ДОМ ДЛЯ НЕБОЖИТЕЛЕЙ
Борис попытался разгрести свалку, облепленную скользкой глиной и мокрым песком. Тяжёлые надгробья, придавленные металлом оградок, осколками кирпича и плитки, не поддавались. Точно такие же, тёсаные, правильной геометрической формы плиты, уложенные в пешеходную дорожку, Борис видел у одного загородного дома, наблюдая, как прохожие останавливались в недоумении, мол, что это за непонятные письмена? Они не знали, что наступают на высеченные в надгробьях старых могил даты рождения и смерти, имена и фамилии давно усопших.
Похожую историю Борис помнил из рассказа старожила его родной Керчи. В конце сороковых годов поднимали из руин и пепла почти уничтоженный гитлеровцами город. Так вот кто-то из предприимчивых его хозяев дал распоряжение строить дорогу из надгробий полуразрушенного крымчакского кладбища. Видимо полагая, что экономит на камне городской бюджет. Но странно - дорогу из надгробий прокладывали надписями наружу. Собрались тогда люди и пошли к ответственному работнику местного Совета, крымчаку Абраму Ашерову. Вакханалия прекратилась.
Собственно, кощунство домовладельца, проложившего к своей усадьбе тротуар из надгробий, и привело Бориса на иудейское кладбище крымчаков - малочисленного народа, веками проживавшего в Крыму, исповедовавшего иудаизм, говорившего на своём языке крымско-татарского диалекта, но использовавшего древнееврейскую письменность. Опоздал - кладбища не стало. Хотя бы несколько надгробий он собирался перевезти в городской археологический музей для лапидарной коллекции. На следующий день он это сделает - приведёт сюда подростков-краеведов, с которыми обошёл вдоль и поперёк едва ли не весь Крымский полуостров, пригонит грузовик и вывезет несколько надгробий.
А пока он стоял в раздумьях о вечном. Ветер теребил его чёрные вьющиеся волосы. Моросящий дождь колол лицо, руки.
Жухлые мокрые листья липли к одежде. Борис уже собрался уходить, но непогода вдруг совсем разыгралась. Внезапно налетевший вихрь закружил хороводы опавшей листвы, поднял их и вместе с комьями земли понёс по кругу, подхватившему в свой неуёмный пляс обрывки газет, исписанные жирным шрифтом страницы, листы выпотрошенных книг.
...Борис изловчился и поймал листок - ветхий, пожелтевший от времени. Удивительно, но будто само это время пригнало вместе с ворохом кладбищенского мусора ценные свидетельства давно ушедших лет. Полиглот и собиратель древностей, он прочитал текст. Это была страница молитвенника на древнееврейском языке.
“Джонка! Ну, конечно, это та самая джонка, по которой молились евреи-крымчаки, - понял он. - Такая ценная находка и такая редкость в наше бездуховное время...”. Он попытался вырвать у ветра остальные похожие страницы. Но в своей бешенной пляске те унеслись, подгоняемые страшной силой. Только у самых кладбищенских ворот, которые ещё не успели убрать к приходу строителей (здесь собирались возводить многоэтажный жилой дом), Борис догнал ворох прибившихся к забору бумаг.
Однако это были не только бумаги. Он не поверил своим глазам - на ладони лежал обрывок из тфилина, предмета религиозного культа иудеев. Текст, написанный несмываемой тушью на срезе кожи тонкой выделки, он без труда прочитал.
Теперь уже не замечая ни ветра, ни дождя, он бережно расправлял каждую ценную находку и аккуратно укладывая её в сумку, думал о тех, для кого истинная вера была единственной связью с Творцом. А воображение рисовало картины священнодействия: перед тем, как обмакнуть перо в тушь, чтобы вывести имя Бога, писари тщательно обмывают руки, протирают лекала... В этом - особый смысл. Перед именем Бога надо быть чистым душой и телом.
Отслужившие свой век, свитки Торы, священные книги, молитвенники, тфилины, мезузы - всё, где было упомянуто имя Бога, крымчаки не выбрасывали и не сжигали. Они собирали всё это в синагоге, в специальном хранилище - генизе. Что-то из книг и предметов религиозного культа, имеющее символическое значение, тщательно сберегалось и переходило от поколения к поколению, становилось уже достоянием эпохи, частью исторического наследия народа. А что-то хоронили так же, как и людей, завершивших свой земной путь. Тоже на кладбище.
И теперь вот это захоронение разворошили, смяли, смешали с грязью. Под тяжёлыми гусеничными колёсами оставалось всё то святое, чем дорожили когда-то люди больше всего на свете. То, что могло бы стать ценным экспонатом любого музея, сохраняющего свидетельства культурного наследия народов.
* * *
К воспоминаниям об этой кладбищенской находке меня вернула другая житейская история, поведанная другим человеком и в другой стране, стране со своим религиозным укладом, где понятию жизни и смерти придают большой, я бы сказала, философский смысл. Порой вопросы перезахоронения, если такая необходимость возникает, решаются на высшем государственном уровне. И неважно, идёт ли речь о могилах древних или тех, что стали вечным домом для ушедших уже нашей эпохи.
Кратковременный, но обильный аравийский дождь только что прошёл. Он закончился так же внезапно, как и начался. Снова выглянуло яркое солнце и очень быстро осушило землю. Самое время - на природу.
Велосипед Михаила всегда наготове. Минут пятнадцать - двадцать по шоссе, протянувшемуся вдоль улицы с символическим названием “Дерех ахаим” (Дорога жизни) - и он уже за городской чертой, в лесу, где птичий гомон и тонкие ароматы трав. И чувство такое, будто сбросил с себя тяжёлый груз, будто все житейские проблемы исчезли, стёрлись из памяти.
А там, за лесом - другой город. Но только не для землян, а для небожителей. Сюда Михаил приезжает часто. В тишине и безмолвии этого города приходит прозрение: а стоит ли тратить себя на мелкие обиды и переживания, на ненужные ссоры и бесполезную суету? И что всё это по сравнению с таким бесценным даром, как жизнь? Она так быстротечна. За ней - забвение.
Михаил делится мыслями, ощущениями, а я вспоминаю своего бывшего коллегу, журналиста Виктора. Он был заведующим отделом редакции одной сахалинской газеты. Как-то в минуты откровения признался, что обычно после партсобрания отправляется на кладбище.
Человек весьма ранимый, впечатлительный, с обострённым чувством справедливости, он всегда близко к сердцу принимал хлёсткую критику в адрес кого бы то ни было, прямолинейность суждений некоторых своих коллег. И только там, в безмолвном городе мёртвых он восстанавливал душевное равновесие, обретал спокойствие.
- Находка у меня ценная, - сообщил Михаил. - Хочешь, скину на скайп?
Экран компьютера высветил разворот ветхой книги на иврите. Это был старый молитвенник, которым пользовались крымчаки, вероятно, приехавшие жить в Палестину ещё в начале прошлого столетия. Михаил нашёл его на кладбище среди подготовленных к захоронению отслуживших свой век предметов иудаики.
Фотокопию этой находки он отправил не только мне, но и в, пожалуй, единственный в мире музей истории и этнографии малочисленной народности - крымчаков, в город Симферополь.
И ещё одну фотографию показал он мне:
- Посмотри, что тебе напоминает это?
Открыла и увидела нечто, похожее на недостроенный дом. Это были подготовленные к захоронению прямоугольники могил. Расположенные ровными рядками и залитые до краёв только что прошедшим обильным весенним дождём, они отражали голубое небо с лёгким налётом белых перистых облаков. И очень напоминали окна возводимого дома.
“Дом окнами в небо” - выплыло откуда-то изнутри. Я задержалась у этой фотографии. Почему-то она не отпускала от себя, вызывала разные ассоциации.
Вот они, реалии того, что за чертой. Дом для небожителей подсказал: когда покажутся непреодолимыми твои невзгоды, когда ты устал от жизни, а на смену белой пришла чёрная полоса, посмотри на эту фотографию безмолвного города. Города, судьба которого подвластна, увы, не только Времени, но и нам, людям.
К сожалению, умеющим не только строить, но и... разрушать.
Лариса МАНГУПЛИ
“Секрет”
Фото: agatov.com
