Внимание, Поп Арт!
Культура
Времени бег не считай за беду...
Леонид Дербенёв
Скажу откровенно, не ожидала увидеть у музея Соломона Гуггенхайма в обычный, не праздничный и не выходной, вдобавок дождливый день такую огромную очередь – до угла, а потом почти до Мэдисон авеню. И, что было тоже удивительно, в этой по-американски аккуратной очереди с молодёжью соседствовали седовласые леди и джентльмены, бывшие такими же радостно молодыми и жаждущими новизны, как эти рядом с ними улыбающиеся друг другу парни и девушки, тогда – в самом-самом начале 60-х (прошлого, разумеется, столетия), полвека тому назад. В те годы, когда на авансцену модернизма, а правильнее было бы сказать – изобразительного искусства в целом, вышел его величество Поп Арт.
Ну, что такое попса, мы догадываемся. А вот откуда слово это произросло, давайте-ка разбираться. Popular Art, общедоступное искусство. Кто первым так его окрестил и кто упростил, сократив застревающее в зубах Popular до звучащего, как выстрел, коротенького ПОП, никто уже не узнает. А новое, якобы художественное течение, отбросив всякую логику и образность не только классики (об этом и говорить не приходится), но и модернистских течений-предшественников, стало невиданными темпами выдавать на-гора собственные выразительные средства, обрастать культовыми приёмами, вещами, словечками... И фанатами. И последователями. Не только в изобразительном и прикладном даже искусстве, но и в оформительском, театральном, эстрадном, в моде и т.д. и т.д. Словом, поп-арт пошёл в атаку сразу по многим направлениям.
Но это уже несколько погодя (помните милую присказку: «Хорошая мысля приходит опосля»). А запевалами, первооткрывателями, были художники Джаспер Джонс и Роберт Раушенберг. Но и одновременно с ними Энди Уорхол и Рой Лихтенштейн – идеи ведь носятся в воздухе.
И, что важно чрезвычайно: так же, как на пороге 20-х Пэгги Гуггенхайм, пионер в искусствоведении современного искусства, одной из первых бросала в коллекционную гуггенхаймовскую копилку работы талантливых первомодернистов, так и в начале 60-х именно этот музей первым, задолго до признания и взметнувшейся славы нового течения, стал покупать живопись поначалу осмеиваемых и оплёвываемых зачинателей поп-aрта. Потому-то так устремились не изменившие ему за полсотни лет поклонники вместе с молодыми фанатами в музей, чтобы, выстояв многочасовую очередь, увидеть иконы – полотна корифеев, извлечённые из музейных запасников и наверняка подреставрированные. Вот и нам с вами, пробравшимся без очереди, пора в зал.
Да не в залы, а в единственный зал. Правда, громадный. И первое, что бросается в глаза на фронтальной стене, – это огромный красный квадрат (низкий поклон Малевичу, привнесенная им в высокое искусство геометрическая фигура, покраснев, открывает и новую эпоху модерна). На нём, на квадрате то есть, две выпуклые буквы. I N. Жёлтые, с чёрными боковинками, что делает их будто отделёнными от кроваво-красного фона. Тогда, в начале 60-х прошлого века, была в Нью-Йорке такая сеть супермаркетов: дескать, заходите, у нас есть всё, что вашей душеньке угодно (по ценам, кстати, раз в 10 ниже нынешних). Но Рой Лихтенштейн сотворил не рекламный плакат (чего поп-арт вскоре чуждаться не стал), он дал этой символике иное толкование: перед вами Жизнь. Нырните в этот кипящий страстями, невзгодами, предательством и болью океан, вдруг вам удастся выловить там редкую вёрткую рыбку, зовущуюся удачей.
Именно Лихтенштейн первым начал с немалой долей иронии, мастерски создавая иллюзию присутствия, писать эдакие обыденные то ли натюрморты, то ли коллажи, и интерьеры тоже. Один из них, перенасыщенный всяческой меблишкой, ковриками, лампами и вазонами, на большущем полотне перед нами. Кстати, этот вот художественный приём, когда все предметы расположились на скошенной, под углом градусов до 45, плоскости, открыт задолго до рождения поп-арта Давидом Штеренбергом (вспомните-ка его селёдку на скошенной столешнице) и использовался разнонациональными художниками многократно.
Но вот и подлинный шедевр Лихтенштейна: его плачущая девушка. Просто контур девичьей головки, под вздёрнутой бровью глаз, в котором застыло дикое, невероятное отчаяние и немыслимое удивление – да как же такое могло произойти, как тот, кому верила, кем восхищалась, кого любила, мог предать... Потрясающе. Но полностью ли самостоятельна эта работа или всё-таки это безусловно переосмысленная трансформация шедевра Дали «Живучесть памяти»? Впрочем, есть здесь что-то и от Магрита с его фальшивым зеркалом.
Полотно-гигант (примерно 12 на 3,5 метра) Джеймса Розенквиста. Каюсь, имени его прежде не встречала. Абстракционизм в любовной связи с линией, гибкой и каждый красочный мазок от соседнего отделяющей. Буря чувств, неожиданная чёткая надпись «Ультра», нагромождение проблем. Вот что о своей картине сказал он сам: «Я чувствую себя, как пловец, не понимающий, куда и откуда он плывёт, но знающий – куда бы ни доплыл, единственное, что его ждёт, - это труд, труд, труд». И вдруг – как неожиданно включённая под потолком голая, без абажура лампочка – название картины: «Эконо-мист». Именно так, через чёрточку. Экономика во мгле? В тумане? Куда эта экономика, черт её побери, идёт? Начнём копаться сначала, может, что-нибудь и поймём.
Для меня самым интересным в этом зале был конечно же автопортрет Энди Уорхола. Лучший из сонма портретов великого портретиста. Сверханалитичный и сверхпсихологичный. Предсмертный. Написан меньше, чем за год до трагического конца. Только два цвета – зелёный на чёрном фоне. И на зелёном – чёрный провал рта, мучительно исторгающего то ли улыбку, то ли стон. И глаза. А в них – трагическое мироощущение, предчувствие смерти, тщетные усилия понять себя и взлёты своих идей, осознать глубину пропасти своих ошибок и пристрастий – его, Энди Уорхола, великого разнопланового художника, который для всего мира стал символом мыслящего новаторства и гениальной непохожести. Ни на кого. Ведь именно его, Энди Уорхола, все признают не только создателем уникального «уорхоловского» стиля, но и отцом поп-арта, главарём поп-артовской революции, поставив во главе когорты соратников, а вернее – отодвинув их в тень.
Выставка не просто исторична и информативна. Она интересна. А музей Гуггенхайма, в котором, к сожалению, ведётся ремонт знаменитой его галереи-спирали, находится на углу 5-й авеню и 89-й улицы (поезда метро 4, 5, 6 до 86 Street).
Времени бег не считай за беду...
Леонид Дербенёв
Скажу откровенно, не ожидала увидеть у музея Соломона Гуггенхайма в обычный, не праздничный и не выходной, вдобавок дождливый день такую огромную очередь – до угла, а потом почти до Мэдисон авеню. И, что было тоже удивительно, в этой по-американски аккуратной очереди с молодёжью соседствовали седовласые леди и джентльмены, бывшие такими же радостно молодыми и жаждущими новизны, как эти рядом с ними улыбающиеся друг другу парни и девушки, тогда – в самом-самом начале 60-х (прошлого, разумеется, столетия), полвека тому назад. В те годы, когда на авансцену модернизма, а правильнее было бы сказать – изобразительного искусства в целом, вышел его величество Поп Арт.
Ну, что такое попса, мы догадываемся. А вот откуда слово это произросло, давайте-ка разбираться. Popular Art, общедоступное искусство. Кто первым так его окрестил и кто упростил, сократив застревающее в зубах Popular до звучащего, как выстрел, коротенького ПОП, никто уже не узнает. А новое, якобы художественное течение, отбросив всякую логику и образность не только классики (об этом и говорить не приходится), но и модернистских течений-предшественников, стало невиданными темпами выдавать на-гора собственные выразительные средства, обрастать культовыми приёмами, вещами, словечками... И фанатами. И последователями. Не только в изобразительном и прикладном даже искусстве, но и в оформительском, театральном, эстрадном, в моде и т.д. и т.д. Словом, поп-арт пошёл в атаку сразу по многим направлениям.
Но это уже несколько погодя (помните милую присказку: «Хорошая мысля приходит опосля»). А запевалами, первооткрывателями, были художники Джаспер Джонс и Роберт Раушенберг. Но и одновременно с ними Энди Уорхол и Рой Лихтенштейн – идеи ведь носятся в воздухе.
И, что важно чрезвычайно: так же, как на пороге 20-х Пэгги Гуггенхайм, пионер в искусствоведении современного искусства, одной из первых бросала в коллекционную гуггенхаймовскую копилку работы талантливых первомодернистов, так и в начале 60-х именно этот музей первым, задолго до признания и взметнувшейся славы нового течения, стал покупать живопись поначалу осмеиваемых и оплёвываемых зачинателей поп-aрта. Потому-то так устремились не изменившие ему за полсотни лет поклонники вместе с молодыми фанатами в музей, чтобы, выстояв многочасовую очередь, увидеть иконы – полотна корифеев, извлечённые из музейных запасников и наверняка подреставрированные. Вот и нам с вами, пробравшимся без очереди, пора в зал.
Да не в залы, а в единственный зал. Правда, громадный. И первое, что бросается в глаза на фронтальной стене, – это огромный красный квадрат (низкий поклон Малевичу, привнесенная им в высокое искусство геометрическая фигура, покраснев, открывает и новую эпоху модерна). На нём, на квадрате то есть, две выпуклые буквы. I N. Жёлтые, с чёрными боковинками, что делает их будто отделёнными от кроваво-красного фона. Тогда, в начале 60-х прошлого века, была в Нью-Йорке такая сеть супермаркетов: дескать, заходите, у нас есть всё, что вашей душеньке угодно (по ценам, кстати, раз в 10 ниже нынешних). Но Рой Лихтенштейн сотворил не рекламный плакат (чего поп-арт вскоре чуждаться не стал), он дал этой символике иное толкование: перед вами Жизнь. Нырните в этот кипящий страстями, невзгодами, предательством и болью океан, вдруг вам удастся выловить там редкую вёрткую рыбку, зовущуюся удачей.
Именно Лихтенштейн первым начал с немалой долей иронии, мастерски создавая иллюзию присутствия, писать эдакие обыденные то ли натюрморты, то ли коллажи, и интерьеры тоже. Один из них, перенасыщенный всяческой меблишкой, ковриками, лампами и вазонами, на большущем полотне перед нами. Кстати, этот вот художественный приём, когда все предметы расположились на скошенной, под углом градусов до 45, плоскости, открыт задолго до рождения поп-арта Давидом Штеренбергом (вспомните-ка его селёдку на скошенной столешнице) и использовался разнонациональными художниками многократно.
Но вот и подлинный шедевр Лихтенштейна: его плачущая девушка. Просто контур девичьей головки, под вздёрнутой бровью глаз, в котором застыло дикое, невероятное отчаяние и немыслимое удивление – да как же такое могло произойти, как тот, кому верила, кем восхищалась, кого любила, мог предать... Потрясающе. Но полностью ли самостоятельна эта работа или всё-таки это безусловно переосмысленная трансформация шедевра Дали «Живучесть памяти»? Впрочем, есть здесь что-то и от Магрита с его фальшивым зеркалом.
Полотно-гигант (примерно 12 на 3,5 метра) Джеймса Розенквиста. Каюсь, имени его прежде не встречала. Абстракционизм в любовной связи с линией, гибкой и каждый красочный мазок от соседнего отделяющей. Буря чувств, неожиданная чёткая надпись «Ультра», нагромождение проблем. Вот что о своей картине сказал он сам: «Я чувствую себя, как пловец, не понимающий, куда и откуда он плывёт, но знающий – куда бы ни доплыл, единственное, что его ждёт, - это труд, труд, труд». И вдруг – как неожиданно включённая под потолком голая, без абажура лампочка – название картины: «Эконо-мист». Именно так, через чёрточку. Экономика во мгле? В тумане? Куда эта экономика, черт её побери, идёт? Начнём копаться сначала, может, что-нибудь и поймём.
Для меня самым интересным в этом зале был конечно же автопортрет Энди Уорхола. Лучший из сонма портретов великого портретиста. Сверханалитичный и сверхпсихологичный. Предсмертный. Написан меньше, чем за год до трагического конца. Только два цвета – зелёный на чёрном фоне. И на зелёном – чёрный провал рта, мучительно исторгающего то ли улыбку, то ли стон. И глаза. А в них – трагическое мироощущение, предчувствие смерти, тщетные усилия понять себя и взлёты своих идей, осознать глубину пропасти своих ошибок и пристрастий – его, Энди Уорхола, великого разнопланового художника, который для всего мира стал символом мыслящего новаторства и гениальной непохожести. Ни на кого. Ведь именно его, Энди Уорхола, все признают не только создателем уникального «уорхоловского» стиля, но и отцом поп-арта, главарём поп-артовской революции, поставив во главе когорты соратников, а вернее – отодвинув их в тень.
Выставка не просто исторична и информативна. Она интересна. А музей Гуггенхайма, в котором, к сожалению, ведётся ремонт знаменитой его галереи-спирали, находится на углу 5-й авеню и 89-й улицы (поезда метро 4, 5, 6 до 86 Street).
comments (Total: 1)