовать убийство Судейкина. Общее руководство по организации покушения на Судейкина поручили известному террористу Герману Лопатину. Лопатин разработал план ликвидации Судейкина: убить подполковника должны были на квартире Дегаева двое террористов, вызванных из Киева, - Стародворский и Конашевич. Их в Петербургском охранном отделении не знали и, следовательно, следить за ними не могли. Сам Лопатин и его «адъютант» Караулов должны были прикрывать операцию, находясь на улице.
Дегаев жил на Невском, в небольшой квартире с низкими потолками и маленькими окнами во двор, со своим лакеем, «запасным жандармским унтер-офицером» П. И. Суворовым, которого пристроил к нему Судейкин. Суворов служил штатным сотрудником охранного отделения. Он должен был охранять Дегаева и доносить Судейкину обо всех шагах своего хозяина. 16(28) декабря 1883 года около 4 часов дня в квартире Дегаева всё было готово к встрече Судейкина. Лакея-охранника Дегаев заблаговременно отправил с поручением в отдаленную часть города. Три человека почти замерли, ожидая подполковника: Стародворский с ломом в руках притаился за портьерой в столовой, Конашевич, тоже с ломом, спрятался за вешалкой в прихожей, готовый в случае необходимости помогать Стародворскому. Дегаев стоял у входной двери, бледный как смерть, сжимая в кармане брюк свой «Смит и Вессон». В начале пятого раздался долгожданный звонок. Дегаев - руки его дрожали - открыл дверь и впустил Судейкина. Неожиданно для заговорщиков он пришёл не один, а привел своего телохранителя, сотрудника Петербургского охранного отделения Н.Д.Судовского. В розыскном деле департамента полиции имеются три свидетельских показания о событиях того вечера, противоречащих одно другому. Основная путаница внесена показаниями Судовского и, конечно же, объясняется его состоянием: он давал их в больнице, еще не придя в себя от пережитого. Происшедшее в квартире Дегаева 16 декабря 1883 года между четырьмя и пятью часами вечера представляется следующим образом. Судейкин прошел в столовую, бросил на диван пальто и палку и проследовал в кабинет для конфиденциального разговора с Дегаевым. Судовский, раздевшись в прихожей, зашел в столовую и сел в кресло. Револьверы гостей остались в карманах их верхней одежды. В это время Конашевич находился на кухне, Стародворский - в спальне. Оба вооружились небольшими ломами, купленными Стародворским на Невском проспекте в «Железных рядах». Дегаев шёл чуть-чуть позади Судейкина. Зашли в кабинет. Судейкин повернулся лицом к хозяину и увидел «Смит и Вессон», почти упиравшийся ему в живот. Раздался выстрел, и подполковник почувствовал, как что-то липкое и тёплое заливает тело. Судейкин схватился обеими руками за живот, громко застонал, повернулся и, как бы уже не видя Дегаева, тяжёлыми шагами бросился в прихожую. Туда же, услышав выстрел и стон, устремился Судовский. Конашевич, оказавшийся в прихожей раньше всех, встретил Судовского ударом лома по голове, но тот удержался на ногах и, метнувшись к входной двери, попытался ее открыть. Тогда Конашевич несколькими ударами сбил его с ног. Стародворский выскочил из спальни и встретил Судейкина страшным ударом лома по голове. Подполковник рухнул на пол, но все же нашел в себе силы подняться и попытаться укрыться в уборной. Стародворский ударил его вновь…
Стоя в дверях столовой и цепенея от ужаса, Дегаев наблюдал разыгравшееся в прихожей сражение. Конашевич бил Судовского, вцепившегося в ручку входной двери. Рослый Стародворский приканчивал ломом извивавшегося на полу Судейкина. Провокатор, не дожидаясь финала, швырнул на пол свой револьвер и выскочил на лестницу, даже не прикрыв за собой входную дверь. Видимо, боялся быть убитым террористами, когда с Судейкиным будет покончено. Позже покинул квартиру Конашевич, а за ним - и Стародворский. Конашевич уехал из Петербурга в тот же день, а Стародворский некоторое время потратил на печатание прокламации по случаю убийства Судейкина.

СУДЬБЫ ЛЮДСКИЕ И… ШПИОНСКИЕ

Судьбы участников описываемых здесь событий сложились по-разному. Дегаеву, видимо, повезло больше всех. Петербургские народовольцы поручили главе Центрального комитета польской партии «Пролетариат» С. Ч. Куницкому вывезти Дегаева за границу. «Это был самый тяжелый момент в моей жизни! — рассказывал Куницкий. — Я ожидал Дегаева в условленном месте. Он вошел, чуть ли не вбежал, совершенно расстроенный, взволнованный. Все было уже заранее подготовлено для дороги, и мы немедленно отправились на вокзал и взяли билет до Либавы, где все было подготовлено для дальнейшей отправки Дегаева на пароходе за границу. Я все время нащупывал в кармане заряженный револьвер. Надеяться на то, что Дегаев в случае ареста опять не выдаст всех и все, что знал, не приходилось. Выбора не было. В случае появления жандармов мне предстояло убить сначала его, а затем себя. Дегаев знал о грозившей ему опасности. Мы не разговаривали друг с другом. О чем было говорить с ним? Малейший шорох вызывал в нем дрожь. И эта мука продолжалась несколько часов, пока я не сдал его в Либаве с рук на руки тем, кто должен был сопровождать его в дальнейшем пути. Со следующим поездом я отправился в Петербург». Дегаев, заметая следы, долго кружил по свету, затем обосновался в США. Почти сорок лет он скрывался от мести революционеров и полицейских, трясся всю жизнь, вздрагивал и ежился от каждого скрипа и шороха. О дальнейшей жизни С. П. Дегаева нам известно из воспоминаний некоей А., которая поселилась в 1901 году в доме Дегаева в г. Вермингтоне (штат Южная Дакота). Благодаря его совершенно бескорыстной материальной помощи она имела возможность получить высшее образование и стать врачом. По ее словам, в Америку супруги Дегаевы перебрались еще в 90-х годах, первое время сильно бедствовали. Он работал чернорабочим, она — прачкой. Некогда отлично окончивший артиллерийскую академию, Дегаев принялся за продолжение своего образования, перейдя на иждивение жены. Через несколько лет он окончил университет и достиг звания профессора математики. Впрочем, по другим источникам, помогла Дегаеву вовсе не жена, а «золото охранки», 30 тысяч рублей золотом, которые каким-то образом оказались у него. Умер он в 1920 году 66-ти лет от роду.
Конашевича арестовали в Киеве 3 января 1884 года, Стародворского — в Москве 16 марта того же года. Их судили в 1887 году в одном процессе с Лопатиным, и они оказались в Шлиссельбургской крепости. Конашевич сошел с ума, и его в 1896 году отправили в Казанскую психиатрическую лечебницу, где он и умер в 1915 году в возрасте 55 лет. Стародворский дважды писал прошения о помиловании, предлагая взамен свои услуги полиции. Его помиловали и приняли на службу в Петербургское охранное отделение. Бывший шлиссельбуржец разъезжал по Западной Европе и России с лекциями о своём прошлом, окруженный почетом и пользуясь уважением террористов. И… аккуратно отсылал свои донесения в охранное отделение. Начальник Петербургского охранного отделения А. В. Герасимов очень гордился своим агентом из шлиссельбуржцев. В 1918 году предатель был арестован и расстрелян ВЧК, тоже в возрасте 55-ти лет.
В. А. Караулов был арестован сотрудниками Киевского жандармского управления. Чтобы спастись от виселицы, он подробно рассказал о действиях каждого из участников покушения на Судейкина, о том, что Дегаев в беседах с ним говорил о своем «покаянии» в Париже, что Судейкин втянул Дегаева в подготовку покушения на графа Толстого, сообщил, что главный организатор покушения на Судейкина Герман Лопатин скрывается в Петербурге. Департамент полиции принял меры к розыску Германа Лопатина, который в то время упорно стремился возродить разгромленную Судейкиным «Народную волю». Он объездил всю Россию с целью объединения столичных и провинциальных кружков революционной молодежи. Встречался с сотнями людей, среди которых, конечно же, были лица, за которыми следили. Лопатин «засветился» 6 октября 1884 года, его опознал сотрудник вологодской полиции Соловьев, лично знавший знаменитого народовольца и специально затребованный министром в Петербург для участия в розыске. На Казанском мосту Лопатина окружили переодетые сыщики. Ни ловкость, ни физическая сила ему не помогли. При обыске Лопатина полицейские обнаружили записи паролей, явок, адресов, фамилий, кличек: он делал записи, не соблюдая конспирации, не пользуясь шифрами, надеясь, что, заметив слежку, успеет все уничтожить. Последовали аресты. По халатности Лопатина остатки партии «Народная воля», уцелевшие после судейкинского разгрома, оказались в руках охранки. История с попавшими в руки полиции адресами преследовала Лопатина, не давала ему покоя всю его жизнь. До самой смерти он не простил себе этого. На так называемом «процессе двадцати одного» в военно-окружном суде в Петербурге Лопатин был приговорен к смертной казни, замененной каторжными работами. Провел в Шлиссельбургской крепости восемнадцать лет (1887 - 1905). Умер в 1918 году.

СУДЕЙКИН КАК ЭПОХА

Александр III на докладе Д.А.Толстого об убийстве Судейкина начертал: «Я страшно поражен и огорчен этим известием. Конечно, мы всегда боялись за Судейкина, но здесь предательская смерть. Потеря положительно незаменимая. Кто пойдет теперь на подобную должность? Пожалуйста, что будет дознано нового по этому убийству, присылайте ко мне. А.». Молодой царь панически боялся террора. Лишь массовые аресты народовольцев, организованные Судейкиным с помощью Дегаева, несколько успокоили монарха. Прошло три месяца после кровавой драмы, и всех основных действующих лиц, кроме Дегаева, арестовали. Они дали показания, и император изменил свое мнение. Даже ему, так трогательно доверявшему погибшему сыщику, стало как-то не по себе: «Я думаю, много тут правды. Действительно, Судейкин последнее время был странен, и все его действия нам не известны». А. А. Половцев, государственный секретарь и вице-президент Русского исторического общества, 18 декабря 1883 года сделал в дневнике запись: «В 2 часа у Толстого (министра внутренних дел), весьма взволнованного убийством Судейкина. Судейкин был выдающаяся из общего уровня личность, он нес жандармскую службу не по обязанности, а по убеждению, по охоте. Война с нигилистами была для него нечто вроде охоты со всеми сопровождающими ее впечатлениями. Борьба в искусстве и ловкости, риск, удовольствие от удачи — все это играло большое значение в поисках Судейкина и поисках, сопровождающихся за последнее время чрезмерным успехом». Судейкин был, в сущности, особой, исключительной фигурой в истории русского политического сыска. Он стал первым сыщиком, который начал изучать то тайное сообщество, за которым охотился. Он заложил основы стратегии и тактики наступательного, активного политического розыска, активной борьбы с терроризмом. Но постепенно действительно впечатляющие успехи Судейкина вскружили голову честолюбивому полицейскому. И, несмотря на то, что он нанес сокрушительный удар по русскому терроризму 80-х годов, он инфицировал русскую политическую полицию страшной болезнью, которая в конце концов не только ее погубила, но и явилась одной из причин капитуляции монархии перед революцией. Инфекция эта называлась провокацией. В основе провокации лежала весьма здравая идея: нельзя ждать у моря погоды, нельзя ждать, когда очередной террорист сам «засветится», допустит роковую ошибку и попадёт в руки полиции. Такая тактика неизбежно приводит к поражению. Необходимо вести «активные мероприятия», самим засылать своих агентов в террористические организации, «освещать» эти организации изнутри, а затем уничтожать их. Мастер полицейских провокаций француз Тинтимарра как-то очень образно и цинично определил суть метода: «Создайте шпиона сами, окружите его десятком-другим дураков, прибавьте к ним парочку болтунов, привлеките несколько недовольных, одержимых враждою к правительству, каково бы оно ни было, и у вас будет ключ ко всем заговорам в стране». Значительно позже сам Судейкин в одной из своих лекций в Санкт-Петербургском охранном отделении высказался ещё более определённо: «Полицейский агент,—поучал он своих подчинённых, — должен быть готов выполнять две главные функции. Первая — информационная: проникать на все собрания революционеров, выявлять их конспиративные квартиры, стремиться быть полностью в курсе деятельности революционных организаций и отдельных революционеров и систематически правдиво информировать обо всем этом охранное отделение. Вторая — активная: проникнув в революционные организации, подстрекать к осуществлению крайних мер, желательно откровенно анархистского порядка, как-то бунт, когда бы разбивались и разграблялись магазины и торговые склады, поджигались дома жителей, открывалась беспорядочная стрельба по представителям полиции, бросались бомбы, и т. п.» Если первая функция агента вполне законна, то вторая уже является прямым преступлением. Полицейский агент превращается в агента-двойника, который работает и на полицию, и на террористов. Иногда на революцию работает больше. Демон, которого Судейкин породил, уничтожил своего создателя. Но расцвета своего «Демон Судейкина» достиг уже после смерти своего создателя - в деле Азефа.

ЧТО СПАСЛО АЛЕКСАНДРА III?

Петербург. 1 марта 1887 года. 10 часов утра. Отблески солнца играют в огромных окнах Аничкова дворца. У ворот — рокот барабанов, звуки рожка, мерный топот ног. Смена гвардейского караула. Ярко сверкают кирасы конногвардейцев. Вспыхивают, взлетая на солнце, и гаснут, падая, палаши. Щетина синеющих штыков - подходит к подъезду императорского дворца взвод гренадёров в медвежьих шапках. Молодец к молодцу! За такими царю некого бояться, не о чем беспокоиться.
На углу Невского и Фонтанки стоят трое молодых людей. Разговаривают. Один, плечистый, нос с горбинкой, рот твердо очерчен. Зорко следит он чуть косящим взглядом за всем, что делается около входа во дворец. Зовут его Василий Осипанов. Он студент Петербургского университета. В руках у него, как и положено студенту, книга - «Словарь медицинских терминов». Здоровенная! Медик, значит. У двух других - тоже, видать, студенты - в руках по свёртку в белой бумаге. Мимо проходит ещё одна компания молодых ребят. И тоже трое. Весёлые. Самый смешливый и молодой, видать ещё гимназист, рассказывает громко о какой-то соседской горничной. Проходят мимо. Один из них подаёт короткий незаметный сигнал тому, высокому. Высокий с товарищами переходят Невский. Идут в сторону Казанского собора, постепенно рассыпаясь. Высокий внезапно останавливается у памятника Кутузову. Бросает быстрый взгляд на удаляющихся друзей. Все нормально. Вроде бы ничем не выделяются в общем потоке прохожих. Теперь ждать. А та, весёлая компания, останавливается у Аничкова дворца, глазеет на гвардейцев. Провинциалы. Откуда-то из Западных губерний. То ли из Гродно, то ли из Ковно, то ли ещё откуда. И по выговору слышно.
Сухой легкий снег серебрится на солнце маленькими звездочками. Густо идёт народ разного звания по тротуарам. Чиновники в форменных зеленых шинелях, желтые пуговицы с двуглавым орлом, лица умеренные, постные. Бегут с вытаращенными глазами мальчишки-газетчики, размахивая утренними выпусками, выкрикивая на ходу новости - банкротства, пожары, самоубийства, продажа имений с молотка… Идут молодые щёголи, нетерпеливые франты. Охотники за богатыми невестами в одеждах по последним парижским картинкам. Промышленники, финансисты, статские советники в строгих пальто по фасонам «лондонского круга». Экипажи, извозчики. В воздухе крики, щелканье кнутов. Очень много хорошеньких девушек — горничных, курсисток, белошвеек, гимназисток.
Усатый господин в потёртом пальто остановился сзади. Подозрительный тип уже второй раз проходит мимо, чуть не обтираясь об него. Осипанов быстро поворачивается к стеклянной витрине соседнего модного магазина. Углубляется в рассмотрение новых модных дамских туалетов. Черт побери, ведь он же точно знает, что Первого сего марта в одиннадцать утра имеет быть совершена и Петропавловском соборе панихида по в Бозе почившем императоре Александре II Освободителе - так это тяжело и нелепо выражается на их полицейско-церковном жаргоне. И естественно, что на панихиде должен присутствовать сын убиенного, ныне царствующий император. И проезжать он будет из Аничкова по Невскому. Так где же, чёрт побери, его кортеж?!
Осипанов подходит к своему товарищу, который стоит у памятника Барклаю, Василию Генералову.
— Позвольте узнать, который час?
Генералов медленно, не торопясь, достает из кармана жилета часы. Осипанов говорит, еле заметно двигая губами: Ждём ещё час. Сбор в кофейне Рисса.
Потом очень громко: Покорнейше благодарю!
Идёт дальше. К третьему своему спутнику. Пахому Андреюшкину, весельчаку и балагуру, любимцу перезрелых дам. Стоит себе он около Адмиралтейства, напевает что-то, этот всеми любимый Пахом Андреюшкин.
У центрального входа во дворец оживленно. Стеклянные двери и зеркала отражают мундиры гвардейских офицеров, образовавших живой коридор около парадной лестницы. Легкая суета во дворе, и прямо к ступеням, закрыв собой весь выход, подъезжает длинная карета с императорским вензелем на дверцах. Кучер успокаивает зло фыркающую четверку донских полукровок. Одеревенели на запятках ливрейные лакеи. Все, сомнений больше нет. Высочайший выезд!
Михаил Канчер, первый сигнальщик, стоявший до этого спиной к дворцу, облокотившись о парапет набережной, резко выпрямляется, расстегивает все пуговицы своего пальто, тут же застегивает их и быстро идет к Невскому. Петр Горкун, второй сигнальщик, изучавший табачную витрину, вынимает носовой платок, сморкается, роняет платок... Из табачной лавки быстро выходит Волохов и почти бежит к памятнику Кутузова, снимает картуз и крестится на Казанский собор. Это сигнал всем метальщикам — приготовиться... Вот оно! Руки Осипанова стискивают огромный том медицинского словаря. Он видит, как в ста метрах от него Генералов чуть-чуть надрывает упаковку свертка. Сейчас или никогда! Осипанов должен погибнуть. Он должен остаться лежать на месте покушения. Рядом с царем. В последний раз бросает он взгляд на синее небо. Губы сами шепчут привычное с детства: «Господи, прости и помилуй...» Он сходит на мостовую. Делает шаг навстречу экипажу, который вот-вот должен появиться в поле зрения... Ну, прощай, жизнь молодая, прощай, красна девица!
Осипанов должен бросать первым. Разлетятся отравленные стрихнином свинцовые шарики. Если царю повезет, то второй снаряд бросает Генералов. Если повезёт снова - бросает Андреюшкнн. У него самая сильная бомба. Разнесёт вдребезги всё в радиусе пяти саженей. Всё предусмотрено. Вдруг перед Осипановым вырастает уже дважды виденный им усатый в чёрном котелке. Он пошатывался и, видимо, был слегка «подшафе».
- Извините-с, не изволите ли сказать, я, собственно, из провинции, некоторым образом из Таганрога. Так вот, вчера у меня, некоторым образом, в одиннадцать часов ночи сорвали с головы шапку, будучи у трактира Палкина. И шапка, некоторым образом, совершенно, то есть, как ваша. Вы её, некоторым образом, где приобрели?
- Не знаю! - резко сказал Осипанов, пытаясь отодвинуть усатого, который закрывал ему всё пространство мостовой.
- Однако ж это форменный грабёж! Некоторым образом, средь бела дня! Шапка-то моя! Являясь, так сказать, верноподданным-с… Полиция! - не отставал от Осипанова усатый и даже крепко взял его за локоть.
- Пошёл к чёрту! - со злобой выкрикнул Осипанов, пытаясь освободиться из рук усатого.
- Не балуй, барин! - услышал Осипанов справа от себя и увидел огромного городового. - Шапки красть тоже не велено!
Потом остановилась рядом с ними чёрная пролётка. Всю дорогу ругательски ругал Осипанов городового и усатого в котелке. Усатый лишь громко икал и отмалчивался. А городовой не выдержал и с уважением сказал:
- Ну и забранки ты, барин, загинаешь. Я таких и не слыхивал, а тоже в полиции не со вчера служу.
Осипанов лихорадочно пытался сообразить, случайно ли его взяли, или эта вся история с дурацкой шапкой - повод. Если бы этот болван в котелке был бы из охранного, то наверняка книгу бы тут же отняли, а они на неё и внимания не обратили. Значит…
Привезли почему-то не в участок, а в канцелярию градоначальника. Ввели в какую-то большую грязную комнату, и тут у Осипанова сердце обмерло. В комнате уже сидело пять человек - Андреюшкин, Генералов, Канчер, Волохов и Горкун. И около каждого стояло по двое в штатском. Осипанов насчитал в комнате 10 сыщиков и двух городовых. Значит, всё… Да и тот в котелке сразу изменился. От пьянности не осталось и следа. Видно он был у них главный. К нему почтительно обращались: Виктор Фёдорович!
В этот момент в комнату вошёл высокий жандармский ротмистр и громовым голосом возгласил: Ну-с, господа, кажется, все в сборе, или кого-то не хватает, а? Потом он подошёл к кривоногому дощатому столу в центре комнаты, на котором лежали два свёртка в белой бумаге. Видно, филера ещё не поняли что это такое. Ну что ж, всё равно помирать. Виселица или вечная каторга. И прежний император в таких случаях не шутил, а этот, говорят, просто зверь. Пропадать, так с музыкой! Что сейчас здесь поднимется! Три бомбы разом в одной комнате. Не быть более петербургскому градоначальничеству! Вместе с генерал-адъютантом Грессером все на воздух взлетим. Эх-х!
Осипанов с силой швырнул свой словарь под стол. Комната на секунду замерла. Но… не произошло ничего. Лишь пыль облачком поднялась с того места, куда упала тяжёлая книга. Усатый подбежал и поднял книгу.
- Это что ж вы, господин хороший, книгами-то расшвырялись? Тем более в присутствии господина ротмистра!
- А ну-ка дай её сюда! - сказал ротмистр, попытался открыть словарь, но не смог, сразу помрачнел, и вдруг закричал на усатого. - Вызвать экспертов из артиллерийской академии! Почему, болван, не отобрал книгу при аресте! Ты хоть понимаешь, скотина, что мы сейчас по твоей милости все… - Он не договорил, махнул рукой и вышел из комнаты.

* * *

Сгущались петербургские сумерки. К приятелю по университету, Александру Ульянову, зашёл Бартенев поболтать о делах университетского литературного общества, членами которого они оба состояли. Открыла квартирная хозяйка и провела его в комнату. Вид Ульянова поразил вошедшего. Он сидел неподвижно, молча, подперев голову рукой, в глубокой задумчивости глядя своими тёмными большими глазами за окно. «Его лицо, матовой белизны, немного широкоскулое, всегда спокойное и приветливое, сейчас было угрюмым и мрачным, позже вспоминал Бартенев. - Это было лицо человека, который обрек себя на смерть. Он медленно поднял голову, услыхавши мои шаги, и было видно, что я оторвал его от тягостного сна, от которого он с трудом очнулся. Я чутьем понял, что он только что решал для себя тяжёлые вопросы,— может быть, вопросы жизни и смерти». Внезапно Ульянов оторвался от своих раздумий. «Извини, - сказал он Бартеневу, - мне срочно надо уходить». Приятели вышли вместе, но на первом же повороте расстались. Ульянов направился к Канчеру, который жил неподалёку вместе с Гаркуном и Волоховым. Он поднялся по высокой лестнице, остановился на втором этаже у большой дубовой двери, с минуту прислушивался, что происходит за дверью, Ничего не услышал и позвонил. Дверь открыли сразу. Но в дверном проёме никого не было, словно дверь открыло приведение. Ульянов посмотрел с удивлением в тёмный проём, вспомнил, что с улицы забыл посмотреть в окно, но поддаваясь странному гипнозу пустого проёма вошёл в квартиру. Дверь с шумом закрылась тоже «никем», и тогда в темноте прихожей Александр увидел Их. Он не удивился, словно ждал этого, лишь во рту похолодело и сжало сердце.

* * *

«Правительственный вестник» за 4 марта: «Первого сего марта на Невском проспекте около 11 часов утра задержаны 3 студента С.-Петербургского университета, при коих по обыску найдены разрывные снаряды. Задержанные заявили, что они принадлежат к тайному преступному сообществу, а отобранные снаряды по осмотре их экспертом оказались заряженными динамитом и свинцовыми пулями, начиненными стрихнином». Правительственный вестник попросту врал. В тот день было арестовано 9 человек. Но император строжайше запретил упоминать о подлинных размерах преступного сообщества. Тем более, что через две недели уже двадцать человек, проходивших по этому делу, сидело в Петропавловке.
9 марта в Гатчинском дворце царь принял полицейских и тайных агентов, участвовавших в аресте революционеров. Александр III поблагодарил их за верную и преданную службу и собственноручно надел каждому золотую медаль с надписью «За усердие» и вручил по 1000 рублей (В. Азлецкая. Охранник об аресте участников 1 марта 1887 г.— «Красный архив», 1925, т. 2, стр. 299).
Но вовсе не охранники спасли тогда императора. Все дело в пустяке, в случайности. Точнее, в двух случайностях. Во-первых, к подъезду карету для императора подали на пятнадцать минут позже, в 11:15, чего не случалось никогда. Как это произошло в тот день, никто до сих пор понять не может. Во-вторых, Пахом Андреюшкин допустил ошибку, оплошность. Пахомий Андреюшкин, третий метальщик, весельчак и балагур, Пахомий Андреюшкин, стоявший у Адмиралтейства с динамитным снарядом в руках, этот всеми любимый Пахомий Андреюшкин, враль и болтун, который мог быть кем угодно, но не конспиратором, допустил безобразную ошибку и обрёк всех своих товарищей на смерть и каторгу.

АЛЕКСАНДР УЛЬЯНОВ ПРОТИВ АЛЕКСАНДРА РОМАНОВА

Шесть боевиков маленькой организации «Террористическая фракция партии «Народная воля» вышли на Невский проспект 1 марта 1887 года, через шесть лет после убийства народовольцами императора Александра II. Они были полны решимости взорвать его сына - Александра III, когда тот из Аничкова дворца по Невскому проедет в собор Петропавловской крепости. Три сигнальщика и три бомбиста горели жертвенным желанием убить и погибнуть. С напряжением всматривались все шестеро в летящую перспективу Невского. Сейчас покажется царский кортеж. Лишь бы успеть. От верной гибели царя спасла ничтожная случайность.

* * *
В вестибюле Аничкова дворца император Александр III в полной парадной форме, огромный, бородатый, медленно вынул серебренную луковицу часов (подарок отца), открыл крышку и они сразу же мелодично зазвенели, пробили одиннадцать. Император с удивлением посмотрел на гофмаршала. Экипаж ещё не подан к подъезду! Вестибюль заполнен придворными чинами. Гофмаршал поворачивается к гофмейстеру и лишь глазами: где экипаж?! К ним подходит с озабоченным лицом министр императорского двора граф Адлерберг. Экипаж?! Странные движения и водовороты в толпе придворных. Две минуты двенадцатого, пять минут двенадцатого… Бледный как смерть гофмейстер: Ваше императорское величество, я заказал экипаж, как Вы приказали, на одиннадцать, но егермейстер перепутал время и кучер…
Лицо императора медленно наливается гневом. В тихом бешенстве он произносит: Император не ждёт кучера! - и резко повернувшись через левое плечо идёт к лестнице. Фраза состоялась. Одна из семи - восьми фраз, которые переживут императора. Вздох проносится по расшитой золотом толпе. Все присутствовали при исторической фразе великого человека. С десяток дневников и писем донесут её до потомков.
Когда император покинул вестибюль, всё пришло в движение. Гофмаршал, гофмейстеры, егермейстеры, шталмейстеры, флигель-адъютанты, камер-лакеи, ливрейные лакеи сновали в разных направлениях с озабоченными лицами. Каждый считал необходимым отдать кому-то приказание и почтительно выслушать от кого-то приказание, и при этом обязательно ругательски выругать болванов из придворного конюшенного ведомства. Вследствие всей этой лихорадочной деятельности, а точнее сказать, вопреки ей, в одиннадцать часов пятнадцать минут пополудни прямо к ступеням главного подъезда Аничкова дворца, закрыв собой весь выход, наконец подъезжает карета с императорским вензелем на дверцах. Кучер успокаивает зло фыркающую четверку донских полукровок. Наконец-то! Все облегченно вздыхают. Высочайший выезд! Снова спускается по широкой лестнице в вестибюль рассерженный император. Он ещё не знает, что именно эти пятнадцать минут, дурак-егермейстер и пьяница-кучер спасли ему жизнь. Именно за эти пятнадцать минут двенадцать молодцов из Охранного отделения арестовали шестерых террористов с тремя снарядами наготове. Лишь в пять часов вечера министр внутренних дел граф Толстой всеподданнейше доложит императору о том, какой опасности российский монарх подвергался солнечным сверкающим днём 1-го марта 1887 года. На его докладе император изволил начертать: На этот раз Бог нас спас, но надолго ли? Спасибо всем чинам и агентам полиции, что не дремлют и действуют успешно.»

* * *
Сгущались петербургские сумерки. К Александру Ульянову зашёл его приятель по университету Бартенев поболтать о делах университетского литературного общества. Вид хозяина квартиры поразил вошедшего. Он сидел неподвижно, молча, подперев голову рукой, в глубокой задумчивости глядя своими тёмными большими глазами за окно. Видно было, что он не спал несколько ночей. «Его лицо, матовой белизны, немного широкоскулое, всегда спокойное и приветливое, сейчас было угрюмым и мрачным, - вспоминал Бартенев. - Это было лицо человека, который обрек себя на смерть. Он медленно поднял голову, услыхавши мои шаги, и было видно, что я оторвал его от тягостного сна, от которого он с трудом очнулся. Я чутьем понял, что он только что решал для себя тяжёлые вопросы, может быть, вопросы жизни и смерти». Внезапно Ульянов оторвался от своих раздумий. «Извини, - сказал он Бартеневу, - мне срочно надо уходить». Приятели вышли вместе, но на первом же повороте расстались. Ульянов направился к Канчеру, который жил неподалёку. Он поднялся по крутой лестнице, остановился на втором этаже у двери, с минуту прислушивался, что происходит за ней. Ничего не услышал и постучал. Дверь открыли сразу. Но в дверном проёме никого не было, словно дверь открыло приведение. Ульянов посмотрел с удивлением в темноту, вспомнил, что с улицы забыл посмотреть в окно, но, поддаваясь странному гипнозу пустого пространства, вошёл в квартиру. Дверь с шумом закрылась тоже «никем», и тогда в темноте Александр почувствовал Их. Он не удивился, словно ждал этого, лишь во рту похолодело и сжало сердце. А потом его крепко схватили за руки и тогда зажёгся свет.

* * *
«Правительственный вестник» от 4 марта 1887 года: «Первого сего марта на Невском проспекте около 11 часов утра задержаны 3 студента С.-Петербургского университета, при коих по обыску найдены разрывные снаряды. Задержанные заявили, что они принадлежат к тайному преступному сообществу, а отобранные снаряды по осмотре их экспертом оказались заряженными динамитом и свинцовыми пулями, начиненными стрихнином». Газета не сказала всей правды. В тот день было арестовано 8 человек. Ни один из задержанных не признался, что принадлежит к тайному преступному сообществу. Но за то 6 задержанных признались, что умышляли на жизнь Государя. Испуганный Государь строжайше запретил упоминать о подлинных размерах преступного сообщества.
9 марта в Гатчинском дворце царь принял агентов, участвовавших в аресте революционеров. Александр III поблагодарил их за верную и преданную службу и собственноручно надел на каждого золотую медаль с надписью «За усердие» на Александровской ленте и вручил по 1000 рублей. Но вовсе не охранники и даже не пьяница-кучер или дурак-гофмейстер спасли тогда императора. Все дело в Пахоме Андреюшкине. Пахомий Андреюшкин, весельчак и балагур, враль и болтун, стоявший на Невском со снарядом в руках, этот всеми любимый Пахомий Андреюшкин, допустил безобразную ошибку и обрёк своих товарищей на смерть.
После того как отгремели полицейские фанфары, Александр III спросил министра внутренних дел то, что и должен был спросить в самом начале: а как вообще раскрыли преступное сообщество и почему бомбистов обезвредили лишь за 15 минут до императорского выезда? А если бы не эти пятнадцать минут, то… И вот тогда родилась эта странная справка, которая открывает Дело департамента полиции «О замысле на жизнь священной особы Государя императора, обнаруженном 1 марта» (4-е делопроизводство, №47, т. 1). Итак, справка: «Причина установки наблюдения за П.И. Андреюшкиным послужило следующее обстоятельство. В 20-х числах января 1887 года в петербургском «чёрном кабинете» было перлюстрировано письмо от 20.1.1887 с неразборчивой подписью, адресованное студенту Харьковского университета Ивану Платоновичу Никитину». Письмо было доставлено по назначению, а выписка из него послана в департамент полиции. На листе 30-м дела приводится выписка. Анонимный автор письма сперва поёт гимны террору вообще, а затем переходит к некоторым весьма важным деталям своей подпольной деятельности. Автор подвергает, вполне сознавая это, смертельной опасности себя и своих двух друзей. И это без всякой особенной надобности писать это письмо, которое, в сущности, является видом литературного ухарства. Но самое интересное не в этом, а в последующей истории письма. 28.1 начальнику Харьковского губернского жандармского управления подполковнику Вельбицкому департамент полиции направляет предписание «выяснить в возможно короткое время как личность студента Никитина, так и, в особенности, личность его петербургского адресата.» Целый месяц дело о письме не сдвигается с места. И вдруг после месяца летаргии, новый запрос. В этот же день харьковский подполковник всё устанавливает и отправляет в Петербург телеграфный ответ: автором письма Никитину является студент СПБ университета Пахомий Андреюшкин. В этот же день департамент полиции предписывает петербургскому градоначальнику, в ведении которого тогда находилось Охранное отделение, «»учредить непрерывное и самое тщательное наблюдение за Андреюшкиным и выяснить лиц, находящихся с ним в сношениях». На следующий день ранним утром Андреюшкина «ведут» двое филеров. А 1 марта его и его пятерых друзей арестовывают без всяких на то веских оснований за пятнадцать минут до императорского выезда. Странно также, что письмо Андреюшкина более нигде и никогда не будет фигурировать - ни на следствии, ни на суде. По нему не проводятся никакие оперативные разработки, хотя прямой долг полиции состоял в том, чтобы выяснить, какие подпольные связи существуют у Андреюшкина в Харькове и Екатеринодаре. И самое важное - с чего это письмо Андреюшкина, который был в то время совершенно не «засвечен» вдруг попало в «чёрный кабинет»? Случайно попасть туда письмо никому неизвестного студента не могло. Что-то непонятное и неясное стояло за всем этим! Что то хдесь было не так!
Как это часто бывает, истину помог выяснить случай. В Центральном государственном историческом архиве в Ленинграде (в 1975 году) мне как-то ошибочно принесли вместо заказанного мной документа совершенно не интересующую меня папку с прошениями на имя вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны за 1909 год. Поскольку делать мне было совершенно нечего, а нужный мне документ могли принести лишь через час, я нехотя стал проглядывать прошения. Прошения с просьбами о разных мелких и крупных подачках, аудиенциях и т.д. И вдруг одно прошение действительно заинтересовало меня. Бог послал мне ценнейший документ, затерявшийся среди всякой исторической трухи. Некто Виктор Фёдорович Борисов, прослуживший в СПБ охранном отделении 20 лет, ходатайствовал об увеличении пенсии на 50 рублей. Судя по прошению, он 1.3.1887 участвовал в аресте шестёрки террористов на Невском проспекте. Борисов очень подробно и совершенно безыскусно описал всё, что он делал в те дни. Отметим одну интересную деталь его рассказа: 28.1. 1887, когда лишь была установлена слежка за Андреюшкиным, филер Борисов уже следил за другим террористом из этой же группы - Генераловым. То есть письмо Андреюшкина вовсе не было поводом для разоблачения террористической группы! Заинтересовавшись этим обстоятельством, я решил проверить в архиве СПБ охранного отделения, есть ли там сведения, за кем вообще следили в то время петербургские филера. И наткнулся на Дело департамента полиции «По розыскам в Петербурге в 1886 году». По этому документу оказалось, что ещё в конце 1886 года, задолго до письма Андреюшкина, по крайней мере пять членов террористической группы были «под колпаком» охранки - Генералов, Рудевич, Шмидова, Говорухин, Ульянов (на Ульянова 18.12.1886 департаментом полиции даже было заведено дело). Следовательно министр внутренних дел граф Д.А.Толстой в своём «всеподданнейшем» докладе царю попросту врал. Вовсе не письмо Андреюшкина послужила причиной раскрытия группы. Для этой лжи министр, вероятно, имел веские основания. Риск был слишком велик, если он был бы разоблачён.

НАЧАЛО
Как-то в середине декабря 1886 года студент Петербургского университета Петр Шевырёв зашёл на квартиру к своему знакомому Александру Ульянову. Здесь был и близкий товарищ Ульянова Орест Говорухин. Шевырёв почти сразу же оживленно заговорил о разных университетских делах, об организации студенческих касс взаимопомощи, библиотек, столовых и т.п. Александр долго молчал, испытывая скуку, а потом деликатно прервал разглагольствования гостя. Тоном, в котором чувствовались легкая досада и недоумение, сказал:
- Охота вам, Петр Яковлевич, тратить вашу неуемную энергию на такие мелочи. С вашим организаторским талантом можно было бы устроить кое-что поосновательнее.
Шевырёв помолчал, потом, остро взглянув на Ульянова, спросил: А что, например?
Эти слова, произнесённые Шевыревым намеренно лениво, без всякого любопытства, был для Александра словно толчок. Неожиданно для себя он сказал: Да, например, покушение.
Две-три секунды в комнате стояла тягостная тишина. Говорухин и Ульянов молчали в напряженном ожидании ответа. Потом раздался заливистый хохоток Шевырева. Откидываясь на спинку дивана и похохатывая, он бросил: Где уж нам уж... выйти замуж. Я довольствуюсь столовой, кассами и прочими мелочами. Покушение! Куда там!
Шевырев по обычной своей манере паясничал и балаганил. Потом вдруг резко оборвал хохот и перешёл на серьёзный тон: Ну, ладно. Вы подбили меня на откровенность. Стало быть, я тоже имею право задать откровенный вопрос. А у вас есть дело? Есть организация?
Александр, удержав жестом Говорухина и сказал:
- Нет, Петр Яковлевич. У нас дела, к сожалению, нет. Но и не в шутку было сказано о покушении.
- Тогда я еще спрошу. А вы оба? Если бы я сказал, что дело есть, есть организация, вы оба согласились бы войти в нее? Признаться, не первый день хочется мне задать вам этот вопрос.
Ульянов и Говорухин молчали, обдумывая вопрос. Выдержав паузу, Шевырев сказал: Я не ошибся, видимо, в вашем сочувствии. Но дело серьезное. Обдумайте недельку-другую, а тогда дайте мне окончательный ответ. Послушайте еще вот о чем...
И он тоном, в котором проскальзывали менторские нотки, принялся объяснять, что подготовка покушения может быть расчленена на четыре вида деятельности. Во-первых, доставка сведений о царе, его привычках, распорядке жизни, особенно - о его выездах из дворца, маршрутах и так далее, а также организация слежки за ним. Во-вторых, добывание денежных средств. В-третьих, технические работы, то есть изготовление метательных снарядов. В-четвертых, организация метальщиков и сигнальщиков. Шевырев предложил Ульянову и Говорухину подумать относительно работ третьей и четвертой категорий. Но по зрелом размышлении Александр и Говорухин решили, что прежде, чем связывать себя обещанием, они должны расспросить Шевырева подробно, что собой представляет его группа или организация, куда им предложено войти. Кто в неё входит, каковы конкретно ее планы. Шевырев вторично встретился с Ульяновым и Говорухиным через неделю. На этот раз он держался несколько иначе. И речь его, и поведение как бы говорили: я приглашаю вас в свою организацию, где мне принадлежит место главного организатора и руководителя. За мной и право направлять беседу. Шевырев начал с планов своей организации. Однако Александр быстро перебил его.
- Прежде всего, определим главный принцип. Я не верю в террор. Я верю лишь в систематический террор.
- Это и моё убеждение,- одобрительно сказал Шевырёв. - Поэтому мы намерены,- осуществить серию покушений. Разумеется, прежде всего, на вашего венценосного тезку, Александр Ильич. Затем на наследника и министров...
Александр не удержался: - И на все это грандиозное предприятие у группы есть реальные силы?
Шевырев посмотрел на него с усмешкой. Снисходительно и наставительно объяснил:
- У нас порядки в организации строгие. Каждый знает только то, что ему знать необходимо. Метальщиков у нас сколько угодно, сигнальщиков сколько угодно, химиков, и их сколько угодно. Денежных средств тоже сколько угодно.
- Дело-то, Петр Яковлевич, такое, что может стоить жизни. А вы хотите, чтобы мы вошли в него с завязанными глазами, - настаивал Александр. - Что за нелепые секреты и общие фразы: денег сколько угодно, метальщиков сколько угодно. Тогда мы то зачем нужны? Извините, Петр Яковлевич, но при таких условиях я, к глубокому моему сожалению, не считаю возможным войти в организацию,- сказал, помрачнев, Александр.
Шевырев развел руками: На нет и суда нет.
- Подождите,-сказал Александр.- Мы оба глубоко сочувствуем вашему начинанию. Мы и сами думали о том же. Дайте нам еще несколько времени для размышления.
Шевырев согласился и ушел. Александр задумался. Как-то не верилось, что у него, можно сказать, под боком существует могучая студенческая организация, а он, тесно связанный с активной частью студенчества, ничего и не слышал о ней. А проверить как?
Александр подумал о Лукашевиче, ближайшем друге Шевырева. Последнее время, часами работая бок о бок в университетских лабораториях, Александр и Лукашевич сблизились настолько, что могли разговаривать совершенно откровенно. Лукашевич рассказал, что мощная организация, якобы готовящая десяток террористических актов, состояла из... трех человек: Шевырева, его, Лукашевича и еще одного студента, которого звали Василий Осипанов. Шевырёв - главный организатор, Лукашевич - главный и единственный химик должен подготовить динамит, а Осипанов- глава пока ещё отсутствующих метальщиков.
Ульянов решил в группу не входить, однако Говорухин уговорил его не отказываться от выполнения отдельных поручении. Но компромисс этот быстро превратился в фикцию. Скоро Ульянов не только был втянут в работу группы, но и, не желая того, фактически оказался третьим, после Шевырева и Говорухина, лицом среди участников заговора. 20 января 1887 года О.Говорухин, которому, по его словам, угрожал арест (в действительности, как показывают архивные документы департамента полиции, тогда этой угрозы не существовало), бежал за границу. Так как средств на поездку у него не было, Александр Ильич заложил свою золотую медаль, которой он был награжден в университете, и полученные 100 рублей отдал Говорухину, тепло простившись с ним на вокзале. В «Воспоминаниях о террористической группе А. И. Ульянова» Говорухин все время ведет рассказ так, что его фигура скрывается в тени. Между тем формально роль его в группе была первенствующая и провоцирующая. 17 февраля 1887 года, ровно за десять дней до первого выхода группы метальщиков на Невский проспект, Шевырёв также неожиданно уехал в Ялту для поправки здоровья. Анна Ильинична Ульянова, старшая сестра Александра, бескомпромиссно осуждала отъезд и Говорухина, и Шевырева. Трудно понять поступок Шевырева. Его нельзя оправдать обострившимся туберкулезным процессом (как бы ни был болен Шевырев, за 10 дней ничего катастрофического с его здоровьем случиться не могло, впрочем, от полиции он не убежит и будет арестован 7 марта в Ялте). Дело организации заговора, неожиданно за 10 дней до решающего шага, было сброшено Шевырёвым и Говорухиным на плечи Александра. Что это было - трусость, попытка улизнуть от неотвратимого ареста, виселицы? Усталость, нервный срыв, сознание своей непригодности как организатора, разочарование в деле? Или что-то совсем другое? Итак, Александр остался единственным руководителем несыгранного и неспаянного, разношерстного коллектива. Самоотверженность Александра Ульянова, смелое признание им своей ведущей роли в организации покушения, вызвали удивление даже у товарища прокурора Петербургской судебной палаты Котляревского, который позже будет вести дело о покушении на царя. Допрашивая Анну Ильиничну, сестру Александра, он сказал ей: «Шевырев уехал в Крым, Говорухин скрылся за границу, а ваш брат остался бойцом на поле битвы».
25 февраля на квартире Канчера состоялось собрание всей боевой группы. Здесь были Ульянов, Осипанов, Канчер, Генералов, Андреюшкин, Волохов и Горкун. Ульянов напомнил им принцип действия бомб. Затем уточнили размещение террористов. Было решено, что метальщики и разведчики 26 февраля в 11 часов дня выйдут на Невский проспект и будут ожидать проезда царя. Все вместе сочинили прокламацию, начинавшуюся словами: «Жив дух земли Русской, и не угасла правда в сердцах ее сынов. Казнен император Александр...» Никто не сомневался в успехе покушения. 26 февраля к утру все три бомбы были готовы и боевая группа выходит на Невский проспект, но царский экипаж не появлялся. Были бесплодные выходы боевиков 27 и 28 февраля. 1 марта боевики утром вновь отправились на Невский проспект. Здесь их и арестовали.
Организаторы и участники покушения - всего 15 человек - предстали перед судом Особого присутствия Сената. Суд продолжался пять дней (15-19 апреля). 19 апреля Сенат приговорил всех подсудимых к смертной казни, но иезуитски ходатайствовал перед императором о замене смертной казни для 10 подсудимых. В конечном счёте повесили пятерых - трёх метальщиков и двух организаторов покушения. 8 мая 1887 года во дворе Шлиссельбургской крепости были повешены пять террористов - Генералов, Андреюшкин, Осипанов, Шевырев и Ульянов. Виселицу специально сделали маленькой. Сперва повесили первых трёх. Шевырёв и Ульянов должны были видеть агонию своих товарищей. Затем были повешены и они. Повешены ни за что. И уж, во всяком случае, вовсе не за свои идеалы. За то, что граф Толстой хотел напугать императора Александра. За то, что полиция сама сколотила через провокатора Говорухина террористическую группу. А за тем с блеском её раскрыла. Они оказались пешками в чужой грязной игре. Народовольцы тогда не подозревали, как далеко могут идти в своей провокации жандармы во главе с наследником Судейкина. А граф Толстой тогда едва ли мог подозревать, что его преемники, идя по его дорожке, дойдут до Азефа!