Последний приют Сервантеса

Где оборвался след жизни Мигеля Сервантеса, одного из величайших писателей всех времен и народов? – Этот вопрос в свое время казался мне интересным, но я понимал, что если ни в одной энциклопедии, ни в одном словаре нет упоминания о том, где покоится прах великого автора «Дон Кихота», значит, найти ответ на мой вопрос не так-то просто. В том, что Сервантес на самом деле является самым успешным писателем в истории литературы, сомневаться не приходится, – по числу экземпляров, напечатанных на многих языках мира, его лучшая книга стоит на втором месте после Библии. Естественно, что испанцы этим очень гордятся, места, где он жил, окружены большим вниманием, но даже среди испанцев, видимо, есть лишь единицы, видевшие своими глазами могилу знаменитости. В это трудно поверить, но – чего проще! – спросите любого из побывавших в Испании знакомых или коллег и послушайте, что они скажут...
Чтобы вашим именем назвали улицу, надо быть очень известным человеком. И не просто известным, такое право нужно заслужить всей жизнью! В самом центре Мадрида я свернул с шумной плазы Канова де Кастильо на тихую улицу Сервантеса и подумал о том счастливом миге озарения, когда писатель придумал своего Дон Кихота, рыцаря из Ламанчи.Самое смешное, что сегодня в мире Дон Кихот куда более известен, чем его создатель. Попросите любого школьника нарисовать или описать Дон Кихота, он это запросто сделает. А спросите кого-нибудь, как выглядел Сервантес, и человек задумается, потому что на самом деле никто не знает, как он выглядел в жизни. Дон Кихот настолько глубоко вошел в историю и сознание людей, что невозможно представить себе, что он – лишь талантливая выдумка своего создателя, который в те годы настоящим писателем фактически не был. Так себе, любитель, от глухой тоски занявшийся сочинительством. Однажды, сидя в своей комнате в захолустной деревушке в Ламанче, он обмакнул перо в чернила, и вдруг на белом листе бумаги «появился» пеший рыцарь очень печального образа. Позже тощий и нескладный Дон Кихот оседлает своего Росинанта и не спеша отправится прямо в... историю. Он стал великим гораздо раньше, чем его создатель... Вспоминая это, я шел по улице Сервантеса, держа в руках номер недавно вышедшего популярнейшего американского журнала о путешествиях «Conde Nest Traveler», в котором была помещена статья журналиста Киса Нутбума «Человек из Ламанчи». По командировке солиднейшего журнала он отправился в Испанию с единственной целью - побывать во всех местах, связанных и с Сервантесом, и с Дон Кихотом. Меня привлекла не вся статья, а лишь тот ее фрагмент, в котором автор описывает трудности поиска места, где был захоронен почти четыре столетия назад Мигель Сервантес де Сааведра. Проведя два месяца в Испании, К. Нутбум решил во что бы то ни стало поставить победную точку в своем поиске и добраться до священного места. Сделать это ему не было суждено, поскольку никто из простых мадридцев или даже деятелей туристского бизнеса помочь ему не мог: они и сами мечтали бы побывать на могиле писателя. Нутбум говорит об этом дословно следующее (цитирую журнал): «...На соседней, очень узкой улице я нашел монастырь, в котором был похоронен Сервантес. На прикрепленной к стене мраморной доске было написано: «Здесь, в монастыре Святой Троицы, похоронен великий испанский писатель Мигель Сервантес де Сааведра в 1616 году по воле самого писателя». Почему именно в этом монастыре? Потому что когда-то в молодости Сервантес был спасен из алжирской тюрьмы одним из монахов этого иезуитского ордена, уплатившим пиратам за него немалый выкуп.
Я искал входную дверь и с трудом нашел ее. На стук никто не отозвался. Вдруг услышал, как заскрипела другая дверь, каковую я раньше не заметил. Она приоткрылась, и из-за двери выглянули две монашки. «Правда ли, что здесь похоронен Сервантес?» - спросил я. Одна из них быстро ответила: «Да...Но его здесь нет»... «Даже если и нет, - продолжил я, - может быть, вы позволите мне попасть вовнутрь монастыря, чтобы хотя бы поглядеть на место, где он когда-то был похоронен? Хотя бы на минутку»... «Нет, это невозможно», - строго ответила другая. «И все-таки, есть здесь его могила или нет?» - настаивал я. «Нет-нет, никакой могилы нет», и моя последняя надежда исчезла вместе со скрипом закрываемой двери. А может, и правда нет, ведь писатель мог исчезнуть, тщательно маскируя собственные следы»...
Когда я прочитал эти слова и понял, что даже присланный сюда спецкор уважаемого журнала не смог пробиться к могиле Сервантеса, во мне вдруг восстало чувство профессионального протеста против такой исторической несправедливости. А раз так, то я решил сделать все возможное и невозможное, чтобы довершить дело, которое не смог довести до конца приезжий коллега. Мне захотелось увидеть могилу-«невидимку» своими глазами. Я понимал, что желание – желанием, но у меня не было так много времени, как у Нутбума... Забегая чуть вперед, скажу, что я все же попал в монастырь, поклонился праху Сервантеса и сфотографировал его надгробие. Но прежде чем я расскажу, каким чудом все случилось, нужно поведать хоть немного малоизвестного о человеке, к месту погребения которого я так стремился.
В свое время я дважды пересек Ламанчу и узнал, что не одним Дон Кихотом знаменита эта область Испании. Оказалось, что гурманы на первое место ставят местный сыр, а уж потом – Рыцаря Печального Образа. Понять их легко – сыр приносит им куда больше доходов. Я любовался местами, где странствовал храбрый рыцарь, я глядел на его «врагов» - сохранившиеся до наших дней мельницы, и меня не оставлял вопрос: почему Сервантес придумал книгу о таком странном герое? Что вызвало в нем этот образ? И, кажется, нашел разгадку писательской тайны. По-моему, он придумал своего Дон Кихота с единственной целью – чтобы рядом с ним вечно жил еще один такой же неудачник, как он сам. Сервантес чувствовал себя таким несчастным, что ему просто необходим был кто-то, кто еще несчастнее, чем он. Он придумал рыцаря, чтобы восторжествовать хоть над кем-то! Но ему не повезло и здесь: герой с годами стал намного более известным, чем его автор, создатель.
Можно ли не верить в Судьбу, если знакомишься с его немыслимой жизнью? Представьте себе: Сервантес родился в семье невезучих купцов, которые никак не могли свести концы с концами в своих делах. Родители, в конце концов, разорились, но на остатки денег все же отправили сына учиться в Италию, возлагая на него тайную надежду. А сын учиться не захотел и отправился искать приключений в армии наемников. Пока семья металась, переезжая то в Севилью, то в Мадрид, он участвовал в битвах, прибился к пиратам и воевал вместе с ними. В одной из баталий недалеко от Барселоны алжирские пираты оказались сильнее испанцев, и через день Сервантес оказался в мрачной арабской тюрьме. Родители пытались собрать деньги на выкуп сына, но не смогли. Никто не знает точно, как случилось, что за будущего писателя заплатил монах иезуитского ордена, но на воле Сервантес пробыл не слишком долго. Будучи сборщиком налогов, он однажды пожалел кого-то из бедняков и взял с него меньше положенного, о чем немедленно донесли властям соседи. Снова тюрьма. Мигель вправду был замечательным человеком, он так сердечно помогал другим узникам, что они сами собрали деньги и купили ему «вольную». Только после этого он забрался в ламанчскую глушь и пристрастился к писательству. Но мир никогда не узнал бы о странствиях Дон Кихота, если бы случайно не сломалось колесо кареты одного мадридского издателя, проезжавшего деревню, где жил Сервантес. Пока чинили колесо, издатель разговорился с сидевшим тут же писателем. А когда столичный гость прочитал несколько листков рукописи, он заволновался и попросил своего визави принести все, что у того было из написанного. Тут же издатель выдал автору тысячу песет (сумма, о которой тот даже не мог мечтать!) и отбыл в Мадрид. Примерно через год автор получил отпечатанную в типографии первую часть «Дон Кихота». Получил и... горько заплакал. Ничего особенного – к пятидесяти четырем годам любой неудачник может стать сентиментальным. Еще через несколько лет была закончена вторая часть романа, но свою книгу писатель уже не увидел. Незадолго перед смертью Сервантес перебрался в Мадрид, где жили его родственники. Он был, как говорится, беднее церковной мыши, его мало кто знал – ведь испанцы сначала «не заметили» блистательный фантастический роман, который на самом деле, конечно же, был вполне реалистическим произведением, написанным больше о себе, чем о Дон Кихоте. Сервантес умер в том самом доме, у которого я стоял июньским вечером. Конечно, дом перестроен, в 1616 году он был наверняка не четырехэтажным, а пониже... Но крошечный «провал» в фасаде, где ютится фруктовая лавка, - как будто из того давнего времени. Уважаемый автор американского журнала немного напутал: по улице Сервантеса дом имеет номер 2, а не 20, как сказано в журнале.
Пословица о том, что мир тесен, вполне справедлива и для литературного мира Испании XVII века. Любопытно, что в те же годы напротив дома Сервантеса жил другой великий писатель, Лопе де Вега. Знали ли они друг друга? Общались ли? Вряд ли. Ведь Лопе де Вега к тому времени был очень знаменит как автор двух тысяч пьес и «двадцати миллионов строк», как говорят о нем в наши дни. А Сервантес был всего лишь нищим автором первой части «Дон Кихота». Но их именам все же не суждено было расстаться до наших дней: оказалось, что монастырь, где похоронен Сервантес, стоит на улице... Лопе де Вега, всего в пятистах шагах от места, где Сервантес умер.
Вы видите на моих снимках великолепно сохранившийся монастырь. Снаружи монастыри часто похожи на крепости или тюрьмы. Собственно, так оно и есть: для их обитателей мощные стены – надежная защита. Я медленно обходил шаг за шагом здание, как будто готовился к его осаде. Постоял перед громадной мраморной мемориальной доской с портретом Сервантеса и, наконец, приступил к исполнению главной задачи.
Как попасть вовнутрь? Как убедиться в том, правду ли сказали Кису Нутбуму монашки? И почему он отступился от своей задачи – неужели просто поверил словам о том, что «здесь нет никакой могилы»?
Главные ворота монастыря были заперты наглухо, видно было, что их не открывали не один десяток лет. Единственная дверь рядом с воротами поддалась и впустила меня в темный, довольно просторный вестибюль, в котором было три двери. Одна из них явно вела в привратницкую, за внутренним окном я увидел слабый свет. На мой стук вышел пожилой мужчина. Любые мои попытки объяснить, зачем я пришел, ни к чему не привели. Он абсолютно не понимал по-английски, а испанского я не знаю. Я перешел на язык жестов, выручавший не однажды в путешествиях по свету. На этот раз он что-то понял, но показал мне убедительными движениями двух рук, что попасть вовнутрь АБСОЛЮТНО невозможно. Что было делать? Я вышел на улицу и стал наблюдать за прохожими. Спрашивать о том, говорят ли они по-английски, было нелепо, но на всякий случай я обращался почти к каждому с просьбой о помощи. Услышав слово «инглиш», они убыстряли шаг. И вдруг я увидел: прямо на меня шла молодая женщина на костылях. Когда мы поравнялись, я в полной безнадежности обратился и к ней. Она так обрадовалась, что тут же забросала меня вопросами: откуда я? кто я? чем занимаюсь? зачем стою у этого мрачного монастыря? Она неплохо говорила по-английски, ей, кажется, некуда было спешить, но она не знала главного - у меня нет времени на то, чтобы развлекать ее праздной беседой. «Пожалуйста, помогите мне попасть сюда, - заговорил я, - там живет сторож, с которым я не могу объясниться. Поговорите с ним, пообещайте что угодно за помощь»...
Они говорили несколько минут, я понимал по тону, что ничего не выходит. Тут-то все и стало ясно: оказалось, что это женский иезуитский монастырь с жесточайшими правилами, даже само нахождение мужчины за его стенами здесь практически исключалось. Кроме того, сейчас монашки готовятся к вечерней мессе... Как же быть, думал я, неужели так и уйти ни с чем, как это сделал Нутбум? Я понимал, что последний шанс уплывает из рук, прочувствовал, видимо, все то, что испытал и мой коллега из журнала. И вдруг у меня появилась мысль, показавшаяся спасительной. В конце концов, даже самые мощные запоры смекалка иногда открывала быстрее, чем ключ!.. Я поблагодарил свою добровольную помощницу, и она ушла. Веря в то, что на свете есть мистический «язык», помогающий понять любого человека без слов, я старался найти ниточку, ведущую к проблемам монастырского сторожа. Пока я думал, старик неожиданно стал отчаянно жестикулировать. Я перевел на свой язык его жесты примерно так: «Ну, раз уж ты такой настырный, я пойду и поговорю с настоятельницей. Монашки не должны видеть вас, а вы – их. Если все будет хорошо, если я получу разрешение, я вернусь сюда через другую дверь, вот эту. А теперь – ждите!».
Я стоял в полутемном, но очень чистом помещении, глаза привыкли к мраку, и время уже не играло никакой роли. Самое главное – из какой двери появится старик! Прошло не менее четверти часа, и, к моему полному удивлению, скрипнула вторая, «успешная» дверь. Он улыбнулся, поманил к себе и поднял вверх правую руку с растопыренными пальцами. Дважды, как спортивный судья, он показал мне, что разрешает войти в монастырь, но на пять минут. Только пять! Я ринулся к двери, но он остановил меня. За дверью послышались легкие удаляющиеся шаги. Он даже придержал меня за руку, а когда шаги стихли, приоткрыл дверь, и мы вошли в длинный коридор. Еще два поворота, и сторож распахнул передо мной дверь монастырской церкви. Она была маленькой, но исключительно красивой. Паркетный пол блестел, а алтарная стена казалась сделанной из червонного золота. Несколько распятий стояло на алтарной «полочке» в окружении простых стеклянных ваз с белыми гладиолусами. В самом центре алтарного пространства стояло надгробие – как будто саркофаг (белоснежный, на ультрамариновом основании) был аккуратно «вставлен» под мраморный стол, прочно стоящий на коринфских ножках-колоннах. Золотые резные гирлянды сходились у крупного, тоже золоченого, деревянного резного картуша со странным крестом посередине – одна линия креста была голубой, другая – алой.
Я стоял и смотрел вокруг, пораженный не столько увиденным, сколько тем, что это был не сон... Двух минут из выделенных мне пяти как ни бывало. Еще за полминуты я показал ему, как нужно снять меня у надгробия, и он отлично справился с задачей. Надгробие было накрыто длинным, узким белым покрывалом. Пять подсвечников стояли на нем, а на резном аналое стояло Священное Писание. Еще минута ушла на съемку. Старик деликатно наблюдал со стороны за моими действиями. Когда я окончил снимать, он подошел и сказал, дублируя слова жестами: «Вот здесь и покоится Сервантес». Я с сожалением показал ему на часы и как бы спросил: «Пора?». Он снова поднял вверх правую руку, указывая на укрепленную высоко доску с текстом, который я быстро переписал. Затем он опустил руку вниз, и я увидел литую решетку, закрывающую окно, начинающееся от самого пола. Раньше впопыхах я ее не заметил. Позже, уже дома, в Нью-Йорке, мне перевели написанное на верхней доске: «Здесь похоронен Мигель Сервантес де Сааведра и его жена Каталина де Салазар Эспоса». Ниже по мрамору шла странная темная полоса, как будто кто-то вычеркнул одну строку, а под ней было выгравировано: «Сор Марсела де Сан Феликс, дочь Лопе де Вега».
Вот, оказывается, что! – никогда раньше я не читал о том, что Сервантес был женат. И почему в этой же усыпальнице оказалась дочь Лопе де Вега, соседка автора «Дон Кихота»?
Я подошел к решетке, закрывавшей окно, и обомлел – там, внизу, за ним находилась комната, в которой более десятка монахинь медитировали, молились или просто что-то читали. Я быстро отошел, чтобы не привлечь их внимания, не смущать покой женщин, сумевших оставаться наедине с Богом даже в самом центре шумного Мадрида, в пяти минутах ходьбы от музея Прадо. Сторож кивнул – пора было уходить. Говоря непонятные ему слова благодарности, я мучительно думал о том, стоит ли добавить к словам деньги. Будь что будет! – решил я и вынул из кармана десять долларов. Было бы ужасно, если бы этим я обидел старика. Но он улыбнулся, аккуратно спрятал бумажку в карман и сказал что-то еще. С легким сердцем я перешагнул порог и оказался на улице Лопе де Вега. Было почти темно. Я испытывал ощущение опустошенности, какая приходит к человеку после исполнения очень заветного желания. Ведь правда – еще недавно я стоял почти безнадежно у этой же двери, а теперь покидал монастырь, сумев поклониться могиле великого испанского неудачника, сделавшего другого испанского неудачника знаменитым на весь мир. Я вышел на Пасео де Прадо. Был чудесный вечер. Не хотелось думать о том, что уже завтра я окажусь снова в Нью-Йорке. Зато я пытался представить себе, как обрадуется коллега из журнала «Конде Нест Тревелер», когда получит сделанные только что снимки места, до которого он так и не сумел добраться. Настроение было прекрасным, все казалось простым и ясным, лишь два вопроса все еще не давали мне покоя: один - как могло случиться, что Сервантес и Шекспир умерли в один и тот же день, час и почти в одну минуту? И второй – как могло случиться, что сторож монастыря ордена иезуитов все же пустил меня в их обитель?