Классика Напрокат
Ни для кого не секрет, что литература плодит еще больше литературы, и «Улисс» Джойса, например, не появился бы на свет не будь уже на свете «Одиссеи», как и трилогия О’Нила «Траур к лицу Электре» вышла прямиком из плодотворной завязи эсхиловой «Орестеи». Греческая легенда о Пигмалионе, поэтически обработанная Овидием в его «Метаморфозах», произвела множество литературных бастардов, включая пьесу Бернарда Шоу, которая, в свою очередь, дала жизнь популярнейшему мюзиклу. Не будет преувеличением сказать, что почти вся мировая литературная продукция единоутробна, пронизана кровным родством и внутрисемейными связями. Во всяком случае, фамильные черты почти назойливо бросаются в глаза в самых разных по времени и национальности литературах.
Это наблюдение общего характера привожу здесь, чтобы установить границу между законной литературной преемственностью, когда обращение к вечным темам служит предлогом или поводом для собственного красноречия, и литературной реставрацией, когда классика переживается писателем интенсивно, творчески – как образец для подражания, как насущный хлеб. Причем прилежной копиистике старого образца придается, как правило, характер личного вдохновения и творческой продуктивности.
Такой парадокс творческого сознания – восприятие оригинальным заимствованного, новейшим – цитатного случается в эпоху усталости от поисков новых форм с синхронным ощущением бесперспективности этих поисков. В такие времена автор припадает к богатейшему литературному наследию, которое воспринимает личным наследством с еще не до конца реализованным творческим потенциалом, - с передовой позиции литература пятится в глубокий и, в рассуждении эпохи, плодотворный тыл.
Я говорю о ведущем направлении в нынешней американской прозе. Один за другим появляются романы с героями и фабульными схемами, взятыми напрокат из кладовых старой литературы.
Вот роман Лин Хейр-Сарджент под английским названием «Н» (эйч), где автор заимствует из классического произведения Эмили Бронте «Грозовой перевал» сюжетную схему, героев, приемы и интонацию, подхватывая и развивая в роман оборванную в «Грозовом перевале» сюжетную линию о внезапном, в три года, превращении героя Хитклиффа из сироты-найденыша и нищего батрака в преуспевающего джентльмена. Работа автора здесь в основном реставрационна, творческое усилие и честолюбие направлены на овладение чужим голосом – на то, чтобы писать неотличимо под Эмили Бронте. И с этой смиренной, отнюдь не легкой задачей стилизации под классика автор романа «Н», похоже, справился – к радости бесчисленных поклонников Эмили Бронте, которые склонны в припадке сговорчивого воображения, принять современную имитацию за великий оригинал, возобновленный после 150 лет молчания.
Замечу, что к литературной реставрации тяготеют сейчас не только авторы, но и массовый читатель. Как всегда, здесь трудно сказать, кому принадлежит инициатива предпочтения - писателям ли, предвосхитившим вкусы публики, или публике, продиктовавшей писателю свой заказ. Но одно несомненно: читательское влечение к имитациям и ретроспективным стилизациям прослеживается как на уровне литературы ширпотребной (вспомним бестселлерный ажиотаж вокруг романа «Скарлетт», написанного по заказу публики как продолжение известного романа Маргарет Митчелл «Унесенные ветром»), так и в серьезной прозе, свидетельство чему шумный успех уже упомянутого романа «Н», написанного под Эмили Бронте, и превосходной стилизации под Шарлотту Бронте - недавно переизданного романа Джин Райс «Широкое Саргассово море».
Продолжу список нынешней, заимствованной из мировой классики литературы. Роман Джейн Смайли «Тысяча акров», удостоенный Пулитцеровской премии, страдает всеми видами осложнений от адаптации сюжетной схемы «Короля Лира» к материалу из жизни современных фермеров в штате Айова. Механически приспосабливая фабульные формулы шекспировской драмы для оформления инородного (другой группы крови) материала, автор «Тысячи акров» невольно смещает смысловую окраску и направленность этого материала – возникает пародийная изнанка сюжета: бурный драматизм истории короля Лира из штата Айова заменяется напыщенной мелодрамой. Премированный этот роман пострадал от излишней преданности автора классическому образцу. А преданность в литературе, известное дело, никогда не окупается. Получаются следствия, нежелательные для самого подражателя.
Но и поверхностное копирование чужих сюжетов без собственной мотивировки, судя по роману Уокера Перси «Ланселот», непродуктивно в литературе. В нынешней версии «Ланселота» действует джентльмен с американского Юга, впадающий в безумие от мерзости и несовершенства современного ему мира. Связь со старинным оригиналом автор поддерживает цитатно – попросту разбрасывая по сюжетным линиям славные имена Ланселота, Персеваля, волшебника Мерлина. «Ланселот» Уокера Перси явно не состоялся, это роман-цитата, роман с претензиями, но без содержательного наполнения. Автор слишком понадеялся на готовый художественный эффект от заимствованного им литературного образца.
Очевидно, что в случае реставрационной работы в прозе творчески эффектными будут сочинения перелицовывающие, формующие, а не повторяющие старую конструкцию. К таким явным удачам литературной ретроспективы относится роман Джоффа Раймана «Уоз», дающий реалистически бытовую мотивировку волшебным событиям из сказки Франка Баума «Мудрец из страны Оз». Русскому читателю эта сказка известна в переработке Александра Волкова под названием «Волшебник изумрудного города». Сказочная Дороти в романе Джоффа Раймана – реальный ребенок в тяжких условиях семейного неблагополучия. Эмоционально подавленная и сексуально травмированная отцом, Дороти сублимирует страх и обиду в яркие фантазии, легшие в основу сказки о волшебной стране Оз.
Так же художественно выразительным оказался примененный Дональдом Бартельмом в его посмертно опубликованной повести «Король» прием контрастного совмещения старой сюжетной схемы и новейшего материала – автор, с хорошо обоснованной патетикой, переносит легендарного короля Артура из лесов древней Британии на поля сражений Второй мировой войны.
Подводя итоги модного в американской прозе стиля ретро, хочется уподобить его игре джазиста высшего класса: втягивая классические мелодии в водоворот своих виртуозных импровизаций, он их переиначивает, перелицовывает, соединяет – преображая во что-то диковинное, ранее не известное, несомненно свое.
Елена Клепикова
