Брайтон-Бич Опера - 27

Любит - не любит

- В молодости, - говорит Татьяна, - я больше всего ценила в мужчине ум. И всегда была уверена, что дурака полюбить просто невозможно. По крайней мере, для меня.
- Да нет, - говорит Алёна, - с головой у него все в порядке. Просто он себя здесь найти не может. В Москве журналистом был. На «Эхе столицы» работал, вот Илюша знает. А здесь ничего не получилось. Потыкался по газетам разным и понял, что на этом не забогатеешь. Так и оказался за баранкой.
- Я не про то, как человек себе на жизнь зарабатывает, - говорит Татьяна. - Это мне как раз всегда безразлично было. У меня почти все знакомые поэты и художники дворниками или сторожами работали. И это нормально считалось. Никто даже внимания не обращал.
- Но здесь-то обращают, - говорит Алёна.
- А ты не обращай, - говорит Татьяна.
- Я стараюсь, - говорит Алёна. - Не получается.
- Скажи спасибо, что он хоть по-русски говорит, - говорит Мила.
- Спасибо, конечно, - говорит Алёна. - Но у твоего Кена русский тоже вроде свободный.
- Лучше бы он у него был занятой, - говорит Мила.
- Почему? - говорит Алёна.
- Знаешь, - говорит Мила, - поначалу мне его акцент даже симпатичным казался. Что-то было в нем такое. Cute. И даже kind of sexy. А теперь только раздражает. Особенно когда он начинает слова сленговые вставлять. Он виртуозно, конечно, русский знает, но нюансов-то все равно не чувствует. Такая глупость получается. А если вдруг матом что-нибудь... Ты слышала, как матерные выражения звучат, когда хотя бы небольшой акцент есть?
- Да, - говорит Алёна. - Слышала. У меня третий муж был американец. Я его русскому учила. Вот он, например, говорил...
- Ой, не надо, - говорит Татьяна. - Не при мне, пожалуйста.
- Сорри, ваше величество, - говорит Алёна. - My bad.
- Так ты ему просто скажи, чтобы он нецензурных слов не употреблял, - говорит Татьяна.
- Сама скажи, - говорит Мила. - Если ему только намекнуть, что у него с русским не совершенство полное, он такое устраивает.
- Мелочи это все, - говорит Татьяна. - Профессия. Акцент. Матом он, видите ли, нормально ругнуться не может. Как говорила моя бабушка, не сидели вы у моря без воды.
- Ну вот, - говорит Алёна. - Сейчас опять лекция будет. На тему о полезной и здоровой жизни.
- Не бойся, - говорит Татьяна. - Не будет лекции. И ничего вообще не будет.
- Ладно, - говорю я, чтобы увести разговор в менее взрывоопасную сторону. - Новогодние планы-то какие? Решили что-нибудь? Кто к Зарецким идет?
- А что у них? - говорит Илья, в квартире которого мы все и сидим.
- Дашка замуж выходит, - говорю я. - Они вас не звали разве?
- Нет, - говорит Нина. - Нас-то им с какой стати звать?
- Ну, значит, и мы не пойдем, - говорю я и поворачиваюсь к Татьяне: - Да?
- Давай сменим тему, - говорит Татьяна.
- А что такое? - говорю я. - Это же так романтично - Новый год со свадьбой совместить. Такое редко у кого бывает. И примета, считается, хорошая.
- Ты о чем-нибудь другом можешь поговорить? - говорит Татьяна и глазами показывает на открытую дверь в кухню. Но там темно, и я не понимаю, в чем дело.
- А что я такого сказал? - говорю я и поднимаюсь из-за стола. - Нин, давай я тебе помогу чай поставить.
Я иду на кухню и, включив свет, вижу сидящего возле окна Игоря.
- Ты чего тут в темноте сидишь? - говорю я.
- Ничего, - говорит он. - Просто так.
- А чего голову побрил? - говорю я. - На зону готовишься?
- Шуточки у вас, - говорит Игорь. - Вы в цирке выступать не пробовали?
- Нет, - говорю я. - Много чего в жизни было, а этого еще не пробовал.
- Ну и зря, что не пробовали, - говорит Игорь. - Вы попробуйте. У вас хорошо получиться должно.

* * *

- Вот козлы, - говорит Пол, вываливая на пол содержимое очередного ящика. Комната его родителей и так уже представляет из себя нечто совершенно невообразимое. Постельное белье, одежда, обувь - все выброшено из шкафов и разбросано повсюду, но Пол упорно продолжает перетряхивать каждую тряпку.
- Я же знаю, что где-то здесь должно быть, - говорит он. - Где-то здесь они заначки свои держат. Куда перепрятали, козлы?
Он смотрит на стоящие возле зеркала фотографии. На одной из них Максим и Ирина запечатлены в день свадьбы. На другой - уже с новорожденным сыном на руках. На третьей - они вдвоем провожают его в первый класс. Форму эту идиотскую нацепили на него. Воротничок накрахмалили так, что он себе всю шею в кровь стер. Букет цветов в руки сунули. Как придурку последнему. На следующей фотографии - отец в день получения американского врачебного диплома. Довольный такой. А мать пьяная вдрабадан. Даже на фотке видно, что едва на ногах держится. Но все равно улыбается, как будто ее щекочет кто.
- Fuck, - говорит Пол и одним резким движением смахивает фотографии с трюмо. Те рамки, что со стеклами были, разбиваются, а одну, которой каким-то удивительным образом удалось уцелеть, Пол добивает ударом каблука.
Затем поиски денег продолжаются в других комнатах, где Пол учиняет точно такой же разгром и с тем же самым нулевым результатом. Наконец он добирается до кухни. Вся посуда летит вон из шкафов, а вместе с ней банки, пакеты какие-то, мешочки, коробочки. Тарелки, чашки, блюдца, рюмки, фужеры и стаканы из дорогих сервизов постепенно превращаются в груду битого стекла, пересыпанного сахаром, мукой, солью, гречневой крупой и овсяными хлопьями. Но денег нигде нет.
Пол оглядывается вокруг и замечает мусорный бачок в углу возле раковины - он единственный остался тут не тронутым. Понятно, что там никто ничего прятать не будет, но Пол все равно поднимает его высоко в воздух и переворачивает вверх дном. Из бачка сыпятся остатки еды, рваная бумага, окурки, гадость всякая. Поворошив всю эту кучу ногой, Пол видит скомканные черные чулки на поясе с резинками и прозрачный пеньюар.
- Совсем охренели, - говорит он, поддевая пеньюар носком ботинка. - Козлы.

* * *

- Не знаю, - говорит Дима. - Ничего не понимаю уже. Полный облом вокруг. Куда ни сунусь - везде одно и то же.
- А чего ты учиться не идешь? - говорит Оля, в чьей старой «Тойоте» они сидят.
- Не до учебы сейчас, - говорит Дима. - И так нам еле-еле хватает. Работать надо. А потом, на кого учиться? Я сначала думал на курсы программистские пойти, но сейчас ведь знаешь, ситуация какая. А на колледж денег нет. Да и терять четыре года тоже неохота.
- А как же все остальные? - говорит Оля.
- Ну как? - говорит Дима. - Либо у них родители работают и за все платят, либо по бедности их государство учит. А у нас все как-то посредине. Ни то, ни се.
Он жестом, который должен показаться небрежным, кладет руку на Олино плечо и продолжает говорить:
- А потом, здесь образование не нужно. Здесь диплом никто и не спрашивает никогда. Здесь важно, чтобы голова на плечах была и чтобы человек деньги делать умел.
- Да? - говорит Оля, сбрасывая его руку со своего плеча. - Это тебе кто сказал?
- Сам вижу, - говорит Дима и второй попытки обнять ее уже не предпринимает. - Достаточно только внимательно посмотреть вокруг, и сразу все понятно становится. Ведь все друг друга как оценивают? Разве по дипломам? Нет, конечно. Смотрят, у кого какая машина, какой дом, какие часы на руке. Билл Гейтс вон вообще никакого высшего образования не имеет, а самый богатый человек в мире. И ничего, не жалуется, наверное, что его неучем дразнят.
- Ну да, - говорит Оля, - и Бродский всего восемь классов с трудом закончил.
- Вот именно, - говорит Дима. - Подожди секундочку. Я сейчас.
Он выходит из машины и направляется к своему подъезду, из которого только что вышел Игорь.
- Ты куда? - говорит Дима.
- Не знаю еще, - говорит Игорь. - Пройдусь просто.
- В такой дождь? - говорит Дима.
- Не могу я дома сидеть, - говорит Игорь. - Да и этот паноптикум там весь в сборе. Во главе с главным фриком.
- Я с тобой тогда пойду, - говорит Дима.
- Зачем? - говорит Игорь.
- За компанию, - говорит Дима. - Так лучше будет.
- В каком смысле - лучше? - говорит Игорь.
- В смысле веселее, - говорит Дима. - И глупостей меньше.
- Ну, давай, - говорит Игорь. - Если ты простудиться не боишься, то давай.
- Я сейчас, - говорит Дима. - Попрощаюсь только.
- Не торопись, - говорит Игорь. - Take your time.
Дима возвращается к Олиной «Тойоте» и открывает дверцу.
- Sorry, - говорит он. - Мне надо идти.
- Дождь ведь, - говорит Оля.
- Все равно надо, - говорит Дима. - Sorry.
- Возьми зонтик мой, - говорит Оля.
- А ты как же? - говорит Дима.
- Я же на машине, - говорит Оля и, перегнувшись через спинку, достает с заднего сидения зонтик.
- Держи, - говорит она.
- Спасибо, - говорит Дима. - Ну, я пошел.
- Ты позвонишь? - говорит Оля.
- Да, - говорит Дима. - Обязательно. Завтра.
- Хорошо, - говорит Оля.
Он захлопывает дверцу машины и оборачивается. Игоря у подъезда уже нет. Дима растерянно оглядывается по сторонам, но вокруг него только совершенно пустая, залитая дождем, едва освещенная тусклыми фонарями улица, на которой в такую погоду, естественно, ни души.

* * *

- Ну, какая любовь в нашем возрасте? - говорит Алёна. - Я думаю, что ему скорее всего домашней еды захотелось. Супчика горяченького или еще там чего.
- Ты же готовить вообще не умеешь, - говорит Мила. - Только макароны.
- Ну, тогда не знаю, - говорит Алёна. - Все равно не верю. Какой-то расчет тут обязательно должен быть. Но, даже если и нет ничего такого, мне-то что за резон с ним женихаться? Мне и так некисло.
- Какая ты циничная все-таки, - говорит Мила.
- Ничего я не циничная, - говорит Алёна. - Просто здраво смотрю на вещи. И вообще, я давно уже про себя решила, что в следующий раз, как замуж выходить буду, возьму себе бабу.
- Да ну тебя, - говорит Мила.
- Я серьезно, - говорит Алёна. - С мужиками только проблемы одни, а толку от них никакого. Так что, когда тебя Кен твой окончательно доедет, дай знать.
- И что, женишься на мне? - говорит Мила.
- Легко, - говорит Алёна. - Акцента у меня нет вроде. Так что тебе со мной классно будет.

* * *

Грег и Даша сидят в машине около ее дома и молчат.
- Что-то случилось? - наконец говорит Грег.
- Нет, - говорит Даша. - Ничего.
- Тебя сомнения мучают? - говорит Грег. - Ошибиться боишься? Пожалеть потом?
- Да нет, - говорит Даша. - Не в этом дело.
- А в чем? - говорит Грег.
- Ни в чем, - говорит Даша. - Все в порядке.
Они опять замолкают.
- Я понимаю, - говорит Грег.
- Что ты понимаешь? - говорит Даша.
- Ты меня не любишь, - говорит Грег.
- Да что это вообще значит такое: любишь - не любишь? - говорит Даша. - Ты сам-то хоть думал когда-нибудь, что это такое?
- Да, - говорит Грег. - Я знаю, что я тебя люблю. Что я без тебя жить все равно не смогу. И поэтому мне не так уж и важно, взаимно все это или нет.
- То есть, тебе все равно, что я чувствую? - говорит Даша.
- Нет, не все равно, - говорит Грег. - Я не это хотел сказать.
- А что? - говорит Даша.
- Что я тебя люблю, - говорит Грег. - И если мы будем вместе, я тебе это докажу. Ты увидишь, как тебе будет хорошо со мной. И со временем, потом когда-нибудь, может быть, ты тоже меня полюбишь.
- А если не полюблю? - говорит Даша. - Что тогда делать будем?
- Полюбишь, - говорит Грег. - Вот увидишь. Все будет очень хорошо.
Даша молчит.
- Ты увидишь, - говорит Грег. - Мы будем очень счастливы. Ты только не бойся ничего и не придумывай себе фантазий разных.
- А я и не придумываю, - говорит Даша.
- Придумываешь, - говорит Грег. - Ты хочешь, чтобы все, как в книжках или как в кино, было. Но в жизни так не бывает.
- А как бывает? - говорит Даша.
- По-другому, - говорит Грег. - Гораздо сложнее. Не так однозначно: любит - не любит. Любишь - не любишь.
- Может, ты и прав, - говорит Даша.
- Не может, а точно, - говорит Грег. - Точно прав.
- Ну, я пойду? - после еще одной паузы говорит Даша.
- Я тебя провожу, - говорит Грег.
- Не надо, - говорит Даша. - Смотри, дождь какой. А я в плаще.
- Хорошо, - говорит Грег. - Я позвоню завтра?
- Позвони, - говорит Даша.
Грег наклоняется к ней и целует в щеку.
- Все будет хорошо, - говорит он. - Вот увидишь.
Даша вылезает из машины и поднимает воротник плаща.
Мерзкий холодный дождь - такой, какой в декабре только в Нью-Йорке, наверное, и бывает. Пустынная улица. Голые деревья, по кривым веткам которых стекает ледяная вода.
Грег заводит мотор, мигает пару раз фарами. Даша машет ему рукой. Поезжай, мол. Автомобиль легко трогается с места, постепенно набирая скорость, сворачивает за угол и исчезает из виду. Даша делает шаг по направлению к своему дому и тут же резко останавливается.
- Ты? - говорит она. - Ты... Так все-таки ты здесь, оказывается.

* * *

- А чего ты его сегодня с собой не привела? - говорит Илья.
- Работает он, - говорит Алёна. - Там же расписания вообще нет никакого. Когда хотят, тогда и вызывают. И надо все бросать, и везти их - куда скажут.
- Ничего, зато в тепле, - философски говорю я, как будто сам я на стройке вкалываю.
В этот момент звонит Татьянин мобильник. Он у нее совсем недавно появился, и номера этого почти ни у кого и нет еще. Я вопросительно смотрю на нее.
- Алло, - говорит Татьяна и, прикрыв трубку, одними губами беззвучно произносит: «Зарецкая». Это чтобы объяснить мне, кто звонит.
- Да, Марин, - говорит Татьяна уже полным голосом. - Да, можем, конечно.
Она отключает телефон и поворачивается к Миле:
- Ты на машине?
- Да, - говорит Мила. - Но я никуда ехать не могу. Я пьяная.
- А что случилось? - говорю я.
- Там, - говорит Татьяна и смотрит на меня так, что мне становится не по себе. - Даша.

* * *

Мила гонит со скоростью, превышающей все допустимые пределы, и до Зарецких мы буквально долетаем за каких-нибудь двадцать минут. За все это время Татьяна не произносит ни слова и категорически отказывается отвечать на какие бы то ни было мои вопросы.
Уже от поворота видны полицейские мигалки, две машины «Скорой помощи» и толпа любопытных, которых даже дождь проливной и холодный остановить, конечно же, не в состоянии. Мы с Татьяной выскакиваем из автомобиля, не дожидаясь, пока Мила найдет место для парковки. Вернее, это Татьяна выскакивает и бежит в дом, а я только безуспешно пытаюсь ее догнать, но невольно останавливаюсь возле огромного красного пятна на ведущей к дверям дорожке. Дождь уже размыл его, но стекающая в сторону проезжей части вода все равно розовая. Это даже в искусственном свете фонарей видно.
Татьяну в этот момент задерживает стоящий на пороге полицейский, и минуты две уходит на то, чтобы объяснить ему, кто мы такие, но зато внутрь мы входим уже вместе.
На первом этаже у Зарецких огромная гостиная. Там, за массивным столом из черного мрамора сидит Антон в окружении еще нескольких полицейских и что-то им объясняет. Вид у него такой, как будто он уже в сто двадцать первый раз повторяет одно и то же. Увидев нас, он делает неопределенный жест рукой, показывая куда-то вверх. Татьяна бросается к лестнице, ведущей на второй этаж, а я покорно следую за ней.
На втором этаже неожиданно тихо и пустынно. В широком коридоре, по стенам которого, как и во всем доме, развешаны картины и прочие украшения, нет никого. Татьяна останавливается в нерешительности, а я наугад толкаю первую дверь. Розалия Францевна сидит в кресле и совершенно неподвижным взглядом смотрит в окно, за которым дождь льет все сильнее и сильнее.
- Простите, пожалуйста, - говорю я.
Мы доходим до следующей двери и на этот раз негромко, но настойчиво стучим.
- Ну что еще? - раздается голос Марины, которого я ни за что не узнал бы, если бы не знал точно, что, кроме нее, тут никого быть не может.
- Мариш, это мы, - говорит Татьяна и, не дожидаясь ответа, открывает дверь.
Мы входим в комнату. Марина на коленях стоит возле кровати, на которой лежит Даша. В комнате темно, и свет, проникающий сюда из коридора, - это единственное освещение.
- Спасибо, что вы приехали, - говорит Марина, а Татьяна быстро идет к постели и берет Дашу за руку. Я тоже подхожу ближе и вижу, что Даша лежит с широко открытыми глазами и не двигается. Лицо у нее бледное, а плащ, который с нее почему-то не успели снять, весь испачкан чем-то красным.
- Что случилось? - говорит Татьяна.
- Я не знаю, - говорит Марина. - Ни слова добиться не могу. Может, она тебе скажет.
- Дашенька, что случилось? - говорит Татьяна, но Даша молчит. Татьяна смотрит на меня в расчете на поддержку, но я только пожимаю плечами.
- Что произошло? - опять говорит Татьяна, но ответом ей снова все то же молчание.
Марина показывает нам на стоящие в другом углу стулья, молча приглашая сесть, и я покорно отправляюсь за ними.
- Я ничего не сделала, - вдруг раздается у меня за спиной Дашин голос. - Я ничего не сделала ему. Я даже сказать ничего не успела. Ничего... А пистолета я вообще не видела. Что-то в руках у него было, но темно ведь, и дождь такой... Я думала... Я только хотела ему одну вещь сказать, объяснить все, а тут как грохнет...
- Слава Богу, с Дашенькой все в порядке, - говорит Марина.
- Так он не в тебя стрелял? - говорит Татьяна.
Даша отрицательно качает головой.
- Вообще в тебя не стрелял? - говорит Татьяна.
- Нет, - говорит Даша. - Один выстрел всего. В себя. Сразу. Я даже сказать ничего не успела. Бросилась к нему, но потом уже...
- Зря только плащ испачкала, - говорит Марина. - Но это не беда, я хорошую химчистку знаю - там все, что угодно, выведут.
Я выхожу из комнаты, спускаюсь обратно на первый этаж, пробираюсь через толпу полицейских на улицу. Возле самого дома стоит машина «Скорой помощи» с открытой задней дверцей. Я заглядываю внутрь и вижу носилки, на которых лежит покрытое белой простыней тело. Лицо тоже закрыто, а там, где у тела должен быть живот, на простыне огромное пятно все того же красного цвета, только уже не розоватого, как на дороге, а темного, даже бурого какого-то. Я пытаюсь закурить, но сигарета тут же промокает насквозь под ледяным декабрьским дождем, конца которому, похоже, не будет уже никогда.

(продолжение следует)