Романтик

Лицом к лицу
№21 (369)

Поводом для этого, второго моего интервью с выдающимся пианистом Евгением Кисиным послужил, казалось бы, мелкий бытовой факт: в ответ на посланную ему мою книгу Женя прислал коротенькое письмо: «Книгу получил, уже читаю с большим интересом...». Тонко, мило, интеллигентно...

- Женя, наше с вами интервью девятилетней давности закончилось вопросом: какой самый большой триумф в жизни вы испытали? Ваш ответ был: «...Наверное, самый большой тот, который еще не испытал». Позвольте мне задать тот же вопрос, но с небольшой коррекцией: какой самый большой триумф вы испытали за последние 9 лет?
- Было несколько ярких моментов. Вспоминаю свой первый приезд в Россию в 1997 году после пятилетнего отсутствия, получение там премии «Триумф». Другое событие, о котором не могу не упомянуть, произошло летом того же года. Я сыграл сольный концерт на фестивале Proms в лондонском Альберт-холл, вмещающем 6000 зрителей. Это был первый фортепианный концерт за всю более чем столетнюю историю этого фестиваля.

- На какое время вперед расписан ваш график? Вы знаете, например, где будете 6 мая 2005 года?.
- В год я играю 40-45 концертов. 6 мая 2005 года буду в Нью-Йорке, так как 1 мая в Карнеги-холл играю в четыре руки с Ливайном. В программе - Шуберт, концерт будет записываться «живьем».

- Извините, Женя, мою неосведомленность, но я знаю лишь Джеймса Ливайна – дирижера оркестра «Метрополитен-опера».
- Он же прекрасный пианист! Правда, не выступает с сольными концертами, но довольно часто исполняет камерную музыку. Кроме того, сделал немало записей, будучи аккомпаниатором таких, например, певцов, как Лучиано Паваротти, Джесси Норман, Кэтлин Бэттл, Криста Людвиг. Пару раз мы с Ливайном уже играли в четыре руки - на фестивале в Вербье, в Швейцарии.

- Не могли бы вы назвать несколько имен ваших коллег – пианистов (и пианисток!), чье творчество вам симпатично?
- Вы, наверное, имеете в виду пианистов современных, то есть ныне живущих? Это пианистка из Аргентины Марта Аргерих, с которой мы тоже играли в Вербье и в четыре руки, и на двух роялях. Кто еще? Кристиан Циммерман, Ричард Гуд, Мюрей Пирайя, Даниэль Баренбойм. Очень люблю Раду Лупу. Он румын, точнее, румынский еврей. Ну и, наконец, Андраш Шифф.

- О Баренбойме я слышал... Что же вы, Женя, не назвали ни одного русского имени?
- Пожалуйста: Григорий Соколов, конечно, Владимир Ашкенази, который, к сожалению, в последнее время больше дирижирует, чем играет на фортепиано.

- Ваш репертуар, насколько мне известно, огромен. В него входят только произведения классиков? А Шнитке, например, или Шостаковича исполняете?
- Шнитке – нет, а вот Шостаковича играю с большим удовольствием, впрочем, пока не так много: сыграл только его Первый концерт. Хотя сочинений для фортепиано у Дмитрия Дмитриевича достаточно: две сонаты, цикл из 24 прелюдий. Им же написаны прекрасные сочинения с участием фортепиано: Трио, Квинтет, виолончельные, скрипичные и альтовые сонаты. Правда, его виолончельную сонату я играл в 1988 году, когда был еще учеником Гнесинской десятилетки. Партию виолончели исполнял мой хороший приятель Ваграм Сараджян, ныне живущий в Хьюстоне.

- Один музыкальный критик назвал вас романтиком. Вы согласны с этой характеристикой?
- Да. Определенно согласен.

- Знатоки вашего творчества говорят также, что у вас в руках все произведения Шопена. Это так, Женя?
- Ну нет, не все, конечно, и всех никогда не будет. Потому что не все произведения Шопена гениальны, особенно – ранние. Из трех его сонат Первая, я бы сказал, совсем неинтересная. Конечно, Шопен занимает центральное место в моем репертуаре, я играю довольно много его произведений: оба Концерта, Вторую и Третью сонаты, 24 прелюдии, разные ноктюрны, полонезы, мазурки. Четыре баллады, много чего.

- Судьба какого музыканта, не обязательно пианиста, вызывает ваше сочувствие, сожаление и тому подобные чувства?
- Сразу приходят в голову Шуберт и Моцарт – рано умершие в нищете. Конечно, Чайковский, Шостакович, всю жизнь тайно сопротивлявшийся режиму. Хотя, может, не испытав на собственной шкуре всего того, что ему пришлось испытать, он не написал бы такую музыку. Впрочем, так же, как и Чайковский, только в другом смысле. Вспомню еще Владимира Владимировича Софроницкого, который тоже жил в бедности и довольно рано умер.

- Я где-то читал, что Сталин иногда приглашал В.В. на дачу, любил слушать его игру. И однажды спросил, в чем Софроницкий нуждается. Тот, нуждавшийся во многом, ответил: «Спасибо, ни в чем».
- Я знаю другую версию. По приказу Сталина Софроницкий вместе с Гилельсом, скрипачкой Галиной Бариновой и виолончелисткой Мариной Козолуповой был отправлен в Потсдам, куда Трумэн привез Юджина Листа. Мне рассказывали, что Сталин спросил тогда Софроницкого: «Говорят, у вас тяжелое жилищное положение?». И Софроницкий ответил «Да», но никаких позитивных последствий этот ответ не имел. Сталину больше понравился Гилельс, потому что был некрасив, маленького, как и Сталин, роста. А Софроницкий был высоким и красивым мужчиной.

- Вы успели посмотреть фильм Романа Полански «Пианист»?..
- Фильм замечательный, произвел на меня огромное впечатление.

- Со времени нашего первого интервью прошло 9 лет, вы не раз бывали в России. Что вас там поразило?
- Последний раз я побывал в России в конце декабря – начале января нынешнего года. Играл в Санкт-Петербурге, на фестивале Темирканова «Площадь искусств». На открытии фестиваля мы (с оркестром под управлением Темирканова) играли Второй концерт Брамса, а двумя днями позже я сыграл сольный концерт. Запомнилось, как пограничница в аэропорту Ленинграда попросила у меня автограф, - это было очень приятно.
А потом я снова столкнулся с тем, что уже подзабыл и что раньше не до конца сознавал, потому что был еще ребенком. Пожалуй, нигде в мире нет такого, чтобы люди, работающие в концертных залах, так горячо интересовались музыкой. Имею в виду уборщиц, гардеробщиков, буфетчиц, рабочих сцены. Они чувствуют себя частью всего этого, любят музыку и слушают ее. Это был один из самых трогательных моментов.

- Вы – человек известный. К вам часто обращаются с просьбами? Кого-то послушать, что-то рекомендовать?
- Только что я вернулся из Вашингтона. После концерта ко мне подошла китайская семья – родители и двое маленьких детей. Вручили мне видеокассету с просьбой посмотреть и послушать игру их восьмилетнего сына. Я просмотрел запись, позвонил этим людям, и мы обстоятельно поговорили.

- Сейчас очень большое число китайцев и японцев, по крайней мере, здесь, в Америке, занимаются музыкой. Как вы считаете, они составляют конкуренцию русским?
- В будущем - составят. И тот китайский мальчик, и японские дети, чьи видеокассеты я смотрел раньше, если будут развиваться правильно, составят всем, а не только русским сильную конкуренцию, поскольку они невероятно талантливы. Кроме того, и у японцев, и у китайцев богатая музыкальная культура. В Китае музыкальные традиции существовали еще тогда, когда нынешних европейских народов и в помине не было. Я был в Японии десять раз и очень люблю их народную музыку. И вообще, несмотря на свою внешнюю сдержанность, я бы сказал, на чрезвычайную внешнюю сдержанность, японцы народ сентиментальный и горячий.

- Что читаете сейчас, Женя?
- Дневники Святослава Рихтера. Это необыкновенная книга. В течение четверти века, в последний период жизни, он записывал свои впечатления о многих концертах и прослушанных записях. Мысли Рихтера узнаешь от первого лица, а не в чьем-то пересказе. В конце книги приведены данные о количестве сыгранных им концертов, о том, в каких городах и странах мира он играл. Меня поразил полный репертуар Рихтера, составивший колоссальную цифру, 903 произведения!

- А правда ли, что Рихтер, послушав игру 12-летнего Жени Кисина, сказал: «Учить этого мальчика нечему»?
- Я о таком никогда не слышал, во всяком случае, я для него никогда специально не играл. В его дневниках моя фамилия один раз упомянута, он слышал мою игру по телевизору. Правда, это было не лучшее мое выступление.

- В нашем разговоре прозвучали фамилии Рихтера и Гилельса, и это естественно. Я вспоминаю покойного педагога моей дочери – Марию Александровну Шарикову. Она считала Гилельса более лиричным, более глубоким пианистом, чем Рихтер...
- Это музыканты бездонной глубины. Что же касается лиризма, то и у того, и у другого лирика вряд ли была одной из главных черт. Между ними, я думаю, гораздо больше сходства, чем различия. А кто из них лучше – невозможно сказать, ибо речь идет о музыкантах высочайшего уровня. Конечно, всегда находились люди, отдававшие предпочтение либо одному, либо другому. Иногда это предпочтение принимало ненужные формы, то есть, отдавая дань одному, другого люди чуть ли не отрицали. Нет, не отрицали, а принижали. Я ценю и люблю обоих. Ни тот, ни другой не были лириками в чистом смысле этого слова. Конечно, лирика не может не играть роли в творчестве любого крупного музыканта. И все же, говоря о Рихтере и Гилельсе, я сперва назвал бы глубину, а потом уже – лирику.

- Не могли бы вы, Женя, прокомментировать строки поэта Евгения Евтушенко:
Я знаю, что такое слава, –
она ошейник из цветов.
- Абсолютно согласен с поэтом, кое-что знаю по себе. Во-первых, слава в большой степени лишает человека свободы: чем больше человек известен, тем менее свободным он становится. Во-вторых, слава накладывает на тебя огромную ответственность.

- Что бы вы пожелали нашим эмигрантам в Америке?
- Я хотел бы пожелать им обретения того, о чем они мечтали, отправляясь в эмиграцию. Желаю всем им счастья в новом доме.


Наверх
Elan Yerləşdir Pulsuz Elan Yerləşdir Pulsuz Elanlar Saytı Pulsuz Elan Yerləşdir