К юбилею Сергея Довлатова
Могила известного писателя давно стала местом паломничества поклонников его таланта. Кто-то по старой еврейской традиции приносит сюда камешки, кто-то цветы, кто-то спиртное... В общем, каждый отмечается тут так, как считает нужным.
Пустынно, тихо и... шумно – это первое впечатление о еврейском кладбище «Маунт Хиброн», на котором похоронен Сергей Довлатов. Суббота. Оба офиса, конечно же, закрыты, на кладбище ни одной живой души – подсказать, где сектор номер девять, совершенно некому... С ветки на ветку прыгают белки. Они тут не такие, как за кладбищенскими воротами – слишком пугливы и очень боятся людей. Мертвая тишина то и дело прерывается гулом самолетов. Рядом – аэропорт «Ла Гуардия»...
«Маунт Хиброн» - довольно красивое кладбище. Красивое, строгое, скромное. Хотя, наверное, кому-то огромные обелиски и склепы могут показаться пошловатыми. Здесь хоронят уже больше ста лет. При этом некоторые совсем старые захоронения сохранились и выглядят лучше, чем относительно свежие. Это все потому, что за определенными могилами лучше ухаживают, об этом когда-то позаботилась семья усопшего, заплатив за уход на долгие годы вперед... Такие «оплаченные» могилы помечены специальным знаком – небольшим кружом розового цвета.
Говорят, что здесь хоронят с 1824 года. По крайней мере, в интернете на сайте кладбища в разделе «поиск» искать захоронения можно именно с этого года. Однако вплоть до 1900г. поисковик не выдает ни одной фамилии. То ли могилы затеряны, то ли на самом деле не хоронили никого в это время... Реальный архив кладбища начинается с 01.01.1900. Именно в первый день XX века тут были погребены сразу 26 человек. Потом четыре года подряд траурных церемоний здесь не проводилось или, вероятнее всего, архивы за это время не успели еще внести в базу данных.
Актеры, режиссеры, известные бандиты... Кого тут только нет. В марте этого года на «Маунт Хиброн» обрела покой Шифра Лерер – довольно известная актриса, чуть-чуть не дожившая до столетнего юбилея... Здесь же когда-то нашел последний приют Борис Томашевский – актер, режиссер, драматург... Сегодня его могила выглядит довольно заброшенной – нет свежих цветов, памятник покрылся налетом... С трудом верится, что в 1939 году, когда он скончался, на его похороны пришло более пятидесяти тысяч человек.
Очень знаменитая в свое время Ида Каминская тоже покоится здесь.... Когда-то Иду называли «ангелом-хранителем идишеского театра». Автор двух пьес, переводчица на идиш около 60 пьес зарубежных авторов, режиссер-постановщик 65 спектаклей, исполнительница 124 ролей в театре и кино, номинированная на «Оскар»... Уже давно на ее могилу не приходят поклонники и благодарные зрители...
Официально тут похоронены 39 знаменитостей, в основном актеры, музыканты, архитекторы, есть даже два конгрессмена. И 7 представителей организованных преступных группировок. Все они погибли в 20-40-х годах прошлого века. Интересно читать характеристики на них на официальном сайте кладбища.
Например: «Луис Керцнер, представитель организованной преступной группировки. Был нанят для убийства главаря банды Кида Дроппера. 28 августа 1923 года он выполнил свое задание... После выхода из тюрьмы в 1937 году, был застрелен на Манхэттен-страит по приказу Лепке Бухгалтера».
А вот и могила того самого Лепке. Он дожил до 1944 года. «... Он был близким партреном босса мафии Лаки Лучано...» За многочисленные преступления Лепке был казнен на электрическом стуле.
Сергей Довлатов в списке знаменитостей, похороненных на «Маунт Хиброн» идет следующим после известного нью-йоркского бандита Натана Каплана. Натан, кстати, прожил всего 31 год, и был застрелен в полицейской машине около здания суда.
«Маунт Хиброн» поделено на кварталы – армянский, русский... Могила Довлатова в армянской части кладбища. Девятый сектор. Кстати всего их на кладбище 120... Найти тут, где покоится Сергей Донатович, довольно сложно. Я поначалу тоже долго плутала. Пока не подобрала с земли несколько камешков, чтобы положить их на памятник. Мистика, но как только камешки оказались у меня в руке, ноги, словно сами понесли в верном направлении.
Черная плита с лаконичной строчкой – Сергей Довлатов и годы жизни. Присматриваюсь – на полированной поверхности памятника как будто небрежно его профиль. Ощущение, что он выполнен как будто одним движением руки – быстро, легко, изящно...
Между памятником Довлатову и соседскими – минимальные зазоры. Слева от него некто Глэлис Лустиг, интересно, что в переводе с немецкого это означает – «веселая», или «забавная», или даже «остроумная»... А справа... Справа покоится Борис Алов или Борис Алойц – когда-то он был известен под разными фамилиями... Сначала в Одессе, как Алойц, потом по всему Союзу как Алов. Профессиональный конферансье. Он и в Штатах успел поработать по своей профессии. Именно Бориса Григорьевича Алова бывший руководитель ансамбля «Верные друзья» Ефим Дымов винит в преждевременной смерти популярного певца Валерия Ободзинского.
Из интервью Дымова газете «Собеседник»: «...Борис Григорьевич Алов - одиозная личность, сыгравшая трагическую роль в жизни Ободзинского... Через некоторое время к нам пришёл новый кнферансье Борис Григорьевич Алов. Это был в расцвете сил, жизнерадостный, богатырского здоровья мужчина. Единственная отличительная черта – он практически каждый вечер после концертов выпивал 2 бутылки коньяка. Закуска у него тоже была оригинальная - сырое яйцо... Я про него рассказываю так подробно, потому, что он сыграл решающую роль в дальнейшей судьбе Валеры Ободзинского... Алов сумел убедить Ободзинского, что он вполне справится с бригадирскими (администраторскими) обязанностями и Валере не придется делится с Зуперманом. Ефим Михаилович был практически не пьющим человеком, боготворил Ободзинского. Убежден, что, если бы он остался в коллективе, то не позволил Алову свести с катушек Валеру... у меня в голове не укладывается, как этот сильный и волевой человек (Валера-прим.авт.) мог оказаться под влиянием алкоголика Алова. Тот его потихоньку и подло «развязал». До последнего дня никто не знал, какой разрушительный процесс происходит в душе и теле Валерия Ободзинского. Сам же Алов в середине восьмидесятых годов уехал вместе с семьёй в США, где через некоторое время ушёл в мир иной...»
В этом же интервью Дымов упоминает, что по его данным Борис Алов по совместительству был майором КГБ...
Мне кажется, Довлатова позабавило бы такое соседство...
- Вот она! – неожиданно услышав за спиной русскую речь, пугаюсь. К могиле пробираются двое. Девушка и молодой человек. В руках у дамы небольшой букет, на котором под солнцем переливаются и сверкают капельки воды. Мы вынуждены познакомиться. Ирина и ее друг Андрей из далекого Кемерово. В Нью-Йорк приехали всего на два дня, потом летят в Доминикану.
- Решили - обязательно положим сюда цветы, пусть дорога сюда займет хоть весь день!
На деле все не так: ребята поселились в Манхэттене, и весь путь до кладбища занял у них чуть меньше сорока минут, чему они очень рады.
- В прошлом году здесь был мой старший брат с друзьями. Они очень долго добирались, потому пришлось пить теплую водку.
Я в недоумениии.
- Тут многие выпивают, - охотно рассказывает Ирина. – Вы почитайте, как люди на форумах впечатлениями о поездке к Довлатову делятся, только и есть что: «выпили пол-литра», «полдня пили водку»... Нас тоже предупредили, что не пить у него на могиле невозможно, мол, тут дух такой, атмосфера что ли... Но мы все-таки решили просто цветы принести.
Ира кладет букет. Он не первый – на земле около могилы чуть подвяшие розы, принесены, наверное, вчера... А сам памятник весь усыпан камешками – их больше, чем на других могилах.
- Я в первый раз целенаправленно пришел к кому-то на могилу, - делится вдруг немногословный Андрей. – Всегда считал, что приходить на кладбище к известному всему миру, но неизвестному лично тебе человеку пошло и глупо. Но Сергей Донатович для меня в каком-то отдельном списке. Я даже когда по Питеру гулял, старался там бывать, где он. И у меня тогда ощущение такое было, что я тоже его персонаж, что он меня тоже где-то описал.
- Ну, ты даешь, милый, - Ирина очень удивлена. – В первый раз про Питер слышу!
Вместе мы идем к выходу. Плутаем и упираемся в забор. Он отгораживает кладбище от дороги, и, в конце-концов, должен привести нас к выходу. Мы идем. По всей длине забора – дома, дома, дома... Тепло. Солнечно. Кто-то поливает цветы, где-то бегают и шумят дети, смеются взрослые...
Мы идем, словно, по другую сторону от жизни, и мне очень хочется туда, к живым.
- А помните, он написал про свои похороны? – вдруг говорит Ирина.
Конечно. Более того, в этот самый момент я как раз про себя цитировала «Марш одиноких» Довлатова: «Вы только представьте себе. Ясный день. Разверстая могила. В изголовье белые цветы. Кругом скорбные лица друзей и родственников. И тут поднимаетесь вы — смертельно бледный, нарядный, усыпанный лепестками гладиолусов. Велико искушение произнести обличительную речь у собственной могилы...»
Помним, конечно, помним.
Фото: Нина Аловерт
comments (Total: 33)
Автору статьи- почему не сделали фотографию могилы на фоне барака обамы, держащего в руке сегодняшнюю газету? Нелегалка теперь вам ни за что не поверит!
И тогда я стал думать, припоминать: при каких обстоятельствах мне хамили дома. Как это получалось, как выходило, что вот иду я по улице — тучный, взрослый и даже временами в свою очередь нахальный мужчина, во всяком случае явно не из робких, бывший, между прочим, военнослужащий охраны в лагерях особого режима, закончивший службу в Советской Армии с чем-то вроде медали — «За отвагу, проявленную в конвойных войсках», — и вот иду я по мирной и родной своей улице Рубинштейна в Ленинграде, захожу в гастроном, дожидаюсь своей очереди, и тут со мной происходит что-то странное: я начинаю как-то жалобно закатывать глаза, изгибать широкую поясницу, делать какие-то роющие движения правой ногой, и в голосе моем появляется что-то родственное фальцету малолетнего попрошайки из кинофильма «Путевка в жизнь». Я говорю продавщице, женщине лет шестидесяти: «Девушка, миленькая, будьте добречки, свесьте мне маслица граммчиков сто и колбаски такой, знаете, нежирненькой, граммчиков двести...» И я произношу эти уменьшительные суффиксы, изо всех сил стараясь понравиться этой тетке, которая, между прочим, только что прикрепила к своему бидону записку для своей сменщицы, что-то вроде: «Зина, сметану не разбавляй, я уже разбавила...», и вот я изгибаюсь перед ней в ожидании хамства, потому что у нее есть колбаса, а у меня еще нет, потому что меня — много, а ее — одна, потому что я, в общем-то, с известными оговорками, — интеллигент, а она торгует разбавленной сметаной...
И так же угодливо я всю жизнь разговаривал с официантами, швейцарами, водителями такси, канцелярскими служащими, инспекторами домоуправления — со всеми, кого мы называем «сферой обслуживания». Среди них попадались, конечно, милые и вежливые люди, но на всякий случай изначально я мобилизовывал все уменьшительные суффиксы, потому что эти люди могли сделать мне что-то большое, хорошее, важное, вроде двухсот граммов колбасы, а могли — наоборот — не сделать, и это было бы совершенно естественно, нормально и безнаказанно.
И вот так я прожил 36 лет, и переехал в Америку, и одиннадцатый год живу в Нью-Йорке, и сфера обслуживания здесь - не то пажеский корпус, не то институт благородных девиц, и все вам улыбаются настолько, что первые два года в Америке один мой знакомый писатель из Ленинграда то и дело попадал в неловкое положение, ему казалось, что все продавщицы в него с первого взгляда влюбляются и хотят с ним уединиться, но потом он к этому привык.
И все было бы замечательно, если бы какие-то виды обслуживания — почта, например, или часть общественного транспорта - не находились и здесь в руках государства, что приближает их по типу к социалистическим предприятиям, и хотя до настоящего хамства здешняя почта еще не дошла, но именно здесь я видел молодую женщину за конторкой, с наушниками и с магнитофоном на поясе, которая, глядя на вас, как на целлофановый мешок, слушала одновременно рок-песенки и даже как-то слегка агонизировала в такт. С тех пор я чаще всего пользуюсь услугами частной почтовой компании «Юпиэс», и здесь мне девушки улыбаются так, что поневоле ждешь — вот она назначит тебе в конце разговора свидание, но даже после того, как этого, увы, не происходит, ты все равно оказываешься на улице более или менее довольный собой.