ДИАНА ВИШНЕВА: БУДДИСТКА И ОХОТНИЦАПОСЛЕДНИЙ ТРОФЕЙ - ПАРИЖСКАЯ ОПЕРА

Последние лет десять русский балет в Париже был редким гостем. Разве что в 1998 году, когда на берега Сены еще выезжали победители премии «Триумф», здесь показывали «Очарование маньеризма» и «Сны Японии» в постановке Алексея Ратманского с участием артистов Большого во главе с Ниной Ананиашвили и Татьяной Тереховой из Мариинского. Но вот недавно балетные контакты вступили в период оттепели. Ролан Пети поставил а Большом «Пиковую даму» и «Собор Парижской богоматери». Российские танцоры появляются в парижской Опере и, говорят, некоторые даже получат ангажемент. В парижском театре «Шатле» завершился «Русский сезон», который продолжался почти целый год. Последней ласточкой стал приезд 26-летней примы Мариинского Дианы Вишневой – лауреата «Золотой маски» 2001 года. В парижской Опере она танцевала Китри в «Дон Кихоте», а на днях - заглавную партию в «Истории Манон» в постановке британца Кеннета Макмиллана. Парижские критики называют Диану Вишневу и Светлану Захарову лучшими российскими балеринами.

— После Светланы Захаровой и Николая Цискаридзе, танцевавших в «Баядерке» на парижской сцене, настала ваша очередь – вначале в «Дон Кихоте», а затем и в «Истории Манон»...
— Это чистая случайность, а не какая-то закономерность. Видимо, парижская Опера меняется и постепенно открывает двери для русских артистов. И к нам приезжают французы, которые недавно выступали в России с нашим балетом и остались в полном восторге. Когда танцуешь в такой смешанной паре, испытываешь совершенно другие чувства.
— Говорят, что французы приглашают российских артистов по той причине, что у них сейчас возник дефицит на балетных звезд...
— Это вопрос не ко мне... В любом случае, моему поколению повезло, что появилась такая возможность. Парижская Опера имеет свою особую ауру. Таких сцен в мире всего несколько – Мариинский, Большой, «Метрополитен». Здесь ко мне все очень внимательны, поэтому у меня праздничное настроение. В «Дон Кихоте» мой партнер Хозе Мартинез предлагал подстраиваться под меня, но мне, напротив, было интересно научиться тому, как танцуют в Опере. Для профессионала нет никаких трудностей за несколько репетиций освоить ту или иную постановку и найти общий язык.
— Вы не робели, впервые ступив на эту сцену с ее строгими канонами?
— Естественно, робела, хотя я знала многих французских танцовщиков, а в Мариинском танцевала с Манюэлем Легри в «Манон». Но это совсем не то, когда ты едешь со своим материалом, накопленным в Мариинском, танцуешь и представляешь свой театр. Ситуация в Париже оказалась другой. Мне пришлось полностью слиться с их труппой, и я, конечно, этого боялась.
— «Дон Кихот», подобно большинству балетов парижской Оперы, идет в постановке Нуреева. Чем она отличается от той, в которой вы танцевали?
— Нуреевская «Спящая», которую я танцевала первый раз в этом году в «Ла Скала», и его «Дон Кихот» - это совершенно другие спектакли. Другие оркестровка, адажио, акценты, па. Когда танцуешь, надо чувствовать себя в спектакле комфортно и органично. В Нурееве, у которого свой особый стиль, как и во всяком балетмейстере, что-то нравится, а что-то нет. В его «Дон Кихоте» мне нравится особенная театрализованность.
— Партия Китри, которая, кажется, была первой в вашей карьере, наверное, одна из самых любимых?
— Нет, она, скорее, нелюбимая, хотя мой дебют был именно Китри, когда я еще училась в балетной школе на 3-м курсе. Мне нравятся более драматические партии - Жизель, Джульетта, Манон.
— Когда-то вы исполняли партию Китри с Фаруком Рузиматовым.
— Он, конечно, гениальный танцовщик. Подобные ему, наверное, появятся еще не скоро. Балерин такого уровня намного больше. Женщины более органичны балету, да и изначально балет был делом женским, а партнер выступал в роли «носильщика». Нуреев стал первым, кто усовершенствовал мужской танец.
— В постановке «Дон Кихота» участвовали и другие россияне. Декорации выполнены Александром Беляевым, а костюмы – Еленой Ривкиной, которые сейчас много работают с парижской Оперой.
— Я их не знаю, но костюмы действительно просто великолепны...
— Как вам танцуется «Щелкунчик», который оформил Михаил Шемякин?
— Этот «Щелкунчик» все называют шемякинским, забыв даже и о балетмейстере, и о композиторе. Его и надо смотреть как шоу Шемякина.
— Кировский театр в свое время возглавлял Олег Виноградов, который утверждал, что его балет - музей, но не лавка древностей...
— И замечательно, что это музей. Но и в нашем музее постоянно что-то меняется, появляются новые программы, постановки.
— И все-таки классический балет бывает утомительно консервативным.
— Он основа всего, требует высшего профессионализма. Он самое трудное, что можно танцевать.
— Какая балетная концепция вам ближе – школа представления или переживания?
— Танцовщики, как скульпторы, ищут пластический язык, который позволяет выразить свое внутреннее переживание.
— Французы считают вас одной из самых ярких балетных звезд мира. Но и у вас не все сразу складывалось благополучно. Вишневу даже не сразу приняли в Вагановское училище? Куда же смотрели педагоги?
— Мои учителя все делали правильно. Они постоянно мне давали импульс, который помогал мне работать, чего-то добиваться. Для меня это была определенная закалка. Все неудачи меня только укрепляли и делали сильной.
— Как формируется ваш репертуар, в котором уже около 30 партий?
— Я к нему подхожу очень осторожно, ни за что сгоряча не хватаюсь. Я всегда мечатала, придя в театр, станцевать Жизель, но понимала, что мне надо набрать определенный опыт, чтобы подойти к этой партии. Сейчас я также мечтаю о «Лебедином», но до этого мне надо было станцевать «Раймонду» и некоторые другие балеты. У каждого свой путь. И если бы я сразу начала с «Лебединого», то, наверное, в этой роли я вообще ничего не смогла бы показать. Для меня важно найти свой язык к каждому балету, и сейчас я начинаю понимать, как я бы хотела станцевать эту партию.
— Вас называют современной балериной еще и потому, что вы много танцуете у современных хореографов – Баланчина, Роббинса, Пети, Ноймайера, Ратманского...
— Я бы также очень хотела работать с Матсом Эком и, в частности, в его «Жизели». Мне нравится его стиль, философия танца. Матса Эка обычно не воспринимают те, кто любит классический балет. Его постановки вызывают протест, а мне, наоборот, они дают импульс, благодаря которому я иначе начинаю танцевать классику. Я вижу в его балетах то, что другие, быть может, не принимают.
— У Ратманского вы недавно танцевали в «Золушке»?
— Я не думаю, что это тот балет, который останется на века, но это самая интересная работа в нашем театре за последние годы.
— Мне кажется, что могли бы получиться замечательные балеты на темы некоторых книг – возьмем, к примеру, набоковскую «Лолиту»...
— Безумно много сюжетов – я не знаю, почему их не ставят. А возьмите фильм Pretty woman (Красотка). Да и вообще мне бы хотелось сняться в кино с учетом того, что я балерина. Сыграть в фильме типа «Танцующая в темноте» - как это сделала певица Бьорк.
— Есть ли сегодня композиторы, которые пишут балетную музыку, как это делали Чайковский или Минкус?
— Может быть, и есть, но я не знаю, где они. Нет больше и балетмейстеров, в том числе и русских. Не рождаются они что ли? Эпоха Григоровича закончилась. Есть Ратманский, но и он основном работает не в России, а на Западе. Борис Эйфман? Но он очень специфический постановщик. Возможно, хореографов, как и артистов балета, надо растить?
— А вам не приходилось работать с Морисом Бежаром?
— Я танцевала в одном из его балетов. Я его обожаю. Мы к нему ездили, знакомились, хотели установить контакт, но как-то не получилось.
— У вас невероятное количество призов. Вы свои награды принимаете всерьез?
— Для меня они как поддержка. Артистам необходимы аплодисменты, их нужно хвалить. И просто ужасно, как о нас пишут сегодня критики. Порой, читая статьи, думаешь: «Как же надо не любить то, что они смотрят!» Русский язык, конечно, великий и могучий, но откуда они берут такие слова?! Для танцора самый большой критик – он сам. Все балетные артисты чего-то добиваются только самоедством, которое даже можно назвать мазохизмом в легкой форме Для нашей профессии нужны люди определенного склада. Она для сильных. Чтобы преодолеть себя, нужно огромное терпение, самопожертвование, исключительная дисциплина.
— Значит, вы железная девушка?
— Железная... Но иногда очень хочется быть слабой. Но и в слабости бывает сила.
— Вы по природе своей лидер - атаман?
— Наверное, да. Я наполовину татарка, и поэтому у меня в крови такой зажигательный темперамент. Еще в школе вела ребят за собой. Я вовсе не хочу быть лидером, но часто получалось так, что если не я, то ничего не двигается, все стоит на месте.
— Бывает ли, что от успехов кружится голова?
— Я получила «пятерку» в балетной школе еще в третьем классе, когда был жив знаменитый педагог Константин Михайлович Сергеев. Тогда, помню, в школе был шок: «Такая маленькая и уже имеет «пятерку». Что же будет дальше?! Она зазнается! Мне уже не хотелось этой оценки.. Да и сейчас я понимаю, как мне далеко до совершенства. Если я и бываю довольна собой, то только сиюминутно.
— Развито ли у артистов балета чувство зависти?
— Оно должно быть обязательно – так же, как и конкуренция. Чем больше в труппе хороших артистов, тем сильнее стремление к совершенству. Всем сейчас хватает и работы, и места под солнцем.
— Вы патриот Мариинского театра или вы везде чувствуете себя в своей тарелке?
— Я патриот и своего города, и своего театра, но с удовольствием приезжаю в другие города.
— И вас легко отпускают из театра?
— Когда как. Если важные гастроли, то я не могу уехать. Все оговаривается заранее, хотя в театре это сделать трудно. У нас, как на фронте, все меняется за один день. Присутствует русский хаос.
— Балет – ваша всепоглощающая страсть. Остается ли у вас время на простые житейские радости, или служенье Терпсихоре не терпит суеты?
— Одним только высоким жить невозможно. Дай бог, чтобы хватало времени на личную жизнь Я люблю природу и животных. У моих родителей кот, а у человека, с которым я живу, - такса.
— В вашей артистической уборной лежит книга Джона Фаулса «Коллекционер». Каков круг ваших литературных интересов?
— Я очень люблю японцев – Акутагаву, Мисиму. Увлекаюсь буддизмом как философией жизни. Я человек крещеный, верующий и православный, но мне близок и буддизм, его понятия доброты, отношения к людям. Он помогает осознать свой внутренний мир, найти гармонию, помочь людям тем, что ты сам чувствуешь. Балет – это медитация, внутренняя сосредоточенность и самоконтроль. Свои чувства и переживания - чтобы передать их зрителю - надо видеть со стороны. У меня иногда бывает перебор эмоций, и благодаря таким буддистским медитациям я могу что-то в себе уравновесить.
— Словом, буддизм на службе балета?
— Да, помогают упражнения с дыханием, для поддержания внутренней гармонии. К тому же я человек очень интуитивный... Это мне помогает и в балете, и в отношениях с мужчинами. Я фаталистка, верю в судьбу, в свое имя и в свой гороскоп. Верю в число 13, с которым у меня все связано. Все не просто так. Ни одной случайности в жизни не бывает.
— Вы Диана – охотница? Какой ваш главный трофей?
— Любовь (смеется). Я только сейчас начинаю это понимать, и мне порой становится страшно.
Париж