ВАСИЛИЙ АКСЕНОВ: «ЕСЛИ В РОССИИ ЗАКРУТЯТ ГАЙКИ, ВОЗНИКНЕТ НОВАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ ЭМИГРАЦИЯ»

- Василий Павлович! Вы только вернулись из России. Какие ваши впечатления от жизни политической и вообще от тамошней жизни?
- В России я провел месяц, на который пришлись крайне малоприятные события. Прежде всего, теракт в Тушине. Я, кстати, сам собирался пойти на этот рок-фестиваль. Хотелось посмотреть, какая обстановка, как все это выглядит в Москве. Потом что-то не совпало с планами, а вечером узнал, что произошло. Это вселяет не страх, но вызывает какое-то отвратительное ощущение, которое трудно даже проанализировать. Ты понимаешь, что рядом с тобой ходят какие-то человекоподобные существа и замышляют кошмар. И все так уязвимы в этом огромном довольно хаотичном городе... Ну потом еще происходили события в политической, вернее в экономическо-политической сфере.
- Видимо, курс взят на передел собственности...
- Это крайне неприятное явление, которое может привести к разрушению в России большого бизнеса, только что созданного и принесшего в жизнь общества новую струю, весьма положительную. То, что сейчас происходит с ЮКОСом, я бы назвал нарушением исторического контракта, чем-то сродни предательству. Люди потратили на создание своего бизнеса уже более 10 лет, то есть всю свою молодость. Они пошли туда, зная, что власть поощряет их, и заключили с ней не официальный, но очень серьезный нравственный и политический контракт. Они приступили к большому капиталистическому делу и из гигантской кучи деревянных рублей создали активную экономику на уровне, что называется, мировых стандартов, которая приносит реальные результаты, беспрецедентные в истории мировой экономики, дает работу многим тысячам людей. При этом платят налоги... И вдруг начинается уничтожение того, что они сделали.
- Для подобного наезда прокуратура, несомненно, получила «добро» от высших властей...
- Трудно себе представить, что такое происходит без санкции Кремля или каких-то определенных людей в Кремле. Вообще все выглядит довольно загадочно, если учесть, что правительство выражает неудовольствие происходящим. Очень трудно, кстати говоря, разобраться в позиции президента. С одной стороны, он говорит, что не следует сажать людей, когда идет экономическое расследование, а с другой стороны, утверждает, что надо что-то делать. И я внимательно следил, как на происходящее реагирует телевидение. Скажем, на ТВЦ есть новостная программа, где ведущий явно на стороне ультра-патриотов. Они устраивали опросы прямо на улицах. Не знаю, насколько они чисто их проводят, но большинство людей выступало за деприватизацию.
- Согласно опросу, «раскулачивание» поддерживают 77 процентов россиян. Народ и партия снова едины...
- Производит что-то и создает всегда активное меньшинство, а большинство к нему волей-неволей присоединяется. А эти ребята-капиталисты начинали бизнес во время экономической анархии. Они вступили в своего рода Клондайк с поощрения властей. Речь шла тогда о том, чтобы в результате шоковой терапии создать класс богатых людей, без которых ничего не состоится. Иначе по-прежнему будет командная экономика, не приносящая никаких реальных плодов, разрушающая людей, сводящая их жизнь на уровень скотского хутора («Скотский хутор» - знаменитый роман-утопия Джорджа Оруэлла. - Ю. К. ). Мы это видели на протяжении 70 лет. Когда же возникла возможность создать класс активных собственников, это, как ни странно, удалось за короткий срок. И сейчас вдруг объявляют, что все происходило на «незаконной» основе. Это надо понимать как попытку ликвидировать весь процесс...
- То есть вернуться к тому же «скотскому хутору», из которого недавно вышли?
- Я надеюсь, что пока не возвращаемся, потому что последнее слово еще не сказано. Но то, что происходит, чревато большой опасностью и, между прочим, сопротивлением. Я не говорю об олигархах, но в частном секторе задействовано огромное количество людей. Они увидят, к чему это снова поворачивается, и это может произвести колоссальный раскол в обществе. Те огромные изменения, которые произошли в стране за последние 10 - 12 лет, получены малой кровью. Нынешняя же активность прокуратуры и прочих товарищей грозит привести к возникновению конфликтов, какой-то борьбы. Кровь может пролиться.

РУСОЦЕНТРИЧНАЯ ДЕРЕВНЯ
- Вызывает ли на Западе обеспокоенность наезд на Ходорковского?
- Конечно, вызывает, но не в такой степени, как кажется в Москве. На Западе столько своих проблем... В России мир представляется такой «русоцентричной» деревней, а на самом деле она еще не играет той колоссальной роли, которую может сыграть при благоприятном развитии мировой экономики. Я полагаю, что наезды активно не задевают пока еще западную общественность, которая не так уж озабочена судьбой русских. Им самим надо думать о своей судьбе.
- Как же складываются отношения большого бизнеса с властями в Соединенных Штатах?
- Я не думаю, что в Штатах всегда было так гладко, как сейчас. Но и в прошлом году в Америке возникли чрезвычайно странные вещи. Вдруг оказалось, что гигантские корпорации совсем не так прозрачны, как им полагается быть, что и там есть мошенничество... За 22 года жизни в Соединенных Штатах я пришел к выводу, что в американском бизнесе дело обстоит неблагополучно. Этот бизнес облепило гигантское, исчисляемое миллионами число паразитов, так называемых «посредников» - бесконечных адвокатов, страховых компаний и т. д.
- Регулирует ли как-то американское государство то, что происходит в мире корпораций?
- Государство не в состоянии, потому что они независимые. Если бы вмешалось государство, то создался бы громадный бюрократический аппарат. При всем развитии гигантских корпораций большинство людей в Америке работает в малом бизнесе. Скажем, есть нефтяная компания, но каждая бензоколонка принадлежит частному лицу. Таким образом, в этом смысле существует определенный баланс. А в России мелкий бизнес не очень-то за это время развился. Мы как-то беседовали на эту тему с Березовским, который высказал интересную мысль: существование таких больших структур, более или менее независимых корпораций создает альтернативу всепоглощающей власти в обществе, вносит «нормальность» в деловую жизнь, создает элементы независимой психологии. И Березовский, еще будучи депутатом Госдумы, говорил, что в принципе надо подвести черту и объявить амнистию тем, кто нарушил закон, - а это все, кто занимается бизнесом.
- Как бы там ни было, никто из западных лидеров сегодня не хочет портить отношения с «другом Владимиром», которому недавно в Великобритании оказали королевский прием...
- В смысле отношений с Западом Путин ведет правильную политику, но со своим собственным народом... Меня возмутил развал независимого телевидения. Этого не должно было быть, именно президент должен был его защитить.
- Американцам, небось, наплевать на то, что там у русских происходит с телевидением...
- Конечно, наплевать - да и не могут же они диктовать Москве. А когда объявляют, что «у нас прокуратура независимая, мы не можем на нее давить», то американцы, наверное, думают, что так оно и есть.
- Изменилось ли отношение американцев к России после того, когда она выступила против войны в Ираке?
- Изменилось, конечно. Меньше, чем в отношении к Франции, но какое-то разочарование было. Потому что незадолго до этого Владимир Владимирович произносил очень дружеские речи, и я сам присутствовал при одной из них в российском посольстве. Это была блестящая историческая речь, и все присутствовавшие американцы, а там был что называется «весь Вашингтон», балдели. «Это поворот, - говорили они, - это другой мир»...
- Сейчас в самих Соединенных Штатах некоторые эксперты предупреждают, что Ирак может стать американским Афганистаном...
- Операция в Ираке оказалась недостаточно продуманной, но она была справедливой и очень полезной в историческом ключе. Однако ее можно было лучше отработать... Мусульмане - это же непредсказуемая публика. Израиль, у которого большой опыт, говорит: «Может быть, воевать они и не умеют, но из-за угла умеют бить хорошо и даже это любят». Я надеюсь, что американцы смогут навязать Багдаду не демократический, а более или менее рациональный режим. Но не исключено, что все может запылать, как во Вьетнаме.

БЕСПАРТИЙНЫЙ ЛИБЕРАЛ
- Не ошибется ли Россия, если поставит на Европу, а не на Америку? Не лучше ли дружить с самым сильным?
- Вообще-то Европа не собирается воевать с Америкой... Да и если ты дружишь с Европой в экономическом плане, значит, ты дружишь и с Америкой, и соответственно наоборот. Таков современный глобалистский мир, от которого никуда не денешься. В Америке, например, трудно найти штаны, которые были бы изготовлены в самой Америке, они делаются в других местах. Тем не менее все работает - глобальная экономика, глобальный бизнес. Россия исторически, конечно, ближе к Европе. Она вообще в какой-то степени продукт французской цивилизации, тогда как Америка - британской. И об этом не следует забывать. Французы обижаются, что русские два столетия говорили на их языке, а потом перестали. Не надо забывать французский, нужно его учить заново, чтобы быть членами Европы.
- Вас не пытаются в Москве заманить в какую-нибудь политическую партию? Сейчас большой спрос на интеллектуалов...
- Нет, не зазывали. Но мною очень интересуются СМИ. Часто раздаются совершенно неожиданные звонки: «Что вы скажете по вопросу распределения земель в Западной Сибири?» Никогда не знал, что там происходит... Вот такого рода вещи. И я так или иначе высказываюсь на страницах газет, на «Эхо Москвы», на телевидении. Я считаю, что свой гражданский долг в этом смысле выполняю. Но стараюсь оставаться в основном писателем.
- Играете роль беспартийного либерала...
- Да... Была попытка создания Березовским и группой людей либерального движения в 2000 году. Не партии, подчеркиваю, а движения. Это оборвалось тогда серией несчастий в российской жизни, которые следовали одно за другим: взрыв на Пушкинской площади, гибель «Курска», пожар на Останкинской башне. Все время происходило что-то ужасное, что вызвало чудовищный антагонизм и неприятие друг друга внутри общества.
- Вы считаете, что у нас есть ниша для либералов?
- В России часто бывает, что начинается какая-то идея, а потом она превращается в полную свою противоположность. И в России есть, с одной стороны, возможность создания либерального движения, а с другой стороны, есть еще большая возможность превращения этого движения в полный абсурд, в вопиющую бредовину.

САГА О РУССКИХ ФОРСАЙТАХ
- Как идут съемки по вашей «Московской саге»? Писатели редко остаются довольными экранизацией своих произведений...
- Я видел четыре с половиной часа слегка подмонтированного материала. Это немало, но оказывается, снято уже 16 часов. Вообще когда все это начиналось, у меня была мысль, что ничего не состоится. Потому что в книге 200 персонажей. Одно удержание такой актерской толпы требует невероятных усилий. Самое же главное - финансовая ситуация. И вот сейчас я вижу - что-то получается.
- Сколько же серий будет в саге о русских форсайтах?
- Материала уже чуть ли не на 24 серии...
- Не многовато ли?
- Многовато. Мы смотрели с моей женой Майей эти четыре с половиной часа, и она, когда вернулась домой, сразу бросилась к роману и прочла все три книги одним духом... Конечно, очень много там остается за бортом. Потом появляется отсебятина, иногда очень хорошая, а иногда не очень. И как-то все время думаешь, вот что-то упущено, но в целом и невозможно все взять и перенести на экран из романа. И жанры разные, и есть вещи непереносимые. Фильм, я бы сказал, будет по мотивам...
- В фильме очень много звезд - Чурикова. Соломин, Орбакайте, Андрей Смирнов. А на Сталина пробовался его внук. Он не прошел?
- Я не знаю, что там произошло, но сейчас Сталина играет даже не профессиональный актер. Я не видел с ним материала, но говорят, что сходство удивительное. И вроде бы он тоже какой-то родственник... В картине много и молодых актеров, еще не известных, которые могут стать знаменитостями после этого фильма.
- Вам так не доверили сыграть Берия, а зря, по-моему...
- Конечно, зря, я бы тогда побрил себе башку.
- Вы, кажется, считаете Берия реформатором, перестройщиком, предтечей Горбачева?
- Во всяком случае, у него были планы очень похожие. И он, конечно, был не большевик по своей натуре. Он бандит, но не такой фанатик, как, скажем, Андропов или Хрущев. У него были другие идеи. И когда я писал эту вещь в 1992 году, открылись архивы. Мне в руки попали материалы июльского пленума 1953 года по разоблачению Берия. Ни один из выступавших там коммунистов не обвинял его ни в нарушении законности, ни в жестокости, ни в чем-то подобном. Обвиняли его в желании распустить колхозы, вернуть ГДР Германии, помириться с маршалом Тито, вернуть ссыльных людей в Прибалтику, задвинуть партию подальше, чтобы она занималась только идеологией, а вперед вывести КГБ. Так что очень все похоже.
- Вы бы сами смогли стать превосходным актером. Вы никогда не пробовали свои силы в кино?
- Нет, не пробовал, но иногда действительно актерствую. Некоторые считают, что во мне актер существует. Но меня это не прельщает... Я снялся в одном фильме «На полпути к Луне», где играл сам себя. Встречаю в аэропорту главного героя и веду с ним маленький диалог... Меня пригласили сняться на фотопортрет в виде Чапаева Василия Ивановича в журнале «Караван истории». Это шутка такая. Я пришел, надел чапаевскую папаху, прилепил усы лорда Китченера - никто не знает, что он носил усы именно а ля лорд.
- А как вы вообще относитесь к кино?
- В смысле потребления? Я никогда не работал серьезно в кино, и мне лично это не очень надо. Но как зритель я всегда пребываю под его очарованием. Я обожаю кино. Правда, временами, когда работаю, забываю о его существовании. Каждый романист - всегда и режиссер. Когда пишешь роман, то ставишь мизансцены постоянно. Потом говоришь «Мотор!» и снимаешь в этом процессе... Вдруг вспоминаю, что есть кино и что я отстал, и начинаю бегать по киношкам в Америке или в Москве или покупаю кассеты, смотрю. Мне очень нравится лента Германа «Хрусталев, машину!», которая мне чем-то напоминает структуру моих последних романов. Там есть, конечно, и провалы. Скажем, концовка как-то выбивается, она сделана совсем не в том ключе, в каком весь фильм, но вообще это грандиозная картина. Потом недавно совершенно случайно я посмотрел один фильм ученицы Германа Неелы Адоминайте, который называется «Кома». Снятый в начале 90-х годов, он о женской зоне на Колыме. Кома - это Колыма. Это что-то невероятное, потрясающее! Там та же стилистика, что и у Германа, стилистика невнятного бормотания, я бы сказал. Она «пробивает» зрителя очень основательно.

РЫНОК ПОГЛОТИТ ЛИТЕРАТУРУ
- После недавнего телесериала «Идиот» эта книга вышла на первое место в списке бестселлеров. Так что и у вас теперь есть шанс обогнать Акунина с Дашковой и Донцовой...
- Не исключаю, что его будут читать - ну не так, как Маринину, конечно, или Донцову. Вряд ли такое счастье привалит! Но все-таки я надеюсь, что будет больше интереса к книге. Она и сейчас продается неплохо.
- Тем не менее читательский контингент сегодня напоминает «шагреневую кожу»...
- Это понятно. И я, кстати, и не стремлюсь к огромным тиражам, особенно в отношении моих серьезных вещей, где присутствует сложный эксперимент. Я понимаю, что с ним не следует выходить на широкую публику - да и не нужно. Я часто ловлю себя на том, что заинтересован в сужении аудитории, а не в расширении.
- Раньше писатели все объединялись - то символисты, то акмеисты, то чтимые вами опоязовцы. Или, как во Франции, вокруг «нового романа». Сегодня писатель - это скорее одиночка?
- Вообще странно, что не существует движений литературных, и вы правильно это заметили. И на Западе они прекратились. Последнее, что было, но это косвенно относится к литературе, - философский структурализм во Франции да и во всем мире. А сугубо литературного движения я что-то и не припомню.
- Чем это объясняется?
- Объясняется только тем, что литература поглощается рынком и в Америке, и в Европе, и в России. Раньше в Советском Союзе она поглощалась идеологией. Тем не менее на фоне этой идеологии возникло авангардное движение 60-х годов. Скажем, жанр романа вообще находится под большой угрозой. Поэзия всегда будет жива, пока существует человек, она не требует больших затрат. Роман же - это индустрия своего рода, и он в ходе развития достиг своего пика в области самовыражения, то есть романа элитарного. Но нынешний рынок категорически его отвергает, он склоняется к потреблению романа как развлечения, идет возвращение к его истокам.
- Такой развлекательный роман не развращает читателя, который отвыкает от настоящей литературы?
- Большинство-то не потребляло этот роман самовыражения, который я называю байроническим. Скажем, у «Евгения Онегина», дай Бог, если было вначале 5 тысяч читателей. Широким массам он был не нужен. Но большая аудитория возникла в высокоразвитых в культурном отношении странах, включая Россию. А сейчас она сужается, но все-таки существует круг активного читателя. В конце концов, роман задавят. Он будет совсем не тем, что нам представлялось, когда мы входили в литературу. Но останется группа людей, которых можно было бы назвать активными читателями и которые являются как бы твоими соавторами. Ты прямо апеллируешь к своему читателю, которого ты знаешь. Он существует для тебя не гипотетически, а представляет собой совершенно определенный тип человека. Ты к нему обращаешься и осуществляешь этот контакт, а он принимает твой сигнал.
- Каким вы представляете себе вашего читателя?
- Я представляю его себе в России, где их довольно много. Я вижу его черты.... Но вот однажды я шел по Люксембургскому саду в Париже и вдруг увидел: сидит молодая женщина и читает «Московскую сагу» на французском. И она точно соответствовала представлению о моем читателе - интеллигентная, серьезная, но не зануда. Я долго на нее смотрел, но отрывать от книги не хотел. Она была вся погружена в чтение и ничего не видела.

КОКТЕБЕЛЬ В ПИРЕНЕЯХ
- Вам еще долго сеять доброе, разумное, вечное в американском университете?
- Остался один семестр. В январе я туда уезжаю, а пока всю осень буду сидеть в Биаррице. Правда, съезжу еще в Москву на заседание жюри «Триумфа», в котором все продолжаю трудиться.
- А кто из литераторов претендует на звание будущего лауреата?
- Это невозможно предугадать. Каждый выходит со своим кандидатом, а потом все обсуждаются.
- У вас есть кандидат, на которого вы ставите?
- Есть, но это секрет.
- Значит, остался один семестр и - «гуд бай, Америка!»
- Нет, я подвожу черту, но не разрываю демонстративно с Америкой. Там у меня осталось много друзей, и я буду там появляться. Но я стану, конечно, ближе к России.
- Эмиграция - это необязательно изгнание, великая беда. Она бывает и подарком судьбы?
- Конечно. Это, кстати, видишь на примере российских спортсменов. Очень интересная вещь. Большинство суперзвезд российского спорта живет за границей - фигуристы, теннисисты, пловцы. Это показательно.
- А писатели?
- Тоже есть. Остатки той, идеологической эмиграции ездят в Россию, но это уже не эмиграция. Однако потенциал для новой эмиграции существует. Если, предположим, закрутят гайки и опять нельзя будет писать, возникнет эмиграция литературная.
- В Биаррице, который стал немножко вашим Переделкино, хорошо работается?
- Работается отлично. Я его очень часто по ошибке называю Коктебель. В той части Биаррица, где мы живем, линия Пиреней напоминает немножко Крым.
- Есть у вас какое-то общение с тамошней русской эмиграцией?
- Начинается. Кое-кого я уже видел. Здесь был прием в день независимости России, и вдруг я получил приглашение на прием в казино от «Общества французских друзей России». И там было очень много русских. Здесь есть почетный консул России Александр де ла Серда. В русской церкви служит отец Георгий, у которого я был на обеде перед Рождеством. Человек очень симпатичный, полиглот. Он китаец, по-русски говорит совершенно чисто, родился, как мне кажется, в районе КВЖД, но потом вся семья переехала в Россию. Но я не стремлюсь к общению, потому что я сюда перебрался не для светской жизни, а для работы в основном.
- У вас остается время стоять на голове, как йог, на берегу океана?
- А как же. Обязательно. Бегаю здесь каждое утро, играю в баскетбол.
- И с Пушкиным гуляете?
- И с Пушкиным гуляем. . .
- А почему вы своего тибетского спаниеля окрестили именем величайшего поэта?
- Это Майя его назвала... Когда она увидела его щенком крошечным, а он был почти голый, но с большими бакенбардами, то сказала: «Боже мой, да это же ведь Пушкин!» Так и пошло.
- Вы сами стихи пишете?
- Специально нет, но для романа сочиняю. У меня есть персонаж Фридрих Великий, он поэт и пишет большую поэму.
- Когда вы закончите работу над новым романом «Вольтерьянцы и вольтерьянки»?
- Надеюсь, что черновик - до конца года. Это оказался очень тяжелый труд. Пришлось поднимать много материала.
- Один из героев книги - сам Вольтер. «В какое время мы живем? Франция преследует философию, а скифы ей покровительствуют», - восхищался нами Вольтер, которого вместе с Дидро и прочими энциклопедистами Екатерина Вторая шутя обвела вокруг пальца.
- В общем-то да, но и они сами не во всем были такими блестящими, как это кажется. Они провели грандиозную работу, в значительной степени вызвали анархию...
- И подготовили Французскую революцию...
- Конечно, они разрушили религию - клерикализм, довольно противную ее часть, уничтожили к ней доверие. «Раздавить гадину!» - говорил Вольтер. Энциклопедисты были необходимы для общества, а Вольтер, кончено, великий, великолепный человек, человек высшего сорта, главный во Вселенной, как когда-то был Данте.
- Пушкин Александр Сергеевич относился к нему скорее насмешливо и называл его «умов и моды вождь пронырливый и смелый»...
- Без пиетета, потому что он у всех навяз в зубах. Он был то, что называется overexposed. И удивительно, как он это умудрился, ибо тогда не было таких технических средств раздувания пиара. А он был колоссальный пиарщик, просто совершенно невероятный, и я это учитываю.
- У Вольтера и у самых больших интеллектуалов всех времен и народов всегда была неистребимая тяга к власть предержащим....
- Они не были сторонниками коммунизма и выступали за просвещенный абсолютизм. Для него идеалом был молодой Фридрих. Он написал «Антимакиавелли», где говорил, что не страна существует для принца, а принц для страны. Вольтер так и хотел, но из этих утопий ни черта не вышло. Так и с Екатериной не получилось. Он в ней видел такого принца для страны. Реальность, человеческая природа, жуткая нетерпимость, которая все время клокочет в человеках.
- Есть ли у вас друзья в российском истэблишменте?
- Друзей там у меня нет...
- Если бы вдруг вас назначили советником Путина, чтобы вы ему рекомендовали в первую очередь?
- Я бы посоветовал в первую очередь разобраться с ЮКОСом и прекратить наезды на свободное телевидение. Это проявление той же линии, когда выгоняли Гусинского с Березовским. Не мешало бы помириться и с Березовским. Они с Путиным, наверное, несовместимы, но если бы это произошло, то был бы хороший тандем. Березовский в основном защищается, но не всегда находит удачные ходы. Я, разумеется, понимаю, что на фоне того, что сейчас происходит, никакого примирения быть не может.
- Мы с вами все о политике да о литературе, а в молодой московской жизни вы, помнится, были знаменитым стилягой, который любил джаз...
- Не знаменитым, а провинциальным стиляжкой - не более того. Джаз я действительно люблю начиная с 12 лет. Помню пошел смотреть «Серенаду Солнечной долины» и совершенно от нее обалдел. И сегодня слушаю джаз каждую ночь по радио. Но сейчас все-таки больше люблю музыку барокко... В «Золотой нашей железке» у меня есть отступление о музыке старинных храмов. Там я высказался по этому поводу - это было еще в самом начале 70-х годов.
- Как же случилось, что вы, подобно другим писателям, закончили медицинский институт?
- Это объясняется очень просто. Когда я кончил школу, то в обществе был парией. Мои родители сидели в тюрьмах и в ссылках, и мне было трудно поступить куда бы то ни было. А в то время, если ты никуда не поступал, то на тебе можно было поставить крест. И моя мама и отчим в Магадане сказали мне, что врачи в лагере выживают. Так что они ждали, какая судьба мне уготовлена. И если бы не сдох дядя Джо, там я бы и оказался.