Обнаженная королева (исторический детектив)

Любовь, не мучь жестокостью своей,
Погибнуть помоги иль выжить в злом плену,
И стать в несчастьях твёрже и сильней…

(Стихи Марии Стюарт, написанные ей в
заточении, в замке Татберри)


Пролог

Заканчивался XVI век. Францией правил вероломный циник Генрих III, Испанией - мрачный фанатик Филипп II, Англией - блистательная Елизавета I. Шотландией правил всякий сброд, прикрывавшийся "лживым мальчишкой" Джеймсом VI. А законная королева этой страны Мария Стюарт вот уже 16 лет томилась в плену у своей кузины Елизаветы. Две королевы. Двоюродные сестры. Поистине, только дьявол мог придумать такой поразительный контраст двух женщин одной крови и одного положения.[!] Жизнь Елизаветы - прекрасный сюжет для моралистического романа с классическим хэппи-эндом. Жизнь Марии - сюжет авантюрный, детективный, любовный, подлинно трагичный с хэппи-эндом для ее палачей.
Чему больше всего удивляться в житии Елизаветы? Тому ли, что самая могущественная властительница Европы, мечтавшая о наследнике, так и умерла бездетной. Тому ли, что самая выгодная коронованная невеста Европы так и не вышла замуж. Тому ли, что самая строгая девственница на престоле, созданная только для политики, все же знала огонь любви и ревности, отдавая немалую дань сексу.
Чему больше всего удивляться в жизни Марии? Тому ли, что самая красивая и обаятельная женщина на европейском престоле, созданная только для любви, настойчиво стремилась заниматься большой политикой, в которой ничего не смыслила. Или её поразительному, фатальному невезению в замужестве. Первый брак подарил ей корону, второй - ад семейной жизни, третий - привел ее в тюрьму. Первый любовник подарил ей любовь, второй - ненависть, третий - топор и плаху. Второй ее муж убил первого любовника, второй любовник убил второго мужа, чтобы стать третьим мужем. Третий любовник сделал все, чтобы сгноить в тюрьме третьего мужа. И все это за восемь лет (в 17 лет она в первый раз выходит замуж, а в 26 - попадает в заключение). Елизавета ненавидела Марию за её изящную женственность и откровенную распущенность, Когда 22 июня 1566 года на придворном балу Елизавета узнала о том, что Мария родила мальчика, она едва сумела добраться до спальни и забилась в истерике. Мария презирала Елизавету за её откровенное черствое фарисейство, фальшивое смехотворное девичество и чудовищную скупость. И за то, что уродливая властительница Англии не могла подарить своим обожаемым поданным наследника.
Между ними, между Елизаветой и Марией, стояла третья сила - король Испании Филипп. В апреле 1581 года Филипп присоединил к своим владениям Португалию и достиг вершины славы. Еще ни один европейский государь не правил таким количеством подданных и не обладал таким состоянием как он. Ему принадлежала Америка, Африка и Филиппины. Все его друзья и враги лихорадочно подсчитывали количество воинов и боевых кораблей, которые он готов был выставить , чтобы обрушиться всей своей военной мощью на Елизавету, на эту «нечестивую Иезавель».
Никогда таким ярким не был английский двор. Всходила звезда никому не известного молодого человека, приехавшего из провинции в Лондон, чтобы стать Вильямом Шекспиром. Высоко стояла звезда фаворита Елизаветы - сэра Уолтера Ролли, тридцатилетнего капитана королевской гвардии, мореплавателя и крестного отца будущих Соединенных Штатов. Клонилась к закату звезда сэра Френсиса Вальсингама, секретаря Тайного Совета Её Величества, создателя и руководителя первой в мире профессиональной политической разведки. В это время жили Марло, Дрэйк, Бэкон и многие другие, чья слава переживет века. И те, кто переживет свою славу. И те, кто вовсе не помышлял о славе. Среди них был скромный констебль ночной лондонской стражи Джон Фербанкс, которого как огня боялся весь уголовный мир Лондона, вся вольница устья Темзы. Через 300 лет английские историки "откроют" Фербанкса, назовут его прадедом Скотланд Ярда и самым великим детективом "Старой доброй Англии".

Глава 1
УБИЙЦА ДОЛЖЕН БЫТЬ НАЙДЕН

В трактире было шумно и весело. Джон Фербанкс обнял немку за пухлые плечи, притянул к себе и уткнулся лицом в мягкую грудь. Вдруг его сзади схватили за руку и грубо рванули вниз. "Черти, сейчас они у меня узнают, почем веревка в Ньюгейте!" -подумал Фербанкс и резко обернулся. Но кто-то разом задул все свечи и трактир провалился в кромешную тьму. Фербанкс никак не мог понять, что произошло, а его трясли, не давая опомниться. В тусклом свете, одной уцелевшей свечи он различил какого-то мерзавца и пнул его ногой в живот. Тот взвыл, но руки Фербанкса не отпустил, держал ее мертвой хваткой. Во всем Лондоне такая хватка была лишь у одного человека, у Страшилы. И тут только Фербанкс сообразил, что посреди ночи его будит его помощник по кличке Страшила, каковую кличку он получил то ли за угрюмый нрав, то ли за страшные кулаки. Какого черта! Дьяволы, а не люди! Конечно, служба, он это понимает. Иногда приходилось и по три ночи подряд гулять по портовым тавернам, разыскивать всякую шваль. Но уж если человеку выпадает случай пораньше завалиться в теплую постель, выпив грога, да еще на сон хороший наткнуться, то тогда уж извините, не то помощнику, а и Лорду-констеблю не поздоровится.
- Хозяин... Ну, проснись же... Тут такое дело... Я... это... дежурил, а они... это... налетели... Срочно... Такое дело... Лорд-констебль...
- А, кого? Кто? Какого черта? Кто зовет?
- Такое дело... Лорд-констебль...
Через час в парадной одежде и при шпаге Джон Фербанкс уже входил в покои лорда-констебля Лондона Джона Бриджеса-младшего. Так высоко Фербанкс залетал впервые за все 15 лет своей беспорочной службы. Стены комнаты, в которую его ввел лакей, были обшиты темным мореным дубом, очень мрачным, если бы не несколько больших картин, висевших в строгой симметрии. На одной было изображено озеро и пастух с пастушкой. Вдалеке виднелся домик. "Эх, купить бы такой и горя не знать. Хорошая картина". - подумал Фербанкс. Картина с ветчиной, фруктами и вином вызвала приступ голода. Третья картина была самого игривого содержания. И хотя тугая грудь юной леди, почти выпавшая из корсета, была выписана очень натурально, но сюжет ему не понравился. "Господи, а как же, ежели, положим, дочь или жена увидят... И все такое?" Этот весьма сложный с этической точки зрения вопрос решить он, однако, не успел. Из внутренних покоев вышел полный невысокий человек с одутловатым лицом, напоминавшим козий шотландский сыр. Одет он был в красный турецкий халат с широким фиолетовым поясом. Фербанкс ожидал увидеть статного молодцеватого командира, какие были у них в морской пехоте, когда они высадились в Кале ("Эх, время было..."), и был жестоко разочарован. Тем не менее он вытянулся в струнку и гаркнул приветствие.
Лорд-констебль вздрогнул, поморщился и. не ответив на приветствие, сказал:
- Два дня назад на пустыре за Ладгейтом был найден труп девочки лет 14. Бедняжка была зверски убита. Вам известно об этом?
- Нет, сэр. Дело в том, сэр...
- Плохо, констебль, очень плохо. Я вами недоволен. Мне сказали, что вы лучший сыщик Лондона... Впрочем, к делу.
Лорд-констебль сделал длинную паузу, чтобы Фербанкс осознал важность последующего.
- Об этом убийстве узнала Ее Величество. Это с ее чувствительностью, с ее голубиным характером...
Лорд-констебль вновь замолчал со значительным выражением лица, а Фербанкс тоскливо подумал: '"Уж помолчал бы о ее чувствительности. Слышали..."
- Сэр Вальсингам пытался ее утешить, - продолжал лорд-констебль, - но Её Величество изволила даже топнуть ногой. У нее слезы появились в глазах. Понимаешь, что это такое?
Фэрбанкс вновь вытянулся в струнку, показывая, что он, да, вполне понимает.
- Ее Величество приказала сэру Вальсингаму разыскать убийцу. Сэр Вальсингам передал приказание Ее Величества мне... А вы явились сюда через два часа...
- Я, сэр...
- Помолчите, я не кончил. Вы должны разыскать убийцу не-мед-лен-но. Но...
После "но" воцарилось тягостное молчание. И Фербанкс вдруг уловил в лице лорда какую-то растерянность.
- Но... сэр Вальсингам при этом произнес такие слова: "Передайте вашим бол... Вашим людям - пусть не очень уж усердствуют..." Вы понимаете...
- Нет, сэр...
- Подумайте... И... займитесь этим не-мед-лен-но.
- Прямо сейчас?
- Не-мед-лен-но!
- Слушаю, сэр!
"Слыхал я, что ты дурак, - подумал Фербанкс, выходя, - но чтобы такое... Немед-лен-но... Немедленно домой... и выпить чего-нибудь... Ух, какой холод! Известное дело -февраль. Согреться и закусить куском холодной телятины, который Кетти оставила на утро. А где я этого убийцу найду. Он ведь, чертов колпак, своего имени на девчонке не написал. Ладно, утром с ребятами поговорим... Все 20 лет, каждый раз у Фербанкса возникала одна и та же мысль: как же я найду преступника? И всегда эта мысль завершалась одним и тем же: ладно, утром поговорим с ребятами.


Глава 2.
КОМАНДА ФЕРБАНКСА

Вообще-то их было десять. Но двоих убили, когда ловили Висельника. Два раза он уходил от петли. Поэтому так и называли. Когда его брал Фербанкс, то уйти он уже не смог, но смог убить двух хороших парней. Фербанкс никого не брал на их место. Начальство ему несколько раз предлагало новых стражников. Он всегда отвечал с мрачным видом: "Мне что. Я согласен, а вот ребята не примут..." И смотрел в угол. Так и осталось восемь ребят. Лишних не было. Только восемь. Каждый занимался своим делом.
Стив - "Капитан" - знал порт и Темзу до Саутгемптона как свои пять пальцев, владельцы всех таверн по обоим берегам были его лучшие друзья. Руди - "Красавчик" - работал с проститутками и творил буквально чудеса. К "девочкам" он относился крайне серьезно и уважительно. И они ему платили тем же. Руди узнавал в два счета то, что не знали и агенты самого сэра Вальсингама. Майкл - "Трубочист" - "пас" воров, чистивших дома. Рони - "Дятел" - держал на крючке мелких воров и всякую дрянь. Но польза от него была вовсе не мелкая. На "Робин Гуде" (никто и не помнил, как его звать по-настоящему) были скупщики краденного. Кэльвин - "Грамотей" - водился с хорошими людьми - ювелирами, клерками банков и писцами контор. Только он во всей команде умел составлять судебные бумаги, что всем казалось каким-то таинственным даром небес. "Страшила" - был оруженосцем Фербанкса, его посыльным, телохранителем и нянькой. Его кулаков страшился весь преступный Лондон. И только он знал в любой час дня и ночи, где находится Фербанкс. А сам Фербанкс - его, конечно, все звали "Хозяин" - в сущности ничего не делал. Он слушал. что ему говорили ребята, иногда очень важно читал какие-то бумаги, которые ему приносил Грамотей, а потом о чем-то размышлял, сидя на резной деревянной скамье в своей служебной комнате, которую он высокопарно называл конторой. Комната блистала чистотой и "ребята" должны были драить ее почти каждый дань, что вызывало их крайнее раздражение. Потом Хозяин отпускал "ребят" и сам пропадал где-то со Страшилой. И находил того, кого искал.
На этот раз команда собралась не в конторе, а на пустыре, недалеко от Ньюгейта. Почти в самом центре огромного пустыря, где стоял старый кирпичный дом. В его глубокий подвал сваливали покойников, которых находили на улицах города и по берегам Темзы.
- Хорошо, что февраль, - проворчал Фербанкс. Все его поняли. Весной и летом здесь стоял такой смрад, что даже им, людям бывалым и не очень избалованным, тошно было. - Конечно, - продолжал свою мысль Фербанкс, - по такому холоду не кисло было бы и выпить, но дело спешное, чёрт его дери.
Полусумасшедший сторож, бурча под нос: "Антихристы, дьяволово племя!", два раза обошёл все свои владения, пока, наконец, не захрипел как удавленник "Здесь!" Команда двинулась в дальний конец подвала, где под сводами находилось единственное окно. Наверху, видимо, ветер с Темзы разогнал тучи и внезапно яркий солнечный луч упал прямо на лицо девочки... Еще несколько дней назад оно, наверно, было очень красивым и нежным. А сейчас на нем застыла страдальческая гримаса. Труп был завернут в какое-то мерзкое тряпье. Фербанкс осторожно его развернул и все увидели колотые раны под небольшой, но уже развитой грудью.
- Три.., - сказал Фербанкс. - Три раза ее ударил. Неумело бил.
Он быстро провел открытой ладонью по плечам, груди, животу, задержался на промежности, тщательно осмотрел ноги. В это время к нему поближе протиснулся Красавчик, очень внимательно наблюдавший за осмотром.
- Красавчик, - сказал Фербанкс, - а ведь ее изнасиловали... И все такое.
- Да, - сказал Красавчик, - да, Хозяин, это ты точно сказал.
- Да-да... Посмотри на запястья. Руки шнуром, значит, связал. А ноги у неё слабенькие. Раздвинуть их - плёвое дело. Да-да... А кинжал был трёхгранный, видимо, Дорогой. С золотой кистью. - Фербанкс осторожно вынул из раны тоненькую золотую нить и положил её в свой кошель. - На пальце кольцо носил с крупным камнем. Квадратным. Скорее всего, бриллиант. Три раза он сверху ударил: бриллиант кожу разрезал. Даже размеры его видны... И все такое... Это по твоей части, Красавчик?
- Нет. - сказал Красавчик твердо, - это не по моей части. Это не наши. Так наши не бьют.
- Не наши, не наши... - сказал Фербанкс ворчливо. - Не наши. А чьи, разреши тебя спросить?
- Не знаю, - ответил Красавчик, - должно быть, из этих... Из чистеньких... Верно говорю.
Больше никто ничего не говорил. Все стояли и думали об одном и том же. Как это Бог допускает такое.
- Что, к полу примерзли? - вдруг захрипел Длинный Нос. - Только и дел - на покойников глазеть. Души христианские тревожить. У... У...Дьяволы!
Все вздрогнули от неожиданности.
- Заткнись Длинный Нос, а то я быстро твою нюхалку какому-нибудь покойничку в задницу воткну, - разозлился Фербанкс. - Ну. ладно, ребята, пошли, здесь мы больше ничего не увидим. А девочку жалко. Он бросил последний взгляд на хрупкое беспомощное тело и вдруг нагнулся к руке девочки, пытаясь разжать её правый кулачок.
На морозном воздухе все облегченно вздохнули. Тучи разошлись совершенно. День был ясный и солнечный. Как-то не верилось, что под чистым хрустящим снегом, выпавшим этой ночью, находится страшный подвал, куда сбрасываются люди, когда-то жившие, любившие, страдавшие, а теперь уже никому ненужный мусор. Жертвы алчности, сластолюбия или жестокости.
- Ну, что, ребята, пошли, здесь недалеко есть заведение. Согреемся, поговорим. Кстати, видел девочку кто-нибудь раньше?
- Я видел, - сказал Робин Гуд, который, казалось, знал все дома и людей почти
полумиллионного города. - Я видел. Она торговала всякой там мелочью. Лоток на шее. Гребешки, там... всякая дрянь... булавки и прочее... На Ред-стрит, на Клю-стрит...
На Ред-стрит девочку действительно знали чуть ли не все жители, её даже по-своему любили за ласковость и нежный голосок. И жалели за сиротство (никто не знал, где и с кем ома жила, но все знали, что она сиротка). Особенно важные свидетельства дали две женщины. Миссис Мери Крокет, супруга Эдвина Крокета, негоцианта средней руки видела, как в пятницу, ровно в полдень девочка, закутанная в тряпьё, шла по их улице. Девочка шла медленно, совершенно замерзшая, и никто не покупал у нее ничего. Вдруг девочку обогнал экипаж. Богатый экипаж на их улице не такая частая вещь. И миссис Мери его хорошо запомнила и описала со всеми подробностями. Богатый экипаж обогнал девочку и неожиданно остановился. Когда девочка поравнялась с экипажем, из него высунулась рука в серой перчатке. Девочка подошла, и в ее лоток упала монетка. Девочка протянула какую-то вещицу и рука на мгновение исчезла. Затем последовал какой-то разговор и рука вновь высунулась. Опираясь на руку, девочка впорхнула в экипаж. Лошади рванули и при правом повороте на Клю-стрит экипаж сильно ударился о тумбу. Крайне обеспокоенная за судьбу и нравственность девочки, миссис Мери продолжала заниматься своими хозяйственными делами. Миссис Мартин, жена стряпчего из Лондонского коммерческого суда, в основном, была согласна с миссис Мери, но решительно настаивала, что экипаж повернул налево.
Больше очевидцев этого события найти не удалось.
На следующий день Хозяин созвал всю команду. На большой грифельной доске, которая висела за резной скамьей, он нарисовал экипаж. Да так здорово, будто всю жизнь каретником был. Все знали, что Хозяин рисует, но так...
- Вот, ребята, - сказал Джон, - мы вчера тут со Страшилой и Робин Гудом расспрашивали. Вроде девочку увезли на такой вот штуковине. За точность я не ручаюсь, но похоже. При повороте то ли направо, то ли налево, черт их разберет этих дур, штуковина эта трахнулась о тумбу. Значит, должен быть знак. Скорее всего - на боку. Если бы трахнулась колесом, его бы разнесло. Так что делайте свое дело, но заодно глядите в оба... За этими, значит, штуками. Во дворы заглядывайте. И всё такое прочее. В общем, понятно?
Ребята вразброд сказали, что понятно. "Дураку, и то..." - сказал Трубочист. "Я на это и надеюсь" - мрачно ответил Джон Фербанкс. Потом все разошлись.
Через неделю, дело было к вечеру, Фербанкс со Страшилой вспомнили, что ничего не ели с утра, и завернули в их любимый "Колокол", что на Стрэнде за собором Св. Павла. Там они увидели Красавчика. Он с увлечением уплетал яичницу с салом, запивая ее темным элем. Перед ним сидела очень смазливая девчонка и вся таяла, церемонно потягивая сладкое имбирное пиво и закусывая его пряником. Видно Красавчик уже успел потрясти ее своим размахом и знанием света.
- Так то ты усердствуешь, - недовольно пробормотал Фербанкс, проходя мимо Красавчика и садясь за соседний стол.
Красавчик чуть не поперхнулся, потом что-то шепнул девчонке и пересел к Хозяину.
- Это вы напрасно, Хозяин. Я тут сил не щажу (Красавчик знал толк в литературе и умел выражаться)... Не приседал весь день...
- Зато. видно, скоро прилечь наладился, - усмехнулся Фербанкс. Страшила даже хрюкнул от удовольствия.
- Эх, Хозяин, я ведь коляску то вашу нашел. Точь-в-точь, как вы нарисовали. И вмятина свежая. На левом боку.
- Ну, - удивился Джон. - Работал, значит. А девку уже для отдыха подцепил. .
- Да нет. - сказал Красавчик. - девочка оттуда, из этого дома, значит. "Хранительница пудр, помад и париков..."
- Ты вот что, ты мне морду-то не пудри своими стихами. Давай по порядку.
- С этого и начали бы, Хозяин. Телегу я вашу нашел на Темз-стрит, в доме молодого дворянина Антони Бабингтона. Лакей говорит, что ездили они на Клю-стрит часто. Приятель там какой-то живет.
- Это он тебе так сразу и сказал? - усомнился Фербанкс.
- Да нет, конечно. - ответил Красавчик. - Это вот я через нее все, - показал глазами на столик, где девушка одиноко и грустно потягивала свое имбирное пиво.
- Надо понаблюдать за ним, - что. чего... Как живет, что делает... - сказал задумчиво Фербанкс.
- Да в том то и дело. Хозяин... Вот здесь-то и вся штука. Кампания у него - человек шесть-семь. Встречаются, пьют, шумят, спорят.
- О чем это они? - вяло поинтересовался Джон.
- Да черт их знает... О политике всякой... Это не по моей части. Кэт. говорит, - показал глазами на девчонку, - все они о какой-то возлюбленной этого Бабингтона толкуют. Живет она будто в замке, он украсть ее хочет...
- В каком это замке, - усмехнулся Джон. - Может он поэму сочиняет. Возлюбленная... Замки... Это как раз по твоей части... Ты, кажется, тоже стишки своим дамам стряпаешь.
- Да нет, Хозяин... Это не вообще... Я вот записал... Замок Татбери в Стаффордшире. Это она запомнила. Память у нее. Хозяин... Она просто как для нас родилась. И грамотная.
- Вот ее еще нам в команду не хватает, - вдруг озлился Страшила, - тебе дай волю, ты всех шлюх Лондона к нам перетащишь.
- Мои шлюхи, - тоже озлился Красавчик, - нам больше твоих кулаков помогают. О голове я и не говорю.
- Что-о? - спросил Страшила.
- Ладно, подраться вам только не хватало, - осадил их Джон. Значит, говоришь - Татбери?
Через несколько часов Джон Фербанкс по потайной лестнице поднимался в кабинет сэра Френсиса Вальсингама.

Глава 3
ДВЕ ТАЙНЫ СРАЗУ

Секретарь Тайного королевского совета сэр Френсис Вальсингам имел свою тайную полицию, но самые сложные дела в Лондоне он доверял только Фербанксу. Быстро и незаметно арестовать опасных преступников, мастерски почистить иностранных дипломатов, чтобы они остались в уверенности, что случайно налетели на профессиональных воров; просидеть несколько ночей подряд в портовой таверне, ожидая прибытия на нужном судне нужного человека; в лютый мороз или под проливным дождём мотаться по всему Лондону, выслеживая кого-то… Нет, люди Вальсингама на это были неспособны. Вальсингам это понимал, Фербанкса ценил, но был скуп на похвалы и, особенно, на деньги.[!] Обычно Вальсингам посылал за Фербанксом своего лакея по кличке Шевалье. Лакеев в доме было несколько, но для самых секретных дел использовался только Шевалье. Он был неглуп, молчалив, едва мог объясняться по-английский. Родом из Фландрии, он был лёсным гёэом и, в своё время, спас жизнь сэру Френсису, когда тот инспектировал свою службу в Нидерландах. Шевалье за несколько лет пребывания в доме сэра Френсиса так и не научился сносно говорить по-английски, владел только диким портовым сленгом, читать же и писать не научился вовсе. Главное достоинство Шевалье заключалось в том, что он был безмерно предан сэру Френсису и ухаживал за ним. как нянька. Если сэр Френсис забывал поесть или засиживался за документами до утра, Шевалье воспринимал это как личную трагедию. И тогда его сентенциям и уговорам на какой-то уж совсем дикой смеси валлонского и английского со вкраплениями испанского не было конца. В конце концов, сэр Френсис начинал смеяться как безумный и сдавался на уговоры Шевалье, а надо заметить, что рассмешить сэра Френсиса было очень трудно. Контраст довольно благородной внешности Шевалье (за это он и получил свою кличку) и этого варварского английского создавал поразительный комический эффект.
С Фербанксом у Шевалье сразу же установились дружеские отношения, хотя за все время они не обменялись и десятью фразами. Шевалье просто являлся за Фербанксом и они молча шли по ночному Лондону (всегда - по ночному) к знаменитому дому на Гарден-стрит. Но сегодня Фврбанкс, нарушив все правила конспирации, сам пришел к потайной двери дома, которая скрывалась в одном из закоулков. Сэр Френсис находился в гостиной, когда ему доложили о Фербаиксе. Чувствуя, что случилось что-то очень важное, он приказал немедленно проводить констебля к нему.
Фербанкс вошел в гостиную и огляделся. Он не сразу заметил Вальсингама в сумрачной комнате, где горели только две свечи, но зато так ярко и уютно пылал камин. Погреть после морозной улицы руки у камина, в котором тихо потрескивают сосновые поленья и так терпко пахнет смола - это такое счастье.
- Ну-с, - неожиданно услышал Фербанкс голос хозяина дома и вздрогнул, - с чем пожаловал?
- Как вам сказать, ваша светлость, даже не знаю, с чего начать...
- Начинай, пожалуй, с конца. Так будет ясней.
- С конца как раз и не получится, ваша светлость.
- Ну, начинай с начала, - недовольно поморщился Вальсингам.
- С начала... Начало было, когда дней десять назад Ее величество приказала вам найти убийц девочки... сиротки... Ну, которая... на пустыре.
- Ах, да, что-то такое действительно было. Ты ко мне и пришел с этой девочкой?
- Именно, - обрадовался Фербанкс, не замечая иронии в голосе Вальсингама.
- Стареешь ты, констебль, стареешь... С этим ко мне прийти. Ну пришел бы там к... Кто твое непосредственное начальство? Никак не запомню.
- Шериф, потом старший шериф, потом - констебль и, наконец, лорд-констебль…
- Вот к ним бы и пошел, ко всем сразу...
- Сэр Френсис, - вкрадчиво сказал Фербанкс, - разрешите мне досказать. Я говорить не мастер и все такое. Конечно, я доложу лорду-констеблю. Он даже будет очень рад, но для вас... будет некоторый, как бы сказать, ущерб.
- Для меня... Ущерб? Я не ослышался? - Голос Вальсингама стал ледяным.
- Извините, ваша светлость, я и так не речист, а вы меня совсем сбили. Дело вот в чём. Мы зацепили одного там… Антони Бабингтона. Потом пригляделся. Нет, в убийстве девочки не замешан. Дворянин. Богатый. За границей учился. Много друзей...
Вальсингам побарабанил пальцами по каминной доске: У него много друзей, у меня мало времени. К чему ты клонишь?
- Друзей, значит, человек пять-шесть. Часто встречаются. Споры всякие там, о религии, о философии… и всё мечтают о какой-то даме. Освободить ее мечтают,,,
Вальсингам вдруг от окна, в которое все время смотрел, думая о чем-то своем и рассеянна слушая Фербанкса. Быстро подошёл к констеблю и взял его за рукав:
- Что за дама? Как звать?
- То-то и дело, что ни разу имени не произнесли, хоть и спорят жарко. Только служанка раз услышала... Ее наш Красавчик, значит, того... Ну, она и все ему докладывает. Недурная девочка, знаете, и такая...
Вальсингам стиснул руку Фербанкса и медленно с холодным бешенством произнес: Что-за-дама?
Фербанкс прервал неспешный свой рассказ. Он понял уже, что достиг цели. И твердо. по-военному ответил: -Узница замка Татбери!
* * *
Фербанкс спускался по потайной лестнице дома Вальсингама. Его, как всегда, сопроводил Шевалье. У самого выхода Фербанкс вдруг остановился и спросил:
- Слушай, Шевалье, не был бы ты так любезен помочь мне в одном важном деле.
Фербанкс пришел в восторг от своего так ловко построенного вопроса. Иногда он может выразиться не хуже самого сэра Френсиса. Но изящная фраза Фербанкса Шевалье была явно не по зубам. Он смущенно промолчал. Фербанкс спохватился и сказал медленно и раздельно:
- Ты - хочешь - помочь? Мне?
Мерцает свет трех толстых свечей в старинном медном подсвечнике, который держит Шевалье. Фербанкс вынимает из кармана крепко сжатую руку и разжимает кулак. На ладони блестит какой-то предмет.
- Ты - видел - это? Когда-нибудь?
Шевалье долго молчит. Потом спрашивает:
- Сэр Френсис должны знать? Об этот? Или - нет?
- Пока - нет. От твоего хозяина у меня секретов нет, но... Понимаешь... Зачем ему голову забивать мелочами... Мне... понимаешь, какое дело... поручили найти уб... Словом, найти кое-что. Этот медальон, понимаешь, улика. Сдается мне, кто-то из высшего света это сделал. А ты многих знаешь. Видел ты эту штуку раньше?
Шевалье долго и пристально смотрел на медальон. Потом в изумлении, медленно ворочая своим неуклюжим языком, сказал:
- Я... да... видеть... Кто-то обокрасть сэр Френсис?
- Как обокрасть? Какого сэра Френсиса. Ты вообще меня понял?
- Я... понять... Этот штука - хозяина. Сэра Френсиса кто-то обокрасть?

* * *

Отпустив Фербанкса, сэр Френсис Вальсйнгам о чем-то размышлял минут пять. Странная улыбка, похожая на гримасу, исказила его лицо. Потом он тряхнул головой, словно отгоняя какие-то неприятные мысли, и подошел поближе к камину.
В трехэтажном доме сэра Френсиса каждый закоулок имел свою функцию, определившуюся уже лет пятнадцать назад и навсегда. В гостиной у камина он принимал тех, кто участвовал в его политической игре. Там же обдумывались главные идеи операций. Он любил повторять, что обдумать надо лишь главную идею и первый шаг. Только первый шаг. Сколько бы ты не обдумывал второй, жизнь не даст его выполнить. Жизнь внесет совсем иное. Иногда - что-то чудовищное, иногда - нелепое, иногда - смешное. Жизнь - не шахматы. Так что обдумывать надо только идею и начало. И это обычно он делал у камина, часами глядя остановившимся взглядом на ярко пылающие дрова. Он любил запах сосновый смолы и шишек. Сегодня запах смолы был какой-то особенный и как-то особенно потрескивали шишки. Тени дремучих сосновых лесов Шотландии, холодные голубые озера и огромные базальтовые валуны рисовались на потолке.
Сэр Френсис был словно в лихорадке. Уже два года он чувствовал, как закатывалась при дворе его звезда. Всесильного секретаря Тайного Совета иногда забывали пригласить на важные встречи. Королева позволяла себе покрикивать на него, топать ногами, а однажды - и где это она этому так мастерски выучилась - обругала самыми последними словами, от которых покраснела бы и торговка рыбой на портовом рынке. Его главный помощник - правда, еще робко и неуверенно - начал плести против него сложную интригу... А туг еще и Сессил, его неизменный покровитель, несменяемый премьер, стал к нему холоден. Ну, Сесилла понять можно... У него сын... отвратный и злобный горбун, но - умница. Ему лишь 23 года, но пойдёт он далеко. То есть, пожалуй, не далеко, а близко - на его, Вальсингама, место... И он, Вальсйнгам, чувствует, как медленно скользит вниз. Он однажды испытал такое чувство... в детстве. Медленно скатывался по скользким камням в море. Это было в Дувре... С высоченной скалы. Хорошо, что не упал, а скатился. Хорошо, что плавать умел. Но ощущение было жуткое - медленное скольжение в смерть. Вот и сейчас такое же ощущение... Но он умеет плавать, черт побери! И его звезда снова ярко засияет на придворном небосклоне. Не может не засиять. Он знает ключ к холодному сердцу Елизаветы. Страх смерти - вот что тревожит по ночам королеву. Безотчётный, неотступный. Впервые смерть заглянула ей прямо в глаза, когда она еще девушкой очутилась в Тауэре. Ее сводная сестра Мария Тюдор, Мария Кровавая уничтожала всех своих соперников. На плаху взошла ее соседка по камере (окно в окно), совсем еще молоденькая и такая красивая леди Джейн. Вот тогда Елизавета и ощутила этот первый тошнотворный приступ страха. А потом всю жизнь - маниакальный страх умереть от родов и от кинжала убийцы. И вот на этом снова должен сыграть он, сэр Френсис. Он раскрыл пять опасных заговоров против королевы. Но они уже, кажется, забылись. Надо раскрыть новый, самый грандиозный. Надо подпустить убийцу почти к ней вплотную, на расстояние кинжального удара или пистолетной пули. И обезвредить его в последний момент. Впутать в этот заговор весь католический мир: короля Испании, короля Франции, папу, английских католиков, самого Дьявола... И эту гадюку... ненавистную католичку... Марию Стюарт. Филипп давно уже носится с планами убийства Елизаветы. Всё это, однако, не более, чем театральные постановки, которыми развлекает себя король Испании, несостоявшийся Лопе ДеВега. Мрачную фантастику испанских монастырей надо сделать английской реальностью. Вот тогда и запылает новым ослепительным светом его звезда! Звезда сэра Вальсингама!
Вальсингам заботливо подбросил в камин несколько поленьев и угасшее было пламя вновь весело побежало по коре, потекли янтарные струйки смолы, запахло хвоей.
- Вот также, также... - пробормотал Вальсингам.
С трудом оторвавшись от мягкого тепла, Вальсингам прошел несколько холодных комнат и очутился в сумрачном Секретном кабинете. Кабинет этот считался в доме святой комнатой. Никто, кроме двух секретарей и Шевалье, не смел в него заходить. Всех остальных своих сотрудников он принимал в Парадном кабинете. А здесь он писал письма резидентам (не менее 10 в день - это была каторжная работа), отчеты Королеве и вел дневник. Здесь же стояли два железных сундука с самыми нужными документами. У окна был расположен огромный дубовый стол, где всегда царствовал строгий порядок. По бокам четыре толстых восковых свечи в старинных бронзовых шандалах, мраморный письменный прибор в центре. Слева бумаги, которые он получал через курьеров, справа - письма, написанные им самим и ждавшие отправки. Вальсингам опустился в старинное деревянное кресло, очень жесткое и неудобное (наследство деда - судьи Лондонского совестного суда). Он любил это кресло. “В удобном кресле, - повторял он своим секретарям, - нужно спать или развлекаться со шлюхами, работать надо в неудобном”. Он облокотился на стол, закрыл лицо руками и задумался. Итак, идея, великолепная идея есть. Теперь первый шаг.
Замок, в котором томится Мария Стюарт (её псевдоним в переписке сэра Френсиса - Гадюка) уже почти 18 лет, просвечивается со всех сторон. Есть несколько шпионов среди слуг. Как-то его молодой агент, довольно способный, кстати, агент, некий актер и драматург {драматург! Кто сегодня не драматург! Впрочем, ничего... способности есть, что-то пишет), да, так вот этот самый сэр Вильям (какой он, к черту, сэр!) был поражен размахом шпионажа. И вложил в уста одного своего героя такие слова:
Во всех домах у знати кто-нибудь
Из слуг, из швали всякой мной подкуплен...
Это он обо мне... Недурно. Так вот, вся переписка Гадюки идет через Честного человека (Вальсингам усмехнулся - это он придумал агенту такую кличку, вообще-то Честный человек был жутким мерзавцем и жадной скотиной). Но переписка вся вялая и неинтересная. Испанский посол, французский посол, папа, Филипп... Ах, освободите! Ах. освободим! И так далее, и тому подобное. Но дело не продвигается не на вершок. И вот визит скромного констебля вдохнул новую жизнь во все это дело. Соединить этих мальчишек - семь человек не так мало, с Марией и ее покровителями в Испании и Италии. Подтолкнуть всех к активным действиям и по своим каналам раструбить об этом, ну, как его там, Бабингтоне, чтобы к нему стекались все недовольные. Внушить им, через своих людей, что освободить Марию можно только убив Елизавету. И вот тогда...
Первый шаг - связать своего агента с этим Антони Бабингтоном. Встреча должна быть абсолютно случайной. Чтобы Бабингтон и не догадался, что его подставили и сразу же ему доверился. Сделать это может только Фербанкс. Кстати, какого черта ему поручили этой девчонкой заняться. Надо ему запретить и думать о ней. У него будет забот полон рот и без нее. И снова странная гримаса исказила лицо Вальсингама.

Глава 4
НОЧНАЯ ВСТРЕЧА

Антони Бабингтон, молодой юрист, проходивший практику в одной из лондонских коллегий адвокатов, в знаменитой Линкольн-инн, не обременял себя зубрежкой парламентских статутов и судебных прецедентов. Хотя, в общем-то, он хотел стать хорошим адвокатом. Знаменитым. Ну, и, конечно, очень богатым. Каждый понедельник он давал себе слово больше не пить, не шататься к маркизе, не буянить с одними друзьями и не спорить до утра с другими о том, можно ли познать Бога. И каждый понедельник с утра он со вздохом садился за толстый фолиант собрания респонсов. Но никогда ему не удавалось прочесть больше трех страниц. Вот и сегодня. Засидеться до ночи у маркизы, уже, немолодой, хоть и очень опытной кокетки, напороться на ее мужа в самый интересный момент, когда розовая подвязка уже так соблазнительно легко заскользила с ее белого чулка и...[!]
И вот теперь приходится пробираться через ночной Лондон. Уж он-то хорошо знает, что случается в Лондоне по ночам с одиноким прохожими. А к тому же еще и это отвратительное ощущение, что за ним кто-то следит. С самого дома маркизы. Ерунда, конечно. Но, вот эти шаги за ним. Грубые сапоги. На левом железная подкова, а на правом, видимо, отвалилась. А шаги все слышнее. И не один человек, двое. Один - тяжело ступает в этих мерзких грубых сапогах. А другой - на одну ногу прихрамывает.
Бабингтон резко сворачивает в какой-то переулок. В свете фонаря вывеска какой-то захудалой таверны. Бабингтон становится спиной к стене. Выхватывает шпагу. В мозгу проносятся какие-то обрывки мыслей: «Если они с дубьем и ножами, то шпага - фуфло, перышко, чтобы зубах ковырять. Ну что ж, есть в этом некая справедливость... для мужа маркизы. Жаль, что приходится так глупо кончать жизнь. Но, в сущности, это не так уж и плохо. Ему 24, он идет от красивой женщины, он полон сил, в руке шпага. Так и надо умирать. Разве лучше загнуться бессильным стариком? Или пустить себе пулю в лоб, запутавшись в какой-либо истории? А однажды он видел, как погибали заговорщики на пустыре перед тюрьмой Флит. Ломали им руки, ноги, рвали на части тело. Много часов. У него нервы выдержали лишь полчаса. А у них? Что должны были ощущать эти люди? Нет, лучше вот так, со шпагой в руках. Вот он, первый, в сапогах. Громадный. Идет прямо навстречу. Смелый, чертов бастард. А второй - сбоку, неслышно. Ну, вот ему сейчас и выпишем судебную повестку на тот свет».
Все это - вихрем в мозгу, за секунду. Антони не успел сделать даже первого классического выпада, который у него так здорово получался на уроках по фехтованию, как получил страшный удар в лицо и, уронив своё оружие, на минуту потерял сознание. Очнувшись, он увидел наклонившихся над ним грабителей и почувствовал, что кошелек, который как раз сегодня вечером имел неплохое наполнение, покидает свое привычное место у пояса, чтобы обрести новое место за пазухой у одного из мерзавцев. Поскольку этот кошелёк был единственным местом в Лондоне, где он мог найти деньги, и поскольку все кредиторы великого города, словно сговорившись, уже с месяц не давали ему ни пенни, Антони зарычал от ярости и выхватил кинжал. Кинжал, однако, тут же перекочевал из рук молодого адвоката за пояс хромого. Потом Антони подняли с земли и швырнули в темноту. Он ударился в дверь таверны так, что весь дом задрожал, как от землетрясения. Но этот великолепный бросок оказался тактическим просчетом грабителей. Дверь таверны распахнулась Из нее вывалилось несколько веселых и пьяных молодых людей. Двое из них. выхватывая на ходу шпаги, бросились на грабителей, а один, подхватив Антони, втащил его внутрь дома. Грабители позорно бежали (не отдав, впрочем, кошелька), сопровождаемые улюлюканьем и щедрыми обещаниями утопить их в следующий раз в Темзе.
Когда Антони, который не мог опомниться от стремительного соприкосновения с дубовой дверью таверны, открыл глаза, то увидел, что сидит за большим темным столом, заставленном бутылками, тарелками, глиняными кувшинами и стаканами. Вместе с ним за столом сидело человек семь людей разного звания, состояния и достоинства. Все собравшиеся шумно приветствовали нового товарища. « Раз ты открыл глаза, - сказал один из них, по-видимому, председательствовавший за столом, - значит жив. А раз ты жив, выдержав такую трепку, то долго будешь жить. Молодчина! Когда тебя трахнули о дверь, нам показалось, что пришел конец света и сам Сатана (не к ночи будь помянут) постучал к нам в таверну, чтобы отпраздновать с нами такое событие. И он прав, ей Богу. прав. Лучшей таверны не сыскать на всем протяжении Темзы до дворца Святого Джеймса, поверьте слову джентльмена! Здесь каждый получает всё то, что ищет. Люди солидные здесь находят отдых от дёл, бездельники находят важные дела, иностранцев здесь приветствуют и учат, а своих - развлекают.
Хозяйка! - закричал оратор. - У нас гость! (в зал вошла женщина в расцвете своих сорока лет, свежая, румяная и полногрудая). - Хозяйка здесь чудо! - продолжал оратор. - Ее пиво крепко, как старая дружба, хлеб мягок, как ее грудь, а грудь мягка, как туманный майский вечер. Ее юбка также легко поднимается вверх, как птица, выпущенная из клетки, взмывает в небо.
- Ты уж скажешь, Джил, - покраснев, сказала женщина. - Он ведь Бог знает что может подумать. И, вообще, его надо положить в постель.
- Только с тобой, Кэтти, только с тобой, - засмеялся Джил. - Так вот (он снова обратился к Антони), тут всегда можно пообедать вкуснее, чем во дворце нашей тощей повелительницы, и, при том, заметь, уютнее, чем на сельском кладбище. Здесь тебе дадут холодную рыбу, жареных голубей, говядину с кровью, телятину под соусом, ветчину с горошком, тушеную капусту и, наконец, плам-пудинг сладкий, как майская ночь с нашей хозяйкой. Все это новомодные кофи-хаусы, все эти чертовы Кретьены, Хоггарты, Джонатаны и Ллойды не годятся сему заведению и в подметки. И сейчас ты попробуешь все, что я перечислил и запьешь это элем из самого Бартона, да не из того вшивого Бартона, о котором ты, верно, подумал, а из Бартона-на-Тренте, вот там эль, так эль! С первой же кружки все заботы уносятся, как гончие за зайцем.
Хозяйка церемонно поставила перед Антони прибор и огромную глиняную кружку. Джил с метровой высоты вылил в нее пенящийся темный эль, и застолье продолжилось. Все говорили разом. Никто никого не слушал и уж, во всяком случае, не понимал. Каждый смеялся только своим шуткам и удивлялся только своим рассказам. Антони после второй кружки эля, кажется, окончательно пришел в себя и стал разглядывать присутствующих. Первым он осмотрел Джила или, как он назвал его про себя, Председателя. Это был настоящий вечный студент, острослов, болтун, не дурак выпить, но, кажется, человек порядочный и добрый. А вот Томас, его товарищ, был полной противоположностью Джилу. Мрачный, замкнутый, он все время останавливал Джила, особенно, когда тот острил по поводу правительства или «нашей тощей королевы». Этот Томас был, видно, прежде офицером, об этом говорила вся его выправка, а теперь, возможно, стал эсквайром (об этом говорил его костюм). Рядом с Томасом сидел довольно приятный малый, по-видимому, профессиональный попрошайка и мелкий воришка. Он знал все, что делалось в Лондоне, знал все театры, пивные, кофейни, эль-хаусы, кофи-хаусы и таверны, умело и смешно рассказывая об их посетителях. Сидели за столом и два подгулявших купца из Винчестера, мрачный солдат королевской гвардии и голландский моряк, впервые очутившийся в Лондоне. Оказалось, что именно солдат и Томас бросились на грабителей, а Джил втаскивал Антони в таверну.
Уже светало, когда совершенно пьяный Джил сказал заплетающимся языком: Ну, пора... Поспим немного.
Но, компания, кажется, и так спала, кто на стуле, кто под столом. Джил, Томас и Антони кое-как поднялись на верхний этаж в тесную комнатку для самых почётных гостей и как-то все втроём сумели улечься поперек кровати, куда и один втискивался с трудом.
- Веселый ты парень, - укладываясь, сказал Антони Джилу.
- Чего ж не веселиться. Надо от жизни все до конца взять. Надо мной, может, уже веревка повисла, только день не назначен. Я тебе, как своему, скажу...
- Да заткнешься ты, наконец, трепло чёртово! - вдруг закричал на него Томас и потом все провалилось в тяжелый глухой сон.
Проснулись Антони рано и увидел, что Джил пытается на себя что-то напялить, а Томас, уже совершенно одетый и закутанный в дорожный плащ, покидает гостеприимное заведение. На ходу он бросил Джилу несколько слов и хмуро попрощался с Антони.
- Ты на него не сердись, сказал Джил после ухода приятеля. Это он с виду такой злой. На самом деле, он золотой человек. Просто,.. у нас дело есть одно. Понимаешь… какое дело. Он вот сейчас едет, а вернётся ли, один Господь знает.
- Да что за дело такое?
- Нет, нет, сказать не могу. Меня этот самый Томас и убьёт, если узнает, что я тебе открылся.

Глава 5
ШЕФ РАЗВЕДКИ В СВОЕМ КАБИНЕТЕ

Вальсингам дочитал до конца донесение Томаса (под этим псевдонимом скрывался его лучший агент Джиффорд). Что ж, сработанр неплохо. Стажер коллегии адвокатов Линкольн-инн, дворянин Антони Бабингтон на крючке. Томас и Джил работали в хорошей манере, ненавязчиво, не спрашивал ни о чем Бабингтона, наоборот, раскрыли свою «страшную» тайну: мечтают освободить Марию Стюарт. Да, лучший способ выведать чужую тайну, - сообщить свою. Это один из его, Вальсингама, афоризмов, которые заучивают наизусть его сотрудники. Ребята Фербанкса - Страшила, так кажется его зовут (чудовищная память сэра Френсиса охватывала сотни кличек, мест встречи, дат, маршрутов; это был какой-то особый, невероятный механизм, который, казалось, жил отдельно от хозяина), и кто-то там еще тоже неплохо сработали профессиональных грабителей. И тоже выполнили его правило: в актерских операциях (такие операции он называл актерскими) главное - деталь, нелепая мелочь, абсурд. Один притворился хромым. Для чего? Ни для чего. Абсурд. Просто так. А другой одел сапоги - на одной подкова, на другой - нет. Человек не верит, что секретные службы могут быть нелогичными, и глупые мелочи его обычно успокаивают. Когда все абсолютно логично - операция проваливается. Сэр Френсис сам не знает, почему. Но его огромный опыт свидетельствует об этом со всей очевидностью. В операции должен быть элемент абсурда - таково твердое правило. Да, и... здорово... кошелек-то унесли... И честно отдали по начальству. Молодцы! Деньги никогда не бывают лишними. Эта стерва скупа, как… вспоминать совестно!
Итак, дела идут неплохо. Заговор господина Бабингтона будет действовать. Джиффорд, поломавшись месяц, откроет свою «страшную тайну»: он имеет прямую связь с Марией через человека, который привозит эль в замок, где заточена шотландская королева. К заговору пристанут все недовольные, все... Огромный заговор. И тогда, наконец, можно будет убедить Елизавету, эту нерешительную и безвольную грубиянку, кончать с Марией, с католиками, с Испанией. И получить, наконец, деньги, много денег, и титул, который ему полагается. Все придворные его ранга уже бароны, герцоги, лорды. Все... Только он... Сэр Вальсингам. И все. Потому что он - лишь начальник шпионов. И все... Главный шпион... Но после раскрытия этого заговора все должно измениться.
Он усмехается и смотрит в окно на заснеженный город. Хороша зима... Но что-то гнетет его. И не дает вздохнуть. Точит все ночи. Колет тонкой иглой под лопатку. Делает вкус вина горьким и нежную грудь Лауры жесткой и шершавой. Сэр Вальсингам знает, что ЭТО такое, гонит ЭТО от себя, но знает, конечно, знает. ЭТО - маска. Нет, так: это - МАСКА. Агент короля Филиппа II, о котором он почти ничего не знает. Точнее так, он знает, что Маска живет в Лондоне, имеет источники в самых высших государственных сферах. Всю корреспонденцию испанского и французского посольства он, сэр Френсис, контролирует. Там работают его люди. Он держит под контролем всех иностранцев Лондона. Но Маска имеет свою почту, которую он не может нащупать. Он связан только с одним человеком вне Англии. Сэр Вальсингам знает этого человека - Хью Оуэн, английский католик, дворянин, эмигрант, опытнейший разведчик, живет в Брюсселе, на Кривой улице, близ Рынка Сыров. Он - резидент Филиппа II в Европе. Сэр Френсис подкупил секретаря Оуэна, подкуплены и некоторые из его агентов. Но Маску он не может нащупать. С Маской у Оуэна какая-то особая связь, не через секретаря, не через агентов. Однажды, только однажды, сэр Френсис получил из французского посольства копию донесения Маски испанскому королю Филиппу I1. И долго не спал после этого. То, о чем писала Маска, могли ему сообщить лишь четыре человека - Королева, Сессиль, бессменный руководитель английского правительства, его сын Роберт, помощник Вальсингама, или сам Вальсингам. Маска живет в Лондоне и плетет нити заговора. Не дутого, настоящего. И если Маска опередит сэра Френсиса, спасет Марию и уничтожит Елизавету прежде, чем сэр Френсис уничтожит его, то... И вдруг сэр Френсис вспомнил, что у него в . секретном сундуке, в деле Марии Стюарт, лежат странные бумаги, листочки из дневника придворной дамы, помеченные декабрем 1555 года. Листочки из дневника фрейлины Её Величества девицы Анны Дарнли. Луиз де Фонтанель, гадалка, перед которой склонял голову Париж, предсказала 16-летней королеве Марии Стюарт все ее будущее. Закончила она своё предсказание так: «Ты будешь долго томиться в плену. Но когда последние цифры первого года твоего пленения поменяются местами и пройдет после этого еще 400 дней, Человек в Маске освободит тебя. И ты будешь свободна более, чем все венценосцы мира. И имя твое переживет столетия». Как-то, просматривая их, сэр Френсис поразился предсказанию. «И некто в маске освободит тебя из плена....» Вот оно что... Неужто так и будет?

Глава 6
ЕЩЕ ОДНО УБИЙСТВО

Маска - Элеоноре (Элеонора - псевдоним Оуэна, резидента испанской разведки в Нидерландах, который осуществлял руководство испанской агентурой в Англии, Нидерландах и Германии. Католик - псевдоним испанского наместника в Нидерландах - герцога Пармского. Звезда - псевдоним короля Испании Филиппа Второго).(10 марта 1586 г.) Шифр «Цецилия».
В Лондон из Парижа прибыл Вильям Говард, сын герцога Нотингамского, Первого лорда Адмиралтейства. Говард, будучи первым секретарем английского посольства в Париже, несколько раз нелегально посещал Мадрид и даже под именем шотландского иезуита Уильяма Кричтона был представлен Звезде. К несчастью, мнимый Кричтон произвел большое впечатление на Звезду, который высказал несколько неосторожных фраз о военных планах в отношении Англии. Настоящий Кричтон, находившийся в это время в Париже, был схвачен агентами Вальсингама, тайно переправлен на испано-французскую границу и убит. Его Величеству доложили, что Кричтон был убит после аудиенции при попытке перейти границу.
Хорошо знакомый с морским делом Говард установил контакты с португальскими морскими офицерами, находящимися на службе в испанском военном флоте. Учитывая нелюбовь португальцев к испанской короне, контакты эти могут послужить источником весьма важной и секретной информации о нашей морской мощи. Находясь в Лондоне, Говард несколько раз встретился с сэром Френсисом. Их беседы касались испанского флота, испанских планов в отношении Англии, Шотландии и Голландии, а также жизни Его Величества Филиппа II и мадридского двора. По всём этим проблемам Говард готовит обширный отчет. Сто страниц этого отчета, содержащего самые секретные данные, находятся у сэра Френсиса. К отчету приложен список португальских офицеров испанского флота, которые стали источниками информации. Копию отчёта и список постараюсь прислать через 10-15 дней.
Элеонора - Маске. (15 марта 1586 г.) Шифр «Гортензия».
Передаю Вам приказ Католика: Виллиам Говард, дерзнувший обмануть Звезду, должен быть уничтожен. Действуйте быстро и решительно.
Маска - Элеоноре. (23 марта 1596 г.) Шифр «Цецилия».
Умоляю Вас объяснить Католику, что устранение Говарда было бы величайшей ошибкой. Через его португальские контакты мы могли бы начать с ним великолепную игру и обеспечить английское Адмиралтейство ложной информацией в самых широких масштабах. Следует учесть, что Первый Лорд Адмиралтейства относился бы к информации своего сына с большим доверием, чем к самой достоверной информации из любых источников.
Элеонора - Маске. 30 марта 15В6 г. Шифр «Гортензия».
Звезда подтвердил приказ Католика и выразил Вам свое крайнее неодобрение. Действуйте немедленно. Денег не жалейте. Полагаю, что лучше всего это сделать, используя женщину, например, подкупить любовницу Говарда.

Глава 7
ДИПЛОМАТ И ПРОСТИТУТКАа

Таверна «Лев на башне» была почти пуста. Рабочий люд схлынул, а бездельники и игроки еще не появлялись. Сидя за грубым деревянным столом у самого окна, Шевалье наслаждался полным одиночеством, тишиной и обильным завтраком. Он ел не спеша, красиво, запивая каждый кусок добрым глотком черного эля. Расправившись с пудингом, Шевалье поискал глазами мальчишку, чтобы заказать еще эля и вдруг увидел входящего в таверну Фербанкса. Обрадовавшись, Шевалье закричал: «Эй, хозяин! Два эль, очень крепко!» Но хозяин таверны, хорошо знавший Фербанкса, уже спешил ему навстречу.
- А я к тебе, - сказал Фербанкс,
- Ко мне? - удивился Шевалье. - Откуда же ты мог знать, что...
- Видишь, мог. Служба у меня такая.
На столе появились две кружки очень крепкого эля. Шевалье и Фербанкс справились о здоровье и делах друг друга, поговорили о погоде, потом Фербанкс вдруг сказал:
- Шевалье, мне нужна твоя помощь. Постарайся меня понять.
- Я понять, - ответил Шевалье с готовностью. - Я говорить плохо, а понять хорошо.
- Слушай же, - сказал Фербанкс. - несколько дней назад я показал тебе одну штуку. Медальон. Помнишь?
- Да, - сказал коротко Шевалье. - С портрет королева.
- Вот-вот, - обрадовался Фербанкс. - Ты сказал, что медальон принадлежит сэру Френсису. Этого не может быть. Но... понимаешь... это...
- Большой секрет, - докончил Шевалье.
- Да, точно, очень большой. Только мы вдвоем и будем знать. Этот медальон был зажат в руке у убитой девочки. Ее, понимаешь, изнасиловали и убили. Девочке было лет 13. Девочка, видно, защищаться пыталась. Ручонки слабые. А тут с такой силой рванула за медальон. Цепочка, видимо, тонкая, золотая, разорвалась, а медальон остался в руках. После этого её и убили. Убийца, видно, очень сильный, но пониже, чем сэр Френсис. Да и вообще сэр Френсис на такое...
- Да, - сказал Шевалье, - это не сэр Френсис. Определительно. Но медальон его.
- Я чувствую, понимаешь, что ничего тут раскрутить не могу... Не мое это дело…
В эту минуту в таверну вкатился Страшила. Беда, хозяин! - с порога закричал он.
- Не ори, - оборвал его Фербанкс. - Хоть хозяин и наш человек, а орать не стоит.
- Извините, хозяин. Там, понимаете, все собрались. И старший шериф, и сэр Френсис, и лорд-констебль. И, стало быть, первый лорд адмиралтейства и…
- И тебя к себе пригласили? А где ж это они все разом собрались?
- Зря вы смеетесь, хозяин. А собрались они в «Королеве». Они, да и еще целая…
- Что ты мелешь?! «Королева» - это же бордель. Только одно название, что гостиница.
- То-то и оно, хозяин, что - бордель. В этом борделе его и убили.
- Кого - его? Ты будешь говорить по-человечески, черт тебя побери?
- Не сердитесь, хозяин. Я ведь и говорю: в «Королеве» сегодня утром, часов в 8, труп и нашли. То есть сына Чарльза Говарда. Сперва, конечно, не знали, что за труп, но потом...
- Убили сына сэра Чарльза Говарда, герцога Нотингемского?! Ну, бежим, Страшила. Беды не миновать, чует мое сердце. А с тобой, Шевалье, встретимся попозже.
После ухода Фербанкса Шевалье долго сидел в глубокой задумчивости, допивая эль. «Не может быть, - пробормотал он, вставая, - убили Вильяма Говарда! Кто?! Странно... Может быть… Нет, не то». И вдруг что-то поняв, ударил кулаком по столу.

* * *
«Королева» стояла на пересечении двух оживленных улиц и славилась по всему Лондону как гостиница «со всеми удобствами» для жуиров и боязливых любовников, которые были в состоянии платить три шиллинга за ночь. Таким постояльцам были обеспечены полный комфорт, секретность и безопасность. Охраняли «Королеву» трое беглых галерников, людей крепких и бывалых, поэтому воры и грабители обходили гостиницу за милю. Фербанкс галерников знал, но не трогал, поговорить с ними всегда было любопытно. Когда Фербанкс со всеми «ребятами» подошел к гостинице, то увидел большую толпу, в которой перемешались зеваки, стражники, гвардейцы, дворцовые лакеи и слуги. Стояло несколько богатых экипажей, к уличным столбам были привязаны кони.
- Как воронье на запах падали... - сказал Красавчик.
- Ты скоро чихать стишками своими будешь, - вдруг разозлился Страшила.
- Это не я, это сэр Вильям, гениальный актер. Что ты в этом понимаешь, болван.
- Ладно. - остановил их Фербанкс. - С ума вы спятили, что ли? Тут такое дело... Вот что, постойте-ка здесь, а я со Страшилой поднимусь наверх.
Хозяин гостиницы проводил его на второй этаж в дальний конец коридора, в номер, который сделается знаменитым на много лет вперед. Любители острых ощущений долго ещё будут небрежно цедить сквозь зубы: «Мне Кровавый, на ночь...»
Номер был заполнен до отказа всяким вельможным людом. Фербанкс лишь увидел в углу огромную кровать, на которой лежал покойник, рядом сидел, закрыв лицо руками, старик. «Отец, - подумал Фербанкс, - сэр Чарльз, герцог Нотингемский. И сын... в таком месте... не в бою, не на дуэли, а в...». К Фербанксу подошел Вальсингам и быстро ввёл его в пустой номер напротив. У дверей встали Страшила и Йоркширец.
- Фербанкс, - сказал сэр Френсис, - это преступление надо распутать. Убитый был вторым человеком в нашем посольстве в Париже. Моими глазами и ушами. Их рук дело.
Сэр Френсис сделал выразительное ударение на слове «их» и продолжал:
- Этим займутся мои люди, но начнёшь - ты... От этого зависит вся твоя карьера.
«Ну, да, - подумал Фербанкс, - если неудача, будет на кого свалить. А если я найду убийцу, у меня его возьмут и забудут спасибо сказать».
Через час в номере уже никого не было и «команда» начала работу. В серьезных делах порядок был таков: все осматривали место независимо друг от друга. Разговаривать запрещалось. Работали медленно и сосредоточенно. Большую часть номера, считавшегося самым дорогим в «Королеве», занимала огромная роскошная кровать. На кровати лежал убитый. Полуобнаженный, навзничь на подушках, заскорузлых от массы пролитой крови. Руки раскинуты, длинные пальцы сжаты в кулаки, голова закинута назад. Убитому было нанесено несколько ранений в грудь. Около кровати валялся десяток золотых монет последней французской чеканки. На большом столе рядом с кроватью стоял кувшин вина и две чашки. В тарелке лежали пирожные.
После осмотра Фербанкс начал допрос. Допрос для него был делом самым деликатным. До допроса он и команду свою не всегда допускал, а уж чужих... Тут он был непреклонен. На этот раз, однако, пришлось изменить своему обычаю. Сэр Вальсингам оставил в гостинице своего секретаря Филиппеса и раздельно сказал:
- Филиппес будет следить за всем. Ты понял?
- Понял, - буркнул Фербанкс. - Мне, значит, полное недоверие и все такое...
- Нет, - сказал твёрдо сэр Френсис, - я тебе доверяю, но Филиппес будет здесь.
Этого Томаса Филиппеса Фербанкс не переваривал. Коротконогий, рыжий, всегда потный. Фу, гадость... Фербанкс слышал, что когда-то давно Филиплес попался за подделку завещания своего дядюшки и какие-то еще художества, но сэр Френсис его вытащил. После этого в подвале дома у Касл-гейт подложных дел мастер стряпал фальшивые документы, письма и вообще занимался самой грязной работой. И вот он, Фербанкс, должен проводить допросы при этом сукином сыне.
Первым предстал перед Фербанксом малый, дежуривший по гостинице днем.
- Значит, так это было. К вечеру огни стали засвечивать, девица приходит. Из этих, значит… В платке, только глаза видны.
- Почему ты знаешь, что «из этих», если только глаза и видел?
- Ну, из этих, значит... Мы их сразу от настоящей госпожи отличаем. Пришла, значит, и говорит... Мне, говорит, приготовьте комнату, самую лучшую. Я часа через два с господином одним буду. С удовольствием, - говорю. - Только стоит она 4 шиллинга, если всю ночь, конечно, изволите провести. Это, - говорит, - мне все равно, но чтобы хорошая. Показал я комнату, она, конечно, постель приказала лучшую. Деньги заплатила сразу. И говорит: я тут еще и вино оставлю. Пожалуйста, говорю, только зачем же беспокоились. У нас, говорю, вино очень даже хорошее. У вас, говорит, хорошее, а у меня еще лучше. Прямо с Кипра, слышал, говорит, такой остров. Греческий народ на нем произрастает. Где нам, говорю, знать. Мы, говорю, дальше Дувра не бывали. Ну, вот, значит, оставила она вино и ушла. Больше я ничего не видел. Сказал только про комнату нашему старшему, Ричарду, значит, и ушел. Ричард сказал больше:
- Часов в девять пришел господин с девицей этой. Девица шустрая такая. Я их проводил, комнату сам отпер и ключи им оставил.
- А у тебя был свой ключ, особый?
Резкий и быстрый вопрос Фелиппеса смутил Ричарда.
- Оно, конечно, у хозяина есть и особые ключи от всех номеров. На случай...
- Очень хорошо! - заметил Фелиппес, загадочно улыбаясь. Фербанкс в бешенстве взглянул на Фелиппеса, но промолчал и продолжил допрос.
- Ну, ключ отдал, а потом?
- Потом девица приказала принести пирожных и две кружки. Я принес.
- Они при тебе начали пить?
- Я им вина налил. Господин сразу всю кружку выпил. Видно, пить хотел. А девица сейчас же за пирожные. Не каждый ведь день кавалер такой попадается. Бывает ведь по их профессии, что и под баркой с каким-нибудь лодочником спят. Без всяких пирожных и разных там нежностей. Такой кавалер сам норовит последний пенс отнять…
- Ты сколько времени в комнате был?
- Вот господин вина выпил, девица пирожное в один момент уплела, я и ушел.
- Значит, девица вина не пила?
- При мне - нет.
- Хорошо, что дальше?
- Через час девица эта вышла. И говорит: «Господин спит, велел его утром разбудить и завтрак подать, а я пойду. Меня дома ждут».
- Можешь ее описать?
- Как вам сказать... Красивая. Глаза - зеленые, аж с искрой, с огоньками, стало быть. А волос - рыжий, в медь отливает. И из себя - статная. Грудь уж очень аккуратная.
- Ладно, - сказал Фербанкс рассеяно, - можешь идти.
- Это она! - решительно сказал Фелиппес. - Ее и надо искать. Проверьте всех испанских, итальянских и французских дипломатов, нет ли у них связи с такой вот…
- Ну, это не по моей части. С моей рожей к посольству и не подпустят.
- Это точно! - снисходительно усмехнулся Филиппес и потное лицо его покраснело от удовольствия. Фербанкс тоже усмехнулся и продолжал с невинным видом:
- Зато вы, я слыхал, в молодости в наших делах хорошо разбирались.
Намек был слишком прозрачен и дело могло кончиться плохо. Но в это время Майкл-Трубочист, который уже почти час осматривал дальний угол комнаты, кряхтел, ложился на пол, подпрыгивал, вдруг, поманив к себе Фербанкса, стал ему что-то молча показывать. Майкл был с 10 лет действительно трубочистом, а с 12 - вором. Он ночью проникал в дома через дымоход, артистически скользил по дому, как тень, не производя ни малейшего шума. Трубочиста выдал товарищ, ему грозила виселица, но Фербанкс, потрясенный его искусством, пожалел 15-летнего потомственного вора и взял его в свою команду.
- Господин Фелиппес, - сказал Фербанкс, осмотрев то, что ему показал Трубочист, - дело принимает совершенно новый оборот.
- В чем дело? - грубо спросил Фелиппес.
- А вот посмотрите в тот угол...
- Ну, что там в углу? - спросил Фелиппес.
- Изволите видеть, - ответил ему издевательски вежливо Фербанкс, - ковер. Ковер висит на стене, закрывая дверь в соседнюю комнату.
- Висит, - сказал Фелиппес, - довольно скверный и грязный ковер.
- Я понимаю, - еще более изысканно сказал Фербанкс, - что вы в подвале сэра Френсиса привыкли к более дорогим коврам. Но весь интерес здесь заключается в пятнах крови на краю ковра. Это навело моего помощника на мысль, что в эту комнату кто-то входил из соседнего номера, приподняв ковер. Совершенно очевидно, что убитого опоили каким-то зельем. Я пробовал вино из кувшина. У него сильный привкус. Мужчина, возбужденный желанием, мог и не заметить этого. Но привкус очень сильный и вполне определенный. Итак, убитого опоили. Он спал, когда из соседней комнаты открыли запертую дверь. Вот они, свежие следы какого-то острого предмета. Скорее всего, следы морского ножа с широким лезвием. Действовал убийца очень быстро.
- Почему быстро? - хрипло спросил Фелиппес. Логичность какого-то там младшего констебля ночной стражи начинала его раздражать.
- Убийца держал в руке горевшую свечу. Видите на полу перед дверью всего несколько капель воска со свечи. Если бы он возился с дверью долго, то воску натекло бы значительно больше. Затем убийца подошел к кровати и...
- Ну, дальнейшее ясно, - грубо оборвал его Фелиппес. - О результатах вашего расследования будете мне докладывать каждый день. Теперь я ухожу, важные дела.
Фербанкс долго рассматривал край ковра, а затем прошел через занавешенную ковром дверь в смежную комнату. В комнате помещались большая кровать и стол. На столе стояли небольшая глиняная бутыль и подсвечник, основание которого, в виде чаши, было залито кровью. Рядом лежали два испачканных кровью, но аккуратно сложенных полотенца. Фербанкс тщательно их осмотрел и покачал головой. Потом взял глиняную бутыль и пригубил из нее жидкость.
- Что там? - спросил Фелиппес, всё ещё не уходя.
Фербанкс пожал плечами: Джин. Крепкий джин. Без привкуса. Чистый. Вот и все.
- Теперь я вам скажу, что здесь произошло, - важно и самодовольно сказал Фелиппес. - Это - ловушка. Женщина заманила сюда жертву, опоила его и, когда он заснул, ушла. Тогда из соседней комнаты вышел убийца со свечей в руках. Он поставил свечу на стол рядом с кроватью, подошел к спящему, нанес ему три удара кинжалом и ушел обратно в номер. Здесь он вытер окровавленные руки двумя полотенцами и ушел.
- Это верно. Только ведь около кровати, не около стола, а около кровати, накапано много воска, - заметил Фербанкс.
- И прекрасно, - сказал Фелиппес, не обращая внимания на слова Фербанкса. - Раз в два дня вы будете докладывать мне о ходе этого дела.
Затем Фелиппес удалился. Вся команда минут пять молчала.
- А ловко он рассказал вам, хозяин, все то, что вы ему перед тем объяснили, - вдруг сказал Грамотей. Все засмеялись.
- Дурак он, - нехотя ответил Фербанкс, - так ничего и не понял. А что, ребята, дело уже не раннее, как думаете, может пообедаем?
Все с готовностью согласились, что поесть самое время и проследовали в небольшой зал на первом этаже. К ним тотчас явился хозяин гостиницы.
- Каждому - полный обед! - важно сказал Фербанкс. - И светлое пиво!
- Сию минуту принесут. Только... - хозяин замялся.
- Какие-то сложности с обедом? - удивленно спросил Фербанкс.
- Видите ли, у нас обеды славятся на весь Лондон. Два шиллинга.
Два шиллинга за обед показались ребятам совершенно дикой платой. С минуту длилось удивленное молчание. Затем Грамотей важно произнес:
- Когда от нас ничего не требуется, то с нас, с бедных людей, за обед два шиллинга. А завтра попадет этот человек в какую-то историю и божится, что до смерти будет кормить нас бесплатно, да нередко ведь поздно бывает.
Фербанкс, задумчиво глядя в горящий камин, согласился, что так бывает нередко.
Хозяин гостиницы оказался человеком сообразительным и живо ответил:
- Если это вы обо мне, то я человек честный и в историях сроду не бывал.
- Это и плохо, - наставительно сказал Красавчик, - с непривычки оно и хуже.
К хозяину гостиницы подошёл Трубочист: Вот вы, милостивый государь, видели около кровати покойного французские золотые последнего чекана. Давал он их вам?
- Нет, - удивленно сказал хозяин.
- Вот как, - сказал Трубочист, - значит ты уже после убийства взял пару желтеньких?
- Ну что ты, - покраснел от обиды хозяин, - я честный человек и в жизни своей...
- Стоп, стоп, стоп... Не брал и прекрасно. А были ли у тебя раньше такие? Нет, конечно... Ну вот видишь...
- Что я вижу? - растерянно спросил хозяин, чувствуя, что его во что-то впутывают.
- Ты? Ничего, - ласково ответил Трубочист, - а я вот кое-что увидел.
Словно актер, Трубочист запустил руку в карман камзола хозяина гостиницы и вынул оттуда две золотые французские монеты, точно такие, как были у убитого.
- Все присутствующие здесь обязаны по закону Её Величества от 16 июня 1570 года быть свидетелями и дать соответствующие показания на суде! - торжественно произнес Грамотей. Все были потрясены и заявили, что все указы Ёе Королевского величества они всегда исполняют свято. Хозяин стал белым, как мел. А Робин Гуд с интересом спросил: «Как ты думаешь, Грамотей, ты все законы знаешь, что ему (кивок на хозяина) будет?»
- Что тут сказать, - раздумчиво произнес Грамотей, глядя вдаль, - если не удастся доказать соучастия в убийстве, то галеры, а так, что же...[!]
И Грамотей, щелкнув языком, сделал выразительный жест рукой, означавший виселицу. Хозяин вылетел из комнаты. Все ребята залились тихим смехом.
- Здорово вы, Хозяин, под столом Трубочисту эти монеты передали, а мы даже и не заметили, - сказал Страшила, хрюкая от смеха.
- Нет, это Трубочист наш такой артист. Ну, насмешил, давно я так не смеялся. Тебя, Трубочист, надо в театр определить. А ты, Грамотей, ну чисто королевский прокурор.
И все снова залились беззвучным смехом. Через несколько минут на столе уже появилась дымящаяся еда и холодное светлое пиво. Ели в молчании, с удовольствием, с толком. Не каждый день приходилось им обедать за два шиллинга. Когда подали последнее блюдо, Хозяин, откинувшись на спинку стула, сказал: Ну, посмеялись, поели, попили, теперь к делу. Я при этом балбесе, Фелиппесе, всего говорить не хотел. Ты, Трубочист, напрасно и про дверь за ковром сказал при нем, пусть бы думал, что девица одна и отравила. Ну, ладно... Девица, видно, действительно опоила Говарда и, оставив его, ушла. Тогда открывается дверь из соседнего номера и в комнату...
- Входит убийца, - досказал Трубочист.
- Да нет, Трубочист, не один убийца, их двое было. Он и она.
- Почему это вы знаете, Хозяин?
- Ну, смотри. Входит убийца в комнату, подходит к постели, где спит его жертва. Ставит свечу на стол и наносит спящему три удара кинжалом. Было бы в этом случае на подсвечнике столько крови? Нет, конечно, не было бы. Кровь убитого просто брызнула бы на подсвечник. А тут она равномерно текла, целая чаша подсвечника наполнилась. Что это значит? Что кто-то держал подсвечник пораненной рукой. Причем стоял этот человек прямо у кровати - там много воску накапало на пол. А кровь с его пораненной руки лилась прямо в жёлоб подсвечника. Если бы убийца был один и сам бы держал подсвечник, то капли воска были бы и на кровати. А их - нет. Значит, в комнате был второй преступник, который светил. Ну, а почему это - женщина? Заметил, как аккуратно сложены полотенца, которыми кровь вытирали. Ты бы вот швырнул полотенце под кровать, а женщина аккуратно их сложила. Ну и потом - в этот бордель только парочки ходят. Если бы комнату на ночь взяли два парня, это было бы очень заметно. Итак, женщина поранила руку, когда ножом они открывали дверь. Боли в горячке не ощутила. Дрожала, наверно, от ужаса. Перевязывать руку не стала, времени не было. Значит, вошли... Женщина светила, а мужчина убивал. Потом они вернулись в свою комнату. Когда приподнимали ковёр, женщина, чтобы удобнее было, поменяла руку. Подсвечник взяла в левую, здоровую, а правой приподняла ковер и
оставила на нем следы. Кровь и несколько волос, тонких и мягких. На ковре два-три волоса и его есть - жестких, рыжих. А теперь снова позовите того малого, что ночью дежурил.
Через минуту малый явился. Фербанкс молча разглядывал его, словно впервые увидел. Наконец, он нарушил молчание: - А ты, братец, видно, в тюрягу захотел.
- Это как же так понимать ваши слова? - угрюмо спросил малый. - Я, кажется, все рассказал, как в храме Божьем... ‘
- Заткнись, болван, и не упоминай имени Божьего в борделе. Ты по какому праву не рассказал, что за час до убийства соседнюю комнату заняли двое. Они тебе сразу странными показались, ты даже хозяину хотел сказать, да дел было по горло, ты до утра решил подождать. Было такое?
- Было, - угрюмо произнес малый.
- Мужчина - малого роста, закутан в плащ, шляпа надвинута на глаза. Она
- стройная блондинка. Так?
- Так, - снова угрюмо произнес лакей. - Да вы, я вижу, здесь были ночью…
- А чем же тебе он показался подозрительным?
- Да, как вам сказать, сэр, какой-то он нескладный, понимаете? Вроде под плащом у него что-то было... И уж очень морду воротил от меня. Ну и потом... он будто на нее очень обижен, а она к нему все льнет.
- А ты что ж, Иуда, молчишь, что у нее правая рука перевязана была?
- И впрямь ведь, сэр, была, ей Богу, была. Я растерялся, сэр. Вы так меня спрашиваете, сэр, будто я виноват, сэр. Точно, перевязана была. А я вас и не видел вчера. Чудеса!
- Ладно, - махнул рукой Фербанкс, - иди, по тебе давно верёвка плачет. Когда соберутся посушить на перекладине, обязательно посмотреть приду. Так что, до свидания.
Страшила вытолкнул лакея из зала, и вся команда погрузилась в размышления.
- Так, - прервал молчание Фербанкс, - так... Убийц мы вряд ли быстро разыщем. Я так понимаю, что очень высоко придется залетать. А вот ту, которая заманивала, значит... Ту найти можно. Сэр Вальсингам полагает, что убийцы... из Испании там, или Франции. Или, еще лучше, из самого Рима. Заговорщики и всё такое прочее. Поэтому к нам этого Фелиппеса и приставили. Хотя что-то мне не верится, что это… политика. Ну, да все равно. Главное, что здесь от нас не отстанут. В других делах могут пошуметь, да и отстать, а с этой штукой - не то. Если не найдем - всех разгонят! Страшилу вот - стражником в тюрягу, Капитана - в речную полицию, Робин Гуда...
- А вас, Хозяин? - мрачно поинтересовался Страшила.
- А меня? А меня, как и тебя - в тюрягу. Только не стражником, а в клетку.
- Ну и шутки у вас, Хозяин, скучно слушать. Лучше уж Красавчик про своих баб пусть расскажет! - снова перебил Фербанкса Страшила, что в иное время все расценили бы как верх неприличия…
- Хозяин, - вдруг сказал Грамотей, - за каким дьяволом мы здесь тогда собрались? Неужто девицу эту чёртову не найдём. Восемь человек, один к одному, не считая, конечно, вас, Хозяин.
- То-то, что не считая, а ты меня тоже считай. Пока… - пробурчал Фербанкс.
- А Грамотей прав, ребята, нечего нюни распускать! Значит, ищем девицу. Только девицу, которая, стало быть, заманила. То есть, с утра до вечера. А тебе, Красавчик, здесь первая дудка. Сдаётся мне, что один человек здесь убивал... и ту, значит, девочку... сиротку... Бил сильно. Но неумело, неопытный в этом деле, значит... Даже большой бриллиант на пальце; и здесь и там - одинаково кожу разодрал. И вот еще, - Фербанкс вынул несколько тоненьких золотых нитей, - даже кинжал тот же самый.

Глава 8
КРАСАВЧИК И ЕГО ДЕВОЧКИ

Прошло две недели, а поиски не дали никаких результатов. Вся команда почти не спала, но особенно доставалось Красавчику. Он проводил все время в кутежах, попойках, к которым, как ни странно, питал отвращение, переспал с тремя десятками девок, но толку от этого никакого не было. Усталый с невероятной головной болью, возвращался Красавчик вечером после непрерывного трехдневного пира, который задал подгулявший эсквайр, уезжавший из Лондона в свое поместье после выгодной сделки. Красавчик попал в компанию эсквайра случайно, но сразу же сделался их проводником по лондонским злачным местам. Эсквайр гулял, как патриарх Ной после сбора первого урожая, или, как тогда выражались лондонские алкоголики, «пил из бочки мамаши Джудит».
Красавчик от него вроде бы не отставал, но очень наблюдательный человек мог бы заметить, что пил он почти только одну воду. Наконец, эсквайра и все, что у него осталось, удалось впихнуть в тарантас и сунуть кучеру фартинг, чтобы тот ни под каким видом не возвращался обратно в Лондон со своим пассажиром, как бы тот этого ни просил. Компания разошлась, а Красавчик, чуть живой от трех бессонных ночей, трёх хозяек заведений и чьей-то чужой жены, поплелся к себе на чердак. Он едва понимал, что происходит вокруг, и не обратил внимания на двух девиц, которые выпорхнули из какого-то переулка и быстро пошли впереди него. Случайно до его ушей долетела фраза, брошенная одной из них:
- С тех пор Элен из дома и носа не высовывает. Как узнала она, что с ее кавалером сделали, так чуть в обморок не упала. С тех пор я ее ни разу и не видела.
Девушки уже исчезли в темноте, когда Красавчик сообразил, что это может быть как раз то самое, ради чего он две недели шатался по городу. Он встряхнулся и бросился вперед, но девушек и след простыл. Ругая себя, на чем свет стоит, Красавчик свернул в один переулок, потом в другой - девушек нигде не было. Скрипя зубами, он от отчаяния ринулся в какую-то подворотню, плохо понимая, зачем он это делает, и в свете домового фонаря вдруг увидел их. Одна из них поправляла чулок. Длинная красивая нога золотилась в свете фонаря. Другая девушка, немного похожая на бочку, прикрывала ее.
- Ох, вы мои красавицы, - засмеялся радостно Красавчик, толком не понимая, с чего начать, и вдруг обнял их обеих за талии. Руки у него были сильные и длинные.
- Ну-ну, ты не очень, - сказала высокая. - Так вот сразу и лапать.
- Что это ты сердитая такая? - спросил Красавчик, не выпуская добычу из рук.
- А то, что будешь доброй, так пропадешь. Всем давать, так не успеешь вставать! - сказала высокая, безуспешно вырываясь из цепких рук Красавчика.
- Ну, Лиззи, ты и скажешь, - захихикала толстая.
- Это не я, это наша хозяйка всегда так говорит. А она в этих делах толк знает.
- Да хватит вам, милые вы мои, - сказал Красавчик, - я человек смирный, ни одной девушки еще не обидел, хоть у кого спросите.
- У кого это мы спросим, интересно? - спросила высокая с иронией, не прекращая безуспешных, но не очень уже энергичных попыток высвободиться.
- А хоть у вашей Элен. Мы с ней давно друг друга знаем, - сказал серьезно Красавчик.
- А откуда вы знаете, что Элен - моя подруга? - настороженно спросила высокая.
- Знаю, значит… - беззаботно сказал Красавчик и неожиданно добавил: А у меня вот горе!
- Веселый такой, а горе, - участливо сказала толстая.
- Вот то-то и горе, что веселый, - сказал Красавчик. - День ангела у меня, понимаешь, сегодня. А с кем его отметить, я тебя спрашиваю, а? С кем? Не с кем, потому - все друзья, кто где. Ни одного - в Лондоне. И деньги есть (Красавчик потряс в кармане свои жалкие пенни), и настроение, а ведь один-то пить не будешь.
- Это уж точно, - понимающе сказала толстушка.
- Девочки, - вдруг сказал Красавчик, как будто бы его только осенила блестящая идея, - а не отпраздновать ли нам день моего ангела втроем? А?
Толстушка пришла в восторг от этой идеи, а высокая сделала вид, что, в общем-то, ей наплевать, хотя и ей не меньше, чем толстушке, хотелось посидеть с таким обходительным парнем. Самого Красавчика дрожь пробирала от мысли, что ему надо будет снова сидеть где-нибудь в таверне, но держался он молодцом и быстро завязал интересный разговор о достоинствах разных мест, где можно славно провести время.
- А мне как-то Элен ваша говорила, что она обычно ходит куда-то неподалеку. Очень хвалила, - закончил Красавчик краткое, но образное описание веселых мест округи.
- Куда это? - спросила толстушка.
- Да забыл я, чёрт меня разрази! - сказал Красавчик, морщась.
- Наверное, это она про «Девушку и флейту», - предположила высокая. - Она там завсегда раньше бывала.
- Вот-вот, - оживился Красавчик, - вспомнил, конечно, «Девушка».
- Давайте в «Девушку»! - запрыгала от восторга толстушка. - Я с вами хоть до Кингстона...
- А я с вами обеими (Красавчик никогда не отдавал явного предпочтения какой-либо одной девушке) - хоть до Дувра!
До Дувра, конечно, было далеко, а вот до «Девушки с флейтой» они дошли за полчаса, весело болтая, причем Красавчик очень нежно поглаживал бёдра то одной, то другой своей спутнице. Толстушка отвечала на нежности Красавчика от всей души, а высокая вела себя очень строго.
«Девушка и флейта» и впрямь оказалась вполне приличным заведением. Красавчик неподражаемым жестом бросил несколько монет хозяину и сказал:
- Эти леди - мои гостьи. Угости нас на славу!
Своей широтой и изысканностью выражений он сразу же завоевал сердца девушек на всю оставшуюся жизнь, и ночевать бы ему пришлось с ними обеими, если бы не вмешалось Провидение, впрочем, вовсе не благосклонное к Красавчику. Двери таверны распахнулись и впустили новую пару: стройная блондинка с очень красивыми волосами, отливавшими в медь, и огромный звероватого вида урод.
- Вот она, ваша Элен, - хихикнула толстушка. - Что, не узнали? Это она после того случая в «Королеве» первый раз из дому вышла. А уж и кавалера себе нашла... Нечего сказать...
- Это ведь Медведь, - подумал Красавчик, - давно уж его мы разыскиваем. И награда приличная. Видно, погибать мне сегодня.
Красавчик помедлил немного, восхищаясь необычной красотой Элен, вздохнул и грустно сказал: «Молитесь за меня, девочки». Потом он встал, подошел к вновь прибывшим и небрежно сказал:
- Привет, Элен, или не узнала?
Смуглое уродливое лицо Медведя налилось черной кровью: - Ты кто такой?
- Я? - удивился Красавчик. - Кто я? Человек. Знакомый, вот, твоей дамы.
Поздороваться хотел. У меня праздник. Угостить вас хотел. Вон там и девушки мои сидят.
Но Медведь не был расположен сидеть в компании и слушать болтовню Красавчика.
Выразил он это довольно грубо, но определенно.
- Девушки? - рявкнул он. - Ну, вот и полезай к ним в жопу... И скажи спасибо, что сегодня я добрый...
- Ну, что ты так кричишь? - сказала Элен тихо. - Это - подружки мои - Лиззи и...
- Да провались они в преисподнюю, твои подружки, - зарычал Медведь и ухватил Красавчика своей короткой сильной рукой за шиворот. - Слушай, ты, эрк (сявка) паскудный, двигай отсюда со своими потаскухами. А ты, - уже более ласково обратился он к своей спутнице, - заткнись, а не то узнаешь, что такое моя затрещина. Такой ты не слыхивала!
- Уходи, - почти белыми губами прошептала девушка Красавчику.
Но у Красавчика была своя гордость и задевать ее было опасно. Кроме того, он знал, что второго случая поговорить с девушкой может и не представиться. Да и награда за этого каторжника... Краем глаза он заметил, что хозяин таверны, который был связан с полицией, уже шепнул что-то своему подручному и тот исчез. Значит, надо было продержаться хоть полчаса. Он незаметно сунул руку в карман, где лежал острый, как бритва, нож. Но Медведь, следивший за каждым движением Красавчика, мгновенно ударил его ногой в живот. Закричав от непереносимой боли, Красавчик полетел на пол, но нож успел выхватить.
Он отполз к стене и, ожидая новую атаку, взглянул в ту сторону, где должен был стоять Медведь. То, что он увидел, заставило его сердце забиться сильнее. К Медведю не спеша подходил Страшила.
- Что это ты расшумелся, - ласково сказал Страшила. - Или тебе прятаться уже не нужно. Аккуратней, значит, веди себя.
- Сейчас ты навсегда спрячешься, поганый белман (полицейский), - процедил Медведь и бросился на Страшилу. Страшила немного отступил, и Медведь, чуть не проломив стену своим кулаком, зарычал, раздробив костяшки руки.
Красавчик, превозмогая боль, вскочил на ноги и с ножом в руках пошел на Медведя. В это время дверь таверны растворилась и в нее влетело пять ночных стражников. Они бросились к Медведю и длинными алебардами прижали его к стене.
- Век тебе этого не забуду, - тихо проговорил Красавчик Страшиле.
- Да чего уж тут... Из одной команды, - вдруг засмущался Страшила.
- А как ты здесь вообще очутился? Аккуратно - в момент.
- Да, Хозяин мне приказал за тобой следить, чтоб тебе голову в твоих бардаках не проломили. Вот я за тобой и таскаюсь... Ты с бабами, сукин кот, пьянствуешь, а я - ночи не спи... Тоже, значит, работа...
- Ну, Страшила...
- Ладно, ладно. Ты вот девицу свою хватай. Смотри, какая бледная. Того и гляди в обморок брякнется. У них это запросто. А везет тебе - красивая...
Пока стражники под командованием Страшилы справлялись с Медведем, Красавчик подхватил бледную, как смерть, Элен и покинул таверну.

Глава 9
ТАИНСТВЕННАЯ ПОЕЗДКА

Пока стражники под командованием Страшилы справлялись с Медведем, Красавчик подхватил бледную, как смерть, Элен и покинул таверну. Минут пять они шли молча по ночному городу. Красавчик заговорил первым.
- Как это ты решилась появиться на людях... после того случая… в «Королеве». Ну, если бы меня не было... Ведь тебя бы с Медведем схватили и... до встречи у тети Пегги на могилке, как моя мать говорила. Это ведь не из-за меня драка произошла. Это его давно искали. Хорошо, стражники - знакомые ребята. Я им шепнул. Ну, они тебя и не заметили. А так ведь… Девушка вдруг прижалась к Красавчику и зарыдала.[!] Красавчик начал её утешать, но девушка долго ещё всхлипывала и что-то пыталась объяснить: да разве я... я бы и не пошла... А он вломился... Чуть дверь не разбил... Ручища вот... Идем, говорит... Гуляем...
- Знаешь, Элен, я тебе сейчас важную вещь скажу. Сегодня ты спаслась, завтра тебя уже ничто не спасет. Ты хоть знаешь, кто с тобой там, в «Королеве», был?
- А ты как о «Королеве» знаешь? - голос девушки вдруг стал злой и резкий.
- Я? Ну, насмешила... Да хоть бы вон твои подружки об этом прямо на улице болтали. Да я и до них знал. Так ты хоть знаешь, кого ты в «Королеве» вином отравленным опоила?
- Разве я знала, чем я его поила? - чуть слышно прошептала Элен.
- Так вот, опоила ты сына Первого лорда адмиралтейства!
- Ну... - прошептала девушка, - а кто это - армиладейство?
- Эх, темнота... Адмиралтейство - ну, это которое всеми нашими кораблями, значит, владеет. А за хозяина там - первый лорд. Он, может, королеву чаще видит, чем ты свою хозяйку. Вот его сына ты и опоила. Ну, а теперь за тобой охота идёт, тебя все равно схватят. А схватят - никому ничего не докажешь. Потом уж на виселице разве…
- Ну?!
- Вот тебе и ну, веревку на шее затяну. Так матушка еще говорила.
- И моя тоже, - вдруг неожиданно оживилась Элен. - Твоя-то - из Гемпшира?
- А откуда ж еще? - удивился Красавчик. - Аккуратно там и родилась.
- И моя, - тихо сказала Элен. - Если бы она жива была, разве такое было б…
- Вот что, - сказал Красавчик, - идем со мной.
- Куда идем? - растерянно спросила девушка.
- К одному человеку. Он верно посоветует. Он эти дела насквозь знает…
Фербанкс, к счастью, не спал.
- Ну, Красавчик, ты теперь уже со своими дамами ко мне будешь приходить? - проворчал он, отпирая входную дверь и разглядывая поздних гостей. - Кто же это такая? И вдруг осекся, пораженный необычной красотой девушки. В ярком свете восковой свечи ее бледное лицо и красноватые волосы были еще более необычными, чем всегда.
- Ну, поднимайтесь, поднимайтесь, - ворчал он, вводя гостей в главную комнату, - да не очень стучите, весь квартал разбудите, а у нас тут люди строгих нравов.
- Вот что, Хозяин, эта девушка, которая в «Королеве»... Ну, вы понимаете.
- Так, - сказал Фербанкс и замолчал. Потом он закричал в глубь дома: - Эй, Кэтти, тут у нас Красавчик. Он голодный, как волк, и усталый, как гончая после охоты на зайцев.
Накорми его и положи на чердаке. Да он посреди еды у тебя и заснет. А мы тут посидим. У нас разговор, видно, будет долгий, ну и всякое такое…
В комнате появилась Кэт. Красавчик вспыхнул и встал.
- Интере-есно, - нараспев, с явной иронией произнесла Кэт и вышла вместе с Красавчиком, сильно хлопнув дверью.
- Ну, а теперь, девочка, - Фербанкс подсел к Элен и взял ее руки в свои, - рассказывай. Только правду говори.
- Я - правду... Вот как дело-то было. Как-то зашла я в «Девушку и Флейту», то есть -таверна такая. Грустно так было. Знаете, работаешь всю ночь, а получаешь гроши. С голоду только что не помираешь. Потому и приходится... ну, со швалью всякой... сами знаете... Тут один ко мне и подсел... Противный такой...
- Опиши мне его.
- Как Вам сказать, лет так 25. Рыжий, бородка небольшая, невысокий, видно сильный.
- Шляпа - на глаза. Черный плащ... Так? - продолжил ее описание Фербанкс.
- Точно! - почти закричала Элен. - Он, подлец, убила бы его. Так вы его знаете?
- Знаю, - сказал Фербанкс. - Ну, подсел и...
- Подсел и говорит: «Хочешь фунт заработать?» Вот это да, думаю, фунт! Да я таких денег сроду не видывала. А он смеется: «Вижу, хочешь. Так слушай, есть у меня родственник. Всей семье покоя не дает. Всем нотации читает: ты - пьешь, ты - за юбками бегаешь, ты - Святую Библию не читаешь. Все у него плохи. А сам уж куда как грешен. Только скрыто грешит. Так вот, надо над ним шутку сыграть. Привести его в гостиницу, напоить пьяным и уйти. А мы потом зайдем и посмеемся. Всего и дел, а за это - фунт. Вот весь кошелек и отдам.» Вытащил он тут кошелек, а меня такая радость взяла. Это ведь я чуть не с полгода смогу тихо прожить. Может замуж за хорошего человека вышла бы. Я б его так любила…
- Ну-ну… - буркнул Фербанкс каким-то странным голосом. - Давай о деле...
- Да, я ему и говорю, а как, говорю, я встречусь с ним... А это, - говорит, - раз плюнуть. Мы от твоего имени письмо ему напишем. Мол, как ты его увидела, так и влюбилась. Будешь, мол, его ждать в церкви, на вечерней молитве. Я тебе покажу, где он молится. Ты туда придёшь, ну и я там буду. Которого я при выходе обниму, тот, стало быть, и есть. Да тебе и узнавать не надо. Он тебя сам узнает. И дает мне молитвенник. Красивый такой, малиновый бархат с золотом. По этому молитвеннику он тебя и узнает. Про молитвенник этот в письме прописано будет. А до этого, говорит, пойдешь в «Королеву». Знаешь такую гостиницу? Как не знать, говорю. Снимешь на втором этаже там лучшую комнату, там одна такая. Оставишь там вино вот это. И кувшин запечатанный подает. Это, - говорит, - вино он очень любит. Значит, - говорит, - он сам к тебе подойдет после молитвы, заговорит, ты ответишь... Познакомитесь, ну, а потом приведешь его в «Королеву». Посидите за столом. Ты его заставь вина выпить, но сама не пей... Вино пьяное, хмельное, с ног сразу валит. Сама там пирожных спроси или еще чего. А вина - только пригубь. Ну вот... Если он кружку выпьет, то тут же на постель бухнется и захрапит. Ну, а ты в стену, справа от двери, постучи - и все дела. Можешь уходить. Фунт твой. И опять, знаете, перед моим носом кошельком помахал. Ужас! Потом засмеялся. «Ну, - говорит, - а мы выйдем из другого номера и подшутим над ним.» И снова смеется. А смех, знаете, не очень-то веселый. Злой такой, знаете, резкий. Я говорю: «А если, говорю, обманете и фунта, говорю, не дадите (а сама думаю - какой же дурак за такое - фунт даст, шиллинга три - красная цена). «Ладно, - говорит, - я тебе верю». И кошелек мне бросает. У меня сердце замерло (я ведь сразу и 10 шиллингов сроду не держала в руках). «Но смотри, - говорит, - обманешь, - из-под земли достану». И руку мою сжал, ужас! До сих пор, знаете, синяк остался. «Да что вы, - говорю, - за такие-то деньги...» Ну, все так и вышло, как он говорил. Встретила я на молитве святошу этого. Он, знаете, и не скажешь, что святоша. Высокий, красивый... А шпагу как носит! Я даже. знаете, подумала: а если не давать ему того вина... Я, знаете, не смотрите, что... А потом вспомнила этого... рыжего, как он за руку схватил... Ужас! Нет, думаю, уговор исполнять надо. Пришли мы с ним в «Королеву». Выпил он вина моего и раздеваться начал, да не разделся, а на постель сразу хлопнулся и захрапел. Ну, я постучала в стену, как уговаривались, и ушла. А через день мне подруга одна сказала, что в ту ночь в «Королеве» произошло. Она там до утра была… Ужас!
Мучительное молчание повисло в комнате, девушка тихонько плакала.
- Вот, что, - сказал Фербанкс после раздумий, - я ведь тебя арестовать обязан. Если я тебя отпущу, значит покрою соучастницу убийства. Если это откроется, меня самого...
- Ох, - простонала девушка, - как же это?
- А так... Ты мне сама призналась, что дала жертве отравленное вино.
- Да я разве знала...
Фербанкс взял безвольно повисшую руку девушки в свою твердую ладонь.
- Если не я тебя упеку, тебя другие упекут. За тобой сейчас целая толпа гоняется. Но только тюрьма еще никому добра не приносила. Значит так, ты остаешься жить у меня. И каждый день я ли, кто другой из моих людей, будем ходить с тобой по Лондону и искать твоего... кавалера. Найдем его, заставим говорить, ты спасена, а нет...
Девушка в порыве благодарности прижалась к Фербанксу и замерла.
- Ну-ну, дуреха, всю одежду мне вымочила, словно после доброго дождя, - проворчал Фербанкс. - Спать надо, спать.
И вдруг он ощутил, как ее чистая нежность пронизала все его существо, за всю свою жизнь не случалось с ним такого.
- Спать, спать, - растерянно повторял он, неумело гладил ее мягкие волосы.
В это время открылась дверь и в комнату вошла Кэтти.
- С кем это вы собираетесь спать, господин Фербанкс? - вкрадчиво спросила она.

* * *
Маска - Элеоноре. Шифр 7В. Вильям Говард убит в гостинице «Королева» неизвестными преступниками. Поиски по приказанию Вальсингама ведет Фербанкс, лучший сыщик Лондона. Судя по всему, он напал на правильный след.
Элеонора - Маске. Шифр 7А. Вам угрожает серьёзная опасность. Немедленно передайте все деньги, шифры и связи с агентами Монаху, который доставит вам это письмо. От него получите дальнейшие инструкции.

* * *
Тауэр окрасился в кровавые тона. Солнце садилось за Темзу. Ветер нес на город речную свежесть. Кончался восьмой день безуспешных поисков Рыжего. Как всегда, впереди шла Элен и внимательно разглядывала прохожих, кому-то улыбалась, кого-то задевала. Невдалеке шел Красавчик и изображал сутенера. На достаточно большом расстоянии, не спуская с девушки глаз, шли Фербанкс и Страшила. У Парадных ворот Тауэра Фербанкс нагнал Элен и тихонько сказал: - На сегодня хватит. Скоро начнут зажигаться фонари. Уходим.
Вдруг девушка до боли сжала запястье Фербанкса: - Вот он, вот, смотрите, это он!
- Тише, дурёха, ты нам сейчас всё дело испортишь! - проговорил Фербанкс, который и сам уже заметил плотного невысокого человека, выезжавшего из ворот Тауэра на вороной статной лошади. Он снял шляпу, подставляя под свежий ветер свои длинные рыжие волосы, обернулся и внимательно посмотрел на одну из башен страшной тюрьмы. Потом, как бы отгоняя от себя какие-то мысли, встряхнулся и надел шляпу. Через минуту лошадь и всадник скрылись в конце Тауэр-стрит.
- Дела... - удивленно сказал Фербанкс. - Да ты уверена, что это он?
- Он это, он, мерзавец, как Бог свят!
- Ну, ну. Бога-то зачем поминать? Что же Рыжий в Тауэре делал? А видно важная персона. И что-то у него под плащом топорщится? Красавчик, ты со Страшилой девчонку до моего дома доведи и - спать… А я - в Тауэр. Может и выясню что, хотя стража там строгая и говорить не любит.
- Только вы... не очень... осторожно. Он - страшный. И Элен с тревогой поглядела на Фербанкса.
- Страшный? - переспросил Фербанкс. - Да хоть сам дьявол, а перед нашими ребятами ему не выстоять, а, Страшила?
- Куда ему! - угрюмо сказал Страшила.

* * *
Фербанкс и Шевалье, как всегда, встретились в таверне, прилепившейся к нижней террасе Темпл Гарден. В таверне было несколько залов, каждый из них предназначался для людей определенного сорта. Фербанкс и Шевалье сидели в зале для средней публики, который был украшен портретом Ее Величества. За главным столом гуляли во всю молодые офицеры, прибывшие из Ирландии. За неделю отпуска они стремились забыть весь тот ужас, которому они были свидетелями в нищей, разоренной стране, утонувшей в дождях, болотах и реках крови. Пили страшно, мешая аскиваб, бренди, красное вино и эль. Пили, как из поилки для скота. Фербанкс мельком отметил, что девицы были все свеженькие и хорошенькие, из особой команды сэра Вальсингама, предназначенной для дипломатов и «интересных иностранцев». Но в эти часы иностранцев и дипломатов еще не было, и девиц направили к офицерам из Ирландии. Они приезжали в Лондон, изжеванные дикими жестокостями, которые должны были там творить. Не верившие ни в Бога, ни в черта, ни, тем более, в королеву. За ними нужен был глаз да глаз.
Шевалье пожалел про себя одного молоденького офицерика. Его «обрабатывали» две девицы. Одна из них норовила выпавшими из корсета грудями попасть ему прямо в рот, а другая, разорвав на нем рубашку, целовала его в живот. Офицерик сомлел и нес всякую чепуху. Как бывалый воин, он ругательски ругал все начальство, кричал, что вызовет на дуэль самого герцога, пил за здоровье королевы и тут же называл ее старой потаскухой. И Шевалье, и Фербанкс почти точно могли предсказать его судьбу. Завтра, после бурной ночи с блондинкой и брюнеткой, едва он протрезвеет, как будет доставлен к Вальсингаму. Его будет допрашивать какая-нибудь сволочь и предложит шпионить за своими товарищами по полку. Или - в Тауэр. Другой офицерик был более сдержан и менее пьян. Он рассказывал о своих подвигах и, между тем, сумел уже наполовину спустить корсет со своей дамы. Третий уже вовсе вышел из игры и, пребывая в полной прострации, медленно спускался с кресла под стол. Им уже никто не интересовался. Одна из девушек села прямо напротив Фербанкса и начала натягивать на очень белую и полную ногу черный чулок.
- Слушай, детка, - сказал Фербанкс, - оставь нас, цыпленочек, на полчасика. Финансовые сделки не для дамских глазок. А потом мы - твои. Оба - до гроба.
Девушка многозначительно улыбнулась и сказала: - Замечательно, через полчасика.
- Ну, - спросил Шевалье, - посмотрев вслед девушке, - о чем будем разговаривать?
- Мне, знаешь, кажется удалось найти убийцу! - торжественно сказал Фербанкс.
- Ну так что, - спросил Шевалье без всякого интереса, - арестовать?
- Арестовать! - передразнил Фербанкс выговор Шевалье. - Да ты знаешь, кто он?!
- Знаю! - сказал коротко Шевалье.
- Знаешь?! - переспросил Фербанкс. - Да ты ни черта не знаешь! Это сам...
- Не кричи, - сказал Шевалье тихо, - тут все девки доносят Фелиппесу.
- Да знаю я! Ты-то поверишь, где я этого… убийцу встретил.
- Во дворце?
- Да нет, где ж мне там бывать...
- Ну, тогда в Тауэре.
- Да! - открыл рот Фербанкс. - А ты откуда знаешь? Следил за мной? Слушай, да…
- Зачем мне с тобой темнить, - вдруг устало сказал Шевалье. - Ты хорош человек, а попадать в плохая история.
- Что ты имеешь в виду?
- А ты не понимать? Ты должен найти убийцу. Так? Не найдешь - летишь от своего места к чертовой тете, как говорят в наша Голландия. Вот ты и нашел. А скажешь кому - тебя удушат. Понял? Ты на такую высоту залететь... оттуда - только разбиться.
- Это я понимаю. Слушай, а ты точно знаешь...
- Точно, точно, - отмахнулся Шевалье, - рыжий, горбатый. ‘
- Горбатый? Вот оно что... Горбатый... Поэтому он все в плащ кутается, а под плащом всегда что-то торчит... Ну да, горбатый, а я не догадался... Только ты-то откуда знаешь? Все же следил?
- Да нет, - снова нехотя сказал Шевалье, - не следить. Я раньше догадаться. Ты еще и не знать...
- А что делать-то теперь, а, Шевалье? Посоветуй...
- Ты арестовать девушку, которая завлекать... Так?
- Так. Только ты откуда это все знаешь?
- Э, это не важный. Вот и сделать так, что только она виноват. Ревновать - убивать.
- Нет, Шевалье, этому не бывать! - решительно сказал Фербанкс. - Будь я проклят…
- А-та-та... Вот оно куда идет! - Шевалье усмехнулся. - Есть еще один штука.
- Какая? - жадно придвинулся к нему Фербанкс. - Говори поскорей.
- Надо, чтобы они, ну, сэр Френсис, Сессил, все они там тебе приказали: Стоп, не ищи! Для отвода глаз убийство на какого-нибудь висельник свалить. Ему все равно.
- Как же это они сами так мне скажут, Шевалье?
- А надо доказать, что это Рыжий убил. И скажут...
- Как мы докажем? Слуги в гостинице отопрутся. А девчонка... Да кто ей поверит? Ее сразу же - в тюрьму, а там удушат. Любой убийца за 5 шиллингов...
- Доказать можно... Я давно тебе говорить: мне вор нужен... Вспоминаваешь?
- Вспоминоваю, - улыбнулся Фербанкс. - Ты что, выходит, давно это всё знал?
- Давно. Значит - даешь мне вора?
- Не вора, артиста!

* * *

Полночь. Дует холодный ветер. Нищие под мостами прячутся от холода и сырости. В мокрой тьме легко скользят по Темз-стрит два человека. Их серые тени иногда появляются в слабом свете уличных фонарей. Вот мелькнули у большого черного дома. И - ящерицами по стене. Выше, выше. Крыша. Чердачное окно. Чуть-чуть хрустнуло стекло. И тени исчезли.

ПТИЦЫ СМЕРТИ
Элеонора - Маске. 2 мая 1586 года. Шифр 7А.
Приказ Звезды - как можно скорее организовать устранение Пуританина и его ближайших помощников. Убыстрить проведение двух главных операций.
(Элеонора - Оуэн, руководитель отдела испанской разведки, действующего против Англии и Голландии. Маска - резидент испанской разведки в Англии. Звезда - король Испании Филипп Второй. Пуританин - сэр Френсис Вальсингам, руководитель английской разведки. Две главные операции - спасение Марии и устранение Елизаветы).
* * *
Предстоял напряженный день. В 7 часов утра Вальсингам уже сидел в своем секретном кабинете и, как всегда, обдумывал план дня: бисерным почерком на маленьком листе бумаги было уже вчера записано все то, что предстояло выполнить сегодня. В конце дня листок сжигался, а невыполненные пункты переносились на листок следующего дня. Сегодня был понедельник: предстояли встречи с тремя секретарями и двумя главными помощниками. Первым он примет Фелиппеса, надо обсудить результаты слежки за перепиской «грудастой змеи» (Марии Стюарт). Затем он примет второго секретаря - Артура Грегори, который ведал секретной перепиской со всеми английскими посольствами. Затем черёд Френсиса Миллса, занимавшегося внутренними делами. В 12 - завтрак, затем - встреча с Робертом Сессилом, его вторым помощником, с которым нужно обсудить предстоящий доклад королеве. В три часа - обед и изматывающие разговоры с Уильямом Девисоном, его первым помощником. Девисон с мелочными подробностями будет нудно докладывать ему все дела ведомства иностранных дел, сплетни о королеве, о Сессиле, об Эссексе, все, что происходило в парламенте, во дворце и офисах Лорда -главного судьи и Лорда - генерального прокурора. Затем - ужин и доклад Роберта Пули о том, как зреет заговор Бабингтона. С Пули они кончат около полуночи. И тогда необходимо продумать общий план операций по активной слежке за испанским флотом. Собственно, слежка уже давно ведётся, но результаты её пока ещё незначительны.
Через двадцать минут в кабинет войдёт Фелиппеса. Но до этого минут пятнадцать можно провести в сладкой утренней дрёме. Ничто так не освежает сэра Френсиса, как эти 15 минут дрёмы и затем бургундское из старинного серебряного кубка. Всего 3-4 глотка и он начнет работать как юноша. Сон, 3-4 глотка бургундского, а затем этот Фелиппес. Сэр Френсис давно уже научился относиться к людям с легким презрением. И к друзьям, и к врагам. К друзьям даже более презрительно. Но к Фелиппесу он относится с отвращением. Начать с того, что он не любит рыжих. Как-то он прочел в одном трактате по магии, что рыжие бывают или очень дурными, или очень добрыми людьми. Но он не встречал очень добрых рыжих. А этот Фелиппес... Гений по части шифровки и дешифровки, а в остальном - скотина... И всегда потный... О, Господи... всегда с грязными ногтями. И это надо терпеть... Но Фелиппес хотя бы не опасен... Сэр Френсис знает о нем такое, что... галеры ему уготованы. Дорого бы отдал Фелиппес, чтобы заполучить всего две бумаги вон из той коробки. Может быть, он их и отдаст когда-нибудь ему, но не сейчас. Фелиппес не опасен, даже наоборот, он относится к сэру Френсису с собачьей преданностью. Опасен по-настоящему другой рыжий - Роберт Сессил. Сэр Френсис вынужден был назначить его своим вторым помощником, потому что отец Роберта - всесильный Вильям Сессил, лорд Бергли. Не только бессменный первый министр Англии, но и его, сэра Френсиса, учитель и покровитель. Но теперь медленно, шаг за шагом, Роберт вытесняет сэра Френсиса. Неожиданно появляется Шевалье:
- Сэр Френсис, господин секретарь Миллс просит срочно его принять. Очень важный дело. Лицо очень позабоченный...
Шевалье любил в кратких докладах сэру Френсису делать некоторые психологические наблюдения, и сэр Френсис этому не препятствовал, поскольку замечания слуги бывали верны, а порой и забавны.
Все сотрудники Вальсингама знали его страсть к раз и навсегда заведенному распорядку работы. Если Миллс намеревался нарушить расписание аудиенций, то это говорило о совершенной необычности и срочности дела. Вальсингам неприязненно поморщился и коротко сказал: Зови!
Через несколько минут в дверях появился секретарь Вальсингама Френсис Миллс.
- Простите, сэр, но дело показалось мне настолько срочным, что я...
- Ладно, ладно, извиняться будешь потом. Садись и кратко изложи суть дела.
- Фагот получил из французского посольства от Шереля сообщение: Филипп отдал приказ какому-то агенту в Англии убить вас и назначить сроки двух других операций.
- Что за агент? Мы его знаем?
- Нет, сэр, это особо законспирированный агент. Связь с ним поддерживается посредством отдельной курьерской связи. Только для него выделен один особый курьер. Шерель даже не знает клички агента. Он слышит о нем только второй раз.
- Хорошо, - сказал Вальсингам глухо, - можешь идти, я подумаю.
Весь великолепно спланированный день летел к черту. Сэр Френсис не сомневался, что речь шла о Маске. Приказ убить его, сэра Френсиса. А две другие операции - это, несомненно, убийство Елизаветы и спасение Марии. Значит, они, видимо, хотят так: убить его... паника... Все в замешательстве... тогда убивают Елизавету... еще большая паника... и тогда спасают Марию Стюарт. Собственно, если удастся убить Елизавету, то Марию никто и охранять не будет, потому что она становится единственной законной наследницей английского престола. Половина охраны разбежится, а половина упадет на колени перед новой королевой и станет ее лейб-гвардией. Продумано неплохо. Пока он здесь возится с этим Бабингтоном... Надо что-то срочно предпринимать. Думай. Быть может, на размышление тебе дан всего день-два. Ты сам знаешь возможности Маски. Говарда убили. Следующая цель - ты. Сэр Френсис встал из-за стола, подошел к окну, прижался лбом к стеклу. Так простоял минут пятнадцать. Потом снова вызвал Миллса.
- Вот что, Миллс, слушайте внимательно и исполняйте немедленно, вне всякой очереди. Прежде всего, надо усилить охрану королевы. Подберите человек 20, очень сильных и преданных. Из городской стражи. При ней, рядом с ней, непосредственно около нее должны находиться три телохранителя. Меняться каждые четыре часа. Внушите им, что один малейший недосмотр и... они будут повешены. Вы понимаете меня? Затем… пошлите кого-нибудь, скажем Пули, да, лучше всего именно Роберта Пули, в Данию. Он должен найти там... вы сами знаете, кого. Скиталец должен быть ликвидирован. Вы поняли?
Дверь за Миллсом закрылась, а сэр Френсис еще долго рассеянно глядел ему вслед. Это все, разумеется, важно, но не это - главное. Главное - найти Маску. Как? И вдруг интуиция, его внутреннее «Я» подсказало единственно верное решение. Единственное. Ехать ТУДА самому. Немедленно. Не теряя ни минуты.
Он позвонил в бронзовый колокольчик. Явился Шевалье.
- Вот что... Пойдешь к каретнику Роберту Генри на Каретный двор. Возьмешь у него коляску попроще (сэр Френсис поморщился, представив себе эту коляску «попроще»), скажи - напрокат для твоего господина, торговца кожами. Приготовь все, что надо для поездки на два дня. Это - абсолютный секрет. Для всех. Понял? Для всех! Поедем переодетыми. Я, ты, Йоркширец. Подбери грума из самых сильных ребят. Я, значит, буду торговец кожами, ты - шерсть покупаешь, торгуешь с Голландией. Йоркширец - наш слуга. Ясно? У всех - скверная одежда, пистолеты, шпаги, ножи. Чем раньше тронемся, тем лучше.
Через три часа коляска уже катила по широкой дороге среди дубового леса. Под копытами лошадей хрустели сухие ветви. В старом лесу все было по-майски молодо, зелено, свежо. Соловьи перекликались друг с другом. Заходило солнце. Алые лучи заката пронизывали лес, падали кровавыми пятнами на кусты терновника, на дорогу, на огромные весенние лужи. Дубняк сменился мрачным сосновым лесом. Мачтовые сосны, высоко поднявшие на своих голых красных стволах зеленые кроны, тесно сжали дорогу, грозясь совсем загородить ее. Потом вдруг показалось забытое сельское кладбище. Вороны, словно вестники смерти, еще более черные и страшные в алом свете заката, каркая, перелетали с могилы на могилу. И, глядя на них, Вальсингам стремился поймать то неуловимое, что знает только один Бог, - смысл всего земного, суетного и великого.
Потом выехали из леса, дорога побежала среди полей, но долго еще отдаленный гул сосен все говорил и говорил о вечной и величавой жизни. А коляска уже въезжала по дну неглубокого оврага через одичавший парк в какую-то старую усадьбу. И вдруг справа начала стремительно подниматься громада мрачного замка Татберри. Когда-то им владел граф Глостер. Говорят, что по замку до сих пор ходит привидение одной из его любовниц, которая пыталась опоить его колдовскими травами и которую он своим судом заточил в подземелье. В бешенстве рычат где-то страшные сторожевые псы, потомки тех шотландских овчарок, которых выводил еще старый граф.

Глава 10
ПТИЦЫ СМЕРТИ

Элеонора - Маске. 2 мая 1586 года. Шифр 7А.
Приказ Звезды - как можно скорее организовать устранение Пуританина и его ближайших помощников. Убыстрить проведение двух главных операций.

* * *

Предстоял напряженный день. В 7 часов утра Вальсингам уже сидел в своем секретном кабинете и как всегда обдумывал план дня: бисерным почерком на маленьком листе бумаги было уже вчера записано все то, что предстояло выполнить сегодня. В конце дня листок сжигался, а невыполненные пункты переносились на листок следующего дня. Сегодня был понедельник: предстояли встречи с тремя секретарями и двумя главными помощниками. Первым он примет Фелиппеса, надо обсудить результаты слежки за перепиской «грудастой змеи» (Марии Стюарт). Затем он примет второго секретаря - Артура Грегори, который ведал секретной перепиской со всеми английскими посольствами. Затем черёд Френсиса Миллса, занимавшегося внутренними делами. В 12 - завтрак, затем - встреча с Робертом Сессилом, его вторым помощником, с которым нужно обсудить предстоящий доклад королеве. В три часа - обед и изматывающие разговоры с Уильямом Девисоном, его первым помощником. Девисон с мелочными подробностями будет нудно докладывать ему все дела ведомства иностранных дел, сплетни о королеве, о Сессиле, об Эссексе, все, что происходило в парламенте, во дворце и офисах Лорда-главного судьи и Лорда-генерального прокурора. Затем - ужин и доклад Роберта Пули о том, как зреет заговор Бабингтона. С Пули они кончат около полуночи. И тогда необходимо продумать общий план операций по активной слежке за испанским флотом. Собственно, слежка уже давно ведётся, но результаты её пока ещё незначительны.
Через двадцать минут в кабинет войдёт Фелиппес. Но до этого минут пятнадцать можно провести в сладкой утренней дрёме. Ничто так не освежает сэра Френсиса, как эти 15 минут дрёмы и затем бургундское из старинного серебряного кубка. Всего 3-4 глотка, и он начнет работать как юноша. Сон, 3-4 глотка бургундского, а затем этот Фелиппес. Сэр Френсис давно уже научился относиться к людям с легким презрением. И к друзьям, и к врагам. К друзьям даже более презрительно. Но к Фелиппесу он относится с отвращением. Начать с того, что он не любит рыжих. Как-то он прочел в одном трактате по магии, что рыжие бывают или очень дурными, или очень добрыми людьми. Но он не встречал очень добрых рыжих. А этот Фелиппес... Гений по части шифровки и дешифровки, а в остальном - скотина... И всегда потный... О, Господи... всегда с грязными ногтями. И это надо терпеть... Но Фелиппес хотя бы не опасен... Сэр Френсис знает о нем такое, что... галеры ему уготованы. Дорого бы отдал Фелиппес, чтобы заполучить всего две бумаги вон из той коробки. Может быть, он их и отдаст когда-нибудь ему, но не сейчас. Фелиппес не опасен, даже наоборот, он относится к сэру Френсису с собачей преданностью. Опасен по-настоящему другой рыжий - Роберт Сессил. Сэр Френсис вынужден был назначить его своим вторым помощником. Потому что отец Роберта - всесильный Вильям Сессил, лорд Бергли. Не только бессменный первый министр Англии, но и его, сэра Френсиса, учитель и покровитель. Но теперь медленно, шаг за шагом, Роберт вытесняет сэра Френсиса. Неожиданно появляется Шевалье:
- Сэр Френсис, господин секретарь Миллс просит срочно его принять. Очень важный дело. Лицо очень позабоченный...
Шевалье любил в кратких докладах сэру Френсису делать некоторые психологические наблюдения, и сэр Френсис этому не препятствовал, поскольку замечания слуги бывали верны, а порой и забавны.
Все сотрудники Вальсингама знали его страсть к раз и навсегда заведенному распорядку работы. Если Миллс намеревался нарушить расписание аудиенций, то это говорило о совершенной необычности и срочности дела. Вальсингам неприязненно поморщился и коротко сказал: Зови!
Через несколько минут в дверях появился секретарь Вальсингама Френсис Миллс.
- Простите, сэр, но дело показалось мне настолько срочным, что я...
- Ладно, ладно, извиняться будешь потом. Садись и кратко изложи суть дела.
- Фагот получил из французского посольства от Шереля сообщение: Филипп отдал приказ какому-то агенту в Англии убить вас и назначить сроки двух других операций.
- Что за агент? Мы его знаем?
- Нет, сэр, это особо законспирированный агент. Связь с ним поддерживается посредством отдельной курьерской связи. Только для него выделен один особый курьер. Шерель даже не знает клички агента. Он слышит о нем только второй раз.
- Хорошо, - сказал Вальсингам глухо, - можешь идти, я подумаю.
Весь великолепно спланированный день летел к черту. Сэр Френсис не сомневался, что речь шла о Маске. Приказ убить его, сэра Френсиса. А две другие операции - это, несомненно, убийство Елизаветы и спасение Марии. Значит, они, видимо, хотят так: убить его... паника... Все в замешательстве... тогда убивают Елизавету... еще большая паника... и тогда спасают Марию Стюарт. Собственно, если удастся убить Елизавету, то Марию никто и охранять не будет. Потому что она становится единственной законной наследницей английского престола. Половина охраны разбежится, а половина упадет на колени перед новой королевой и станет ее лейб-гвардией. Продумано неплохо. Пока он здесь возится с этим Бабингтоном... Надо что-то срочно предпринимать. Думай. Быть может, на размышление тебе дан всего день-два. Ты сам знаешь возможности Маски. Говарда убили. Следующая цель - ты. Сэр Френсис встал из-за стола, подошел к окну, прижался лбом к стеклу. Так простоял минут пятнадцать. Потом снова вызвал Миллса.
- Вот что, Миллс, слушайте внимательно и исполняйте немедленно, вне всякой очереди. Прежде всего, надо усилить охрану королевы. Подберите человек 20, очень сильных и преданных. Из городской стражи. При ней, рядом с ней, непосредственно около нее должны находиться три телохранителя. Меняться каждые четыре часа. Внушите им, что один малейший недосмотр и... они будут повешены. Вы понимаете меня? Затем… пошлите кого-нибудь, скажем Пули, да, лучше всего именно Роберта Пули, в Данию. Он должен найти там... вы сами знаете кого. Скиталец должен быть ликвидирован. Вы поняли?
Дверь за Миллсом закрылась, а сэр Френсис еще долго рассеянно глядел ему вслед. Это все, разумеется, важно, но не это - главное. Главное - найти Маску. Как? И вдруг интуиция, его внутреннее «Я» подсказало единственно верное решение. Единственное. Ехать ТУДА самому. Немедленно. Не теряя ни минуты.
Он позвонил в бронзовый колокольчик. Явился Шевалье.
- Вот что... Пойдешь к каретнику Роберту Генри на Каретный двор. Возьмешь у него коляску попроще (сэр Френсис поморщился, представив себе эту коляску «попроще»), скажи - напрокат для твоего господина, торговца кожами. Приготовь все, что надо для поездки на два дня. Это - абсолютный секрет. Для всех. Понял? Для всех! Поедем переодетыми. Я, ты, Йоркширец. Подбери грума из самых сильных ребят. Я, значит, буду торговец кожами, ты - шерсть покупаешь, торгуешь с Голландией. Йоркширец - наш слуга. Ясно? У всех - скверная одежда, пистолеты, шпаги, ножи. Чем раньше тронемся, тем лучше.
Через три часа коляска уже катила по широкой дороге среди дубового леса. Под копытами лошадей хрустели сухие ветви. В старом лесу все было по-майски молодо, зелено, свежо. Соловьи перекликались друг с другом. Заходило солнце. Алые лучи заката пронизывали лес, падали кровавыми пятнами на кусты терновника, на дорогу, на огромные весенние лужи. Дубняк сменился мрачным сосновым лесом. Мачтовые сосны, высоко поднявшие на своих голых красных стволах зеленые кроны, тесно сжали дорогу, грозясь совсем загородить ее. Потом вдруг показалось забытое сельское кладбище. Вороны, словно вестники смерти, еще более черные и страшные в алом свете заката, каркая, перелетали с могилы на могилу. И, глядя на них, Вальсингам стремился поймать то неуловимое, что знает только один Бог, - смысл всего земного, суетного и великого.
Потом выехали из леса, дорога побежала среди полей, но долго еще отдаленный гул сосен все говорил и говорил о вечной и величавой жизни. А коляска уже въезжала по дну неглубокого оврага через одичавший парк в какую-то старую усадьбу. И вдруг справа начала стремительно подниматься громада мрачного замка Татберри. Когда-то им владел граф Глостер. Говорят, что по замку до сих пор ходит привидение одной из ее любовниц, которая пыталась опоить его колдовскими травами и которую он своим судом заточил в подземелье. В бешенстве рычат где-то страшные сторожевые псы, потомки тех шотландских овчарок, которых выводил еще старый граф Глостер. В саду - костер. Крепко тянет дымом вишневых сучьев.
Коляска подъехала к воротам замка.
- Кто? - выскочил из караулки солдат с алебардой.
- Позови сэра Эмиаса!
- Не велено! Ночью не…
- Молчать! - с тихим бешенством сказал Вальсингам. - И не-мед-лен-но сэра Эмиаса Паулета!
Солдат исчез. Вальсингам вылез из коляски и огляделся. Старый замок стоял темной и мрачной громадой. Вдруг ему показалось, что где-то высоко в одном из освещенных окон скользнула тень. Легкое, чуть заметное движение. И замок снова замер.
За решетчатыми воротами послышался громкий голос сэра Эмиаса Палета. коменданта замка, который кричал на солдата:
- Кто, черт возьми, какие болваны прикатили сюда ночью? Я приказал сюда после 7 часов вечера никого не впускать. Ни самого Господа, если он вдруг предстанет перед твоей дурацкой рожей.
- Насчет Господа поосторожней, сэр Эмиас! - негромко произнес Вальсингам.
- Сэр Френсис? - удивленно спросил Паулет, сразу изменив интонацию.
- Тише, Эмиас, - снова негромко произнес Вальсингам, - и впустите, наконец, нас.
В гостиной Паулета около яркого камина Вальсингам неторопливо сказал:
- Я приехал лишь на ночь. Об этом визите никто не должен знать. Никто... Даже упоминание о сегодняшней ночи в разговоре друг с другом - государственная измена.
Слушайте меня и ни о чем не спрашивайте. Я должен поговорить с нашей пленницей... Вы даже не представляете себе всю важность этого разговора. На каком она этаже?
- На третьем, то есть в Восточной башне, почти под крышей.
- Хорошо, за 15-20 минут Вы должны убрать из Восточной башни все, что там есть живого. Затем доложите обо мне госпоже Марии Стюарт. Я разрешаю вам, - это, разумеется, в первый и последний раз, даже обратиться к ней: «Ваше Величество».
- Ваше Величество?! - изумленно спросил Паулет.
- Паулет, мне важно, чтобы она приняла меня сразу, а не устраивала споры и истерики из-за формы обращения. - Я приказываю Вам. Ясно? Ответственность на мне. У лестницы будут дежурить они... - Вальсингам показал глазами на Йоркширца и Шевалье. Каждый, как по команде, положил руку на эфес своей шпаги.

Глава 11
КОРОЛЕВА ОБНАЖАЕТСЯ

Скучна и однообразна жизнь узника. Но сегодня одно событие было необычным. После обеда, как всегда, Мария Стюарт отправилась на прогулку на своем любимом вороном, Парижанине. Это была единственная роскошь, которую не сумел ещё запретить ее тюремщик, мерзавец Эмиас Паулетт. В этот день, возвращаясь, она, как всегда, спешилась в небольшом овраге, заросшем ольхой, бузиной и орешником, около родника с удивительно вкусной и сладкой водой. В округе существовала легенда о целительной силе родниковой воды. Она не упускала случая испытать эту силу на себе. Два охранника, наиболее добродушных из всей команды, шотландцы Кристофер и Магон, остались наверху, они никогда не досаждали ей своей слежкой. Когда она нагнулась, чтобы зачерпнуть кружкой воду, чья-то рука неслышно раздвинула ветви орешника. Показалось лицо в капюшоне, в тени ветвей его нельзя было разглядеть.
- Не пугайтесь, Ваше Величество, умоляю вас!
Она прислонилась к иве, наклонившей свои ветви над ручьем, и замерла.
- Ваше Величество, у нас всего две-три минуты, пока ваша охрана ничего не заподозрит. Посмотрите внимательно, вы узнаёте это? - незнакомец протянул ей старинную тяжелую монету. - Узнаете?
- Да, - едва слышно прошептала королева.
- Тогда… - Незнакомец произнёс всего несколько фраз, губы его шелестели словно палые листья в лесу. Потом ветви неслышно сомкнулись. И уже в следующую минуту она не могла понять, был ли это призрак или живой человек. Так и не напившись, она села на своего Парижанина и тронула поводья.
После прогулки она сказалась больной, заперлась в своей комнате и писала, писала, не отрывая пера от листа. Уже ночью она кончила писать, тщательно упаковала все бумаги, устало откинулась в жестком старинном кресле и задумалась. Лихорадочное ожидание сменилось какой-то странной апатией. Медленно, словно нехотя, пододвинула к себе дневник. Это вошло уже в привычку - каждый день записывать свои мысли, чувства, наблюдения. Боже мой! Мне уже 45... Я почти старуха, а, впрочем, почему старуха... Это возраст Дианы де Пуатье, когда она влюбила в себя совсем еще юного Генриха. Боже, какая она была красивая в эту пору своего предзаката, дерзкая распутница, делающая это с таким вкусом! О какой ерунде я, однако, думаю. О, Господи, прости мне мелочность моих мыслей. Может быть, именно сегодня на небесах решается моя судьба.
Она задумалась, глядя в окно на серебристый месяц. «Как турецкий ятаган...» - подумала в полусне... Был ли это сон или час потусторонней таинственной жизни… Ей казалось, что она куда-то плывет над землей в колыбели месяца, что, наконец, наступил час отдыха от всей лжи и суеты жизни. Ей казалось, что вот проплывает она над своим любимым Парижем. Ей казалось, что Париж спит, весь огромный и прекрасный город. Счастливо, тихо, в серебристом свете месяца. Даже Сена, даже Сите...
Негромкий стук вернул ее к жизни. В это время в замке запрещалось всякое движение. «Кто это?» - испуганно спросила она.
- Я. Ваше Величество, раздался за дверью негромкий, но твердый голос Паулета ее тюремщика.
Она не ослышалась? Это - Паулет? Мерзкий, гадкий грубиян и невежа, который не упускал ни одного случая, чтобы не унизить и оскорбить свою узницу? Это он сказал «Ваше Величество»? Что-то произошло в этом мире! В ИХ мире, который, наконец, должен стать ЕЕ миром.
- Что вам угодно?
- Ваше Величество, сэр Френсис Вальсингам просит Вас принять его по очень важному делу.
Сердце бешено забилось в груди, казалось, оно сейчас взлетит в этот черный небосвод, освещенный серебряной круглой луной.
Вальсингам вошел в сумрачную комнату, освещенную лишь тремя свечами в старинном шандале и пылающим камином. Он еще не знал, что и как скажет королеве. Но он знал, что от этого разговора может быть зависит вся его судьба. И он знал, как это бывало не раз, что в самую последнюю секунду интуиция подскажет ему то единственное решение, которое надо принять. Он молча приблизился к королеве. Запах ее платья и ее волос, чуть заметные зеленые искорки в ее глазах, все в ней в этот ночной час было до головокружения хорошо. Им вдруг овладела странная яростная сила телесного желания. И сдержаться было выше человеческих сил. И блаженно и страшно замерло сердце при мысли, какие нежные груди трепещут под ее легким платьем. Задыхаясь, он сказал:
- Я всю свою жизнь любил тебя. Не видел, но знал... И... любил. Всю жизнь. Я пришел... я хочу спасти тебя... Я... Мы...
Она молчала, бледная, как полотно. Вальсингам кинулся к ней, и они исступленно задохнулись в поцелуе. Никогда не испытывали они ничего подобного за всю свою жизнь. Никто из них. Они сразу потеряли всякую силу и рассудок. Они сразу потеряли стыд, представление о том, где они; из сознания исчезло всякое представление о месте и времени. Они не проронили ни слова за эти минуты.
Когда они очнулись, за окном серело предчувствие утра. Платье на ней было разорвано почти в клочья. Но она не стыдилась, не пыталась чем-то прикрыться.
- Когда я была еще совсем юной, - вдруг заговорила она каким-то странным отчужденным голосом, - я без конца мечтала о счастье, но вся моя королевская жизнь сперва оказалась такой скучной и обыденной, а потом такой нечеловечески страшной... Быть может, эта ночь, такая короткая, ночь в моей тюрьме, все-таки самая счастливая за все мои (она запнулась) за все мои 45 лет.
Может быть я завтра с ужасом вспомню эту ночь, но теперь... Нет, нет. Завтра - тоже... Я полюбила тебя в то мгновение, как ты вошел. Ты ведь спасешь меня отсюда. И я сделаю тебя королем, а сама буду просто твоей женой. Вот и все... Не королевой, а женой... И рожу тебе ребенка. И он будет королем Англии... И твоя, твоя кровь будет на королевском престоле еще тысячу лет.
Она обожгла его огнем своих губ. Это был почти бред, и она только смеялась сквозь слезы. И в тонком звездном свете ее бледное и усталое лицо казалось счастливым и безумным. Вальсингам понимал, что он сходит с ума. Он резко сбросил свое тело со старинной дубовой постели и сказал:
- Я хотел спросить тебя...
- Я знаю, дорогой, - тихо сказала она, тоже вставая, - я все приготовила, все написала. - Она вытащила из-под подушки толстый пакет.
- Что это? - растерянно спросил Вальсингам.
- Как что? - удивилась она. - Это то, что просила Маска передать тебе.
- Маска просила тебя вот это передать мне?! - не сдерживая изумления, закричал Вальсингам.

Глава 12
ПРИВИДЕНИЯ В КОРОЛЕВСКОМ ЗАМКЕ

Суровая громада королевского замка погружалась во тьму, зажигались огни в узких окнах. Луна вышивала арабскую вязь на стенах. Сидя в своём кабинете за простым дубовым столом с пером в руках, король Испании Филипп теперь нередко погружался в какое-то странное забытье. Приближенные отмечали рассеянный взгляд и отрешенное выражение лица, что заставляло их всерьез беспокоиться о здоровье государя, тем более что впадал он в подобную меланхолию все чаще и чаще, почти ни в чем не находя удовольствия. Ненадолго отвлечь его от тяжёлых мыслей могли лишь прогулки по огромному дворцу, представлявшему собою материальное воплощение душевной смуты своего хозяина. Это было мрачное, глухое сооружение, похожее на гробницу. [!]
Филипп испытывал глубокий упадок душевных сил. Жизнь принесла ему больше страданий, чем радости. Лишь недавно потерял он самое близкое, самое дорогое существо -четвертую жену, Анну Австрийскую. Он похоронил четырех жен и двух наследников трона. Постепенно он приучил себя к тому, что личные его несчастья - это испытание, которому подвергает его непостижимая Верховная сила.
Король мог работать по 14 часов в сутки без всякой усталости - читать записки, меморандумы, акты и отчеты. Под королевским облачением скрывался невидный человек с седой бородой и взглядом исполнительного чиновника. У него было бедное и скупое воображение. За бумагами он никогда не мог увидеть живых людей, услышать стоны умирающих или крики радости. Он видел только документы, написанные по строгой форме, малейшие отступления от формы он сразу же замечал и морщился как от зубной боли. Он давно уже превратился в автомат по переработке бумаг. Это была безумная по своему объему и совершенно бесполезная по своим результатам деятельность. Пока доклад какого-нибудь посла, резидента, губернатора или адмирала расшифровывался и, пройдя по строгому придворному расписанию через младшего секретаря, старшего секретаря, начальника отделения, секретаря министра, министра, королевского секретаря доходил до него, а потом с его резолюциями шел тем же путём обратно и доходил до адресата, всё успевало устареть. Посол получал разрешение на переговоры, которые уже не могли состояться, а адмирал - приказ основать колонию, которая была уже давно основана и давно уничтожена англичанами. За стенами Эскуриала существовала огромная империя, корчившаяся на полях сражений, на огне инквизиции, в муках бесконечного рабского труда. Но он не видел и не ощущал её. Только мертвая бумага лежала перед ним. Но с недавних пор жизнь начала вторгаться в его уютный кабинет, где всегда пылал огромный камин и потрескивали ветки особого дерева, источавшего крепкий смолистый аромат. В кабинет, днём и ночью охраняемый гвардией, надежной, как скалы Гвадаррамы, вторгалось то, чего больше всего боялся этот уродливый человек с непропорционально большой головой и хилым телом на длинных худых ногах. К нему в кабинет стали приходить мертвецы. Серыми клубками, неслышными мышиными комочками вползали они сквозь щели дверей и окон, медленно, не спеша, росли и превращались в людей. Этого не должно было быть, мертвым место в великолепных усыпальницах, которые он отвел им. Но они приходили к нему в кабинет, когда на дворец внезапно сваливалась ночная тьма и еще не успевали вносить свечи. Он боялся и в то же время с каким-то болезненным наслаждением ждал их появления.
Сперва появлялись те тысячи еретиков, на казнях которых он присутствовал. Осужденные - жалкие, изможденные тюремным заключением и голодом люди в черных одеяниях - медленно двигались вперёд, скованные цепями. Вместо лиц - белые застывшие маски ужаса. Несчастных привязывали к столбам и поджигали под ними костры. Крики умирающих, едкий запах дыма, гул колоколов заполняют кабинет короля. Затем страшные звуки стихают, и в гнетущей тишине появляется его первая жена, его кузина Мария Португальская. Какими они были юными тогда, когда впервые встретились. Ему было 16, а ей - 14. Светловолосая девочка в розовом платье, его первая мечта, его первые бессонные ночи. А потом появился наследник - Дон Карлос. Ему, Филиппу было 19, Марии -17, и у них уже был наследник, крохотный пищащий комочек, которого торжественно величали Дон Карлос, которого он сразу же возненавидел, потому что из-за него умерла Мария. До сих пор он не может забыть ее искаженного от боли лица. Это была первая смерть, в которой он был как-то повинен, хоть и не виновен. Потом приходила вторая его жена - англичанка, тоже Мария, на которой его женили сразу же после смерти Марии Португальской. Женили, чтобы объединить Англию и Испанию. Господи, какая это была мука, оставаться с ней ночью. Какие бесстыдные слова говорила ему эта сухая и похотливая женщина. Ей было сорок, а ему - едва двадцать. В ночной рубашке из прозрачных брабантских кружев, сквозь которые были видны ее желтые бесплодные груди, она была еще гаже, чем затянутая в парчовое платье. Иногда, подавляя в себе отвращение, он пытался оплодотворить это жалкое больное тело, чтобы произвести на свет наследника, чтобы дать этой проклятой Англии настоящего короля-католика. Исполнив долг, он покидал супружеское ложе, как помилованный плаху, на которой уже лежала его голова, гадливо морщась, обтирался полотенцем, смоченным в уксусе, и уходил с друзьями в какой-нибудь из лондонских притонов.
Потом отец, великий Карл, разрешил ему покинуть Англию и Марию Тюдор, которая так и не сумела родить даже девочки. Говорят, она умерла в страшных мучениях. И он испытывал сладострастное чувство, когда слушал рассказы о ее действительно страшной 50-дневной агонии. Эти рассказы так возбуждали его, что он должен был тут же, немедленно, овладеть какой-нибудь дежурной камеристкой, всегда готовой к услугам. И вот теперь англичанка приходила к нему по ночам, все еще сотрясаясь в своей жуткой агонии, и грозила, грозила ему длинным сухим пальцем. Потом в кабинете появлялся его сын, Дон Карлос, беспощадный его судья. Но нет, нет, разве виноват он, Филипп, в том, что его сумасбродный сын, этот нелепый мечтатель, возжелал стать королем Нидерландов, сменить там великого герцога Альбу? И разве виноват он, что придворные устроили из этого страшную комедию, разжигали ненависть короля и его сына друг к другу? Двор, затаив дыхание и содрогаясь от страха, следил за тем, как они подкрадываются друг к другу. Шептали, что скоро в Эскуриале будет покойник. Никто не знал, который из двух. Шептали, что в свите Дон Карлоса двое грандов - дон Феррара и Гомез де Сильва - уже поклялись убить отца своего господина, то есть его, Филиппа. Нужно было что-то делать. Ночью, вскоре после Рождества Христова, это было 18 лет назад, он вошел со стражниками в спальню наследника. Если можно было бы представить покои наследника на суд, то они, только они, были бы лучшим доказательством государственной измены. Везде толстые железные решетки. Железный шкаф, где хранились секретные бумаги. Даже секретный толстый железный болт, который надежно закрывал входную дверь от непрошеных гостей. Но в охране Дона Карлоса нашелся предатель. Он и снял ночью болт. И был убит первым, потому что предатели должны молчать. Когда Филипп со свитой подошел к ложу своего сына, тот вскочил с постели и расширенными от ужаса глазами смотрел на ночных гостей.
- Вы убьете меня? - прошелестел он посиневшими губами.
- Если вы будете благоразумны и станете вести себя надлежащим образом, то все обернется к вашей же пользе, - холодно промолвил Филипп. Из покоев Дона Карлоса были изъяты все бумаги и арестована вся его свита. Из свиты не казнили ни одного человека. Ничьей вины нельзя было доказать. Да и он, Филипп, не хотел, чтобы кто-то эту вину доказывал. Просто как-то так получилось, что в течение двух лет все умерли или были убиты в Америке, в Нидерландах, в Ирландии. Да их немного и было. А сам Дон Карлос умер спустя ровно шесть месяцев. Разнесся слух, будто наследнику подали незрелых винных ягод. Слуга и повар должны были знать, что это очень опасная пища. За свою ошибку они поплатились головой. А инфант болел неделю, даже больше. Филипп простил своего сына, и все прославляли мягкость и добросердечие короля. Он хотел даже посетить наследника и облегчить его страдания, но и Перез, и Великий Инквизитор отговорили его, ибо королевское благоволение может столь потрясти больного, что повредит его здоровью. А больному становилось все хуже. Все жизненные отправления, требуемые природой, нарушились, он не мог ни выплюнуть, ни вырвать, ни мочиться. Живот его вздулся. И он умер после страшных мучений. Изабелла, жена Филиппа, которая, по придворным слухам, любила Дона Карлоса чуть-чуть больше, чем это полагалось мачехе, и которая будто бы заподозрила короля в убийстве, начала после смерти пасынка чахнуть. Волосы стали выпадать у нее целыми прядями. Ее часто рвало. На ногах у нее выпали ногти. И через три месяца она умерла. И тоже приходила после смерти в кабинет к королю. Последним к Филиппу приходил его сводный брат - Дон Жуан Австрийский. Их отец, Карл V (а мать Дон Жуана была, Боже мой, немецкая мещанка Барбара Бломберг), познакомил братьев перед самой своей смертью. И Филипп - видит Бог - полюбил Дон Жуана, как брата. Он не отказывал ему ни в чем. Он объявил открыто о тайне рождения Дон Жуана, сделал его принцем и назначил командующим морскими силами Испании. Дон Жуан сделал то, чего не мог ни один прославленный адмирал, - уничтожил пиратство, почти прекратившее мореплавание на Средиземном море. После своей победы 22-летний блистательный Дон Жуан въехал в Мадрид на диком арабском жеребце, небрежно поигрывая поводьями, надменный и обаятельный, юный бог войны. Весь Мадрид встречал его буйным восторгом. И тут впервые огонь зависти ожег мрачную душу Филиппа. До того дня король не знал зависти, он просто не понимал этого чувства. Кому он мог завидовать? Он, глава самого древнего королевского дома в Европе, самый богатый монарх в мире, самый могущественный человек на земле, кому он мог завидовать? Разве иногда влюбленному пажу - какая у того простая и легкая жизнь. Но это была лёгкая, минутная зависть. Он высказывал ее придворным, и все радостно и подобострастно смеялись, зная, что в такие минуты у короля хорошее настроение. А вот тогда, 15 марта 1569 года, отравленное жало зависти пронзило всё существо Филиппа. И это ощущение, и эту боль в сердце он уже забыть не мог. Вообще он не помнил ощущений. Забыл, что чувствовал в первую брачную ночь, забыл, что чувствовал, когда в 14 лет его развратила одна придворная насмешница и куртизанка, забыл, когда ощутил первое чувство страха (да оно, кажется, и родилось с ним), а вот то острое жало и боль в сердце, - нет, не забыть. Никто не учил Дон Жуана воевать, а он в 22 года уже пережил свой первый военный триумф. И с тех пор не знал поражений. Ни на море, ни на суше. В 23 года он разгромил мавров Гренады, с которыми не мог справиться ни один опытный генерал, в 24 - одержал самую блистательную испанскую победу на море - разгромил турецкий флот при Лепанто, в 25 - завоевал Тунис. А он, Филипп, лишь один раз очутился на поле сражения, и тогда перед ним открылись врата ада. Горящая земля, жуткий звук летящих и разрывающихся ядер, вспышки огня, жалобные стоны умирающих, пронзительные крики атакующих, от которых у Филиппа застывала в жилах кровь, дикий безудержный хоровод смерти, неистовая охота людей за людьми. И с тех пор чувство ужаса и отвращения к полям сражений не покидало его ни на миг. А Дон Жуан среди пуль и жутких криков чувствовал себя не хуже, чем Филипп в своей роскошной постели.
Филипп знал, что многие женщины, которые ему отдавались, содрогались от отвращения. Иные вообще ничего не чувствовали. Даже отвращения. Даже стыда. И это подстегивало его болезненное сладострастие. О Дон Жуане ходили легенды, которые пережили его. Ни самые холодные сеньоры, ни самые преданные жены, ни уличные танцовщицы не могли устоять перед ним. А он со странным любопытством коллекционировал их, как профессор из Саламанки красивых бабочек. И каждую из них любил по-своему. Многие замужние дамы попадались на одном и том же, когда хотели ему доказать, что есть хотя бы одна женщина, неподвластная его чарам. А Филипп все это терпел, потому что истинно любил. Он назначил Дон Жуана наместником Нидерландов - а это был самый высший ранг в империи. Но когда Дон Жуан начал секретные переговоры с Гизами и с английскими католиками о женитьбе на Марии Стюарт, когда послал в Мадрид начальника своей секретной службы Эскобедо, чтобы выяснить, кто в самом Мадриде поддержит эти безумные планы, терпение Филиппа истощилось. Но и тогда филипп сделал последнюю попытку образумить брата. На очередном докладе дона Переса, своего первого секретаря, он вдруг неожиданно, без всякой связи с содержанием доклада, спросил:
- А что, этот Эскобедо, что он делает по вечерам?
- Посещает друзей, знакомых, выезжает в свет, шатается по кабакам и махам...
- Мадрид - опасный город по ночам, - задумчиво произнес король, - предупредите его.
На следующий день дон Перес намекнул Эскобедо, что Мадрид очень опасный город и что вообще пребывание его, Эскобедо, в столице несколько затянулось. Эскобедо дерзко и насмешливо поглядел на дона Переса, а затем повернулся к нему спиной. Через три дня после этого разговора на одной из глухих улиц Мадрида глубокой ночью Эскобедо был убит и ограблен. Дон Жуан воспринял сообщение об убийстве начальника своей секретной службы как страшный знак - его венценосный брат потерял к нему доверие. Но и это не образумило Дон Жуана. А может быть, уже и нельзя было остановить страшный механизм интриги, которая велась секретными службами Гизов, Вильгельма Оранского, Папы Римского и Вальсингама. Поздно было. Весь этот кошмарный маскарад мог остановить только кинжал или отравленное зелье. Перес узнал, что Вальсингам готовит покушение на Жуана и очистил ему путь. Через своего агента-двойника передал всю нужную информацию об охране и привычках царственного дона прямо в руки англичан, сумел устранить из охраны Дон Жуана самых преданных ему людей. Агенты Переса даже охраняли агентов Вальсингама, когда те высадились в Антверпене. Все испортил ничего не подозревавший дон Мендоза, испанский посол в Париже, великий мастер шпионажа. По своим каналам он узнал о готовящемся покушении и успел предупредить Дон Жуана по своим каналам. Убийца был схвачен уже во дворце Жуана минут за десять до выхода принца в приемную. Филипп был взбешен. Он разыграл перед придворными сцену яростного гнева. Он кричал на Переса, что тот поплатится головой: в приемную к его брату проникает наемный убийца! Дон Мендоса был награжден. Вся охрана Жуана сменена. Сменен даже камердинер и повар. Но над несчастным Жуаном тяготел рок, он вскоре умер от неизвестной причины. Шепотом говорили, что у принца была дурная болезнь. Но говорили также, что у него появились дурной повар и дурной лейб-медик. Впрочем, дурной повар, равно как и лейб-медик Дон Жуана, тоже вскоре умер.
Филипп сидит за столом. И смотрит в одну точку. А тени тех, кого он убил, медленной чередой со свечами в руках идут сквозь его кабинет. Боже, сколько свечей... Какие яркие... Они слепят ему глаза, он задыхается в запахе воска. Заунывное пение мертвецов жжёт ему сердце. Он больше не может терпеть эту муку.
- Эй, кто там! Стража! Почему все исчезли?! Спать на часах у кабинета короля?!
Вбежавший на страшный крик короля капитан застал его с перекошенным лицом.
- Ваше Величество, вся стража свято...
- Знаю, капитан! Пригласите брата Бартоломео. И начальника секретной экспедиции.
Через несколько минут монах в серой грубой рясе и изысканный дон Феликс де Вега уже стояли перед королем. Филипп долго смотрел куда-то сквозь них в пространство, в одну ему видимую точку. Была глубокая ночь, и дон Феликс с тоской подумал, что сейчас король будет долго подходить к тому, что составляет сущность дела. Было известно, что король засиживается в своем кабинете и позже, но редко когда приглашает кого-то в столь поздний час. Дон Феликс и неизвестный ему монах с острым хищным носом и тонкими в ниточку губами терпеливо ждали. Внезапно король поднялся из-за стола и начал без всяких предисловий:
- Предупреждаю: вы услышите сейчас много необычного. Помните, в Первой книге Самуила: «Я сделаю дело в Израиле, о котором кто услышит, у того зазвенит в обоих ушах». Итак, все, что я здесь скажу, - это секрет из секретов и знать это будете пока только вы. Дело, о котором я с вами намерен говорить, касается Англии. Вы знаете, что мы всеми способами старались спасти несчастную Марию, но теперь Господь во сне надоумил меня. Мария должна стать великой жертвой. Именно так, великой жертвой! Если мы сейчас ее спасем и сделаем королевой Англии, за ней никто не пойдет. Своим распутством и нелепым поведением она оттолкнула от себя почти всех. В наших руках она окажется вовсе не козырной картой, как об этом постоянно твердит Перес и другие, имя же им - легион. Нет, я решил, что если мы завоюем Англию, я сам восприму трон этой безбожной страны. Мария же... Нам известно, что сейчас в Англии зреет заговор с целью ее спасения и убийства Елизаветы. Во главе его стоит некий английский дворянин-католик Бабингтон. Им руководят преимущественно из Рима и Парижа. Мы знаем также, что заговор уже в деталях известен Вальсингаму... Дадим ему созреть и не будем предупреждать заговорщиков. Когда станет известно, что заговорщики хотели убить Елизавету и что Мария Стюарт знает об этом, Вальсингам и Сессиль потребуют от королевы суда над Марией. Суд, бесспорно, приговорит ее к смертной казни. Да простит меня Господь, этого нам и надо. Елизавету во всем мире будут называть Елизаветой Кровавой. Союз между Англией и Францией, который сейчас намечается, распадется. И вот тогда, вот тогда... я двину свою Великую Армаду, свой великий флот на безбожную, ненавидимую всем миром Англию. Мы поднимем там восстание... Всех католиков... Мы завоюем всю Европу...
Побелев, весь дрожа, филипп подошел к карте и тыкал выхваченным из ножен изящным кинжалом в Лондон. Взгляд его был безумен. Дон Феликс с нескрываемым ужасом глядел на короля. Монах, молитвенно сложив руки, произнес отвратительно-вкрадчивым голосом:
- Ваше Величество - этот план достоен Александра и Цезаря. Побеждает не тот, кто сам появляется на поле битвы. Побеждает тот (он поднял палец к небу), кто создает такой великий план.
- Теперь к делу, ради которого я вас пригласил. Брат Бартоломео, вы должны немедленно отправиться в Лондон. Вы ведь свободно владеете английским?
- Да, Ваше Величество, это язык моей матери.
- Прекрасно. В Лондоне вы переходите в англиканство. Главный наш агент в Англии, его псевдоним Маска, будет подчиняться вам. Передаст вам все деньги, связи и пароли. Ваша задача - глубже связать Марию с заговорщиками Бабингтона и добиться от нее письменного согласия на убийство Елизаветы. Потом содействовать разоблачению заговора Бабингтона. И уже потом - организовать убийство Елизаветы. Да простит меня Господь.
- Только Господь мог внушить Вам, Ваше Величество, такие мысли. Но Ваше Величество, - продолжал вкрадчиво монах, - извините недостойного раба вашего за непонятливость, а Маска, что с ним... делать?
- Маска, - твердо сказал король, - человек Дон Жуана и Эскобедо. Эскобедо его и сделал агентом, а потом передал Оуэну. Вы понимаете, брат Бартоломео? Поступайте по обстоятельствам. А теперь, господа, можно и отдохнуть. Дело идет к утру. Дон Феликс, обсудите с братом Бартоломео все детали и передайте ему письма к Маске. Мои приказания, брат Бартоломео, ты будешь получать через дона Феликса. Прощайте, и да хранит вас Господь!
Незаметно король обратился к монаху на «ты». Это был высший знак королевского доверия. Немногие удостаивались такого. Дон Феликс - еще ни разу. Кроме того, король ни разу не сказал, что дон Феликс может приказывать этому монаху. Монах будет получать приказания от самого короля, а дон Феликс - просто шифровальщик, не более.
На глубокие поклоны брата Бартоломео и дона Феликса король не ответил. Он уже думал о чем-то другом и, видимо, приняв решение, позвонил в колокольчик. Явился капитан гвардии.
- Капитан, - тихо сказал филипп, - немедленно арестуйте моего секретаря Антонио Переса.
- На Пересе лежит кровь дона Карлоса, Дона Жуана, Эскобедо, Изабеллы, - проговорил король, когда дверь за капитаном закрылась, - теперь его очередь.
Медленно серело утро, медленно просыпался Эскуриал, сменялась ночная стража.

* * *
Кипарис - Маске. 1 августа 1586. Шифр «Виктория». В дополнение к основной инструкции, переданной с Монахом. Монах - один из самых беспощадных следователей Великой Инквизиции. Возможно, он попытается после выполнения всех операций устранить тебя. В Мадриде многое меняется. Об этом напишу отдельно. Возможно, мне придется рассмотреть какие-то новые перспективы. Твой любящий брат.

* * *
Человек, который носил псевдоним Маска, глубокой ночью сидел за столом в своей комнатке под чердаком. Он третий раз внимательно читал письмо. Брат ради него рисковал всем. Маска вспомнил, как они расставались 15 лет назад. А сейчас в Мадриде уж, пожалуй, никто из живых и не знает, что у дона Феликса есть живой, горячо любимый брат. Для всех он погиб в стычке с голландскими морскими гезами.

Глава 13
МАСКА ВЫХОДИТ ИЗ ИГРЫ

Сэр Вальсингам был почти на пределе нервного истощения. Рядом с ним, бок о бок, живет испанский шпион. Маска. Кто? Кто? Кто? - стучало в мозгу каждую минуту и не давало спать. - Кто это? Кто? Кто? Уильям Дависон, его помощник? Более бесчувственного человека свет еще не видел. Он не понимал, почему люди плачут, смеются, скучают, стреляются или убивают, жалеют нищих, ненавидят соперников. И думать об этом ему было скучно, как для людей без слуха слушать музыку. Он весь - холодный рассудок.
Никогда он не променяет своего холодного спокойствия на деньги. Нет, не он! Фелипес? «Подложных дел мастер». Человек с манерами ящерицы. Он не входит, а вползает, постоянно хихикая. Мелкий карьерист, мелкий негодяй, готовый унижаться, клянчить и льстить. Чтобы быть Маской, ему не хватает воображения. Нет, не он. Роберт Сессил? Сын всесильного лорда Сессила? Он мог бы быть Маской. Он почти гениален в своём деле. Но зачем ему? В сущности, он - наследник своего отца и его, Вальсингама. Зачем же ему быть шпионом? Нет, не он. Иногда в такие моменты наступало какое-то высшее просветление. После мучительных бессонных ночей кто-то внутри него давал ему правильный совет. И вот сейчас он прислушался к себе.
И услышал! Отчетливый голос сказал: «Может быть, искать надо совсем рядом?» Но это был не голос изнутри. Кто-то за его спиной произнес это. Незнакомый голос. Отличное оксфордское произношение. За его спиной - человек. Вероятно, вооружен. Пистолет. Или нож, который умеют точно бросать. Короткий бросок, и нож входит в спину, чуть-чуть ниже лопатки. Сейчас он увидит дуло пистолета или блеск отточенного лезвия. Напрягая волю, Вальсингам заставляет себя обернуться. В кабинете ни души. Мерно идут часы. Застыл в дверях Шевалье. Ждет приказаний.
- Ты что-то сказал, Шевалье?
- Да, сэр. Я сказал, что Маску найти не так трудно. Я думаю, что мы с вами, сэр…
Сэр Френсис привык анализировать. Что сейчас поразило его? Ударило молнией в мозг? Нет, не это ироничное «мы с Вами». Не спокойная дерзость слуги. Даже не то, что он знает о Маске. Нет, другое. Знакомый голос Шевалье, но не варварский голландско-английский, не этот - «вы приказать, я понимать», а безупречный язык аристократа. Сэр Френсис смотрит на Шевалье.
И впервые видит то, чего раньше не замечал: умные глаза, нелакейская осанка, что-то значительное в лице. Ведь прозвал его Фербанкс - Шевалье. Фербанкс, значит, заметил, а он... Да ведь замечал, но никогда не было времени подумать. Когда сэр Френсис одиннадцать лет назад уходил на лодке с голландского побережья к английскому кораблю, а их настигли испанцы...
Тогда простой гез его спас, закрыл его своим телом, уберег от испанской пули, а сам был ранен. Это и был Шевалье. Как же можно было предположить, что именно этот гёз, рисковавший своей жизнью ради спасения его, Вальсингама...
- Садитесь, - говорит сэр Френсис, - садитесь, Шевалье, и расскажите, кто вы и как вы ко мне попали?
- Это долгая история, сэр Френсис. Лет пятнадцать тому назад в нашем морском ведомстве кому-то в голову пришла гениальная идея – внедрить в среду голландских морских повстанцев, морских гёзов своего шпиона. Почему я подошел для этой цели - не знаю. Может быть, свободно владел английским, мать моя принадлежала к семье фанатичных английских католиков. Вся её семья бежала от преследований из Лондона в Мадрид. Там мать встретилась с моим будущим отцом, родовитым испанским грандом. Потом появился я. Мне уже с рождения была уготована служба во флоте, поскольку мой отец был адмиралом. С шестнадцати лет служил во флоте. Дослужился до капитана галеона, ну и так далее. Меня послали в Голландию, где я за год хорошо овладел голландским, потом блестящий испанский капитан был убит, а в шайке морских голландских разбойников появился один новый гез. Начальнику испанской секретной службы в Голландии Эскобедо пришло в голову, что этот гез мог бы стать хорошим слугой сэра Френсиса. Надо отдать должное Эскобедо, это был гениальный человек в своем деле. Он основательно разработал эту идею. Он знал, когда и как вы приедете в Голландию, где вы будете жить, с кем общаться. Даже кто и какой пулей будет стрелять в меня. Кстати, сперва я закрыл вас своим телом, упав на дно лодки, а уж потом в меня выстрелили. И не испанец, а свой же гез... Оказалось, что в моем отряде был один предатель, о котором я и не знал. Так я и стал вашим
слугой.
- Честно говоря, мне трудно себе представить, как вы, капитан королевского флота, испанец - испанская гордость всем известна - могли вынести жизнь лакея? - сэр Френсис удивленно посмотрел на Шевалье и вдруг, вспомнив о чем-то, поморщился.
- Я выполнял приказание. Вначале было трудно. Когда я с вычищенными сапогами по утрам приходил к вам в спальню, когда я одевал вас, а вы даже не замечали моего присутствия... А потом шли в столовую завтракать и просматривать письма. А я, офицер и дворянин, стоял у дверей и смотрел, как вы едите... Но настоящую сладость лакейства я постиг, когда приходилось прислуживать вашим гостям. По пять - шесть часов следить за тем, чтобы не было пустых стаканов, подбегать к столу, чтобы поднять оброненную десертную ложку, а главное - не сметь ни говорить, ни кашлять, ни улыбаться. Я когда-то стоял на вахте в бурные зимние ночи - это было легче.
- Итак, - сказал сэр Френсис, - вы, в сущности, имели доступ ко всем моим секретам.
- Да, сэр Френсис, в сущности, ко всем.
- И вы могли свободно и регулярно посылать отчеты в Испанию.
- Да, сэр Френсис, я имел двух специальных курьеров, очень надежных, не вызывавших никаких подозрений. Работавших только со мной. Один связывал меня с Испанией, непосредственно с начальником Тайной экспедиции короля, а другой - с испанской секретной службой в Голландии, с Эскобедо.
- А после убийства Эскобедо - с Оуэном?
- Когда я узнал, что Филипп хладнокровно приказал убить, в сущности,
самого великого мастера испанской разведки, а затем...
- А затем и самого великого своего генерала - Дон Жуана Австрийского, - быстро закончил Вальсингам. - Пришлось много поработать, чтобы подогреть подозрительность Филиппа. К счастью, эта работа велась из нашего посольства в Париже, и вы о ней ничего не знали.
- Не преувеличивайте, сэр Френсис, своих заслуг. Если бы вы не подбросили Филиппу фальшивых документов об измене Эскобедо и Дон Жуана, их бы состряпали в Испании. Филипп не выносит ничего талантливого в своём окружении. Он обречён и…
- …и вы порвали с обречённым. Что вас заставило признаться мне именно сегодня?
- Знаете, сэр Френсис, редко важные решения зависят от одной причины.
У меня...
- … их сразу три, - усмехнулся Вальсингам.
- Вы угадали. Первое - я перестал верить в свое дело. Положим, наш замысел удастся....
- Но этого не будет! - Вальсингам в азарте ударил кулаком по столу.
- Не горячитесь, сэр Френсис, если я не выйду из игры...
- Вы уже вышли...
- Нет, я еще не вышел. Итак, если удастся все, что задумали в Мадриде и что я должен осуществить… Елизавета будет убита, Мария взойдет на престол, а испанцы высадятся в устье Темзы. Кровь зальет Англию. Будут вешать, жечь, пытать. Вот первая причина, по которой я хочу выйти из игры. Я видел в Париже ночь святого Варфоломея. Это меня потрясло, хотя я и был тогда католиком. Тогда… А сейчас я просто христианин, хотя и служу Дьяволу. Марию жаль, я хотел ей помочь, но... Эта глупая женщина запуталась в политике. Если мы спасем ее сегодня, завтра она снова ввяжется в политические игры. Собственно, Филипп уже и не хочет ее спасения. Он сам задумал сесть на английский трон. Вторая причина моего выхода... Мной овладела – как бы это вам объяснить - страстная жажда обычной обывательской жизни. Мне хочется своего дома. Мне хочется в октябрьский дождь сидеть у окна и смотреть, как падают в саду красные, золотые и лиловые листья. Мне хочется семью, детей, немного счастья, в конце концов. Есть и третья причина…
В Мадриде начались серьезные перемены. Арестован главный секретарь короля Перез. Над некоторыми другими важными людьми тоже нависли тучи, а ко мне прислан новый начальник - мерзкий монах из инквизиции. Словом, я решил выйти из игры...
- Что ж, - сказал холодно Вальсингам, - я вам благодарен. Впрочем, вам ничего другого и не оставалось. Я бы вас всё равно нашёл. - Рука Вальсингама потянулась к медному колокольчику.
- Если вы арестуете меня, сэр Френсис, это будет ваш самый глупый или, точнее, самый роковой шаг в жизни, - небрежно заметил Шевалье, не вставая.
- Не забывайтесь, Шевалье! Вы все еще мой слуга. Все, что я могу для вас сделать, это - просить, слышите, Шевалье, просить у королевы, чтобы вас...
- Не приговорили к смертной казни! - докончил Шевалье. - Как это заботливо с вашей стороны. Сэр Френсис, я продержался более 10 лет и вот теперь вдруг, ничего не продумав, решил выдать себя? Чтобы вы милостиво просили королеву…
- Не знаю, Шевалье, не знаю, - холодно заметил Вальсингам, снова подняв колокольчик.
- Положите это медное уродство! - В руках Шевалье появился пистолет.
- Вот как? - сказал Вальсингам, осторожно опуская колокольчик на стол.
- Забавно.
- Нисколько. Слушайте же. Скрыть мой арест от королевы вам не удастся.
У меня есть свои пути довести до её сведения, что вам 10 лет прислуживал испанский шпион, от которого вы не сумели сохранить ни одного секрета. Королева также выяснит, что существует группа из трех человек, которая должна ее убить, а сэр Френсис Вальсингам ничего не ведает об этой группе. Наконец, королева узнает, что существует детальный план спасения Марии Стюарт. Вооруженная банда ночью перережет всю охрану замка, вызволит Марию и доставит ее в один из портов, где ее будет ждать корабль. Я не говорю уже о том, что королеве приятно будет узнать, что планы замка и сведения об охране Мария передала мне именно через вас. Ну а как вы сумели завоевать такое расположение Марии, это будет выслушано королевой с особым вниманием, - Шевалье издевательски усмехнулся и, заметив растерянность Вальсингама, продолжал. - Особенно интересны королеве будут сведения о дутом заговоре Бабингтона, о мыльном пузыре, предназначенном для того, чтобы выдоить из королевы деньги на шпионов. Королева, конечно, скуповата, этот свой грех она и сама знает, но ей не понравится, что кое-кто называет ее старой скупердяйкой. Резюмирую: после того, как королева прочтёт мои показания, вы - конченный человек!
Двое сидели, настороженно наблюдая друг за другом. Шла большая игра. Без костей. Без карт. Без азартных возгласов. Только холодные вспышки молний в глазах.
- Ваши условия? - спросил сэр Френсис сдавленным голосом.
- Сэр Френсис, давайте попробуем повести честную торговлю. Я расскажу о том, что предлагаю, затем - что прошу. Первое - я сдаю вам нашего нового резидента - Монаха. Убийство вашей королевы и похищение Марии Стюарт не состоятся. Вы доводите дело о дутом заговоре до конца и получаете под это дело деньги. Хотя, откровенно говоря, жаль молодых ребят. Вы ведете бесчестную игру. И вы в душе это понимаете. Сэр Френсис, ведь когда-нибудь вам придется давать отчет Господу. Впрочем, для духовных бесед сейчас не время. Я имею еще кое-что для продажи, и, пожалуй, для вас это самое главное. Вероятно, для вас не будет новостью, если я скажу, что оба ваших главных помощника, каждый в меру своих возможностей, пытаются, как говорят голландцы, столкнуть вас в помойную яму за домом и сесть за ваш стол. Я продам вам совет, как их обезвредить. Начнем с Дависона. Сэр Френсис, как вы думаете, что произойдет после того, как заговор Бабингтона будет раскрыт и все его участники, кроме ваших шпионов, попадут под суд?
Вальсингам молчал. Шевалье тоже молчал. В доме слышались голоса, шаги, движение передвигаемых стульев. Молчание снова прервал Вальсингам. Он проигрывал. И у Шевалье появилась привилегия молчать. А у Вальсингама - обязанность первому прерывать молчание.
- Не тяните! Что вы имеете в виду?
- То же, что и вы. Вы составите доклад, где обвините Марию в организации заговора и подстрекательстве к убийству королевы. Болезненная боязнь смерти - пунктик вашей королевы. И крючок, на который вы с Сессилом ее уловите. Дальше будет суд над Марией. Хотя и дураку ясно, что Мария, суверенный монарх, неподсудна суду лордов. Человека могут судить только судьи его ранга или ранга более высокого. Марию могут судить монархи или папа. Итак, Марии вынесут смертный приговор. И тогда...
- Что будет тогда? - с усмешкой спросил Вальсингам.
- Сэр Френсис, не усмехайтесь, вот этого вы, кажется, не просчитали.
- Шевалье, у вас это хорошо получается. Все, что мы некогда читали в трактатах Цицерона, - паузы, вопросы к аудитории, загадки. Не злоупотребляйте этим.
- Согласен, сэр Френсис. Так вот, после приговора суда начнется игра.
Ваша королева, как все старые девы, лишенная, впрочем, невинности иным путем...
- Шевалье!
- …превосходные актрисы. Королева никогда не утвердит приговора. Вы будете к ней таскаться много раз. Но она будет декламировать при многочисленных свидетелях, что никогда не утвердит приговора своей обожаемой, но заблудшей кузине. Лорды могут выносить какой угодно приговор, но я... - И Шевалье так верно произнес эту фразу лицемерным голосом Елизаветы, что Вальсингам не выдержал и усмехнулся. - И вот однажды ночью, обязательно ночью, вспомните мои слова, вы в очередной раз придете к ней с докладом. Усталой рукой она будет подмахивать все бумаги, которые вы ей принесли, спрашивая лишь сонным, ослабевшим голосом: - А это что? А это? Будет только одна бумага, про которую она не спросит: «А это что?» и подпишет не глядя. Это и будет приговор, сэр Френсис. На следующий день вы, радуясь, что комедия кончилась, скрепите ее подпись Большой печатью и сами отвезете своему другу сэру Эмиасу Паулету. Что будет дальше?
Вальсингам, совершенно белый, подошел к окну и прижался лбом к стеклу.
- Вы, кажется, уже поняли… Вас обвинят в том, что вы подсунули королеве приговор, о котором она ничего не знала. Государственная измена, сэр Френсис.
- Слушайте, вы еще пока в моей власти, - в бешенстве закричал Вальсингам.
- Сэр Френсис, пока я не выдал вам мои советы, вы в моей власти. Впрочем, первый совет уже ясен... Как только прозвучит приговор суда, потеряйте от боли сознание. Скажитесь больным. Подкупайте врачей, делайте, что хотите, но передайте все дела Дависону. Дависон будет в восторге. Но вместо награды он получит темницу.
- Довольно! Вы имели что-то сказать о моем втором помощнике?
- О да, довольно много. Помните, несколько месяцев назад убийство девочки сиротки, которая так потрясла нашу обожаемую королеву?
- Шевалье, прекратите паясничать, наконец! Это переходит все…
- Сэр Френсис, я очень долго молчал. Вы не находите? Так вот, сиротка...
- Вы полагаете, что…
-Да, сэр Френсис, я не только полагаю, я имею доказательства того, что ее убил ваш помощник и сын первого министра королевы - Роберт Сессил.
- Вы с ума сошли.
- Нисколько. Этот рыжий горбун не просто мерзкий человек, он - монстр. Он - маньяк. Он изнасиловал эту девочку и убил ее ударом кинжала.
- Откуда вам это известно?
- Дело это раскручивал Фербанкс. Я ему кое в чём помог.
- Чем вы могли ему помочь?
- Девочка, защищаясь и, видимо, содрогаясь от отвращения, сорвала с шеи насильника цепочку с медальоном. Роберт, охваченный мерзкой страстью, не заметил этого. Медальон остался в кулачке мертвой девочки. Фербанкс показал мне его. Я его узнал. Это был ваш медальон с изображением королевы, который вы некогда подарили Роберту… Далее… убийство вашего лучшего испанского агента, Говарда.
- Убийство Говарда? Да они с ним дружили! Я никогда не поверю. Да по какой причине? Его убрали испанцы. Вы, наверное, и убили, а теперь хотите всё повесить на Роберта…
- Не стану скрывать, я действительно получил такое задание. И даже намекнул, что выполнил его. Но на самом деле Говарда убил не я, а Роберт. Это - сложная история. Роберт влюбился в девушку, простую дворянку, Эмилию Ламбер, которую ранее этот самый Говард обесчестил. Роберт с помощью одной девицы заманил Говарда в «Королеву». Помогала Роберту Эмилия. Она его тоже любила. Единственная женщина в его жизни.
- Кто этому всему поверит? Роберт отопрется от всего.
- Несомненно, но есть одна улика, от которой он не отопрется никак, при всех его способностях. Дневник. Роберт все подробно записывал в дневник с такими отвратительными деталями, что…
- Вы похитили дневник Роберта? Как?
- Не поверите! Недели две назад ночью залез в их дом. Как простой грабитель.
- Как вы сумели?
- Еще мальчишкой лазил по мачтам, когда штормило. Ну а залезть на крышу...
Правда, действовал я не один. Не могу открывать замков. Фербанкс дал мне человека.
- Вот оно что! Вот почему Фербанкса призвали сегодня к Сессилу!
- Что?! - закричал Шевалье. - Сэр Френсис, я вернусь к вечеру. Надо выручать друга!

Глава 14
РАЗВЯЗКА

Фербанкса впервые призывали к Вильяму Сессилу, лорду Барли. До сих пор первый министр Елизаветы даже и не подозревал о существовании скромного констебля. «В чем же дело?» - размышлял Фербанкс, трясясь в скверной коляске, которую за ним прислали. Рядом сидел посланец лорда, плечистый малый угрюмого вида. По мрачному взгляду, по всей его угрюмой настороженности, по ручке пистолета, предательски выглядывавшей из большого кармана, Фербанкс понимал, что он скорее его страж, чем посыльный. Фербанкс также понимал, что в один узел связаны три события. Первое - этот странный вызов. Второе - Хэлен опознала в сыне всесильного лорда убийцу. Третье – Трубочист ночью с Шевалье проник именно в дом Сессилов. Фербанкс испугался тогда не на шутку. На следующий день он напустился на Шевалье. «Дурак Трубочист и не знал, куда лезет. Но ты-то, ты-то все знаешь. Ты что, спятил?» Шевалье в обычной своей манере ответил: «Об этом не беспокоиться надо. Я тебя никогда подводить». Размышления Фербанкса прервала громкая брань кучера, коляска заскрипела и встала у бокового входа дома Сессилов. По лестнице Фербанкс и его страж поднялись на второй этаж и попали в небольшую комнату, обшитую темным дубом. Мрачный исчез, а в комнату вошел бледный молодой человек, секретарь лорда. Не поздоровавшись, он сухо сказал:
- Господин Фербанкс, лорд приказал мне задать вам несколько вопросов.
- К вашим услугам!
- В сущности, основной вопрос будет один. Несколько дней назад, ночью, к нам в дом проник неизвестный и попытался выкрасть кое-что...
- Попытался или выкрал? И потом, что именно? - быстро спросил Фербанкс.
- Это неважно, - сухо ответил Бледный. - В наш дом проникли грабители...
- Я постараюсь выяснить и...
- Не старайтесь. Нам стало известно, что этот человек - из вашей, так сказать, кодлы… - последним словом изысканный секретарь подчеркнул, чем являются для него люди Фербанкса.
- В моей команде только честные люди, - твердо произнес Фербанкс.
- Вот как? Значит вы ничего не знаете о случае, который я упомянул?
- Нет! - коротко ответил Фербанкс.
- Ваше запирательство может повести к крайне печальным последствиям.
- В жизни любое действие может привести к крайне печальным последствиям!
- Сожалею, что мы не нашли общего языка... - бросил Бледный уходя. Фербанкс остался один. «...Теперь меня бросят в подвал. Если я никого не выдам, меня будут долго пытать. Выдам - убьют сразу. Нельзя дать довести себя до подвала...»
Вошел Мрачный, а вслед за ним двое дюжих гвардейцев.
- Коляска ждет внизу, во дворе. Сюда, в эту дверь.
Спускались они уже по другой лестнице. «Драка на лестнице против троих головорезов - дело безнадежное, но другого выхода нет. Главное, все оружие внизу отняли, а у этих...» Фербанкс увидел открытую дверь, в которую проникал солнечный свет. Фербанкс чуть-чуть задержал шаг и неожиданно, не оборачиваясь, со звериной яростью ударил Мрачного, который шел вслед за ним, своей железной ногой. Удар был короткий и точный. В пах. Мрачный без единого стона упал, глухо ударился головой о ступени, загородив дорогу гвардейцам. Фербанкс легко спрыгнул с пяти ступеней и оказался во дворе.
Прямо перед дверью стояла запряженная коляска, но не та, на которой его привезли сюда. Кучер был наготове и, по-видимому, только ждал чьего-то приказания. Из двери выкатились гвардейцы. Чем бы их... Фербанкс сильным ударом ноги выбил шпагу у первого и бросился прямо на шпагу второго, но кто-то опередил его и свалил второго гвардейца ударом кинжала в спину, Фербанкс не поверил своим глазам. Это был Шевалье. «Живо в коляску!» - закричал он. Через минуту коляска уже неслась вверх по Темз-стрит, а потом повернула налево по Вест-чип к собору Св.Павла. Лишь сейчас Фербанкс разглядел, что в коляске находятся Красавчик и Страшила. Едва приходя в себя от изумления, Фербанкс увидел, что коляска уже останавливалась перед его домом. Через 10 минут в коляску запихали охающих Хелен и Кэтти и покатили к Йорк-Хаусу. Там наняли барку и поплыли к Кингстону. В Кингстоне Шевалье, изобразив главу разгульной компании, снял на несколько дней маленький домик. Уже темнело, когда все сели за стол в довольно чистой кухне и приступили к холодной телятине с картофелем. После ужина все, мало понимая, что произошло, поднялись наверх и, кое-как разместившись, заснули мёртвым сном. Внизу остались Шевалье и Фербанкс.
- Что все это значит? - спросил Фербанкс после долгого молчания.
- Фербанкс, - сказал Шевалье, - у меня мало времени, чтобы всё подробно объяснять. Скажу тебе одно: ты попал в скверную историю. Впрочем, как и я. Мы лишь двое имеем в руках доказательства преступлений Роберта Сессила.
- Ты что. Шевалье от испуга заговорил по-английски, как... Знаешь, ты совсем не тот, за кого себя выдаешь. Я уже давно заметил. Ты ведешь со мной игру...
- Я веду игру, но не с тобой. Я твой друг. Но к делу. Что бы ты хотел сейчас больше всего? Я отвечу за тебя. Больше всего ты хочешь жениться на Хэлен. Ты хочешь детей. Ты хочешь выдать замуж свою сестру, свою Кетти…
- Шевалье, посоветуй, что делать. Я чувствую, знаешь, не головой, а вот, как зверь, нюхом, что ты умнее нас всех, выше, что ли... Я влюбился как мальчишка, но...
- …но с ее прошлым… - подхватил Шевалье. - Конечно, в Лондоне это невозможно, однако все решается очень просто. Я скоро уеду.
- Куда это?
- Очень далеко. В красивую, необычную страну. Я могу взять вас с собой.
Когда все забудется, под другими именами можно будет вернуться в Англию.
Думай.
- А ребята, что станет с ребятами... Я не могу так их бросить.
- Молодец, Фербанкс! Я так и знал, что ты это скажешь. Если бы не сказал, я бы еще подумал, брать ли тебя. Так вот, каждому мы дадим приличную сумму. Каждый, если не будет дураком, сделает с этой суммой многое. Грамотей и Капитан станут пайщиками Московской Компании. Она захирела, но скоро снова расцветет. Каждое вложенное туда пенни обернется фунтами. Робин Гуд, Трубочист и Дятел займутся торговлей оружием. Это сейчас будет самая выгодная статья. Нам понадобятся в Англии свои люди. Мы будем торговать.

* * *
На следующий день заканчивалась большая игра Френсиса Вальсингама и Маски.
- Давайте подведем итоги, сэр Френсис, - сказал Шевалье твердо и жестко.
- Я продаю вам дневник Роберта, нового нашего резидента в Англии, Монаха и свое молчание. За это, сэр Френсис, я прошу немногого - три тысячи фунтов и...
- Вы с ума сошли. Шевалье!
- И это еще ведь не все... Я знаю, что Елизавета назначает в Московию нового посла - Сэра Джилса Флетчера. Его главная цель – восстановить торговлю и добиться лучших условий для Английской Московской Компании.
Посол прекрасен, но имеет три недостатка - ничего не смыслит в нашем с вами деле, ничего не понимает в торговле и не знает русского языка.
Ему нужен опытный секретарь. Я, как вы могли заметить, кое-что смыслю и в первом, и во втором. И, кроме того, уже с год изучаю русский язык с одним занятным малым из русской миссии.
- Вы получите три тысячи и это место, - после долгого молчания сдавленным голосом прошептал Вальсингам. Сэр Френсис Вальсингам, шеф английской разведки, которому служили все шпионы Англии, впервые почувствовал, как все его 55 лет давят ему на плечи.

ЭПИЛОГ

В 1588 году Елизавета I направила ко двору русского царя Феодора Иоанновича своего посла Джилса Флетчера, блестящего поэта, с инструкциями, которые составлял сам сэр Френсис Вальсингам. Инструкция определила главную задачу нового посла - поддержание интенсивной английской торговли с Московией, возобновление деятельности Лондонской Московской Компании (Muscovy Company).
В 1589 году Джилс возвратился в Лондон, а в 1591 году опубликовал книгу «О Русском государстве» (Of the Russe Common Wealth). До сих пор эта книга остается самым глубоким трудом иностранца о Московии. Она поражает ясным языком, остротой политического анализа и верностью политических предсказаний. А предсказано в этой книге наступление Смутного времени после смерти царя Феодора. Поражает то, что все остальные произведения Флетчера - латинские поэмы и изысканные любовные сонеты - никак не сопоставимы с его книгой о России. Их писали совершенно разные авторы. Странно и то, что, побывав с дипломатическими миссиями в Дании, Шотландии, Германии и Голландии, Флетчер не написал буквально ни строки об этих странах. Нет, не Флетчер писал книгу о России. Также сомнительно, что Флетчер смог бы сделать из Лондонской Московской Компании всего за год самое выгодное предприятие в Европе. Всё это приводит к выводу, что рядом с Флетчером был ещё один человек, безымянный талантливый дипломат, бизнесмен и разведчик.

* * *
В августе 1586 года были арестованы все участники заговора Бабингтона. 20 и 21 сентября их казнили, подвергнув перед этим мучительной пытке (кастрировали, ломали кости, четвертовали). Елизавета сама утверждала весь ритуал казни, причем интересовалась, нельзя ли сделать ее еще более мучительной. После раскрытия заговора Бабингтона началось следствие о причастности Марии Стюарт к заговору Бабингтона. Затем дело было передано на суд лордов. Он длился всего два дня - 14 и 15 октября. Мария с негодованием отвергла обвинение в заговоре против жизни Елизаветы. Несмотря на это, ей был вынесен смертный приговор. Через 3 месяца, 1 февраля 1587 года, Елизавета вызвала Дависона со всеми текущими бумагами и, не глядя, скрепила приговор своей подписью. Мария проявила поистине королевское величие и отказалась просить Елизавету о помиловании. Когда 8 февраля в 9 часов утра Мария Стюарт взошла на эшафот, то увидела, что последнее предсказание парижской гадалки сбылось. На эшафоте стоял человек в маске - палач.
Он должен был освободить ее из плена. Она смело и твердо подошла к нему.
Последнее из 177 ее стихотворений осталось недописанным:

Твое имя святое шепча,
Мрак надежд догоревших развей,
В руки шла своего палача
Королева...

Ее голову положили на плаху. Через минуту сэр Эмиас Паулет показал присутствующим отрубленную голову королевы. С мертвой головы упал парик. Все увидели, что волосы королевы совершенно седые. Ей было 45 лет. Ровно 20 лет она провела в заточении и более трёх месяцев - в ожидании казни. Ни папа и ни один католический король не пытались ее спасти. Ее сын, король Шотландии, Джеймс VI демонстративно направил Елизавете резкое письмо, а потом трусливо послал к ней придворного с просьбой не относиться к письму серьезно.
На следующий день после казни Марии Елизавета мастерски при иностранных послах разыграла сцену истерики. Она даже и не подозревала, что ей подсунули на подпись приговор. Она ничего не знала о казни своей обожаемой заблудшей кузины. Дависона обвинили в обмане и государственной измене. Четыре года он ждал в тюрьме смерти, но потом был тайно прощен и до конца жизни получал королевскую пенсию.
Филипп использовал казнь Марии как благородный повод для тотальной войны против Елизаветы. Он проиграл её. На смертном одре Филипп вручил своему сыну уже не великую державу, которую получил в наследство от отца, а второстепенное государство, к концу века и вовсе ставшее задворками Европы.

Вальсингам пережил Марию всего на три года и умер почти в опале, запутавшись в огромных долгах (создаётся такое впечатление, что кто-то специально запутывал Вальсингама). По мнению некоторых историков, он мог быть отравлен Робертом Сессилом, который немедленно после смерти Вальсингама получил его пост и сохранил его вплоть до своей смерти в 1612 году.
Конец Елизаветы был также трагичен.