Берега Владимира Набокова

Лицом к лицу
№21 (369)

69-летний Дмитрий Набоков - единственный сын великого русского писателя, его переводчик, издатель, хранитель семейного очага. Окна его апартаментов в швейцарском городке Монтре, где он меня принимал, открыты на заснеженные Альпы, подернутые сиреневой пеленой, у подножия которых застыла стальная чаша озера. Сразу над озером возвышаются крыши гостиницы «Монтре-палас», где Владимир Набоков провел последние 17 лет жизни. Сюда он переехал с женой Верой в 1960 году после всемирного успеха «Лолиты», поселился в отеле Монтре-Палас, где провел последние 16 лет жизни. Он избрал Монтре за его прекрасные пейзажи, богатое разнообразие бабочек - как известно, писатель был общепризнанным ученым-энтомологом - и относительную близость к Милану, где в те годы жил их сын. В холле отеля несколько лет назад была установлена скульптура писателя, выполненная русским скульптором Александром Рукавишниковым. Здесь же на местном кладбище и похоронен писатель рядом с женой.
Более двух десятилетий сын писателя занимается литературным наследием своего великого отца. До этого он вел преимущественно праздную жизнь в постоянных разъездах и путешествиях, увлекаясь автомобильными гонками и скоростными состязаниями на катерах. Обладая прекрасным голосом, Дмитрий Набоков, пройдя в 1961 году конкурс одновременно с Лучиано Паваротти, пел в опере. Попав в серьезную автомобильную аварию в 1980 году, Дмитрий Набоков оставался в течение 10 месяцев прикованным к кровати в больнице Лозанны. «Я сказал себе, что в опере достаточно хороших басов, и что, возможно, мой самый важный вклад в жизни будет состоять в том, чтобы управлять как можно лучше литературным наследием отца. Хотя я не питаю иллюзий. Со мной или без меня, Набоков останется тем, кем он был: великим писателем».
- Дмитрий Владимирович! Где сегодня больше всего читают и издают Набокова - на его исторической Родине или на Западе?
- В количественном смысле - в России, в качественном - на Западе. Советская Россия подписала конвенцию об авторских правах только в 1973 году. И это значит, что авторские права распространяются только на книги, опубликованные после этого года, а все остальное - «свободная охота». В результате в эту «дыру» проскочили десятки миллионов экземпляров без всяких авторских прав. И, что гораздо важнее, - не было никакого художественного контроля. Папа защитился от плохих переводов только в двух случаях - «Других берегов», которые переписал для русского читателя, и «Лолиты». Потом мы с мамой занимались «Пниным» и «Бледным огнем». Это не помешало другим делать свои переводы, в том числе трем разным переводчикам «Аду»... Постепенно я взял на себя задачу познакомиться с переводчиками и понять, кому можно доверять, кому нельзя, и отдать в надежные руки будущие переводы.
- И над чем же работают наши переводчики?
- Я просматривал перевод, сделанный Ильиным «Смотрите на арлекинов!» - последнего романа моего отца. Это один из самых удачных переводов на русский язык.
- В своем романе «Другие берега» Владимир Набоков упоминает о старом родовом доме В Санкт-Петербурге: «Наш розовый гранитный особняк был N 47 по Большой Морской ». Сейчас там открыт музей Набокова.
- Музей уже давно открыт под началом Вадима Старка, директора русского набоковского фонда. Он занимает целый этаж и располагает хорошим подбором документов. Кое-что из материалов дал я, многое нашли в России, в том числе папино пенсне, которое он недолго носил, скорее в шутку. В доме сохранилась комната, где папа родился. В нем был и один из первых гаражей в Петербурге, где стояли автомобили моего деда. На одном из них папа въехал в канаву - его первое и последнее приключение за рулем.
- С тех пор он больше не водил?
- Каждый год он говорил моей матери, которая научилась водить машину в 40-х годах в Америке: «В этом году я получу права». Тогда мама сказала: «Поедем на большой паркинг торгового центра в воскресенье, когда он пустой». Там стояла всего одна машина, и он поехал прямо на нее, но все-таки избежал столкновения... Потом несколько лет подождал и снова заговорил о водительских правах. И это осталось семейной шуткой. С раннего детства ему хотелось иметь мотоцикл, но не получилось.
- Давайте вернемся к тем временам, когда в русской эмиграции Набокова, писавшего под псевдонимом Сирин, заметил и высоко оценил Бунин. Как у него складывались отношения с русскими собратьями по перу?
- Была дружба с Буниным, Алдановым и другими. Мой отец должен был сделать выбор - на чем сосредоточиться в жизни. Многие писатели в те годы обожали сборища, обеды, разговоры о литературе вместо того, чтобы ее создавать. Мой же отец предпочитал запираться в квартире и работать.
- До сих пор литературоведы спорят по поводу того, был ли он писателем русским или английским. Кто - то из критиков увидел в его творчестве «нерусские» черты - вернее, черты, не свойственные русской литературе...
- Отец в этом отношении уникум. Когда наступала война, когда кончалась старая Европа, отец понял: нужно перейти на другой язык, потому что эмиграция, которая его читала, исчезала. Английский язык он знал с раннего детства, учился в Кэмбридже. Но «выдумать» Америку, как он «выдумал» Европу, по его словам, не так легко, то есть овладеть таким богатым стилем и способностью выражения, как на русском - нелегкое дело...
- Потеря России была для него трагедией?
- Главная трагедия в его жизни - это потеря отца (известного юриста и публициста, одного из лидеров кадетов - Ю.К.), который, защищая Милюкова (бывшего министра иностранных дел Временного правительства - Ю.К.), был застрелен в Берлине. Затем потеря родины - не в смысле, конечно, самоваров и икон. Он потерял ту Россию, где прошла его молодость. Не материальное богатство, которое не играло никакой роли, а богатство человеческое. И, конечно, потеря своего языка. Отец не считал себя ни русским, ни американским, а просто писателем. Он любил Америку и надеялся, что Россия когда-нибудь вернется на правильный путь, хотя и не ожидал таких быстрых перемен. Правильнее всех сказал в телевизионном фильме, в котором мы вместе участвовали, Андрей Битов: Набоков не русский, и не американский, это русский писатель, который вышел и завоевал космос.
- Герой одного из его романов произносит фразу, которая, несомненно, имеет отношение к самому писателю: «В спорте, я думаю, никогда не было человека, который был бы чемпионом мира и по теннису, и по лыжам. Однако в двух столь различных литературах (как русская и англоязычная - Ю.К.), как трава и снег, я был первым, кому удалось совершить такой подвиг...»
- С этим можно согласиться, ибо точного аналога в истории литературы никогда не было.
- Если мы уж заговорили о спортивных чемпионах, то надо сказать несколько слов о его увлечениях - он был вратарем, занимался теннисом, не говоря о любимых шахматах...
- Отец действительно очень любил спорт, и это отчасти семейная англофильская традиция. С раннего детства и всю жизнь, как бы много он ни занимался сочинительством, как бы ни прятался от меня, шумного мальчишки, в ванной, где писал, сидя на биде, он всегда посвящал время моей матери и мне. Папа меня научил многим видам спорта, который считал важным для формирования характера, - теннису, лыжам, шахматам. Он учил меня и боксу, и я всегда здорово старался его «побить»... Кроме того, я единственный человек в мире, которому Набоков давал уроки русской грамматики... Он учил меня многим вещам - как подходить к жизни, как видеть детали. Он никогда меня не заставлял писать, но предлагал идеи, темы. И главное, он научил меня чести, гордости и оптимизму - трем качествам, которые помогли ему самому пережить очень трудные времена.
- Вы даже вместе ловили бабочек. Владимир Владимирович как-то сказал о них: «Они выбрали меня, а не я их...»
- Он брал меня с собой на прогулки по горам, когда отправлялся на охоту за бабочками. И очень трогательно, что на этикетках разных выставок написано: «Поймано Владимиром и Дмитрием Набоковыми». Когда я стал заниматься горным спортом, то привозил ему с какой-нибудь вершины редкий экземпляр бабочки. И сейчас мы готовим том о бабочках в папиной литературе, в его рисунках. Книга будет называться «Бабочки Набокова» и состоять из трех частей: бабочки в литературе, бабочки в научной работе моего отца, которую только теперь начинают принимать всерьез и называть амазонских бабочек именами его героев из книг; выдуманные им бабочки, которые он рисовал в редких случаях в специальных книгах. Эта книга выпускается «Бикон пресс» в Бостоне. Неизвестная ранее глава «Дара» входит в литературную часть этой книги.
- Он хотел, чтобы вы стали писателем?
- Мои родители хотели, чтобы хотя бы одну вещь я хорошо делал в жизни... После того, как я закончил занятия в Гарварде по литературе и истории, меня приняли на факультет права, но из-за царящей там атмосферы я быстро потерял интерес и начал заниматься музыкой. Мои родители считали, что если я хочу быть певцом, то надо быть первоклассным. Сначала учился в маленькой консерватории в Гарварде, потом брал частные уроки в Нью-Йорке. Потом переехал в Италию, где закончил свои занятия в Милане, но не был собой доволен на сто процентов, несмотря на то, что мне удалось выиграть конкурс в 1960 году в Реджо-нель-Эмилио около Пармы, в самом оперном районе Италии. Паваротти победил среди теноров, а я - среди басов. А нашим призом было выступление в «Богеме», где мы пели вместе.
- Почему же не состоялась ваша оперная карьера?
- Уверен, что я сделал в жизни правильный выбор, отказавшись в 1980 году от оперного пения, которое требует много времени. Я считал более полезным заниматься литературным наследством отца. Слежу за переводами, сам делаю их, когда возможно, на всех языках, которые знаю, проверяю, стараюсь выбирать правильных издателей. С моим участием был доведен до конца проект фильма «Лолиты» с моим другом режиссером Эдрианом Лайнзом. Я считаю, что результат первоклассный.
- Лучше, чем знаменитая картина Стэнли Кубрика?
- Этот талантливейший человек всегда хотел делать свое собственное кино, но ему трудно было осуществить адаптацию чужого произведения. Его «Лолита» сделана с большим искусством, с изумительными актерами, но - и мне отец сам говорил об этом - имеет мало отношения к книге. Кубрик попросил папу сочинить сценарий для фильма. Он написал около 400 страниц - они, кстати, скоро будут изданы на разных языках, - из которых нужно было извлечь концентрированную версию. Наконец, эта версия была дана Кубрику. Но он все переписал.
- Существует ли еще неизвестный Набоков?
- Есть одна глава «Дара», найденная в Библиотеке Конгресса, куда мои родители в 50-х годах передали некоторые материалы. У моего отца был замысел продолжить «Дар», но, в конце концов, он оставил его таким, как он есть. Первые пять страниц мама, которая была его машинисткой, отпечатала, и остались 45 рукописных со многими поправками карандашом на двух сторонах прозрачной бумаги. Местами почти невозможно разобрать. Наконец, мы уговорили академика Долинина, замечательного набоковеда, съездить в Вашингтон и воспользоваться для расшифровки текста самыми совершенными машинами. Это было безумно трудно. Он на 95 процентов расшифровал то, чего лучшие набоковедские глаза не осилили. Это дало мне возможность работать по ясной рукописи. Если бы мой отец решил ее публиковать, то, несомненно, упростил бы ее - он не хотел зря мучить читателя. Теперь мне приходится брать на себя большую ответственность - укорачивать и разделять фразы... Найдена и неизвестная дополнительная глава к «Другим берегам». В ней мой отец занимается шутливой и жестокой самокритикой - будто какой-то критик пишет о его книге, он критикует себя более жестоко или серьезно, чем кто бы то ни было.
- Не превратилась ли со временем для Набокова Россия в «саркофаг с мумией», который хранил у себя один из его героев?
- Может быть, сейчас его точка зрения на Россию, когда в ней возникает зародыш новой жизни и культуры, изменилась бы... Я поехал в Россию впервые в 1995 году, а потом - в 1998-м только тогда, когда подумал, что мои родители одобрили бы такую поездку... Оказанный мне прием был замечательный - мне обещали, что будут принимать, как сына Пушкина. Так и произошло - папу это порадовало бы.
- Какую из книг, посвященных Набокову, вы считаете наиболее интересной?
- Самая лучшая книга - это биография новозеландца Брайна Бойда в двух томах. Первый посвящен русским годам, а второй - американским. Первый том уже вышел в России...
- Из русских классиков Набоков выше всего ставил Пушкина, Гоголя и Толстого. Но в Достоевском видел не более чем «журналиста», автора «полицейских романов»...
- Он видел в его книгах поверхностную, наивную сентиментальность, довольно скверные русский язык и стиль, фальшивый мистицизм. Он иногда относился юмористически и к Достоевскому, и к Фрейду, но он никогда не критиковал вещь, не изучив ее полностью. Он прочел всего Достоевского, читал посвященные ему лекции, признавал его достоинства.
- Не сказывалось ли набоковское негативное отношение к Советскому Союзу и на его оценках советских писателей? «Доктор Живаго» он назвал романом «болезненным, бездарным, фальшивым», очень критически относился к Солженицыну?
- Это не совсем так. Он очень уважал Солженицына за его страшное прошлое, за его храбрость. Но мой отец не был бы честен перед собой, если бы сказал, что Солженицын - великий писатель. Потому что литературный стиль и талант писателя - это одно, а философская и политическая храбрость - это другое. Он очень сожалел, что встреча с Солженицыным из-за глупого недоразумения не состоялась. И Солженицын выдвигал отца на Нобелевскую премию, так что между ними не было никакой враждебности. То же и с Пастернаком. Он очень любил его стихи, написанные в молодые годы. Но нельзя считать «Доктора Живаго» протестом против режима - там даже не упоминается ни первая революция, ни Временное правительство. В книге ничего по-настоящему антисоветского нет, и роман для меня такая скука, что я бросил после первых страниц.
- Что побуждало Набокова отдавать так много сил переводам русской литературы на английский, включая «Евгения Онегина»?
- Переводы делал главным образом я - мы сотрудничали, пока папа был жив. Я ему давал первую версию с разными альтернативами. Он принимал многое, а иногда придумывал собственное и заменял. Но ему нужны были переводчики 9 романов и множества рассказов, которые он написал по-русски. В Америке он не мог найти хороших. Тогда отец предложил издательству «Даблдей» попробовать одного молодого переводчика, не назвав его имени, на «Герое нашего времени». И мне поручил перевод как пробу. После его одобрения вышла книга, которой до сих пор пользуются в американских университетах. После этого он мне поручал другие переводы, и первым было «Приглашение на казнь». Это было начало сотрудничества, которое длилось много лет. Он преподавал Пушкина, «Евгения Онегина», а переводов не было. То есть были, но безумно неточные, комические. Поэтому он решил сам сделать перевод для его курса, не думая ни о рифме, ни о ритме, жертвуя всем, чтобы создать литературный перевод. «Онегину» папа посвятил десять лет - помимо перевода самой поэмы, он еще написал три книги комментариев.
- Нравилась ли ему преподавательская деятельность?
- Все, что он предпринимал, старался делать как можно лучше. Зная, что в Америке отец будет заниматься новым делом, он приехал из Европы уже с курсом лекций, которые оказались очень полезными. Его критиковали, что он читал по тексту, но, слава Богу, этот текст был, и студентам не приходилось записывать. Это были гениальные лекции. Он начал преподавать в Стэнфордском университете вскоре после нашего приезда в Америку. Преподавал очень хорошо и входил во вкус - да еще у него был актерский талант. Нравилось ли ему преподавать - это другое дело. В письмах он не раз говорит: «Мне надоело, надоело преподавать! Я хочу писать!» Потом успех «Лолиты» дал ему некоторую свободу и возможность писать. И он с некоторой жалостью ушел из университета Корнелля, где пользовался полнейшей свободой - для него создали его собственный факультет. Некоторые идиоты говорят, что его прогнали из Корнелля из-за «Лолиты». Напротив, там им очень гордились.
- Тяжелая ли ноша быть сыном гения?
- Тяжелая в том смысле, в каком спортсмену надо поднять огромный груз и не свалиться с ним. Я эту тяжесть стараюсь держать над головой как можно лучше... Пока меня не клонируют, только я один и могу всем этим заниматься. Как я уже говорил, я работаю над труднейшим переводом новой главы «Дара». Как бывший альпинист я могу сравнить это с подъемом на высокую гору: кажется, что вершина уже покорена, но за ней всегда открывается другая, еще более высокая.
- Из всех покоренных вами вершин набоковская самая трудная?
- Восхождение на нее продолжается много лет. И она непокоримая. Я создал фонд в Америке, который продолжит мою работу. Набоковедам еще предстоит открыть и узнать очень многое.
- Почему после 20 лет жизни в Америке Набоков решил все-таки в 1960 году вернуться в Европу ?
- Во-первых, хотелось подышать европейским воздухом и ознакомиться с послевоенной Европой. Во-вторых, я принял решение продолжать занятия пением в Милане, и мои родители хотели быть недалеко от меня, а в Монтре они нашли атмосферу заброшенного, старого мира - в начале века это был модный курорт. «Монтре-палас» напоминал отцу гостиницы и дома его юности. Ему надо было иметь свой уголок, чтобы писать, находиться недалеко от меня, быть недалеко от гор и бабочек. И в этом «Паласе», который виден из окон моего нынешнего дома, родители поселились на верхнем этаже меньшего из двух корпусов. В маленькой комнатке с чудесным видом на озеро и на горы. Отец очень ценил красоту природы и всегда меня критиковал, когда я неправильно называл птицу или дерево, считая, что детали - одна из основных ценностей и сокровищ мира. В отеле он писал утром стоя, потом сидя, и потом лежа, а потом опять стоя. Выходил всегда к нам, чтобы рассказать что-нибудь забавное. А летом отправлялся ловить бабочек.
- Набокова приглашали в Советский Союз?
- Да, пытались заполучить разными способами. Для них, конечно, с точки зрения пропаганды, это было бы большим успехом. Они очень любили «получать» обратно знаменитостей.
- Но у него не было ни малейшего желания съездить на свою Родину?
- Он ездил туда только в стихах. Я был первым из нашей семьи, который там побывал, и в частности первым, кто съездил в Москву. Мой отец никогда в ней не был - это опровергает утверждение тех, кто приписывал ему агеевский «Роман с кокаином». Папа писал только о местах, которые знал.
- Случалось ли ему встречаться с советскими писателями?
- После его смерти к нам приезжал Максимов и другие писатели, выехавшие из России. Но при жизни он благородно ограничивал контакты, потому что за это можно было сесть в тюрьму. Многие потеряли работу из-за того, что имели его книги.
- Ваша собственная жизнь полна приключений: вы были и певцом, и альпинистом, и страстным автогонщиком...
- Мой дом полон не только книг, компьютеров, рабочих материалов, но и всяких таких развлечений, как игрушечный поезд в саду, радиоуправляемые вертолеты, гоночные автомобили - у меня три «Вайпера», на которых я участвовал в гонках, и другие механические и спортивные забавы. Но это не должно давать обо мне неправильного впечатления. Если бы вы знали, как у меня мало времени остается на все это...
- Где хранятся его рукописи, письма и все то, что называется архивом?
- Набоковские материалы переехали из моего личного архива в Швейцарии, где остались копии, в отдел ценных манускриптов Нью-йоркской публичной библиотеки.
- Не подумываете ли вы об издании в России академического полного собрания сочинений вашего отца, включая письма?
- Мы как раз это и хотим сделать, и тогда постепенно уйдут в тень все пиратские издания. Это непременно состоится, но нужно потерпеть.


Наверх
Elan Yerləşdir Pulsuz Elan Yerləşdir Pulsuz Elanlar Saytı Pulsuz Elan Yerləşdir