Кремлевский вирус паранойи

Ведь так легко нравственную распущенность, особенно на историческом расстоянии, признать за душевную болезнь и под этим предлогом освободить память мнимо больных от исторической ответственности.
Василий Ключевский об Иване Грозном

Был ли Сталин на самом деле сумасшедшим? Этот вопрос тревожил его современников и мучит его потомков по сю пору. Первый диагноз ему был поставлен за четверть века до его смерти, в 1927 году: «типичный случай тяжелой паранойи». В квалификации врача нет сомнений - то был ученый с мировым именем - Владимир Михайлович Бехтерев. В научных кругах европейских столиц была распространена в то время шутка: «Как работает головной мозг, знают только двое - Бог и Бехтерев».
Бехтерев был вызван в Кремль с согласия Сталина: вождь находился в состоянии сильнейшей душевной депрессии. Из-за этого неожиданного вызова Бехтерев явился на съезд психиатров и невропатологов с опозданием и на ходу бросил своим коллегам:
- Смотрел одного сухорукого параноика.
Единственным сухоруким в Кремле был Сталин.
Сразу после заседания участники съезда отправились в Большой театр. В антракте к Бехтереву подошли незнакомые люди и увели в буфет, где угостили бутербродами и болтали о пустяках. В тот же вечер Бехтерев почувствовал острые рези в животе и через несколько часов скончался. Слухи о диагнозе Бехтерева быстро распространились по Москве. Никто тогда не сомневался, что внезапная смерть ученого - гонорар за его визит к «кремлевскому горцу», как спустя несколько лет назовет Сталина его тезка - Осип Мандельштам. За это стихотворение его герой также расплатился с автором сполна: ссылкой, тюрьмой, смертью.
У древних народов довольно долго сохранялась наивная привычка убивать горевестников, пока до них не дошла, наконец, неэффективность этой меры: вестник умирал, а весть оставалась. Если бы Бехтерев был убит не в тот же день, когда он поставил диагноз своему высокопоставленному пациенту, а в ту же минуту, то унес бы диагноз с собой в могилу. Тому, что паранойя Сталина стала с тех пор секретом Полишинеля, история обязана болтливости врача и нерасторопности больного. О ней знали все, но никто больше не осмеливался заговорить о ней вслух: судьба Бехтерева была убедительным предупреждением против подобных разговоров. Даже спустя десятилетие после смерти Сталина его отважный обличитель Никита Хрущев, забыв, по-видимому, что он выступает перед аудиторией в 650 человек и Сталин давно уже мертв, понизил голос до шепота и сообщил собравшимся в Кремле деятелям искусств:
- Вы думаете, легко было нам? Ведь между нами говоря... между нами говоря, это же был сумасшедший последние годы жизни, су-ма-сшедший. На троне, - заметьте...
Теперь, спустя 50 лет после смерти тирана, многие российские психиатры принимают паранойю Сталина априори - как установленный и изначальный факт. В самом деле, чем еще объяснить бессмысленный даже с точки зрения борьбы за власть размах его кровавых вакханалий? Паранойя Сталина, по мнению медиков, протекала неравномерно, то обостряясь, то затихая, что вполне соответствует классическому течению этой болезни: психотические приступы, как правило, бывают спровоцированы внешними обстоятельствами. По волнообразности репрессий в ту эпоху судят теперь о наиболее тяжелых приступах паранойи у Сталина: 1929 - 1930, когда Сталин объявил коллективизацию, и под нож пошло русское и украинское крестьянство; 1937, вошедший в историю как год «большого террора»; лето 1941, когда Гитлер напал на Советский Союз, и Сталин на несколько недель полностью устранился от руководства страной; наконец, последний приступ - «дело врачей», единственное из великих преступлений Сталина, которое он так великолепно задумал, но завершить не успел: не судьба. Или История решила на этот раз не допустить плагиата - ведь «дело врачей» должно было послужить прелюдией к окончательному решению еврейского вопроса в России, как «хрустальная ночь» в Германии?
Один из арестованных по этому делу - профессор-патологоанатом Яков Рапопорт, не отрицая у Сталина паранойи, дал впоследствии дополнительное медицинское объяснение этой неоконченной лебединой песне Сталина - замышленному им грандиозному аутодафе над советскими евреями. Сталин страдал в последние годы гипертонической болезнью и артериосклерозом мозга, время от времени у него возникали расстройства мозгового кровообращения - он умер от обширного кровоизлияния в мозг, но при патологоанатомическом вскрытии были обнаружены мелкие полости (кисты) в ткани мозга - следы частых, хотя и незначительных, кровоизлияний.
Именно эти изменения, а особенно их локализация в лобных долях мозга, ответственных за психическую деятельность, и вызванные ими нарушения в психической сфере наслоились на конституционный, свойственный Сталину, деспотический фон и усилили его. Иными словами, «портящийся характер» Сталина был внешним проявлением начавшегося у него артериосклероза мозга.
Своей «докторофобией», вместе с антисемитизмом, Сталин заразил всю страну.
Народ проклинал «убийц в белых халатах», которые по заданию иностранных разведок и сионистских организаций хотели отравить вождя, и жаждал возмездия. На пасху врачей-вредителей должны были по доброй старой традиции казнить на Красной площади. Народ, естественно, волновался: будет ли на казнь открытый доступ или только по пропускам? В срочном порядке строились бараки на Дальнем Востоке, куда должны были депортировать провинившихся евреев, дабы спасти их от справедливого народного гнева.
А пока что массовый психоз охватил империю незаходящего солнца с ее двенадцатью часовыми поясами. Если врачи чуть не сгубили Сталина, то простые люди и вовсе беззащитны перед ними. Аптеки опустели, многие пришлось закрыть. В больницах врачи на глазах у больных глотали таблетки, и только после этого те соглашались их принять. То же - с уколами: сначала раствор вводили в вену врача и только потом - пациенту. А когда пошли толки, будто прозекторы берут гной у раковых больных и мажут ими пациентов, суеверный ужас объял державу, начался массовый исход из больниц, белые халаты внушали панический страх - одинаково больным и здоровым. Даже рожать стали дома, под присмотром неведомо откуда взявшихся повивальных бабок, потому что разнесся слух, что в родильных домах новорожденных умерщвляют.
Ученые сейчас все больше склоняются к мысли, что паранойя часто носит наследственный характер. Зимой 1953 года она сделалась заразной болезнью, ее эпидемия в России была в самом разгаре.
Пересажав всех кремлевских врачей, Сталин оставил самого себя без медицинской помощи в решающий момент своей жизни. И хотя у истории нет сослагательного наклонения, лично меня не покидает ощущение, что, будь врачи на свободе, Сталин, кто знает, возможно, и протянул бы год-другой. Что ж, нет худа без добра.
Впрочем, уже со времен убийства Бехтерева Сталин сторонился врачей, предпочитал обходиться без их помощи. Даже к старости, когда его стали донимать разные хвори - головокружения, спазм мозговых сосудов, гипертония, кислородное голодание, - Сталин продолжал избегать врачей. Как выразился один из его приближенных, «относился к своему здоровью варварски... Иногда ему давал различные таблетки его секретарь Поскребышев, фельдшер по образованию. Вот и все лечение».
Его смерть долго была окутана тайной. Единственные мемуаристы, дочь Светлана и наследник Хрущев, застали его уже без сознания, в агонии, за несколько часов до смерти. В период гласности стало, наконец, известно, как он умирал, со слов его охранников, которые, защищая своего мертвого хозяина, составили коллективные воспоминания. Их эвристическая ценность несомненна, независимо от политических симпатий авторов.
За несколько дней до смерти, 28 февраля 1953 года, Сталин пригласил в Кремль на просмотр очередного фильма Берию, Маленкова, Булганина и Хрущева. То была его последняя встреча с ближайшими соратниками, и, наряду с пьяными выкриками Василия Сталина, что «отца убили», она послужила основой для гипотезы Авторханова об убийстве Сталина его сподвижниками. Увы, среди ближайшего окружения Сталина не нашлось ни одного тираноубийцы. Он не только умер своей смертью - за все тридцать лет его диктатуры никто ни разу не совершил покушения на его жизнь, в то время как сам он убил миллионы мнимых врагов и заговорщиков. Может, искусство единоличной власти в том и состоит, чтобы опережать потенциальных противников и раскрывать заговоры еще до того, как они возникают? Адресуем этот вопрос Никколо Макиавелли.
Кремлевские кинопросмотры, как и следовавшие за ними дачные пиршества, носили регулярный, рутинный характер и одновременно являлись своего рода демонстрацией милости либо, наоборот, немилости Сталина к своим сподвижникам. В последние годы он перестал приглашать на такие просмотры Молотова, хотя тот был предан ему душой и телом и легко (или все-таки нелегко?) смирился с арестом своей жены. Даже после смерти Сталина Молотов выступал против его разоблачения Хрущевым, был исключен за это из партии и восстановлен в ней незадолго до смерти - он умер в 1986 году в возрасте 96 лет таким же твердокаменным сталинистом, каким прожил тридцать лет бок о бок с тираном. А тиран подозревал его в том, что он агент американского империализма на том основании, что, по слухам, находясь в США, Молотов ехал из Вашингтона в Нью-Йорк в собственном вагоне. На какие деньги он купил этот вагон? Выходит, продался американцам. Сталин послал телеграмму с запросом Вышинскому, послу СССР в ООН. Вышинский мгновенно ответил, что в США частные железнодорожные компании и индивидуального вагона у Молотова не было, да и вообще нет такой практики - ездить в индивидуальных вагонах. Тем не менее Сталин Молотова больше на кремлевские и кунцевские просмотры не звал. Судьба его была предрешена. Как и судьба двух других членов Политбюро - Микояна и Ворошилова: их Сталин тоже перестал приглашать на кинопрогоны - считал английскими шпионами. Рассказывая о сталинских заскоках, Хрущев пояснял, что делает это, чтобы было понятно, «какой обстановка была, какие затмения бывали у Сталина в последний период жизни». Если б только в последний!
После просмотра фильма все впятером - Сталин, Берия, Маленков, Булганин и Хрущев - поехали на «Ближнюю», подмосковную дачу Сталина в Кунцеве. Обед, по воспоминаниям Хрущева, затянулся до 5 утра; по словам обслуги в 4 часа Сталин уже остался один. Последнее, что помнит Хрущев, это как Сталин вышел в вестибюль проводить гостей, ткнул Хрущева кулаком в живот, назвал Микитой. Это был хороший знак. «Когда он был в хорошем расположении духа, он всегда называл меня по-украински Микита».
Когда гости ушли, Сталин удивил охрану:
- Я ложусь спать, вызывать вас не буду. И вы ложитесь спать.
Никогда прежде таких распоряжений Сталин не давал.
В полдень 1 марта охрана заметила отсутствие какого-либо движения в комнатах Сталина. Это всех насторожило, но примерно в 18.30 в общем зале зажегся свет. Все с облегчением вздохнули, полагая, что сейчас последует вызов кого-нибудь из обслуги. Но вызова не последовало. 7, 8, 9, 10. Охрану охватило волнение. Еще бы! Явно нарушался распорядок дня товарища Сталина. Хотя и было воскресенье, но по выходным дням расписание Сталина не менялось. В пол-одиннадцатого охрана стала подозревать неладное.

Помощник коменданта дачи П. Лозгачев:
Старостин, будучи старшим сотрудником, стал настойчиво посылать меня к Сталину. Я же отвечал, мол, ты старший - ты и иди первым. Так мы препирались, кивали друг на друга, и каждый боялся входить к Сталину без вызова. Наконец пришла почта. Это послужило поводом зайти к Сталину. Я взял письма и твердым шагом направился на доклад. Прошел одну комнату, вторую, но Сталина нигде не было видно. Наконец заглянул в малую столовую и увидел перед собой ужасную картину. Во мне все оцепенело, руки и ноги отказались подчиняться. Возле стола на ковре, как-то странно облокотившись на руку, лежал Сталин. Он еще не потерял сознание, но и говорить не мог, случилась полная потеря речи. Все же он, видимо, услышал мои шаги и слабо поднятой рукой как бы подозвал к себе. Я подбежал к нему и спросил: «Что с вами, товарищ Сталин?» И в ответ услышал невнятно произнесеное что-то вроде «дз». На полу лежали карманые часы Первого московского завода, газета «Правда». На столе бутылка минеральной воды и стакан.
...Я срочно вызвал Старостина, Тукова и Бутусову. Они тотчас прибежали, и кто-то из нас спросил: «Вас, товарищ Сталин, положить на кушетку?» В ответ последовал слабый кивок согласия. Общими усилиями положили его на кушетку в столовой. Сразу же стали звонить в КГБ Игнатову, но тот оказался не из смелых и переадресовал нас к Берии. Возникла необходимость перенести больного в большой зал. Мы все вместе это сделали, положили Сталина на тахту и укрыли пледом. По всему было видно, что Сталин озяб, очевидно, он пролежал в столовой без помощи с семи-восьми часов вечера... Я остался дежурить возле больного.

М.Старостин, сотрудник для особых поручений:
Я тут же позвонил Маленкову и сообщил о несчастье с товарищем Сталиным. Спустя примерно полчаса Маленков позвонил мне и сказал: «Берию я не нашел. Ищите его сами». Прошло еще полчаса. Звонит Берия: «О болезни Сталина никому не говорите и не звоните».

П. Лозгачев продолжает:
Сижу один у постели больного Сталина. Тяжесть на душе невероятная. Старостин бегает, шумит, мол, звони, Лозгачев, начальству. А кому звонить, когда все, кому положено, о болезни Сталина знают?
К утру виски мои поседели. Я продолжаю находиться возле Сталина один. Минуло два часа ночи, а помощи больному ни от кого нет. В три часа ночи 2 марта слышу: подошла к даче машина. Я обрадовался. Думаю: наконец-то прибыли медики, которым я смогу сдать больного Сталина. Но я ошибся. Оказалось, что приехали Берия и Маленков. Берия, задрав голову, прогромыхал ко мне в зал. У Маленкова скрипели ботинки. Он их снял и, держа ботинки под мышкой, вошел в носках. Встали соратники поодаль от больного, некоторое время постояли молча. Сталин в этот момент сильно захрапел. Обращаясь ко мне, Берия сказал: «Ты что наводишь панику? Видишь - товарищ Сталин крепко спит. Не поднимай шумиху, нас не беспокой и товарища Сталина не тревожь». Я стал доказывать, что товарищ Сталин тяжело болен и ему нужна срочная помощь. Но соратники не стали меня слушать и поспешно удалились из зала.

Сталина никто не убивал, гипотеза Авторханова о заговоре лишена оснований. Любопытно другое: никто из его ближайших соратников не хотел, чтобы Сталин выжил.

Часы пробили 4, 5, 6, 7 утра. Медицинской помощи Сталину нет как нет. Все это стало походить на предательство. В 7.30 утра приехал Хрущев и сказал, что скоро прибудут врачи из Кремлевской больницы.

П.Лозгачев рассказывает, что врачи прибыли между половиной девятого и девятью, то есть только на следующий день, спустя десять часов после того, как охрана обнаружила на полу Сталина. Светлана Аллилуева, которую вызвали позже, вспоминает, что врачи все были незнакомые, впервые увидевшие больного. Оно и понятно: все кремлевские медики находились к тому времени в тюрьме.

Лозгачев:
Медики очень сильно волновались, руки у них тряслись... Осмотрев больного, врачи установили диагноз: кровоизлияние в мозг. Приступили к лечебным процедурам - укол камфоры, пиявки, кислородное вдувание. О хирургическом вмешательстве речь не шла. Какой хирург мог взять на себя ответственность? К тому же Берия нагонял на врачей страх зловещим вопросом: «А вы гарантируете жизнь товарищу Сталину?»

Из правительственных и медицинских бюллетеней о болезни Сталина знала уже вся страна. На даче все чаще раздавались звонки врачей-доброхотов - они просили допустить их к товарищу Сталину и уверяли, что вылечат его. Звонили даже из других стран. Единственные во всей стране, кто не знал о болезни Сталина, были арестованные по его приказу кремлевские врачи. Яков Рапопорт рассказывает, как был вызван в кабинет следователя, но не для допроса, а для консультации:
- Что такое дыхание Чейн-Стокса? Когда встречается такое дыхание? Что можно сделать, чтобы ликвидировать его? Может ли человек, у которого зарегистрировано дыхание Чейн-Стокса, выздороветь?
Доктор Рапопорт, даже не подозревая, о каком больном идет речь, добросовестно объяснил причины и последствия этого явления. Следователь невозмутимо записывал его ответы, а под конец спросил, кого из крупных специалистов он мог бы порекомендовать для лечения столь серьезного больного. Рапопорт ответил, что не знает, кто из специалистов такого ранга находится на свободе, чем поставил следователя в затруднительное положение: заключенный ни в коем случае не должен знать, что делается вне стен режимной тюрьмы.
После небольшой паузы следователь повторил свой вопрос.
- Отличный врач Виноградов, но он у вас, - ответил Рапопорт. - Превосходный врач Вовси, но он тоже у вас. Прекрасный диагност Этингер, но он - опять же у вас. Серьезные врачи оба Когана, но один умер в тюрьме, а другой у вас. Если нужен невропатолог, то самым крупным клиницистом-невропатологом я считаю Гринштейна, так ведь и он у вас тоже...
Позднее выяснилось, что в качестве экспертов были привлечены и другие врачи-арестанты - те из них, кто после пыток были еще способны отвечать на вопросы.
А в Кунцеве тем временем дело близилось к концу. Помимо Светланы, был вызван и Василий Сталин. Он приехал с топографическими картами, не зная причины вызова и боясь, что отец устроит ему экзамен как авиационному начальнику - к тому времени он уже был в чине генерал-лейтенанта авиации. Как всегда, он был под мухой, и узнав, что Сталин болен и ему не оказывалась медицинская помощь более полусуток, закричал:
- Сволочи! Загубили отца!
Члены Политбюро дежурили у постели умирающего. Хрущев, который дежурил на пару с Булганиным, вспоминает, как они обсуждали распределение портфелей после смерти Сталина. О том же, наверно, говорили и Маленков с Берией, когда наступил их черед. Борьба за власть шла у смертного одра, и как Сталин боялся козней своих соратников и старался их предупредить, так и его соратники теперь строили козни, вступали в тайные сговоры. Сталина они уже не боялись - они боялись друг друга. Кремлевский вирус паранойи жил в них давно, со смертью Сталина они от него не избавились, только собственная смерть освобождала их от этой неизличемой болезни.
Больше всех суетился и нервничал Берия. Светлана Аллилуева находит, что он вел себя неприлично - был возбужден до крайности, лицо то и дело искажалось от распиравших его страстей.

Он подходил к постели и подолгу всматривался в лицо больного - отец иногда открывал глаза, но, по-видимому, это было без сознания, или в затуманенном сознании. Берия глядел тогда, впиваясь в эти затуманенные глаза; он желал и тут быть «самым верным, самым преданным».

Иначе описывает Хрущев поведение Берии у смертного одра Сталина:
Как только Сталин заболел, Берия ходил и пылал злобой против него. Он его ругал, он издевался над ним. Ну просто невозможно было его слушать.
Интересно, как только Сталин проявил на лице сознание, пришел в чувство и тем самым дал понять, что он может подняться, выздороветь, и мы стали жать ему руку, Берия сейчас же бросился к Сталину, схватил его руку и начал ее целовать. Когда Сталин опять потерял сознание, Берия поднялся и плюнул.

Нет свидетельств - есть свидетели. Их показания об одном и том же разительно несхожи. Агония Сталина была страшной, особенно в последние часы, лицо потемнело и изменилось, почернели губы, черты стали неузнаваемы, он медленно задыхался. Одним словом, дыхание Чейн-Стокса,- следствие обширного кровоизлияния в мозг. И вот, в какой-то момент, по словам его дочери - чуть ли не в последнюю минуту, он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг.

Аллилуева:
Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью и перед незнакомыми лицами врачей, склонившихся над ним. Взгдяд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И тут, - это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть, - тут он поднял кверху левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно, к кому и к чему он относился. В следующий момент душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела.

Тот же эпизод в описании Хрущева:
Однажды днем... Сталин вдруг как бы пришел в сознание. Это было видно по выражению его лица, он говорить не мог. Он поднял левую руку и начал показывать не то на потолок, не то на стену. У него на губах появилось что-то вроде улыбки... Знаете, почему он показывал рукой? На стене висит картина. Это была вырезанная из «Огонька» репродукция с картины какого-то художника. Там ребенок, девочка, кормит из рожка ягненка. В это время Сталина кормили с ложечки, и он, видимо, показывал нам пальцем и пытался улыбнуться: вот, посмотрите, я в таком же состоянии, как этот ягненок...

Что испытывал умирающий параноик, пославший на смерть миллионы своих граждан? Жалость к самому себе? Обиду, что ему так и не удалось завершить последнее дело своей жизни - «дело врачей»? Или, наоборот, жалел, что пересажал всех кремлевских докторов и сам лишил себя медицинской помощи? А может, глядя на собравшихся у его смертного ложа царедворцев, вспомнил эпизод из пьесы-сказки Евгения Шварца «Дракон», которую запретил, несмотря на заверения, что Дракон - это Гитлер? Уж кто-кто, а Сталин знал, что тираны всех времен и народов похожи друг на друга, как однояйцевые близнецы.
Эпизод этот - предсмертная агония трех голов Дракона, срубленных славным рыцарем Ланцелотом. Каждая голова просит дать ей глоток, ну, полглотка, ну, хоть капельку воды - колодец совсем рядом, но никто из бывших соратников и льстецов так и не исполняет последней просьбы умирающего Дракона.
Никто из соратников Сталина тоже не пришел ему на помощь, не вызвал вовремя врача. А когда врачи явились, было уже поздно.
Одна из умирающих голов Дракона говорит:
- Надо было скроить хоть одну верную душу. Не поддавался материал.
Тиран умирает в полном одиночестве, его соратникам не до него - у его смертного одра они заняты дележом оставленного наследства.
Историки, психологи и политологи гадают, что свело Сталина с ума. В самом деле, вряд ли он родился параноиком. Некоторые полагают, что душевно он сломался после самоубийства жены Надежды Аллилуевой (по неподтвержденной версии, он сам застрелил ее во время политического спора). Другие считают, что его изменила борьба за власть, борьба с врагами - сначала реальными, потом мнимыми. Третьи винят во всем Троцкого, мол, его непримиримая борьба со Сталиным, а особенно его провокационный лозунг «Долой Сталина!» так напугали тирана, что тот, опережая противника, перестрелял миллионы и на этой почве сошел с ума.
Есть также мнение, что окончательно Сталин свихнулся на еврейском вопросе, и его, одна за другой, послевоенные кампании против них - «космополитов», «сионистов», «врачей» и прочие эвфемизмы - вроде бы подтверждают эту гипотезу. Тем более, как метко определил Лев Толстой, «юдофобство - не мнение, не политическое убеждение, не партийный взгляд, а болезненное состояние, дикая страсть... похоть злобы».
Однако вспомним: первый диагноз безумия был поставлен Сталину еще в 1927 году - до гибели жены, до лозунга Троцкого, до «большого террора», а тем более до «дела врачей». Нескольких лет, проведенных в Кремле, оказалось достаточно для Сталина, чтобы сойти с ума.
Причем он не первый безумец на русском троне. А Иван Грозный? А Петр Великий? А Павел? А уж умопомрачения время от времени находили чуть ли не на всех кремлевских оккупантов - от царя Бориса Годунова до президента Ельцина. Если собрать их всех вместе, набралось бы на средней вместимости дом для душевнобольных.
- Ох, тяжела ты шапка Мономаха! - восклицает в отчаянии Борис Годунов у Пушкина.
Шапка Мономаха, которой венчались на царство московские государи, была тяжела для каждого российского правителя. Их всех сводила с ума доставшаяся им власть, словно сам воздух Кремля отравлен вирусом страха. Как писала Ахматова:
В Кремле не жить.
Преображенец прав,
Там древней ярости
еще кишат микробы:
Бориса дикий страх,
и всех Иванов злобы,
И Самозванца спесь взамен
народных прав.
Сталин оставил своим наследникам то, что получил от своих предшественников: кремлевский вирус паранойи. Сам он был болен тяжелейшей ее формой, что нисколько его не оправдывает и не снимает вину за содеянное. Думаю, этот вирус до сих пор бродит за стенами Кремля, и никто из его обитателей не застрахован от заразы.

Впервые опубликовано по-английски в журнале “Partisan Review”